Узоры над Бездной: Десятиклассники Вечности

– Я… я не хотел

Чудовище сделало к ним шаг. От него исходил леденящий холод и запах сгоревших микросхем.

Фра, сидевший на матах, закаркал встревоженно:

– Режь! Или… пиши! Быстро! Кар!

Времени на споры не было.

Мирон взглянул на Варю. Она посмотрела на него. В их взгляде мелькнуло что-то общее – не согласие, а принятие. Принятие риска.

– Лады! – крикнула Варя. – Я отвлекаю! Ты режь! Но аккуратно, чёрт тебя дери! Если порвёшь хоть один нужный глиф…

Она взмахнула рукой. Яркий, изумрудный луч от ладони ударил в цифрового призрака. Тот замер, зашипев, щупальца кода потянулись к девушке, пытаясь захватить новый источник энергии.

– Сейчас… буферизую… держу… – сквозь зубы сказала Варя. Её лицо побелело от напряжения. – Мирон, быстрее!

Тот не заставил себя ждать. Он сконцентрировался на той самой нити, что связывала алтарь и призрака. Он видел толстый, грязный канал, по которому текли боль и ненависть. Занёс шильце. И в этот момент взгляд упал на Егора. На его испуганное, почти детское лицо. И он вдруг вспомнил. Вспомнил другого мальчика. Себя.

…1758 год. Гроза. Горящий дуб. И он, маленький, испуганный, бросается тушить, не думая о последствиях. И вспышка. Боль. И дар. Вечная молодость. Проклятие и благословение…

Он не мог просто взять и разрубить. Он должен был попытаться… исцелить. Хотя бы частично. Вместо того чтобы резать, он вонзил шильце в середину чёрного канала. Не для рассечения. Для штопки. Он начал сшивать разорванные, искалеченные нити памяти призрака, которые паразит превратил в оружие. Это была адская работа. Каждое прикосновение к чужой боли отзывалось в собственной памяти выжженными пятнами.

Исчезла память о первом поцелуе. Где? Когда? С кем? Неважно. Ушло.

Исчез запах первой в этой жизни выпеченной им булки хлеба. Ушло.

Исчез звук колокола, звонившего в родной деревне. Ушло.

Мирон стонал, но продолжал работу. Он штопал не разрыв в реальности, штопал душу. Вернее, её жалкие остатки. Варя, видя это, изменила тактику. Она перестала просто буферизовать атаку и начала направлять энергию паразита… на себя. Впитывать её в свою «банку», чтобы облегчить Мирону работу. Лицо девушки покрылось испариной, под глазами проступили тёмные круги.

– Быстрее… я не выдержу… долго… – прошептала девушка.

И вдруг Фра, который до этого лишь наблюдал, взлетел. Он пролетел между ними и цифровым призраком и… клюнул монитор с треснутым экраном. Клюнул точно в то место, где был глаз нарисованного зубастого смайлика.

Раздался хруст. Экран погас. Алтарь умер. Связь оборвалась. Цифровой призрак взревел беззвучным, ледяным рёвом и начал рассыпаться на чёрные и белые пиксели, которые таяли в воздухе. Взрывная волна энергии отбросила всех троих. Мирон ударился спиной о деревянную балку. Варя отлетела к матам. Егор просто съёжился на полу. Наступила тишина. Тяжёлая и густая. Пахло озоном и страхом.

Первым поднялся Мирон. Он отряхнулся и, потирая ушибленное плечо, подошёл к Варе. Та сидела, прислонившись к стене, дыша прерывисто.

– Ты… ты вообще ненормальный, Астахов? – выдохнула она. – Штопать боль… это как… лечить рак пластырем.

– Но ведь сработало, – хрипло ответил Мирон, протягивая руку. – В этот раз.

Он помог ей подняться. Их руки остались сцепленными на секунду дольше, чем было необходимо. Её пальцы были холодными. Его – дрожали. Оба посмотрели на Егора. Тот сидел, обхватив голову руками, и тихо плакал.

