Клятвенник Империи: Присяга из Пепла

– Ой, – прошептала Лика. – Тень. Это нехорошо. Они редко идут в обычные абитуриенты. Обычно их сразу на особых правах зачисляют.

Они заняли места за пультом напротив него. Юноша из Дома Тени лишь кивком указал на пергамент, уже лежавший перед ними. Задание.

Кейс и вправду был сложным. Дом Колоса продавал права на воздушное пространство над своими угодьями Дому Моря, который собирался строить воздушные причалы для дирижаблей. Но в договоре была заковырка: Дом Колоса настаивал на пункте о «неприкосновенности почвенного слоя», что, по сути, запрещало Дому Моря возводить любые опоры. Дом Моря, в свою очередь, требовал гарантий «беспрепятственного и постоянного доступа», что могло быть истолковано как право летать на любой высоте, вплоть до самой земли, уничтожая посевы ветрами от винтов.

– Классический паритет силы, – тут же защебетала Лика, глаза которой загорелись. – Нужно найти точку равновесия. Ввести ограничивающие условия. Например, прописать чёткие высотные коридоры для взлёта и посадки и закрепить их в приложении к договору с координатами…

Илья слушал молча, взгляд был прикован к тексту. Он снова чувствовал это. Договор был не текстом, а полем битвы. Пункт о «неприкосновенности» был написан тяжеловесно, его буквы, казалось, давили на остальную часть текста. А требование о «беспрепятственном доступе» было намерено размытым, расползающимся, как клякса.

Юноша из Дома Тени наблюдал за ними, не выражая эмоций.

– Ваше предложение? – произнёс он наконец. Голос был тихим, безжизненным и идеально ровным.

– Мы… предлагаем прописать точные параметры доступа, – начала Лика, но Илья перебил. Его хриплый голос прозвучал резко и неожиданно громко.

– Это не поможет. Оба Дома хотят одного – гарантий. Первый, что его землю не тронут. Второй, что не перекроют небо в любой момент. Дома не доверяют друг другу.

Юноша из Дома Тени медленно повернул голову в его сторону. Казалось, его взгляд впервые по-настоящему сфокусировался.

– И что вы предлагаете? Доверие не прописать в договоре.

– Это не так, – возразил Илья. Он ткнул пальцем в два конфликтующих пункта. – Здесь не хватает третьей стороны. Гаранта. Коллегии Клятв. Мы вводим арбитражную оговорку. Любой спор о толковании этих пунктов передаётся на рассмотрение третейского суда Коллегии. Его решение обязательно к исполнению. И добавляем санкцию для той стороны, что уклоняется от арбитража.

Лика замерла с открытым ртом, глядя на него с восхищением и ужасом.

– Это… это гениально! – прошептала она. – Мы не меняем волю сторон, а добавляем механизм разрешения спора! Это эквивалентное усиление!

Они принялись за работу. Лика, обладая феноменальной памятью, надиктовывала канонические формулировки таких оговорок. Илья, с поразительной для новичка точностью, вписывал их в текст, находя идеальные точки для вставки, чтобы новый пункт не конфликтовал с существующей структурой, а органично в неё вплетался. Когда они закончили, контролёр взял пергамент и поднёс к нему устройство, похожее на лупу с несколькими линзами. Он изучил текст под разными углами.

– Баланс соблюдён, – произнёс он наконец. – Воля сторон не нарушена, сила договора увеличена благодаря снижению рисков. Решение принято.

Он повернулся, чтобы уйти, но на секунду задержался, бросив взгляд на Илью.

– Любопытно, – сказал он всё тем же ровным, безжизненным голосом. – Вы не строите новые стены. Вы прорубаете дверь в тупике. Позвольте представиться, Агнотарх Паулин. Дом Тени.

Он скрылся в толпе, оставив обоих в лёгком ступоре.

– Ты… ты слышал? – восхищённо выдохнула Лика. – Агнотарх! Это же один из их будущих лидеров! Он нас запомнил!

