Катамаран

Александр Ольшанский

Катамаран

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1. УТРО ПОСЛЕ БЕЗУМИЯ

Солнце, раскаленное и налитое летним зноем, медленно выплывало из-за покатых крыш портовых складов, разливая по небу палитру нежных красок – от ускользающей лавандовой прохлады ночи до ослепительного золота нового дня. Воздух над Ибицой был густым, как сироп, и пах смолистым ароматом сосен, смешанным с соленым дыханием моря, сладковатой пылью цветущих гераней и едва уловимым, но стойким запахом вчерашнего веселья – подгоревшего масла, жареных орехов и взрывавшихся в небе фейерверков. Бухта, еще час назад погруженная в бархатный мрак, теперь лениво потягивалась, отражая в своей неподвижной, словно отполированной сапфировой глади белоснежные бока яхт, рыбацких баркасов и внушительные очертания парома. Вода у самого берега была до того прозрачна, что сквозь неё, будто сквозь волшебное стекло, виднелось каждое движение подводных обитателей: стайки юрких сардин, вспыхивавших серебряными блестками, важный краб, пятясь, ретировался под камень, и даже медуза-корнерот, похожая на сиреневый парашют с кружевными оборками, безмятежно парила в своей студенистой неге.

К этому утреннему великолепию, переступая через разбросанные серпантины и пустые бумажные стаканчики – немых свидетелей ночного безумия, – по гранитным плитам причала брели трое. Они шли, пошатываясь от усталости, но с блаженными улыбками на запыленных лицах. Впереди, широко расставив ноги, будто все еще чувствуя под собой зыбкую палубу, шел итальянец Паоло. Его курчавые волосы были растрепаны, на плече болтался недопитый бурдюк с вином, а сам он напевал под нос какую-то залихватскую неаполитанскую песенку, время от времени оборачиваясь к спутницам.

– Ну что, Капитан Очевидность, наверное, уже составил подробные записи о наших вчерашних нарушениях морского устава? И уже дрыхнет на пару с Бьорном, довольный своим отчётом! – Весело подмигнул он. – Пункт первый: чрезмерное веселье. Пункт второй: несанкционированное использование голосовых связок для воспроизведения песен. Пункт третий…

– Оставь Сашуру в покое, – лениво и доброжелательно ответила ему Таня, поправляя венок из увядших полевых цветов, съехавший на затылок. – Он, скорее всего, до сих пор возится со своими датчиками, пытаясь измерить амплитуду твоего храпа. Уверена, он классифицировал его как аномалию, достойную отдельного исследования.

Таня, высокая, светловолосая девушка с лицом, которое солнце и ветер покрыли легким загаром и россыпью веснушек, казалась самой собранной из всей троицы. В её серых, чуть раскосых глазах, доставшихся ей от поморских предков, светилась усталая нежность. Она с наслаждением вдыхала свежий утренний воздух, радуясь, что запах моря перебивает въедливый аромат дешевого парфюма и пота, приставший к одежде после ночи в толпе.

Замыкала шествие Самира. Она, словно великая дочь Египта, привыкшая к иному, более сухому зною, шла медленно и томно, будто неся на своих плечах невидимую ношу восточной неги. Дорогое платье из шелкового шифона помялось, длинные черные волны волос были сбиты в хаотичную, но оттого не менее эффектную прическу. Она то и дело останавливалась, чтобы поправить макияж, используя в качестве зеркала бликующий борт очередной пришвартованной яхты.

– О, боги, я, кажется, никогда не отмоюсь от этой липкой сладости, – вздохнула она, с отвращением разглядывая засохшее розовое пятно на рукаве. – Кажется, на меня пролили целое ведро коктейля. Паоло, это ведь был ты?

– Вини во всем свою неотразимость, о дитя Нила, – парировал итальянец, с комичным пафосом прижимая руку к сердцу. – Ты сияла так ярко, что все окружающие слепли и теряли координацию. Это естественный физический закон.

– Еще один закон, который ты только что выдумал? – весело предположила Татьяна.

