Катамаран

– Это был спор о правилах топонимики! Он ничего не значит!

– А для полиции всё имеет значение, – тихо сказал Александр. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног. Его команда, его друзья, ещё вчера бывшие единым целым, теперь разваливались на глазах, подтачиваемые страхом и взаимными подозрениями.

– А как твои дела, капитан? – Самира обратилась к Александру, и в её голосе звучал странный, нервный смешок, – они почему-то очень интересовались твоими связями в Каире. Уж не намекали ли они, что у тебя могли быть свои причины для… контактов с местными?

Они сидели, избегая смотреть друг на друга, а за стеной, в кабинетах наверху, давали показания их отсутствующие друзья – Анна Мари и Иштван, в чьей невиновности они тоже не могли быть уверены. Первая, глубокая трещина прошла по корпусу их дружбы. И все они чувствовали, как ледяная вода недоверия просачивается внутрь, угрожая потопить их хрупкое судёнышко гораздо вернее, чем любая океанская волна. Они вышли из полиции, но тюрьма подозрений уже захлопнула свои двери у них за спиной.

ГЛАВА 3. ОСТРЫЕ ТЕНИ СОМНЕНИЙ

Ибица, опьянённая вчерашним праздником, теперь пребывала в сладком, ленивом похмелье. Солнце ласкало белоснежные стены домов, море переливалось безмятежной лазурью, а в воздухе витал запах его соли, свежей выпечки из ближайшей пекарни и жареного миндаля. Всё вокруг дышало беззаботностью и лёгкостью, создавая разительный, почти невыносимый контраст с тем, что творилось в душах семерых молодых людей на причале.

Официально они были свободны. И, конечно, не без помощи отца Самиры. Он вмешался очень своевременно, задействовав свои могущественные связи. Итак, показания даны, подписи поставлены, формальности соблюдены. Теперь нужно было готовиться к отплытию – закупить воду, провиант, проверить судно. Они двигались по набережной, каждый в своей скорлупе тягостных мыслей.

Александр шёл впереди, спиной к остальным, но кожей спины чувствуя их взгляды. В ушах стоял вопрос следователя: «Легко находите общий язык с местными?». Что он имел в виду? Просто констатацию факта или намёк на что-то большее? Мысль о том, что его общительность, его умение договариваться на верфи в Каире могли быть истолкованы как признак каких-то сомнительных связей, вызывала тошнотворный приступ гнева и беспомощности. «Я просто хотел быстрее достроить катамаран. Просто хотел плыть», – твердил он себе, но это звучало уже как детское оправдание. Он бросил взгляд на Бьорна, идущего чуть сбоку. Тот избегал смотреть на него. «Он что-то сказал про меня там? – пронеслось в голове Александра. – Чтобы отвести подозрения от себя? Или это у меня уже паранойя?» Доверие, выстроенное за год переписок и общих мечтаний, оказалось хрупким, как стекло из лёгкого батискафа, и теперь это стекло было покрыто паутиной трещин.

Таня, шагавшая рядом с Анной Мари, машинально считала шаги и анализировала симптомы коллективного стресса. У Самиры – тремор пальцев, учащённое моргание, признаки плохо скрываемой паники. У Паоло – нарочитая, слишком громкая бравада, классическая гиперкомпенсация страха. У Бьорна – замкнутость, уход в себя, возможная проекция вины. А что насчёт неё самой? «Я солгала полиции, умолчав о перепалке Бьорна, – холодно констатировал её внутренний голос. – С точки зрения закона, я – соучастник в сокрытии возможной информации. Почему я это сделала? Чтобы защитить его? Или чтобы защитить экспедицию? Или потому что просто испугалась?» Этот вопрос не давал покоя. Она посмотрела на Александра, на его напряжённую спину, и впервые за все время их знакомства подумала: «А что, если я его не знаю? Что, если за этой увлечённостью океаном скрывается что-то ещё?»

Бьорн глядел прямо перед собой, но видел не солнечную набережную, а усталое лицо полицейского. «Ваш капитан… он всегда так легко находил общий язык?». Вопрос висел в воздухе, отравляя всё. Он вспомнил, как Александр действительно быстро сошёлся с рабочими на верфи, как они уважительно похлопывали его по плечу. В тот момент это казалось плюсом – умение расположить к себе людей. Теперь же эти воспоминания окрасились зловещим оттенком. Американские фильмы о русской мафии, которые он смотрел в юности, вдруг всплыли в памяти с нелепой, но навязчивой яркостью. «Нелепо, – пытался убедить себя Бьорн. – Он внук Сенкевича, будущий учёный. Но… что мы на самом деле знаем о его семье, кроме знаменитого деда?» Он чувствовал, как подозрение, как сорная трава, пускает корни в его сознании, и стыдился этого, но остановить процесс уже не мог.