Над залом снова прозвучал усиленный голос:

– Следующее испытание. Одиночное. Боевое моделирование. Сектора с первого по двадцатый на арену.

Сердце Ильи упало. Боевое моделирование. Всё, что он умел, это чинить и взламывать. Драться словами его не учили. Его в принципе никто ничему не учил. Они с Ликой вышли к арене. Круглая площадка была поделена на сектора, каждый из которых ограждался мерцающим световым барьером. В центре каждого сектора стоял пульт, чуть сложнее предыдущего, с множеством рукоятей и проекторов.

Илья занял указанное ему место. Противник уже ожидал. Высокий, статный юноша в алом камзоле с вышитым на плече стилизованным клинком. Его взгляд – острый, насмешливый, скользнул по Илье, отразившись в едва заметной усмешке.

– Каспар Клинок, – представился он, в голосе звучала привычная уверенность человека, знающего свои силы. – Надеюсь, ты хоть немного будешь сопротивляться, а то скучно.

Илья не ответил. Он сжал пальцы на холодных рукоятках пульта.

Над ареной всплыл текст задачи.

«Симуляция: Оборона торгового каравана от нападения рейдеров. Цель: сохранить не менее 70% груза. Доступные техники: Щит Верности, Обет Безмолвия, Клятва Крови (ограниченно)».

– Начинаем, – раздалась команда.

Пространство перед Ильёй ожило. Голографические телеги, запряжённые волами, двинулись по пыльной дороге. С другого конца на них уже неслась группа всадников со сверкающими в руках саблями – тоже голографическая, но от этого не менее грозная.

Каспар не стал ждать. Его пальцы взметнулись над пультом, быстро и точно. В воздухе перед караваном вспыхнул багровый свет, сложившийся в короткую, рубленую фразу: «КЛЯТВА КРОВИ: СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ». Грубая, примитивная, но невероятно мощная техника. Сторожевые на телегах выпрямились, их виртуальные лица исказились яростью, и они ринулись навстречу всадникам.

Илья почувствовал, как его отбрасывает волной чистой, агрессивной силы. Это была магия другого порядка. Не тонкая работа, а удар кувалдой.

Он попытался ответить. В голове всплыла техника «ЩИТ ВЕРНОСТИ» – более сложная, требующая выведения точных формул защиты. Пальцы дрожали, он с трудом выводил в воздухе дрожащие светящиеся линии. Щит получился бледным и невнятным, треснув и рассыпавшись под первым же натиском рейдеров. Одна из телег вспыхнула красным – уничтожена.

– Слабо! – усмехнулся Каспар, уже плетя следующую клятву. – Тебе бы на огороде грядки клясться охранять.

Илья стиснул зубы. Ярость, знакомая, холодная, поднялась. Он снова посмотрел на симуляцию. Караван, его люди… они были всего лишь светом и образами, но он видел за ними реальных людей. Тех, кого не смог защитить. Илья не стал плести новый щит и атаковать тоже не стал. Илья смотрел на Каспара. На уверенную, насмешливую ухмылку и на технику соперника.

Клятвы Крови. Они были мощными, но… однообразными. Ритмичными. Как марш. Раз-два. Удар-отдача.

Илья закрыл глаза, отключив визуальный ряд. Он слушал. Слушал ритм, который отбивали пальцы Каспара на пульте. Раз-два. Пауза. Раз-два. Пауза. В момент следующей паузы, когда Каспар только заносил пальцы для нового удара, Илья рванул свой пульт на себя. Он не стал вплетать сложную формулу. Просто вбросил в симуляцию короткий, обрывистый приказ, нарушающий любой ритм: «СТОЙ».

Это был не щит. Это был сбой. Виртуальные сторожа, ведо́мые клятвой Каспара, уже рванулись в атаку, но получили противоречащий приказ. Они замерли в нерешительности на долю секунды. Этого хватило. Атака рейдеров прошла вхолостую.