– Я открываю их каждый день, как Колумб открывал новые острова! – без тени смущения объявил Паоло.

Их диковинное судно, к которому они, наконец, подошли, стояло чуть в стороне от роскошных яхт, выделяясь на их фоне эксцентричной, почти инопланетной внешностью. Это был большой белый катамаран, «Кон-Тики Второй», как они его не без гордости назвали. Два узких, обтекаемых корпуса соединяла прочная рама, а в центре, будто гигантская серебристая икра, была закреплена сферическая кабина-батискаф, вызывавшая удивленные взгляды у всех обитателей порта. Между баллонами катамарана болталась растяжка с надписью «Охотники за волнами», оставшаяся с какой-то из прошлых вечеринок. Судно мирно почивало, покачиваясь на едва заметной зыби, и казалось воплощением безмятежности.

Их компания была неполной. Ещё на фестивале, когда толпа и грохот музыки достигли апогея, бледная Анна Мари отловила за рукав слегка подвыпившего Иштвана.

– Я больше не могу, – просто сказала она, и её голос дрожал не только от усталости. – Этот гул… он будто внутри черепа. И Лилу, наверное, сходит с ума там без меня. Я возвращаюсь на катамаран.

Иштван, и сам уже утомлённый беспорядочным весельем, лишь кивнул. Ему, выросшему среди чертежей и тишины мастерских, эта безумная какофония тоже не особо нравилась.

– Уже утро, скоро финал! Ладно, провожу тебя, – предложил он. – Но давай не самым коротким путём, проветримся немного. Хочешь, я покажу тебе одну забавную древность по дороге? Мне тут в баре рассказали, когда-то построил её греческий механик для отсчёта приливов. Совершенно изумительная башня с рычагами, похожая на скелет гигантского кузнечика. Она где-то в старом порту, как раз по пути к нашему причалу. Только небольшой крюк сделаем.

Предложение прозвучало как спасение. Вместо того чтобы пробиваться через танцующую толпу к выходу, они свернули в относительно тихий, слабо освещённый переулок. Они молча смотрели, как последние отблески фейерверка отражаются в неподвижной воде старого дока, и слушали тишину. Теперь это было их личное, тихое прощание с Ибицой. Совсем скоро, как и показалось, они увидели старинную башню и задержались у её древнего механизма дольше, чем планировали. Иштван рассказывал девушке о своей жене и о том, как скучает без неё в путешествии. Но что поделать? Их сын ещё слишком мал для такого. Анна Мари рассеянно кивала и время от времени задавала вопросы для поддержания беседы. На свежем воздухе угар от безумной вечеринки постепенно растворялся…

***

Когда Таня, Пауло и Самира подошли к сходням, первой их встретила Лилу. Маленькая, проворная мартышка, принадлежавшая Анне Мари, обычно носилась по палубе с быстротой электрического разряда, выхватывая у зазевавшихся членов экипажа фрукты и прочие лакомства. Сейчас же она сидела на самом носу, неподвижно, как изваяние, и её обычная озорная оживленность куда-то испарилась. Вместо этого она, насторожившись, смотрела в воду между корпусами катамарана и издавала тихие, тревожные звуки, похожие на щелканье.

– Смотрите, похоже, Иштвана и Ани ещё нет. Бедная Анна Мари, – покачала головой Таня. – Наверное, опять кто-то угостил Лилу конфетой с ликером. У неё жалкий вид, наверное, мутит, бедняжку!

Паоло, желая успокоить животное, подошел ближе к краю палубы и наклонился.

– Эй, Лилу, успокойся, малышка. Мы принесли тебе…

Он не договорил. Его улыбка, широкая и беззаботная, мгновенно сошла с лица, словно её смыло внезапной волной. Все мускулы на его лице застыли. Он замер, уставившись в изумрудную пучину под ногами.

– Che cazzo… – вырвался у него негромкий, прерывистый шепот, полный такого изумления и ужаса, что у Тани и Самиры похолодело внутри.

– Паоло? – неуверенно позвала Таня, делая шаг вперед. – Что там?