Самира куталась в лёгкий шарф, хотя было жарко. Её терзали сразу два страха. Первый – что кто-то узнает о её смутном подозрении, но всё-таки… Теперь она почти уверена, что видела подручного своего жениха, этого мерзкого Финехаса на пристани. Почти. Но если она ошиблась? Или если она признается, и это потянет за собой вопросы о верфи в Каире, о Масуде… Второй страх был ещё ужаснее: а что если её телефон, её разговор с отцом, где она упомянула имя Финехаса, как-то отслеживаются? «Это бред, – уговаривала она себя, глядя на безмятежные лица туристов. – Просто нервы». Но взгляд её невольно скользил по лицам спутников. На Тане лежала печать какой-то отстранённой, аналитической серьёзности. «Она что, всех нас на симптомы раскладывает? – мелькнула едкая мысль. – Считает, кто больше похож на убийцу?»

Паоло пытался вернуть всё в привычное русло. Он громко восхищался яхтами в марине, предлагал забежать в лавку за лучшими оливками, шутил.

– Смотри-ка, Иштван, вон та яхта! Чисто твой стиль – вычурно и непрактично! Наверное, владелец думает, что руль – это просто украшение!

Но шутка повисла в воздухе. Иштван лишь мотнул головой, даже не улыбнувшись. Паоло почувствовал ледяной укол. «Он что, на меня зол? – задумался он. – Из-за того, что полиция ворошила моё прошлое? Или… или он сам что-то скрывает?» Вспомнилось, как Иштван внезапно исчез с фестиваля вместе с Анной Мари. «Прогулка к старой башне? – скептически усмехнулся Паоло про себя. – Очень романтично. И очень удобно. Никаких свидетелей». Он тут же отогнал эту мысль как недостойную, но осадок остался.

Иштван молчал. Его грызло чувство вины иного рода. Он оставил катамаран. Он, проектировщик, главный по судну, ушёл смотреть на какую-то дурацкую башню, когда катамаран остался без его присмотра. «Если бы я был там, может, я бы что-то услышал, заметил… – думал он, сжав кулаки в карманах шорт. – Или со мной поступили бы так же, как с тем бедолагой?» Он посмотрел на Анну Мари, которая шла, прижимая к себе спящую Лилу. Она была его алиби, он – её. Но разве это не делало их соучастниками в чём-то в глазах остальных? Он видел, как на него мельком косился Паоло, и в том взгляде читалось недоверие.

Анна Мари чувствовала себя чужой. Вся команда, все они пережили что-то страшное вместе – обнаружение тела, шок, панику на рассвете. А она… она была в тишине у старой башни. Она не видела труп, не кричала от ужаса. Выпала из этого жуткого, но объединяющего опыта. Теперь между ней и остальными пролегла невидимая стена. Она слышала, как Таня что-то бормочет о психосоматике, видела, как Александр напряжён, как Самира нервничает. И понимала, что не может разделить их напряжение до конца. Её единственным свидетелем был Иштван, и это странное, вынужденное партнёрство тоже казалось подозрительным. «Они думают, мы что-то замышляли? – с ужасом думала она, гладя шёрстку Лилу. – Что мы нарочно ушли?»

Они закупали провизию в молчании, отдавая деньги и кивая. Грузили ящики на катамаран, избегая касаться друг друга. Паоло, пытаясь наладить быт, спросил за обедом:

– Итак, ужин. Кто за пасту с тунцом? Или все уже сыты по горло… друг другом?

Шутка снова не сработала. Бьорн холодно заметил:

– Может, сначала стоит убедиться, что в наших запасах нет ничего… лишнего? После вчерашнего.

И эти слова, сказанные просто от тревоги, были восприняты всеми как намёк: а что, если преступник не посторонний, а один из них?