– Что… что это было? – всхлипнул он.

– Правда, которую ты так хотел узнать, – устало сказала Варя. – Только самая неприятная, филейная её часть.

Мирон подошёл к алтарю. Монитор был окончательно мёртв. Но на клавиатуре, куда тыкал Егор, он увидел кое-что интересное. Крошечный, почти невидимый стикер. И на нём – тот самый зубастый смайлик. И ниже – строку цифр. IP-адрес? Координаты?

Он осторожно отклеил стикер и сунул в карман. Фра, сидевший на системном блоке, важно почистил клюв.

– Глупый… мальчишка… – с трудом выдавил он. – Кар… еле… слова… нашёл. – И замолк, гордо отвернувшись.

Снизу из спортзала, донеслись обычные звуки – голоса и смех. Истерика прекратилась. Всё закончилось.

– Надо убираться отсюда, – сказала Варя, оправляя одежду. – И с ним… – она кивнула на Егора, – надо что-то делать.

– Мы ничего не сделаем, – мрачно сказал Мирон. – Он всё видел. И теперь знает.

Мирон подошёл к Егору и присел перед ним на корточки.

– Егор, – сказал он серьёзно. – У тебя есть выбор. Вариант первый: мы стираем тебе память об этом дне. Ты забудешь всё. И нас. И о духах. И этот чердак.

Лицо Егора исказилось от ужаса.

– Как в фильме «Люди в Чёрном»? Нет! Только не это!

– Вариант второй, – продолжил Мирон. – Ты становишься нашим… внештатным консультантом. Молчишь. Помогаешь. Ищешь информацию. И мы тебе… кое-что рассказываем. Немного.

Глаза одноклассника загорелись.

– Консультант? Правда? Вы мне доверяете?

– Нет, – честно сказала Варя. – Но особого выбора у нас нет. Так что… добро пожаловать в клуб, Воронов.

Она сказала это с такой ядовитой сладостью, что Егор поморщился. Парень посмотрел на них, следом на тёмный алтарь, затем на ворона. Потом медленно кивнул.

– Я… я в деле.

– Вот и отлично, – Мирон направился к выходу. – Первое задание: забыть, что ты здесь был. Убрать все свои приборы. И написать нам завтра в чат всё, что знаешь про этого… – он ткнул пальцем в мёртвый монитор, – …про этого зубастика. Всю историю его появления. Понял?

Егор радостно кивнул оживляясь.

– Понял! Я уже представляю, как взламываю сервера для правительства…

– Никаких взломов! – хором сказали Мирон и Варя.

Они покинули чердак, оставив Егора собирать свои вещи. На лестнице Мирон остановился.

– Спасибо, – сказал он Варе. – Там. Наверху. Ты была вправе не помогать.

– А ты мог бы не штопать, а резать, – парировала она, но без злобы. – В итоге получилось… не идеально, но сносно.

Девушка с толикой беспокойства посмотрела на конкурента:

– Что ты там потерял? На этот раз?

Мирон отвернулся, пробурчав:

– Мелочи.

Он не признался, что потерял память о её глазах, смотрящих на него с того бала, в Зимнем. Остался только факт: они были там. Но сами глаза, их выражение – исчезло. Сожжено ради спасения призрака неудачника и одного сверх любопытного одноклассника.

Они вышли на пожарную лестницу. Воздух был чист и свеж. Фра подлетел и уселся на ржавый поручень перил.

– Ну что, – сказала Варя, подходя к краю. – Одним паразитом меньше. Но тот, кто за ним стоит… он только что получил от нас сообщение.

– Сообщение? – нахмурился Мирон.

– Ага, – девушка обернулась к нему. В лучах солнца её водянисто-зелёные глаза казались почти золотыми. – Сообщение о том, что мы здесь. И что мы… вместе. И это либо напугает его. Либо разозлит.