Каспар вздрогнул, ухмылка сползла с лица. Он снова ударил, быстрее и яростнее. «РУБИТЬ! КРОШИТЬ!»

Илья снова ждал, улавливая такт. И снова, в момент между командами, вбросил свой сбивающий импульс. «ОБОРОТ». Сторожа, уже замахивающиеся для удара, вдруг начали разворачиваться, ломая строй.

– Что ты творишь, грязнокровка?! – зарычал Каспар, лицо которого покраснело. Соперник полностью потерял концентрацию. Его техника, построенная на идеальном ритме, рассы́палась от точечных, дозированных вмешательств.

Илья не ответил. Он дышал тяжело, а горло невыносимо горело. Он больше не пытался выиграть. Пытался выжить, найдя единственный способ – не противостоять силе, а выбивать почву у неё из-под ног.

Голографические рейдеры, не встретив организованного отпора, тем не менее несли потери от хаотичных действий спутанных стражей. Телеги гибли, но медленнее, чем могли бы.

Прозвучал гонг. Время вышло. Над ареной всплыли результаты. «Караван сохранён на 72%. Задача выполнена».

Илья едва устоял на ногах. Он прошёл. Чудом. Не умением, а обманом.

Каспар тяжело дышал, сжимая рукоятки пульта так, что костяшки пальцев белели. Он медленно подошёл к Илье.

– Ты… не сражался, – прошипел он. – Ты пакостил. Ты портил мне музыку.

Илья поднял на него взгляд. Собственный голос прозвучал тихо и хрипло: – Я выживал. А на войне, как я слышал, не до музыки.

На лице Каспара промелькнула неподдельная ярость, смешанная с чем-то похожим на уважение. Он резко развернулся и ушёл, не сказав больше ни слова. Илья потёр виски, пытаясь унять головную боль. Он выглядел измотанным до предела. Огляделся. Испытания заканчивались. Кто-то ликовал, кто-то плакал. Лика куда-то исчезла.

Взгляд упал на балкон, опоясывающий второй ярус зала. Там, прислонившись к мраморной балюстраде, стояла она. Девушка в одеждах цвета серой стали с голубым отливом. Цвета Дома Щита. Её светлые волосы были убраны в строгую, но изящную причёску, открывая высокий лоб и спокойные, внимательные глаза. Она не аплодировала и не улыбалась. Она просто смотрела. И взгляд незнакомки был направлен прямо на него.

Они смотрели друг на друга через толпу, через шум и гам этого зала. Наследница одного из Великих Домов и оборванец с сорванным голосом. Девушка что-то сказала стоявшему рядом пожилому мужчине с бородкой, не отводя глаз от Ильи. Тот кивнул, достал блокнот и что-то записал. Потом она медленно, совершенно сознательно, кивнула Илье. Всего один раз. Не одобрительно. Констатирующе. Как скульптор, обнаруживший нестандартный материал для работы. Затем развернулась и скрылась в арке балкона.

Илья остался стоять с ощущением, что прошёл ещё одно непонятное, но самое главное испытание. И не знал, выдержал ли он его.

___________________________________________

[1] Наос – центральная часть в соборе

Глава 3. Незваный гость

Илья лежал на жёсткой койке в каморке общежития для «приглашённых». Так дипломатично называли тех, кто поступил не по праву родовой крови, а по отдельному допуску. Сон упорно не желал приходить, и юноша непрерывно ворочался. Воздух в крохотном помещении был пропитан дешёвым мылом и затхлостью. За веки будто насыпали песка, а в висках мерно перестукивались: унижение, ярость и страх. Картинки прошедшего дня прокручивались перед глазами с навязчивой чёткостью. Насмешливая ухмылка Каспара Клинка. Холодные, оценивающие глаза Лады Щитогорской. Безжизненный голос Агнотарха Паулина.