К вечеру катамаран был готов к отплытию. Технически. Молодые люди на его борту – нет. Они стояли на палубе, глядя, как Ибица медленно погружается в вечерние тени, окрашиваясь в золото и пурпур. Они должны были быть единой командой, экипажем, готовым встретить океанские просторы. Вместо этого они были семью одинокими островами, разделёнными бурными проливами страха, лжи и невысказанных обвинений. Красивая мечта о поиске гигантской волны померкла, затмеваемая гораздо более реальным и близким чудовищем – чудовищем недоверия, которое они сами и породили. И как теперь плыть дальше с этим грузом? Этот вопрос витал в воздухе, тяжелее любого балласта. Скоро они будут отчаливать от этого несчастливого берега, но настоящая опасность была уже не снаружи, а здесь, среди них, тихая, невидимая и разъедающая всё, как ржавчина.

ГЛАВА 4. СОЛНЕЧНЫЕ ЗАЙЧИКИ КИПРА

Утреннее пробуждение на катамаране было похоже на падение в иную реальность. Всего несколько часов назад эта палуба была их крепостью, плавучим домом, полным смеха и общих шуток. Теперь же каждый сантиметр пространства казался наполненным невидимым, тягучим ядом подозрительности. Они стояли в центре главного кокпита, не решаясь посмотреть друг на друга, словно группа незнакомцев, случайно забредших на чужое судно. Даже солнце, щедро заливавшее палубу золотым светом, и ласковый бриз, игравший с остатками серпантина, не могли развеять гнетущую атмосферу.

Паоло, вечно нарушавший молчание какой-нибудь дурацкой шуткой, мрачно оперся о поручень и уставился на воду, как будто надеялся увидеть там ответы на все вопросы. Его предложение сварить кофе для всех прозвучало не как приглашение к общению, а как формальная отговорка, и он быстро скрылся в кают-компании.

Бьорн, не говоря ни слова, вернулся к своим приборам и начал с преувеличенным вниманием проверять показания, хотя все датчики и так были в полном порядке. Его спина была красноречивее любых слов – прямая, напряженная, она излучала холодное отчуждение.

– Ну что, капитан, – резко обернулся он к Александру, – какие будут приказы? Продолжим наши «научные изыскания» или займемся составлением списка подозреваемых? Я голосую за второе – куда уж там до волн-убийц, когда у нас под носом плавают настоящие убийцы.

Александр вздохнул. Он чувствовал себя так, будто на его плечи свалили мешок с мокрым песком.

– Бьорн, хватит. Мы все в одной лодке. Буквально.

– Вот именно, Кэп. В одной лодке. И я бы хотел знать, кто за бортом проделал в ней дыру. Я, например, – он бросил взгляд на Самиру, которая старалась делать вид, что с интересом разглядывает проплывавшую мимо медузу, – слышал, как некто очень взволнованно разговаривал по телефону. И имя «Финехас» прозвучало довольно отчетливо.

Все взгляды, как по команде, устремились на Самиру. Она замерла, будто агама, застигнутая врасплох на солнечном камне, её темные глаза расширились от паники и негодования.

– Это был мой отец! – выпалила она, и голос её прозвучал на октаву выше обычного. – Я просила у него денег! А Финехас… Финехас – это имя управляющего моего жениха! Я просто… обмолвилась! В сердцах!

– В сердцах перепутать имя, – с ледяной усмешкой повторил Бьорн. – Очень удобно. А я, например, видел, как подозрительный тип вчера вечером с интересом разглядывал наш катамаран. А ты, конечно, ничего не заметила, ведь была так занята сердечными излияниями по телефону.

Таня наблюдала за этой перепалкой, и сердце её сжималось от тоски. Все рушилось на глазах. Эта ссора была лишь верхушкой айсберга, под которым скрывались глыбы страха и недоверия. Ей вдруг до боли захотелось оказаться в другом месте и времени, где все было просто, ясно и солнечно. Где они были не подозревающими друг друга невольниками на плавучем острове, а просто компанией беспечных подростков из разных стран, случайно столкнувшихся судьбами на летних курсах английского языка. И память, как милосердный врач, предложила ей обезболивающее – яркое, радостное воспоминание, хлынувшее в сознание, словно прорвавшая плотину вода…

***

Жара. Ослепительное, почти белое солнце Кипра. Воздух дрожит над раскаленным асфальтом, пахнет хвоей, морем и пылью дорог. Летняя языковая школа «Only English» раскинулась среди белоснежных зданий с синими ставнями, утопающих в зелени оливковых рощ и виноградников. Где-то вдали, за холмами, лениво шумит прибой.