Мирон посмотрел на неё, на город, на улетающего в сторону парка Фра. Он достал из кармана стикер с цифрами.

– Напугает или разозлит, – повторил он. – Посмотрим. У нас теперь есть новый адрес для посещения.

***

Канцелярия Аномальных Ситуаций предпочитала не работать топорно. Её главным оружием была не магия, а административный ресурс, отточенный до блеска десятилетиями работы с самыми неподатливыми бюрократиями мира. Проникновение в Лицей №1377 началось за месяц до появления Мирона и Вари. Поводом послужил, как это часто и бывает, громкий скандал. На территории лицея во время летних каникул произошёл «гипераномальный всплеск низкочастотных колебаний, искажающих ткань реальности». В переводе на язык обывателей – в старой котельной завёлся слишком уж матёрый дух-полтергейст. Ситуацию вовремя заметили и купировали мобильные бригады КАС, но стало ясно: точка напряжения требует постоянного контроля.

Здесь и сработала отлаженная машина. В Департамент образования Москвы поступило письмо из о-о-очень важного министерства с о-о-очень размытыми полномочиями. В котором, со ссылками на федеральные программы о «патриотическом воспитании», «работе с одарённой молодёжью» и «противодействии деструктивному влиянию», настоятельно рекомендовалось ввести в штат лицея новую должность – «куратор по адаптационным программам и профилактике экстремизма».

Директору, человеку прагматичному, в приватной беседе настойчиво объяснили: «Вам выделяют персонального кризис-менеджера. Бесплатно. Он будет решать все проблемы с проверками, недостающим финансированием и скандальными родителями. Его нужно просто вписать в штатное расписание и предоставить кабинет». От такого предложения не отказываются.

Лидия Петровна пришла в лицей не как проситель, а как специалист экстра-класса, которого «спустили» с самого верха. Её власть была невидимой, но абсолютной, потому что стояла на трёх китах.

1. Вертикаль власти. Мандат куратора позволял ей в любой момент поднять трубку и вызвать кого угодно – от начальника районного УВД до чиновника мэрии. Любой запрос оформлялся как «поручение по линии межведомственного взаимодействия» и имел высший приоритет.

2. Финансовый рычаг. Через сеть подставных НКО и «спонсорских фондов» она была источником внебюджетного финансирования. Всё, что нельзя было получить обычным путём, новейшее оборудование, срочный ремонт, премии учителям, – проходило через неё. Директор быстро понял, что Лидия Петровна символизирует собой волшебный кошелёк с неиссякаемыми ресурсами.

3. Контроль над информацией. Весь цифровой контур «Умного лицея», пропускная система, серверы и журналы, были постепенно переведены на платформы, обслуживаемые «дочками» КАС. Формально – для «повышения кибербезопасности». По факту, чтобы там видели всё.

Поэтому кабинет тёти Лиды не был похож на обычное помещение. Это был гибрид из архива, серверной и кабинета следователя. Стеллажи с папками, стойки с мигающим оборудованием, на стенах – схемы энергетических потоков города, замаскированные под скучные графики успеваемости. В центре кабинета, по стойке «смирно», как провинившиеся кадеты перед грозным адмиралом, стояли Мирон и Варя. Куратор не кричала. Она говорила тихо, но от этого становилось ещё страшнее. Женщина медленно ходила перед подопечными, листая цифровой планшет с их… отчётами.

– Форма КАС-7-бис. Отчёт о фоновой аномалии уровня «Дельта», – зачитала она. – Причина: нестабильный дух-отзвук (призрак) на объекте «Спортзал». Локализация: чердак. Метод нейтрализации: ручное штопанье узоров с частичной буферизацией…

Тётя Лида остановилась и посмотрела на них поверх планшета. Взгляд мог бы заморозить лаву. – Ручная штопка? Мирон Ильич, вы штопаете носки, а не энергетические сущности! У нас же есть протоколы! У нас есть регламенты!

Она ткнула пальцем в планшет, и тот издал обиженный писк.