Он не ответил. Просто медленно, почти механически, вытянул руку и указал пальцем вниз. Девушки подошли и заглянули за борт.

Вода между двумя белоснежными баллонами – корпусами катамарана была тёмной и глубокой. Солнечные лучи, преломляясь, выхватывали из тени лишь отдельные детали. Поначалу им показалось, что это просто тень, игра света или какая-то забытая под водой вещь – мешок или кусок брезента. Но глаз, привыкший к обманам морской ряби, быстро начал различать контуры. Это была спина. Спина человека в темной, промокшей насквозь куртке. Он плавал лицом вниз, безвольно покачиваясь в такт едва заметному движению воды, и его положение, полное мертвенной расслабленности, не оставляло сомнений в том, что это не пловец, не ныряльщик, а нечто иное, чему в прозрачных водах Ибицы делать было нечего.

Самира издает короткий, глухой звук, похожий на стон, и отшатывается, прижимая ладонь ко рту. Её глаза, еще недавно сиявшие кокетливым блеском, стали огромными и пустыми от ужаса.

Таня, напротив, застыла, вцепившись пальцами в холодный металл леера. Её медицинские навыки, выработанные за год учебы в вузе, мгновенно сработали: она уже проанализировала ситуацию и выдала себе безжалостный вердикт: поза, цвет кожи, видимой на запястье, полное отсутствие движений – все говорило о том, что человек мертв. Совершенно мертв. Но разум пока отказывался принимать эту реальность. Всего несколько часов назад они смеялись и танцевали, а сейчас смотрят на окоченевшее тело незнакомца, прибившееся к их кораблю, как зловещий трофей.

– Он не дышит, – наконец выдавила она странную и очевидную фразу, и собственный голос показался ей чужим. – Паоло, быстро, Сашуру… Сашу и Бьорна! Беги!

Итальянец, словно очнувшись от кошмара, резко развернулся и бросился к рубке, где, отдыхая перед морской вахтой, должны были спать Александр и Бьорн. Его ноги заплетались, и он едва не упал, споткнувшись о канат.

Таня тем временем не отрывала глаз от темной фигуры в воде. Её внимательный взгляд изучал детали, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. И она нашла. На левой руке утопленника, там, где мокрая ткань куртки оттянулась, были видны дорогие, явно новые часы. Они не вязались с образом случайного бродяги, пьяницы, упавшего с причала. Они говорили о деньгах, о статусе. Эта деталь делала происходящее еще более странным и пугающим.

Самира, стоявшая рядом, смотрела на лицо мертвеца, вернее, на затылок и часть щеки, и в её глазах мелькнуло не просто отвращение, а нечто иное, похожее на смутное узнавание. Она тут же опустила взгляд, словно обожглась, и прошептала себе под нос, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце: «Нет, не может быть… Просто шок. В таком состоянии все лица кажутся знакомыми».

Вскоре на палубе, хмурые и заспанные, появились Александр и Бьорн. Русский парень, высокий и худощавый, с решительным подбородком и умными, внимательными глазами, мгновенно оценивал обстановку. Бьорн, его норвежский напарник, с белоснежными волосами и холодным, пронзительным взглядом, лишь молча сдвинул брови.

– Что случилось? – резко спросил Александр, его взгляд перебегал с бледного лица Тани на неподвижную точку в воде.

– Там… человек, – тихо сказала Таня. – Я уверена… он мертв.

Не говоря ни слова, Бьорн, скинув кроссовки, ловко спустился по трапу и погрузился в прохладную воду по пояс. Он подплыл к телу, осторожно развернул его и на секунду замер, всматриваясь. Потом коротко, по-деловому, крикнул наверх:

– Мужчина средних лет. Следы насилия на шее и лицо обезображено до неузнаваемости. Мёртвый.

Александр, услышав это, достал телефон. Его пальцы слегка дрожали, но голос, когда он набрал номер портовой полиции, был твердым и собранным.

– Алло, полиция? Говорит капитан катамарана «Кон-Тики Второй»… У нас чрезвычайное происшествие. Обнаружен труп неизвестного мужчины у нашего судна. Да, у причала номер семь.