Таня, еще школьница, с лицом, на котором еще нет следов взрослых тревог, сидит в прохладной аудитории и чувствует себя немного потерянной, щурясь от солнечных зайчиков. Она – девочка из Архангельска, привыкшая к суровым краскам севера, и эта южная, буйная роскошь красок и запахов немного оглушает её. Она смотрит на своих будущих друзей, еще не подозревая, что они станут ей друзьями, а потом, возможно, и врагами.

Вот он, Александр. Не Сашура, а просто Сашка – долговязый, немного угловатый парень с горящими глазами. Он стоит у доски и с жаром что-то доказывает высокому, светловолосому норвежцу.

– Ты не прав! – говорит он, и его русский акцент придает словам особый, певучий оттенок. – Дед твой, Тур Хейердал, был, конечно, великим мечтателем, но его методы… они были безнадежно устаревшими даже для его времени! Научное сообщество…

– Научное сообщество состоит из стаи старых, заскорузлых ослов, которые боятся выйти за пределы своих лабораторий! – парирует норвежец, Бьорн. Его английский безупречен, холоден и отточен, как скальпель. – Мой дед был практиком! Он доверял океану, но всегда готовился к худшему. Он шел и делал, а не болтал о методах в пыльных кабинетах!

– Идти и делать – это прекрасно, но если ты идешь на утлом плоту через океан с заведомо ложной гипотезой, то это не подвиг, а самоубийство, приправленное бравадой!

Таня смотрела на них, затаив дыхание. Она не понимала и половины из того, о чем они спорят, но её завораживала сама энергия этого спора – яростная, бескомпромиссная, живая. И еще она заметила, как уверенно жестикулирует этот русский парень, и как горят его глаза, когда он говорит о деле своей жизни. В нем было что-то от тех самых первооткрывателей-романтиков, о которых она читала в книгах.

Дверь в аудиторию открылась, и на пороге появилась она – Самира. Как будто сошла со страниц модного журнала. Дорогое платье, идеальный макияж, волны роскошных черных волос. Она вошла, как королева, входя в свой будуар, окинула комнату оценивающим взглядом и, словно магнитная стрелка, её внимание притянуло к Александру. Она подошла и села рядом с ним, не спрашивая разрешения, словно это было в порядке вещей.

– Я Самира, – представилась она, сияя ослепительной улыбкой. – А вы, я слышу, спорите о чем-то очень интересном. Мой отец финансирует несколько археологических экспедиций. Может, я смогу быть полезной?

В её тоне сквозила такая непоколебимая уверенность в своей нужности, что даже Бьорн на секунду смутился.

А вечером того же дня произошло знакомство с остальными. В маленькой общажной кухне Паоло, словно волшебник, из ничего сотворил пиршество. Запах чеснока, базилика и томатов вытеснил все остальные ароматы.

– Паста карбонара, как у моей бабушки в Неаполе! – объявил он, с гордостью раскладывая по тарелкам дымящееся кушанье. – Никаких сливок, только желтки, пармезан и панчетта! Кто откажется – тот оскорбит честь моей семьи и всего итальянского народа!

Все смеялись, пробуя незнакомое для Тани блюдо. А она разглядывала девушку, которая отрешённо сидела в углу, уткнувшись в книгу о батискафах. На её плече сидела маленькая, большеглазая мартышка и с интересом наблюдала за происходящим.

– Это Анна Мари, – шепотом сообщила Таня Самире, с которой уже успела перекинуться парой слов.

– А обезьянка?

– Говорят, её зовут Лилу. Она её спасла из какого-то ужасного зоомагазина.

Паоло, заметив одинокую девушку, с тарелкой в руках подошел к ней.

– Эй, ты не можешь читать о батискафах на голодный желудок! Это против всех законов физики и кулинарии! Давай к нам!

Он буквально за руку притащил смущенную Анну Мари к общему столу. Рядом скромно сидел Иштван, тихий парень из Венгрии. Он почти не говорил, но в его блокноте уже красовались первые наброски того, что позже станет их катамараном – странного судна с центральной сферической кабиной.

– Что это? – поинтересовался Александр, заглядывая через плечо.

– Так… просто идеи, – смущенно пробормотал Иштван. – Катамаран-трансформер. Для… ну, для путешествий.