– А вы, Варвара Алексеевна! «Частичная буферизация»! Это что за шаманские практики? Вы что, собираете дикие глифы в свою «банку» без предварительной очистки и каталогизации? Вы знаете, что будет, если туда попадёт хоть одна несертифицированная эмоция?

Куратор отложила планшет и взяла со стола две стопки бумаг. Настоящей, древесной бумаги. Это был плохой знак.

– Из-за вашей самодеятельности, – в её голосе зазвенела сталь, – мне пришлось активировать протокол «Гроза». Пришлось объяснять всему педагогическому составу, что в спортзале был… скачок напряжения в системе дополненной реальности, вызвавший массовые галлюцинации. Теперь завуч требует заменить всё оборудование! А это – новые траты! Отчётность! Сметы!

Она швырнула на стол перед ними стопки бумаг.

– Вот. Форма КАС-7-бис-альфа. «Уточняющий отчёт о методе ручного штопанья». Пять экземпляров. И форма КАС-8-гамма. «Подробная опись буферизованных глифов с указанием источника, времени и потенциальной коррупционной составляющей». Заполнить в трёх экземплярах! И чтобы к утру были на моём столе! В распечатанном виде! Чернила только чёрные, шрифт – только Times New Roman, кегль двенадцать! Запомнили?

Мирон с тоской посмотрел на стопки. Это был худший вид наказания – бюрократическая пытка. Варя, кажется, даже побледнела.

– Лидия Петровна, – осторожно начал Мирон, – мы же нашли кое-что важное. Стикер. С координатами.

Она тяжело вздохнула и села в кресло.

– Покажите.

Мирон протянул ей крошечный бумажный квадратик. Тётя Лидия надела очки и принялась изучать предмет так, словно тот был артефактом древней цивилизации.

– Почтамт. Центральный. Камера хранения. Ячейка 73, – пробормотала она и посмотрела на подчинённых уже менее сурово. – Интересно. Очень интересно. Ваша «самодеятельность», как ни странно, возможно, дала результат. Но это не отменяет отчёты. И не отменяет главного нарушения!

Куратор пронзила обвиняющим взглядом Астахова.

– Вы вовлекли в дела КАС гражданское лицо. Егор Воронов.

Настроение Мирона окончательно сникло. Вот она, расплата.

– Он… проявил инициативу, – неуверенно произнесла Варя. – Он уже всё знал. Мы просто… направили его в нужное русло.

– Направили они, – ядовито повторила тётя Лидия. – Вы знаете, что по регламенту за вовлечение гражданского лица без санкции Канцелярии положено… вре́менное отстранение от оперативной деятельности и прохождение курса «Основы безопасности КАС»?

Мирон почувствовал, как по спине пробежал холодок. Целый курс от тёти Лидии? Это было хуже, чем встреча с любым их призраков.

– Однако учитывая чрезвычайность обстоятельств и тот факт, что субъект Воронов уже был в зоне риска… Я ограничусь постановкой его на учёт как внештатного консультанта уровня «Новичок». Талант хакера у мальчишки от Бога. Но! Вы несёте за него персональную ответственность. Оба. Малейшая ошибка, и вам обоим… – женщина сняла очки, протёрла их и многозначительно посмотрела на стопки бумаг, – …Придётся заполнять не только эти формы. Теперь свободны. И чтобы завтра отчёты были у меня! И следите за своим «консультантом». Мне не нужен очередной геморр… инцидент.

Вечные старшеклассники вышли из кабинета, чувствуя себя так, словно их пропустили через соковыжималку.

– Основы безопасности КАС, – с ненавистью прошептала Варя, когда они отошли подальше. – Я лучше десять раз перебуферизую самого Чернолога, чем ещё раз прослушаю этот курс.

– Тише ты, – мрачно сказал Мирон. – У тёти Лиды уши как у летучей мыши. Надо написать Егору. Предупредить.