После испытаний горло болело так, словно он наглотался раскалённых углей. И это была не только физическая боль. Больше походило на ощущение предательства собственного организма. Илья пытался прочистить горло, но раз за разом издавал лишь жалкий, скрипучий звук, похожий на скрип ржавых петель. Попробовал чётко прошептать своё имя. Буквы рассы́пались, не долетев до губ. Звук «л» оборвался, превращаясь в хриплый выдох.

Но больше всего беспокоила дырявая пустота в голове. Провалы в памяти. Илья помнил мать. Её тепло, улыбку, обрывки мелодии. Но, слова колыбельной, те самые звуки, что убаюкивали в детстве – ушли. Словно кто-то взял и аккуратно вырезал их из ткани памяти скальпелем, оставив кровоточащую рану на месте воспоминания. Илья сжимал кулаки до боли, пытаясь силой воли вернуть украденное, но взамен получал лишь смутные, размытые образы и ноющую пустоту в висках.

«Цена, – пронеслось в голове чужим, хриплым голосом, который теперь принадлежал ему самому. – Любая мощная клятва меняет того, кто её произносит».

Он не давал клятвы. Он её разорвал. Но правило, видимо, работало в обе стороны.

Тишина снаружи была обманчива. За толстыми стенами древнего здания гудела, кипела и переливалась сиянием жизнь Коллегии Клятв. Слышен был отдалённый гул голосов, читающих хартии, металлический лязг механизмов, передвигающих тонны пергаментов, и вездесущий, едва уловимый вибрирующий гул самой магии. Тысячи действующих клятв, печатей, обетов, которые скрепляли это место в единое целое.

Илья поднялся с койки и подошёл к узкому оконцу. Ночь над Коллегией была неестественно ясной. Высоко, чуть левее башни Дома Хартий, он заметил… разрыв? Сначала Илья принял его за странное облако. Но нет. Это была именно трещина. Длинная, неровная, цвета запёкшейся крови и тлеющих углей. Она не светилась, скорее поглощала свет вокруг себя, оставляя бархатисто-чёрную пустоту, усеянную чуждыми, слишком яркими звёздами.

В дверь постучали. Резко, нетерпеливо, без всяческого почтения. Илья вздрогнул, испуганно возвращаясь на койку. Сердце заколотилось, сжимаясь в ледяной коме. Страх был мгновенным и животным: за ним пришли! Дом Монеты выследил. Или на пороге стража Коллегии, чтобы предъявить обвинение в ереси.

– Открывай! По приказу магистра Кузьмы! – раздался за дверью молодой, нарочито грубый голос.

Илья едва смог подняться, ноги стали ватными. Он сделал шаг к двери, потом ещё один. Рука потянулась к потёртой железной скобе, исполнявшей роль замка.

За дверью стояли трое. Не стражи и не магистры. Студенты. Парни из его потока, те самые, сытые и уверенные, что смотрели на него с презрением в Главном Зале. Двое крепких, плечистых, с тупыми и надменными лицами, стояли по бокам. В центре – давешний красавчик в алом камзоле, Каспар Клинок. На лице сноба играла ядовитая, самодовольная ухмылка.

– Ну что, Сиверов? Прошляпил вечерний сбор? – Каспар без разрешения переступил порог, грубо отпихнув Илью плечом. Оглядел убогую каморку с видом патологоанатома, впервые увидевшего проказу. – Лежишь здесь, воздух коптишь. Непорядок. Нарушение устава для новичков. Пункт… э-э-э… – он сделал вид, что вспоминает, щёлкая пальцами. – Да любой пункт! Все они требуют блюсти чистоту и посещать обязательные мероприятия.

Илья упрямо молчал. Он просто стоял, сжав кулаки и чувствуя, как по спине бегут мурашки бессильной ярости. Парень пытался перехватить взгляд Каспара, сказать что-то, но из горла вырывалось лишь беззвучное, хриплое шипение.

– Ой, смотрите-ка, он и правда нем, – фальшиво удивился один из приспешников, толстогубый детина с крошечными глазками-щёлочками. – Думал, что слухи.