– Для путешествий, – протянул Бьорн, изучая чертеж. – Интересная конструкция. А эта сфера – для чего? Чтобы прятаться от волн-убийц, о которых нам тут капитан рассказывает?

В его голосе снова зазвучала знакомая насмешка, но на этот раз в ней было больше любопытства, чем неприязни.

Тот вечер, тот ужин… Они были началом чего-то большого. Они еще не знали, чего именно. Но уже тогда, в воздухе, пахнущем чесноком и морем, витали первые, невидимые нити их будущей дружбы и будущих конфликтов.

Воспоминания медленно растворялись, как мираж в пустыне, уступая место суровой реальности. Таня стояла на палубе «Кон-Тики Второго» и смотрела на спящего в шезлонге Александра. Рядом, устроившись на сложенном парусе, дремала Самира. Всего год назад они были другими людьми. Теперь же океан, который должен был объединить их, превратился в гигантскую чашу с ядовитым зельем подозрений.

Воспоминания нахлынули с новой силой, унося её обратно на Кипр, к тому самому вечеру, когда их случайная компания стала чем-то большим.

После ужина все вышли на пляж. Море шумело негромко, набегая на берег бархатными валами, усеянными серебристыми блестками фосфоресцирующего планктона. Небо было черным-черно и усыпано таким количеством звезд, что, казалось, вот-вот посыплются вниз, как перезревшие ягоды с небесной лозы. Воздух был теплым и мягким, как шелк.

Они устроились на теплом песке. Паоло настроил гитару и запел какую-то старую итальянскую песню, грустную и прекрасную. Анна Мари, осмелев, позволила Лилу сойти с плеча, и мартышка, фыркая от восторга, принялась носиться по кромке воды, поднимая брызги, похожие на жидкое серебро.

Именно тогда Александр, глядя на бескрайнюю водную гладь, начал говорить. Он говорил не о Хейердале и не о научных методах. Он говорил о волнах-убийцах.

– Представьте, – его голос звучал завороженно, – где-то там, в открытом океане, среди вполне обычных волн, внезапно рождается чудовище. Стена воды высотой с десятиэтажный дом. Или ещё выше. Она возникает из ниоткуда и так же бесследно исчезает, успев разнести в щепки не один корабль. Ученые говорят, что это миф, что такого не может быть. Но моряки видят их. И гибнут.

– А зачем нам это представлять? – с долей скепсиса спросил Бьорн, но на этот раз без привычной колкости. – Чтобы лучше спалось?

– Чтобы понять! – страстно воскликнул Александр. – Мы, может, последнее поколение, которое может застать эту тайну природы. Спутники, датчики… У нас есть технологии, которых не было у наших дедов. Представьте, если бы мы могли повторить путь «Кон-Тики» или «Ра», но не на тростниковом плоту или папирусной лодке, а на современном судне, созданном специально для такой цели! Увидеть эту волну. Измерить её. Понять.

Он обвел взглядом всех, и в его глазах горел такой огонь, что даже Самира, обычно предпочитавшая говорить о более приземленных вещах, замерла.

– Безумная идея, – после паузы произнес Бьорн. Но в его голосе прозвучало не отрицание, а нечто иное – уважение к масштабу безумия. – Но… интересная. Очень интересная.

– А на чем мы поплывем? – практично поинтересовалась Таня. – На надувном матрасе?

– Вот! – воскликнул Иштван, которого все почти забыли. Он робко протянул свой блокнот. На странице красовался усовершенствованный чертеж. – Я… я немного подумал. Вот катамаран. Быстрый, устойчивый. А здесь, в центре, – он ткнул пальцем в сферу, – герметичная кабина. Она может служить укрытием в шторм. И… если сделать её отсоединяемой… то и батискафом для неглубоких погружений. Не все же из нас дайверы.

Ребята наперебой протягивали руки к его блокноту. Идея, еще час назад казавшаяся фантастической, вдруг обрела реальные очертания.

– Ты гений, Иштван! – восхищенно сказал Паоло. – Плавучий ресторан с подводными экскурсиями! Мне нравится!

Именно в этот момент Таня и Самира, сами того не осознавая, начали свое негласное соперничество. Увидев, с каким интересом Самира смотрит на Александра, Таня, желая перехватить инициативу, вдруг сказала:

– А мой прапрадед был контр-адмиралом. Он рассказывал бабушке истории про какие-то странные течения и аномалии в северных морях. Может, это связано?