Он потянулся за телефоном, открыл чат «Штопальщик &Банка» и добавил туда новоиспечённого коллегу. Тут же появилось новое сообщение.

Ворон: Ребята, ваши задницы целы? Тётка-бука вас не съела? Я здесь кое-что накопал по вашему зубастику. Он всплывал в паблике урбан-трипов два года назад. На фотке заброшенного почтамта. На стене – тот же символ. И координаты те же. Вы же там искать будете? Короче, я во всё врубился. Жду инструкций.

P.S. Мирон, можно я себе такой же стилус как у тебя закажу?

– А наш пострел везде поспел! – сказала Варя. – Почтамт значит… Стикер ведёт туда. Надо бы проверить.

– Сначала отчёты, – напомнил Мирон с тоской в голосе.

Они разделились, чтобы писать свои опусы не отвлекаясь. Мирон устроился в пустом классе литературы и достал свою перьевую ручку. Для такого дела электронные средства не годились, нужна была магия настоящих чернил. Он вывел каллиграфическим почерком: «Астахов М. И. Рапорт. О вышеозначенном инциденте…»

Астахов писал и воспоминания о чердаке всплывали снова. Боль призрака. Цена, которую Мирон заплатил. Он отложил ручку и на секунду закрыл глаза, пытаясь поймать ускользнувшие образы. «Платье Вари. Бал. Зимний. Её глаза… Какие они были?» Пустота. Белое пятно. Он сжал пальцы. Было обидно. И больно.

Телефон завибрировал. Сообщение в чате.

Варварель:Как продвигается творчество? Я уже на второй странице. Описываю, как буферизовала «агрессивно-депрессивный глиф неудачи». Читается так, будто я консервирую варенье из чистого зла.

Мирон улыбнулся.

Штопальщик:Я на пятой. Описываю «методику сшивания разрыва в пространственно-временном континууме с применением метеоритного шильца». Звучит так, будто я чиню подошвы сапог инопланетянам.

Варварель:Забавно. А что ты потерял? На чердаке. Я же видела, как побледнел.

Мирон замер. Она таки заметила.

Штопальщик:Мелочь. Воспоминание об одном бале. Ничего важного.

Пауза. Три точки с набором сообщения висели на экране несколько секунд.

Варварель:В Зимнем? 1953-й? Я тоже кое-что потеряла тогда. Память о том, как ты пытался говорить со мной о стихах Пушкина, спутав его с Лермонтовым. Очень смешно было. Жаль, не помню, чем закончилось.

Мирон смотрел на экран. «Значит, она тоже помнила тот бал. И тоже что-то потеряла? Или… сказала это, чтобы его утешить? Пожалела?»Сердце сжалось от странного, тёплого чувства.

Штопальщик:Наверняка меня прервали тогда. Меня всегда что-то прерывает в самый интересный момент.

Варварель:Это наша работа. Вечно штопать и перезаписывать. Ладно, back to the paperwork. Удачи, штопальщик.

Штопальщик:И тебе, банка.

Он отложил телефон и с новыми силами принялся за отчёт. Теперь тот казался не такой уж и каторгой. Через час, с затёкшими спинами и замыленными глазами, они сдали стопки бумаг куратору. Та приняла их с видом королевы, собирающей дань с аборигенов, и отпустила их с миром.

За порогом школы наступал вечер. Воздух был прохладным и всё ещё пах летом. Фра сидел на фонаре и смотрел на обоих, повернув голову набок.

– Завтра, – сказала Варя, застёгивая куртку. – Почтамт?

– Завтра, – согласился Мирон. – После уроков. Берём «консультанта»?

– Придётся. Он же в теме. К тому же у паренька есть доступ к таким данным, которых нет даже в КАС.

Они постояли рядом в неловком молчании ещё немножко. Улица была пустынна. Только где-то вдали гудели машины.

– Лады, – Варя повернулась, чтобы уходить. – До завтра. И… Мирон?

– Да?

