banner banner banner
Театрализация – партитурная основа искусства. Том IV. Вербальные и невербальные опоры зримого действа
Театрализация – партитурная основа искусства. Том IV. Вербальные и невербальные опоры зримого действа
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Театрализация – партитурная основа искусства. Том IV. Вербальные и невербальные опоры зримого действа

скачать книгу бесплатно

В документах информация, в которых видно, что не всё было во взаимоотношениях романтично и гармонично, девушку это всё захватывает, как кинодраматурга, в нахождении темы.

Констанция погружается в документы, как поезд в тоннель меж двумя берегами – в документальную основу мемуарного жанра и начинает видеть, будто, во сне, совершенно другую суть художественного пространства, где начинается всё с детских лет Рошфора…

Шарль-Сезар де Рошфор – французский авантюрист на службе кардинала Ришелье в качестве доверенного лица и посланника по особым поручениям: так описана им и вышедшие анонимно мемуарах, и написанных известным французским писателем бульварной литературы Гасьеном де Куртилем, а затем в более поздней авторской переработки Александром Дюма:

…мать Шарля-Сезара умерла во время преждевременных родов, и уже своей мачехой он был отправлен из отчего дома в Орлеан, в её родовое имение Сен-Пуант, на границе Бургундии. Виконт де Рошфор, де Сен-Пуант на протяжении семи лет рос в бургундских лесах без какой-либо родительской опеки. Там, всеми забытого, его нашёл крёстный, министр юстиции Мишель де Марийяк, который и привёз его к своим родителям. Но его держали на положении прислуги. В девятилетнем возрасте он пустился скитаться по миру вместе с проходившим мимо цыганским табором, с которым он странствовал около пяти лет, исколесив всю Францию и побывал в Испании, Италии, Германии, Бельгии, Нидерландах, Люксембурге, что впоследствии очень пригодилось ему при рабочих поездках уже в качестве кардинальского порученца. Наконец, проезжая Лотарингию, их табор был задержан властями и многих повесили безо всякого суда. Четырнадцатилетнему виконту, вместе с немногими уцелевшими, удалось скрыться через Дижон, и после долгой, полной опасностей дороги осесть в Пиренеях, в районе Фуа, у испанской границы. Именно здесь, у юного виконта появилась мысль податься на государственную службу, ведь до этого момента у него вообще не было никаких определённых целей в жизни, что вкупе с бездомным образом жизни – недостойным дворянина, и риском быть повешенным, подталкивало его к осознанному выбору своей дальнейшей судьбы.

В 1628 году он записывается добровольцем на войну с Испанией и попадает в роту господина де Сен-Аннэ. Там он и служит, выполняя обязанности наблюдателя за передвижениями в испанском тылу. В ходе своих будничных наблюдений за сальским гарнизоном, он обратил внимание, что начальник гарнизона каждый вечер отправлялся с небольшой охраной к дому своей любовницы…

Быстро составив для себя план действий, уже на рассвете следующего дня, вооружённых пистолетами, де Рошфор ворвался в тот дом, где захватил губернатора Сальс-ле-Шато и его стражу, и всех их вместе он быстро переправил в расположение французских войск, и пока в гаризонте успели сообразить, что произошло, де Рошфор и его пленники были уже далеко от испанских позиций. Эта дерзкая, и, в то же время, хорошо спланированная акция восхитила его командира, который учтя дворянское происхождение де Рошфора, предоставил парню под команду подразделение в Пикардском полку и пожаловал ему первичное офицерское звание. Кроме того, в своём боевом донесении главнокомандующему – кардиналу Ришелье, де Сен-Аннэ не преминул упомянуть о своём пятнадцатилетнем подчинённом, который без какой-либо помощи умело переиграл прожжённого испанского вояку и всё его воинство. Ришелье, ещё под впечатлением от капитуляции Ла-Рошели, приказал де Сен-Аннэ незамедлительно отправить юношу в его ставку в Париже. Первой его должностью при кардинале стала должность привратника Его Высокопреосвященства, уже тогда он повсюду сопровождал своего могущественного покровителя…

История прерывается возвращением в настоящее и она вновь погружается в документальную основу, а затем художественное продолжается: по приказу Ришелье Рошфор едет в Гасконь, чтобы встретиться с д’Артаньяном (старшим), так как он является тайным агентом Франции, с точки зрения интереса к Испании в разделе колониального мира и к тому же, за то, что он укрылся от Англии – во Франции – взять с него долг, который имелся у него со времени, когда он пиратствовал – это колье, чтобы преподнести его Королю, для того, чтобы он подарил их Королеве.

В Гаскони он очень быстро проводит встречу: получает документы, которые для Рошфора приготовил гасконец старший (по Испании) и колье из алмазов.

Рошфор дав указания, приказал ему своего сына отправить на службу в Париж.

Д«Артаньян, с напутствием и письмом от отца уезжает в Париж.

События в Париже случаются практически по сюжетной лини Дюма, но в некоторых интерпретациях по другому: семья Бонасье (она и он) английские агенты, поэтому знакомство с ганконцем инсценируется, больше интриг и политических авантюр, любовных перипетий и холодного расчёта.