– Не нем, – поправил Каспар товарища, медленно прохаживаясь по комнате и тыча сапогом в жалкие пожитки Ильи, сложенные в углу. – Он себе голос сорвал. На колдовстве. Грязный самоучка. Таких, как он, обычно клеймят и отправляют на рудники. А он тут, в Коллегии, жирует.

Аристократ остановился прямо перед Ильёй. Так близко, что тот почувствовал запах дорогого парфюма и лёгких душистых масел, которыми был умащен задира.

– Мы, представители высоких Домов, народ милосердный, – Каспар сладко улыбнулся. – Всегда даём шанс исправиться. Искупить… вину. Потому мы и здесь, Сиверов. Пришли облачить на тебя «шутовской устав». Старая, добрая традиция у студентов. Поможет влиться в коллектив. Осознать свою… так сказать, новую роль.

Один из громил достал из-за пояса небольшой, но плотный свиток, перевязанный пёстрой, кричаще-яркой лентой. Тот испускал неприятное, едва уловимое вибрационное поле – ощущение лёгкого, тошнотворного зуда в самой глубине черепа.

Илья отшатнулся. Инстинктивно. Он не знал, что такое «шутовской устав», однако всё нутро кричало об опасности. Эта вещь была неправильной. Она искривила воздух вокруг себя.

– Придержите его, – кивнул Каспар.

Громилы схватили Илью за руки, легко и профессионально прижав к стене. Хват стальной, тренированный. От обоих несло потом и дешёвым вином. Каспар развернул свиток. Текст на бумаге был написан мерцающим, переливающимся всеми цветами радуги, веществом и пульсировал. Буквы складывались в унизительные, похабные фразы.

– Дающий сию клятву, – начал читать нараспев Каспар, – обязуется именоваться не иначе как «Князь-Вонючка». Целовать сапоги каждому встречному из Дома Клинка и по первому требованию исполнять танец шута…

Илья не слушал слова. Он видел магию. Видел, как этот мерзкий, ядовитый текст начинает оживать. От пергамента к нему потянулись багровые щупальца, чтобы въесться, вплестись в его сущность. Это было насилие. Грязное, похабное, ломающее волю. Хуже, чем удар ножом в подворотне.

Ледяная, острая паника взорвала виски. Вместе с ней проснулась уже знакомая, ненавистная ярость. Чувство загнанного в угол зверя, у которого отнимают последнее. Он не думал. Не мог думать. Он начал действовать.

Дар, эта дикая, неконтролируемая сила, рванулась изнутри, отвечая на угрозу. Мир сузился до тонких, сияющих нитей. Илья смотрел не на слова, а на структуру и видел, как уродливые, пёстрые нити «шутовского устава» тянутся, чтобы опутать. И снова первым импульсом было – рвануть. Разорвать. Сжечь дотла. Но он хорошо помнил пепел на коленях ростовщика. Помнил цену. Помнил испуганное лицо сестры.

Тогда Илья сделал нечто иное.

Вместо того чтобы рвать… оттолкнул. Всей мощью своего отчаяния. Собрав клокочущую ярость, он создал вокруг себя тонкий, крошечный барьер. Не щит. Не клятву. Абсолютное, тотальное ОТРИЦАНИЕ.

Мысленно, на уровне инстинктов, проскрипел всего одно слово. Один приказ, обращённый к реальности:

«НЕТ»!

Это было некрасиво. Это было не технично. Это был крик души, облечённый в магию. Эффект оказался чудовищным.

В комнате резко и абсолютно стихли все звуки. Погас свет. Не магический, самый обычный, идущий от светящихся шаров под потолком коридора. Воцарилась кромешная тьма. Свиток в руках Каспара вспыхнул ослепительно-белым светом и с тихим шелестом рассы́пался в мелкий, цветной пепел, щедро осыпав камзол обидчика.