– На балу… То действительно были стихи Пушкина. Я просто не хотела проигрывать.

Она улыбнулась. Не язвительно, а тёплой, почти нежной улыбкой. Потом развернулась и пошла прочь.

Мирон смотрел вслед. Он не помнил, о чём они спорили. Но точно помнил, что она была прекрасна. И сейчас, в свете фонарей, уходящая фигура с тёмным хвостом волос казалась ему прекрасной не меньше.

Парень вздохнул и полез в карман за ключами. Его пальцы наткнулись на телефон. Экран был пуст. Никаких уведомлений. Потом в самом углу, на долю секунды, мелькнул и погас тот самый зубастый смайлик. Быстро, почти призрачно. Это уже не случайность. Слежка.

Он поднял голову и посмотрел на Фра.

– Иглу… ищут… – вдруг скрипуче произнёс ворон, нарушая вечернюю тишину. – Не там… Кар…

Мирон вздрогнул. – Что? Ищут не там? А где искать, Фра?

Но Фра лишь каркнул бессмысленно и взмахнул крыльями, улетая в ночь.

Мирон остался один. Сообщение на стикере. Слова Фра. Слежка. Всё это складывалось в странную картину. Они наткнулись на что-то важное. Но кто-то очень не хотел, чтобы они это нашли. Или, наоборот – очень хотел, чтобы они угодили в ловушку.

Он повернулся и пошёл к своей одинокой квартире, где ждали только тишина и книги. В кармане покоился стикер с координатами, а в голове звучал призыв: «Ищи того, кто точит зубы».

***

Мирон проснулся около трёх ночи в поту. Ночной кошмар ощущался так, будто уже успел случиться и наяву. Сердце билось неистово, в такт каплям дождя по карнизу. Штора прилипла к раме, а на подоконнике блестели капли. Под пальцем ощущалась заноза с чердака, доказывая, что реальность умела царапать. Он подышал, дожидаясь, пока тремор в кистях уступит место злой ясности: приснился не «ужастик», а некая инструкция к чужому раю.

Сначала это был школьный коридор. Длинный, выглаженный до блеска. Девственно пустые стены. На потолке, алым цветом, вежливо мигала надпись:

☠ RESET выполнен / Состояние: OK

Он топал вперёд, но шаги исправляли. Негрубо, заботливо: будто кто-то невидимый слегка подталкивал стопы к «нормативной длине». Мирон попытался пройти по-своему, «короткий – длинный – короткий» шаг, но нога сама вернулась к среднему. Несоответствия отменялись щелчком без пальцев.

Из ближайшего класса вышла фигура. Не человек, силуэт из букв и пикселей, лицо которого дрожало, словно старое видео. На груди поблёскивала смешная кнопка «OK/OK». Чернолог улыбнулся пиксельным ртом и предложил любезно:

– Приглашаю тебя на экскурсию в устойчивость. Пойдём, покажу, где теперь живут боги.

Коридор сложился гармошкой и развернулся странным лесом. Сосны в котором стояли под циркуль, кроны были идеально сферичны. Ни сучка, ни единой сброшенной шишки. На стволах значились пиктограммы «Дерево/Здоровье: 100%». Воздух пах стерильной хвоей – запахом леса, выданного по накладной.

Из-за дерева появился Святобор – божество с лицом из годичных колец. Он провёл ладонью по стволу. Заноза попыталась воткнуться, но тут же была зализана невидимым исправляльщиком. Святобор заглянул в верх кроны и спокойно сказал:

– Долго он не протянет. Лесу нужна гниль, грибы и падальщики. Без этого дерево – мебель.

– Болезни выключены, обновления по расписанию, – мягко возразил Чернолог.

– Значит, это не жизнь! – упрямо усмехнулся Святобор.

Лес рассекла река с табличкой «Волна: устойчива». Вода текла ровно и скучно: без мелей и манящих взгляд водоворотов. Из глубины поднялась Берегиня – величественная, мокроволосая, с тяжёлым прозрачным взглядом.