Ришелье преподносит колье Королю и он делает подарок Королеве.

Будучи неравнодушным к миледи, Рошфор делает копию колье для неё и оплачивает это Англия и об этом слышит Констанция, после того, как Королева отдаёт подарок мужа Бэкингему и привезённое от бывшего любовника неполное колье, миледи передаёт его Рошфору, чтобы он отдал его в наряды Королевы, Бонасье крадёт колье у миледи с полным количеством подвесок: так у Рошфора остаётся неполное колье и после казни миледи он соглашается её похоронить на английском берегу в часовенке – куда и укладывает сундучок с ларцом, а затем со временем часовенку разрушат, так как она не вписывалась в общее пространство в самом узком месте Ла-Манша и мешала сходить на берег.

А д’Артаньян оказывается втянут в водоворот политических интриг королевского двора Людовика XIII.

Находит свою первую любовь – Констанцию Бонасье и ввязывается в опаснейшую историю с подвесками Королевы, вместе с мушкетёрами Атосом, Портосом и Арамисом.

А Евро-тоннель соединяет прошлое с настоящим и колье достаётся сегодняшней Констанции – кинодраматургу…

На протяжении всей экранизации, через героев нашедших подвески Рошфора и документы в мемуарном жанре, происходит смешивание эпох во времени художественного пространства.

Член профессионального комитета

московских драматургов Александр Петрович ЕВДОКИМОВ

________________________________________________________

С И Н О П С И С

повести Александра Евдокимова

«ЭВАКУАЦИЯ, или

переписать историю

п р а в д о й»

(полнометражного фильма)

1941 год.

Легендарный парад 41-го 7-го ноября на Красной площади.

Парад марширует мимо трибуны на Мавзолее и сразу уходит в заслеженном утре по Васильевскому спуску на фронт: за последней солдатской коробкой, сквозь снежные буранные хлопья, идёт ватага пацанов и с ними вместе шагает поп, который напротив входа в Мавзолей отделяется от всего шествия и поворачивает к его дверям, намереваясь пройти внутрь – к саркофагу, изумляя Сталина и всё его окружение на трибуне.

Священник желает отпеть и похоронить Ленина, но тела вождя уже нет в Мавзолее, так как он эвакуирован в Тюмень!

Появление странного попа, вносит в реальность вокруг Мавзолея, некими преломлениями во времени: появляются и пропадают аллегорические оттенки, как действительные и материальные грани, где смешиваются и различные эпохи, и сознательное с подсознательным, как и потусторонний мир с ныне здравствующим.

В этом иносказательном пространстве, в ночное время суток и появляется энергетический лик Гитлера – к Ленину, для того, чтобы уговорить его – переписать историю: так как он ещё с лета запланировал парад своих войск на Красной площади.

Уговоры-споры и беседа за столом, который оставило застолье партийного аппарата во главе со Сталиным, после парада: здесь и подкуп, и шантаж, и разного рода пассажи убеждений.

Позиции страны Советов, в попытке вражеской стороны предать и переписать ход истории, в основе которого факты, за которыми героизм и подвиг народа – не сдаются!

Параллельно, в Кремле разбираются с личностью попа, который, как две капли воды, похож на Владимира Ульянова и готовят церемонию погребения его, как тело Ильича. Сам же Владимир Ильич, точнее его энергетический облик, посещает фронты, где видит героические сражения и сам участвует в них.

По возвращении в Мавзолей, Гитлер готовит ему каверзу, но всё тщетно, тогда он приглашает вождя революции на родину марксизма, чтобы убедить его в том, что переписать историю – это действительно благонадёжное и нужное дело, так как здесь и с Америкой дружба наладится крепче, и признают своим, да и, к тому же, США и его породила…

Член профессионального комитета

московских драматургов Александр Петрович ЕВДОКИМОВ

________________________________________________________

ТИШИНА —

НЕ ПУСТОТА:

это ГолосТЕАМЫ,

которым питает ЗЕМЛЯ,

создавая —

ТЕБЯ…

______________________________

Можно не верить в теамы, можно, но…

Но!…

Всё кино нам мир представляет и смотрим его, как будто, – видениями, – сквозь небольшое «окно»: теамы, в так называемой «каскадровке», буквально картинками и ещё на бумаге представляют постановщикам практически всю последовательность процесса будущей съёмки и это окончательный этап перед тем, как прозвучит магическое:

– Мотор!…

До этого главного момента, всё начинается…

С озарения!…

И чаще всего, с какого-то видения – зримого штриха, рождённого от психофизического эмоционального воздействия: песня Александры Пахмутовой «Надежда», после премьеры осталась не замеченной, но…

Но!…

Когда её услышала Татьяна Лиознова, которая только обдумывала киносюжет будущего фильма по мотивам рассказа Александра Борщаговского «Три тополя на Шаболовке», то тут же начали складываться «картинки» – кадры за кадрами, которые формировали – теамы – зримо и ярко, представляя будущему зрителю, через эту песню, огромный внутренний мир людей!