Пока он говорил, Бьорн выбрался на палубу, с него струилась вода. Он посмотрел на Александра, и в его голубых глазах вспыхнул знакомый Тане огонек сарказма.

– Отличное место для стоянки выбрал, капитан, – произнес он ледяным тоном. – Очень живописно и… многолюдно.

Вскоре к причалу, воя сиренами, подъехали две полицейские машины. Синий свет мигалок залил белую палубу катамарана зловещим, неестественным свечением. Друзья стояли в стороне, тесной кучкой, наблюдая, как полицейские оцепляют место, разматывают желтую ленту. Беззаботное приключение, полное смеха, музыки и мечтаний о гигантских волнах, в одно мгновение превратилось во что-то тяжелое, темное и необъяснимое. Ибица теперь встречала их не благоуханием цветов, а холодным смрадом, дыханием смерти.

***

Полицейские работали быстро и методично, словно заведенные механизмы. Подоспевшие двое в гидрокостюмах осторожно извлекли тело из воды и уложили его на расстеленный брезент. На мгновение мелькнуло бледно-синее, обезображенное водой лицо с пустыми и, полуоткрытыми глазами. Самира снова вздрогнула и отвернулась, а Таня, преодолевая отвращение, продолжала смотреть, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черту – вдруг это окажется важным.

Вскоре к ним подошел старший группы, следователь с усталым, испещренным морщинами лицом и умными, казалось, всё видящими глазами.

– Кто из вас капитан? – спросил он на ломаном английском.

– Я, – сделал шаг вперед Александр. – Александр Сенкевич.

– Хорошо, – сказал следователь, убирая блокнот. – Прошу всех вас проследовать с нами в участок для дачи показаний. Не волнуйтесь, это стандартная процедура.

Их повели по тому же самому причалу, по которому трое из них совсем недавно шли, смеясь и болтая. Теперь яркое утреннее солнце казалось им ослепляющим и враждебным, а крики чаек – пронзительными и тревожными. Они шли, чувствуя на себе тяжелые взгляды полицейских и любопытные, а иногда и испуганные взоры редких прохожих.

ГЛАВА 2. ДОПРОС

Участок портовой полиции Ибицы оказался небольшим, но насквозь пропитанным специфической аурой государственной машины. Здесь пахло старой пылью, остывшим кофе, дешёвым дезодорантом и чем-то ещё неуловимо казённым – смесью пота, бумаги и безразличия. Их, пятерых – Александра, Таню, Самиру, Бьорна и Паоло, – рассадили по разным кабинетам вдоль серого, освещённого тусклыми люминесцентными лампами коридора. Словно их команда – разобранный на части механизм, каждая деталь которого теперь должна доказать, что она невинна.

Таня попала в комнату с единственным окном, забранным решёткой. Через него был виден узкий, пыльный проход между зданиями и кусочек синего неба, к которому тянулась знакомая верхушка мачты их катамарана. Она смотрела на это очертание, и оно казалось ей невероятно далёким и чужим, как корабль из сна, уплывающий навсегда. На столе перед ней лежала потёртая папка, старый компьютер гудел, как усталый шмель, а на потолке расползалось жёлтое пятно от недавней протечки. Девушка сидела, стараясь дышать ровно, как учили на парах по экстремальной медицине, но сердце колотилось где-то в горле.

Дверь открылась, и вошёл тот усталый следователь, что руководил осмотром на причале. Он представился лейтенантом Рибасом. Лицо его было непроницаемым, а движения – медленными и экономными.

– Расскажите, как вы обнаружили тело? – начал он без предисловий, усаживаясь и включая диктофон. Его голос был спокойным, вежливым, но в нём сквозила профессиональная отстранённость, граничащая со скепсисом.

– Утром мы вернулись с фестиваля, подошли к катамарану и увидели его в воде между корпусами, – ответила Таня, стараясь говорить чётко.

– Все были вместе?