– Я против циркуляции без риска, – сказала она. – Река узнаёт берега шрамами паводков. А ты их шпаклюешь.

– Зато я убрал утопленников, – спокойно ответил Чернолог. – Смерти больше нет. Радоваться бы.

– Я радуюсь живому, – сказала Берегиня…

Переход к следующей сцене оказался резким. Городская площадь, гладкие стены зданий, идеальные улыбки прохожих. Навигатор рисует маршрут прямо на сетчатке, и никто не спрашивает «где?». На скамейке сидит ребёнок, над ним висит тег: «Имя: назначено в GI». Ни «Миши», ни «Кати».

– Теги не болят, – доброжелательно пояснил Чернолог. – Имена – лишь источник страданий.

«И источник самоопределения», – хотел возразить Мирон, но язык в этом сне работал по некой инструкции, в которой полей для ремарок не выдавали.

Они заглянули в заведение «Питание/Узел». Борщ там значился «Рацион/Суп/Вариант 3». Ложка не проливала содержимого, вилка не выпадала. Любая случайность была лишена прав. Мирон попробовал «добавить хаоса», но приборы вежливо сопротивлялись, возвращаясь в оптимальную траекторию.

– Статистика подтверждает: дрожь бесполезна, – кивнул Чернолог.

– Ржавчина тоже жизнь, – донёсся голос Святобора. – Корыто из нержавейки песен не знает.

– Песни в библиотеке, – улыбнулся Чернолог. – Лучшие их версии, без капли фальши.

– Их нельзя петь, – тихо сказала Берегиня.

Выход из сна случился в библиотеке. На корешках всех книг значилось лишь «Литература/Проза/Безопасно». Имён авторов не было вовсе. Мирон перелистнул и увидел, как буква «д» на долю секунды захромала, будто живая. Рука сама потянулась к шильцу: чирк… и мир успел вздрогнуть правильной строчкой. Демон-поправочник тут же выпрямил слово. Из угла мягко выступила Навь, излучая аромат дождя и пыли.

– Я была точкой в ваших предложениях, – сказала она скорее Мирону, чем Чернологу. – Меня выключили как «травматичность». У вечных нет финала и нет смысла дороги.

– Ты архивирована, – любезно напомнил Чернолог. – Чувствовать незачем.

– Вот именно, – ответила Навь и растворилась.

Ужас пришёл постепенно, с отчаянными попытками воспротивиться. Мирон захотел права на «ой» – уронить ложку, опоздать, заставить переживать, назвать не тем именем и исправиться, влюбиться вне графика, заплакать так, чтобы щека стала мокрой, а не оставалась «в норме». Мир вокруг ему улыбнулся, но не дал.

Святобор поставил точку топором:

– Вот что значит истинное зло: запрет на ошибку.

– Мы не против тебя, Кощей, – добавила Берегиня. – Мы против твоей уверенности, что боль и грязь – всегда лишнее. Вода без мели – не вода. Человек без смерти – лишь процесс.

Чернолог пожал плечами:

– Мир выбирает работоспособность. Вы – поэзию.

– В мире поэзия и есть работоспособность, – парировал Святобор.

Не находя слов (все их выравнивали), Мирон во сне царапнул воздух шильцем. Некрасиво, криво, по-человечески. Родился короткий неправильный скрип. Стало невыносимо страшно за пресность существования в подобном мире. Окружение мигнуло, как старый экран, и он проснулся…

Неровный ритм сердца радовал своей асинхронностью. За окном дурниной выл дворовой кот, дрожала вывеска с одной сбитой буквой на соседнем здании, а ветер настойчиво совал «нос» в щели рамы. Этого хватило, чтобы понять, почему Святобор с Берегиней были против грозящего миру «идеала». Чем именно страшна власть Чернолога и за что именно Мирон платит памятью. За право ошибаться и быть собой не по расписанию.