Александр тут же перевел на неё свой взгляд, полный живого интереса.

– Правда? А подробнее можно?

Самира, почувствовав себя на вторых ролях, тут же решила действовать. Она встала, подошла к самой воде и, сделав вид, что спотыкается, «случайно» облила себе ноги.

– Ой, какая я неуклюжая! – воскликнула она с наигранным смехом, привлекая всеобщее внимание. Ее мокрое платье живописно облепило фигуру.

Паоло присвистнул.

– Вот это научный эксперимент! Изучение сопротивления мокрой ткани воздушным потокам!

Все засмеялись. Таня же, глядя на эту сцену, почувствовала странную смесь досады, зависти и восхищения нахальством соперницы. Она понимала, что никогда не сможет так легко и непринужденно привлекать к себе внимание.

Александр, казалось, не заметил ничьих маневров. Он снова уставился на океан, словно пытался силой мысли разглядеть в его темных водах загадочных волн-монстров.

– Мы могли бы это сделать, – тихо, но очень четко произнес он. – У нас есть идея, есть проектировщик, – он кивнул на Иштвана, – есть повар, – улыбнулся Паоло, – есть связи с египетскими верфями, – взглянул на Самиру, – и есть те, кто знает историю великих экспедиций, – его взгляд скользнул по Бьорну и Анне Мари. – И есть я, который готов быть капитаном этого безумия. Мы – уже команда!

Они сидели и молча смотрели на него. И в этом молчании родилось нечто новое – общая мечта. Хрупкая, безумная, но невероятно притягательная…

Резкий скрип двери рубки вернул Таню в настоящее. На палубу вышел Паоло с подносом, на котором дымились кружки с кофе. Его лицо все еще было серьезным.

– Кофе готов, – бросил он коротко. – Кто хочет – берите.

Никто не двинулся с места. Танино воспоминание о Кипре растворилось, как сахар в горячем кофе, оставив после себя лишь приторный осадок. Они были теми же людьми, но что-то между ними безвозвратно сломалось. Ибица с её мертвым стражем у борта надежно отделила их солнечное прошлое от мрачного и неопределенного будущего. Таня вздохнула и, поймав на себе встревоженный взгляд Александра, попыталась улыбнуться. Но улыбка вышла кривой и несчастливой. Они были в одной лодке. Но плыли теперь в пугающую неизвестность, и каждый втайне гадал, не сидит ли рядом с ним тот, кто проделает в этой лодке роковую пробоину.

ГЛАВА 5. ТРЕЩИНА СТАНОВИТСЯ ШИРЕ

Катамаран, покидая гостеприимные воды Ибицы, казалось, двигался с неохотой, и даже шум рассекаемых волн звучал приглушенно, как шепот заговорщиков. Солнце, поднимаясь над горизонтом, не радовало, а слепило, словно прожектор концлагеря, выискивая малейшие признаки вины на их лицах. Воздух, еще не успевший прогреться, был свеж и прозрачен, но эта кристальная чистота лишь подчеркивала мутную тяжесть, осевшую в их душах.

Александр стоял у штурвала, его пальцы с бессознательной силой впивались в ещё прохладный пластик рулевого колеса. Он смотрел вперед, на бирюзовую гладь, но видел не её, а усталое лицо следователя и желтую ленту, ещё недавно оцепляющую их судно. За его спиной царило молчание, такое густое, что его, казалось, можно было резать ножом и намазывать на хлеб вместо масла.

Паоло, обычно заполнявший любое затишье потоком жизнерадостного словоблудия, молча возился на крохотной камбузной площадке. Звяканье посуды и шипение закипающего чайника лишь подчеркивали всеобщую немоту. Бьорн уткнулся в экраны своих приборов, демонстративно показывая, что наука – его единственный достойный собеседник. Иштван, бледный и не выспавшийся, перебирал какие-то схемы, но взгляд его был пустым и устремленным в одну точку. Девушки сидели на корме, стараясь не смотреть друг на друга и тем более – на мужскую часть экипажа.

– Чай и бутерброды – наконец снова нарушил затишье Паоло, появляясь с подносом завтрака. Его голос прозвучал неестественно громко, как выстрел в тихом лесу. – Кто хочет – берите. Сахар и неприятные вопросы прилагаются в неограниченном количестве.