Громилы, державшие Илью, с глухими стонами отпустили пленника. Синхронно отшатнувшись, оба схватились за головы, словно от внезапного приступа головной боли. Каспар также резко отпрянул, смачно ударившись спиной о дверной косяк. Ухмылка сползла с лица аристократа, сменившись шоком, перетёкшим в чистейшую, неподдельную ярость.

– Ты… ты чёртов… – он не находил слов.

Илья стоял, крепко прислонившись к стене, и тяжело дышал. Мир перед глазами поплыл. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Горло уже не просто болело – оно онемело, став чужим, мёртвым куском плоти. Парень не мог издать звука. Ни единого. А в голове… в голове было пусто. Катастрофически пусто. Он с ужасом осознал, что теперь не помнит… даже цвета глаз младшей сестры. Они были… они были… а какие? Безликий вакуум на месте воспоминания.

Расплата!

Каспар выпрямился. Ярость на лице сменилась ледяным, убийственным холодом. Он демонстративно стряхнул с рукавов пепел от свитка.

– Ты дорого заплатишь за это, грязнокровка, – тихо произнёс он, и в окружающей тишине слова прозвучали громче любого крика. – Ты не понимаешь, с кем связался. Ты не просто псина на приёме у императора. Ты псина, которая ещё и гадит на ковёр. За такое не бьют по морде. За это режут горло.

Он развернулся и вышел. Громилы, всё ещё бледные и неуверенные, последовали за ним, закрыв дверь.

Илья снова остался один. Он медленно сполз по стене, обхватив голову руками. Тело трясло мелкой, неконтролируемой дрожью. Он проиграл. Снова позволил ярости взять верх. Илья показал свою силу и сделал себя мишенью.

Парень долго сидел на полу, не зная, сколько времени прошло – минуты или часы. Дверь, скрипнув, снова открылась. На пороге стоял тот самый костлявый преподаватель с лицом хронического недовольства. Магистр Кузьма, что принимал первый экзамен. Мужчина держал в руке небольшой светящийся шар, который отбрасывал жёсткие тени на измождённое лицо.

– Ну что, сорок седьмой, – произнёс он без всякого предисловия. – Развлекаешься? Надо же… «Нулевая Клятва». На примитивнейшем, дикарском уровне, но всё же. Как интересно! И чертовски глупо.

Илья попытался оправдаться, но из горла вырвался лишь беззвучный, хриплый выдох.

– Молчи, – отрезал магистр. – Твой голос сейчас дырявое решето. Ты выплеснул всё, что в тебе было, единым махом. Поступок клинического идиота. Ради чего? Чтобы не целовать сапоги какому-то выскочке из Клинков?

Магистр вошёл в комнату и грузно опустился на табурет рядом.

– Они правы, в общем-то, – продолжил он, бесстрастно глядя на Илью. – Твоя магия – ересь чистой воды. Грубая, неотёсанная и опасная. Как кухонный нож в руках у ребёнка. Сегодня ты обнулил шутовской устав, а завтра, глядишь, случайно снимешь печать с древнего демона, потому что его клятва тебе не понравилась?

Он ненадолго замолк, изучая дрожащего юношу.

– Однако, – магистр тяжело вздохнул. – Ты смог это сделать. Без обучения. Без подготовки. На инстинктах. Это… как минимум интересно. Коллегия всегда жаждет новых инструментов. Даже таких… топорных.

Магистр пошарил в складках мантии и вытащил маленький, тёмный флакон, заткнутый восковой пробкой.

– На, – он бросил флакон Илье. – Настой Дома Певчих. Три капли под язык. Не больше. Голос не восстановит, но снимет острую боль. И позволит хоть как-то крякать завтра на лекциях.

Илья поймал флакон дрожащими пальцами. Он недоумённо пялился на магистра. С чего подобная благосклонность?

– Не благодари, – буркнул Кузьма. – Это не доброта. Инвестиция. Мне поручили вести твою группу по основам логомантии. И я не намерен слушать твоё хриплое мычание. Так что лечись. А потом… – он пристально посмотрел на Илью. В глазах мага мелькнул тот самый хищнический интерес, что был на экзамене. – Потом я покажу тебе, что такое магия слова на самом деле. И посмотрю, сломаешься ты на первом же занятии… или нет.