После премьеры фильма «Три тополя на Плющихе», песня «Надежда» обрела неслыханную популярность, так как она уже имела драматургическую основу и от кинокартины, и от каждого зрителя со схожими мыслями – песню наполняли – ТЕАМЫ!…

Поэтому, до «раскадровки», не обходимо написать сценарную основу будущей киноленты – кинодраматургию и не растерять всё то, что начинает «точка опоры» – озарение и имплозия смысла, чтобы теамы соединились в единую ткань драматургии…

В мире существует два способа написания киносценариев (я об этом уже говорил) – русский и американский: американский, а точнее – «голливудский», правильнее назвать каркасом-схемой и навязали нам его с девяностых, как и ивент-иноагент!

Я предпочитаю русский вариант – в нём есмЪ литература, а значит и искусство, а не только схема, а значит и душа…

Представлю разные форматы.

_________________

КАРАУЛ

киноновелла

    в стиле «Rock-in-Room»
    in the style of «R-&-R»

Рассвет пробивался с трудом – сквозь туман…

Ворона сидела над самой Москвой, крепко сжав в своих лапках кремлёвскую стену и не каркала – это был её любимый мерлон, так как с этого зубца, верхней части крепостной стены, хорошо просматривалась церемония смены караула: она громко каркала, разрывая пространство, как выстрелом, объявляя и начало церемониала, и его окончание, шагая при этом бесшабашным строевым, вместе с ритмом чеканных солдатских шагов… =

: по мерлонам;

: по мерлонам;

: по мерлонам,

как по холмикам…

…пелена поредела, и сквозь неё проступили очертания строений архитектуры города…

Красная площадь продулась буранным ветром и колкой позёмкой…

Исполнился церемониал смены почётного караула у Мавзолея…

Зазвучал бой Курантов!…

Пробуждённый Кремль в утренней прохладе потянулся не к звёздам, а к застеклённому рамному кресту, – в окно кабинета Сталина…

Табачный дым завис клубами за стеклом, рассеиваясь: две трубки потянулись к пепельнице – сбросился пепел…

Свет утра осветил два силуэта генсека: оба Сталина дымили трубками, пристально вглядываясь в заоконную даль. Один из них медленно развернулся, и шагнул по кабинету вдоль стола для совещаний.

– Странный, – проговорил Иосиф Виссарионович, проходя всю длину кабинета, – странный сон сегодня видел…

Коба, оставшийся у окна, тоже отвернулся от Кремлёвского двора за окном, качая вверх-вниз головой, и присел во главу совещательного стола.

– Ильич посетил, думаю…, – генсек посмотрел в бумаги перед собой и отодвинул их.

Камерная привычка – тусовка в ограниченном пространстве, прервалась.

– Да. Очень напуган был. Увези, говорит, спрячь от немца, ко мне идут они, долг вернуть желают.

Стул заскрипел под руководителем партии Советского Союза.

– А ведь действительно, – Сталин застучал трубкой об дно пепельницы, – за большие деньги купили и его, и революцию. И ничего взамен… почти…

Иосиф Виссарионович, остановившийся посреди кабинета, продолжил движение, оставляя за собой шлейф дыма.

– Нет, на этом очень много тогда заработали некоторые лица в Германии… и не только, – хозяин остановился у карты. – Да, спрячь, говорит, а то придётся, как Керенскому в женском платье сбегать. Враньё, конечно…

– Что враньё? – вождь взял ручку и что-то вычеркнул в лежащих перед ним бумагах, – деньги от немца?…

– Нет, – Сталин склонился к карте, – платье на Керенском… Ну, что ж?! Важный день! Седьмое ноября сорок первого… Он закалит дух и жажду к победе! Пора на парад…

– Да-да, всё! Забью только трубку и выхожу.

– Пожалуй, я сам пойду! – Хозяин отвернулся от карты и посмотрел за окно на кружащийся снег, поёжился. – Правильно, что эвакуировали его.

– Очень верно! – Иосиф встал, обошёл стул, и облокотился на его спинку. – Не может быть, два вождя в одной… э-э… в одном…

– Верно, но для духа нужен! – Коба приблизился, к оконной дали. – А сон вещий: изложил всё верно, но деньги им уже не нужны, им надо больше… Тут ледоруб не поможет, но… под рукой… пусть будет!

Белые мухи буранной пелены заснежили горизонт…

Горизонт и рама окна исчезли – забелились, но из этой метели появились Красная площадь, Мавзолей и парад!…

Ворона гаркнула – голуби испуганно разлетелись, вознеся в крылах своих мир к серым облакам, но только, как символ…

И!…

Тут же, под оркестр: сквозь серое снежное утро мимо Мавзолея пошли многочисленные отряды добровольцев, которых приветствовали руководители страны. За последним подразделением парадного марша, вдруг, выдвинулась небольшая ватага пацанов, среди которых оказывается худощаво-длинная фигура в рясе с кадилом в руках! На груди у попа на цепи – огромный крест.

– Лаврентий, – Сталин удивлённо выдохнул из себя белое облачко пара, – а это что за воин?

Священник, поравнявшись с Мавзолеем, отделился от пацанов, и направился к входу, приподняв в руках крест.

Берия зловеще блеснул отражением действительности в своих очках.