Магистр поднялся и вышел, оставив Илью наедине с темнотой, тишиной и маленьким флакончиком надежды в руке.

Три капли. Горькие, обжигающие, словно растопленный металл. Илья сглотнул судорожно и почувствовал, как по горлу разливается ледяная волна, смывая острую, рвущую боль. Онемение отступило, сменившись странным, щекочущим холодком. Он попробовал издать звук.

– А-а-а…

Это был не голос. Это был скрип, скрежет, лязг ржавых механизмов. Низкий, срывающийся на хрип шёпот, больше похожий на предсмертный хрип. Но, это уже были не беззвучные муки. Это был инструмент. Убогий, изувеченный, но инструмент.

***

Утро началось с того, что Илью разбудили оригинальным способом. Сбросили на пол, словно мешок картошки. Магистр Кузьма, не дав опомниться, грубо взял его за плечо, поднял и вытолкнул из комнаты, не дав умыться.

– Дрыхнуть он, видите ли, изволит! Шагай быстрее, сорок седьмой. Твоё первое индивидуальное занятие начинается. Пока остальные слушают скучную лекцию о классификации печатей, ты получишь… персональный вводный урок.

Он повёл Илью не вверх, по парадным лестницам, а вниз, в подвалы Коллегии. Воздух вокруг быстро менялся. Исчез запах воска, древесины и ладана. Их сменила тяжёлая, влажная прохлада, пахнущая старым камнем, пылью и чем-то ещё – едва уловимым, горьковатым, словно окислённая медь.

Лестница была крутой и узкой, а ступени стёрты до вогнутости. Редкие светильники на стенах едва освещали путь. Кузьма шёл быстро не оглядываясь. Серая мантия магистра мелькала в полумраке словно призрак.

– Запомни, сорок седьмой, – голос преподавателя гулко отдавался от сырых стен, – то, что ты умеешь – не магия. Это порча. Ты не создаёшь, не укрепляешь, не изменяешь. Ты рвёшь. Как дикарь, который видит тугую, сложную петлю и решает не развязывать, а разрубить топором. Последствия в нашем деле могут быть… непредсказуемыми.

Они спустились ещё глубже. Илья начал чувствовать уже знакомое давление на подсознание. Гул. Но, в этот раз это не был гул работающего механизма. Что-то иное. Глухое, настойчивое, словно огромное и древнее существо скребётся под полом, пытаясь выбраться.

– Мы идём в архивы? – проскрипел Илья, с трудом выговаривая слова. Холодный настой позволял говорить, но каждый звук давался с усилием.

– Верно, – подтвердил Кузьма не оборачиваясь. – Но не в те, что показывают любопытным аристократишкам. Мы идём в подвал архива. Туда, где хранятся… отбракованные клятвы. Несостоявшиеся договоры. Ошибочные редакции. И кое-что ещё.

Магистр остановился перед массивной, окованной чёрным металлом дверью. На полотне не было ни замка, ни ручки. Только гладкая, отполированная до зеркального блеска пластина из тёмного камня.

Кузьма приложил к пластине ладонь и произнёс что-то. Очень тихо, почти шёпотом. Камень под рукой вспыхнул на мгновение тусклым зелёным светом, и дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая проход.

За дверью располагалось помещение, больше похожее на логово алхимика или лазарет, но только для книг. Полки от пола до потолка были заставлены не аккуратными свитками, а грудой смятых, обугленных, разорванных пергаментов. Некоторые были залиты странным, застывшим веществом, другие стянуты железными обручами, словно буйные звери. В густом, тяжёлом воздухе висела пыль, кружащаяся в лучах единственного светильника. Масляной лампы с зелёным стеклом, стоявшей на заваленном бумагами, массивном столе.