Она на мгновение заколебалась. Нет, не все. В памяти всплыла вечерняя разбивка: Бьорн и Александр ушли раньше, Анна Мари и Иштван тоже исчезли под утро… Но стоит ли сейчас углубляться в эти детали? Не создаст ли это лишних сложностей, не бросит ли тень подозрения на отсутствующих? Инстинкт самосохранения взял верх.

– В основном, да, – выдохнула она. – Мы втроём – я, Самира и Паоло – подошли к судну вместе.

– Замечали вы вчера вечером или сегодня утром возле вашего судна подозрительных лиц? Может, кто-то пытался проникнуть на борт?

– Нет, ничего такого. Когда мы уходили прошлым вечером, всё было спокойно.

Лейтенант что-то записал в свой блокнот корявым, быстрым почерком. Потом поднял на неё взгляд, и Таня почувствовала, как под этим взглядом кожа на спине холодеет.

– Не было ли у вас или у ваших друзей конфликтов с кем-либо на фестивале?

В памяти чётко всплыла сцена: Бьорн, красный от возмущения, что-то горячо доказывал какому-то невысокому, щуплому мужчине у стойки бара. Тот молча слушал, потом пожал плечами и отвернулся. Перепалка? Да. Конфликт? Вряд ли. Но эта деталь теперь казалась опасной иголкой в стоге сена её памяти. Говорить? Молчать? Мысль о том, что Бьорн может сам рассказать об этом и её молчание будет выглядеть как сокрытие, заставила её сделать выбор.

– Нет, – сказала она чуть быстрее, чем следовало. – Конфликтов не припомню. Просто много суеты, обычная молодежная тусовка.

Рибас кивнул, не выражая ни удовлетворения, ни разочарования. Потом посмотрел на неё прямо, упёршись подбородком в сложенные руки.

– Вы, как будущий врач, – он ещё бросил взгляд на её анкету, где было указано место учёбы, – должны были понять, что человек в беде. Почему вы не попытались оказать ему помощь? Не провели хотя бы первичный осмотр?

Вопрос прозвучал как удар ниже пояса. Таня почувствовала, как кровь отливает от лица, а ладони становятся ледяными. Её профессиональная уверенность, на которую она опиралась в шоковые первые минуты, вдруг обернулась против неё, превратившись в равнодушие или, что хуже, в неоказание медицинской помощи.

– Он… он был без признаков жизни, – выдавила она, слыша, как голос звучит неестественно глухо. – Положение тела, цвет кожи… это было очевидно даже на расстоянии. А учитывая обстановку, я решила, что первоочередная задача – вызвать полицию и не нарушать место…

– Но вы же не проводили осмотр? – настаивал лейтенант, слегка наклонившись вперёд. – Вы решили это на расстоянии? Медицинское образование позволяет ставить диагноз на расстоянии?

Он не повышал голоса, но каждый его вопрос был точным уколом. Таня поняла, что её загнали в угол. Любой ответ теперь выглядел бы как оправдание.

– Я действовала исходя из обстановки и своих знаний, – сказала она, и это прозвучало жалко и неубедительно даже для неё самой.

Тем временем в соседнем кабинете Самира, стараясь держаться с видом раздражённой светской львицы, уже постукивала по столу ногтями с идеальным маникюром.

– Я абсолютно ничего не знаю об этом человеке, – говорила она, избегая смотреть прямо в глаза женщине в нелепой форме, которая допрашивала её. – Впервые увидела там, в воде. Ужасное зрелище, мне до сих пор плохо.

– Вы уверены? – спросила полицейская, женщина лет сорока с заспанным лицом, но очень въедливым взглядом. – Может, мельком видели его на фестивале? Возле вашего катамарана раньше?

– Нет, – ответила Самира слишком громко. Где-то на задворках сознания шевельнулось смутное воспоминание – лицо, мелькнувшее в толпе на верфи в Каире, лицо, которое могло принадлежать Финехасу… Но нет, это невозможно, она могла перепутать. Признаться в этом – значит запутать всё ещё сильнее и привлечь к себе внимание. – Я бы запомнила.

Полицейская молча перелистывала бумаги в папке.

– А ваш отец, господин Эль-Масри, – произнесла она небрежно, – в курсе, чем вы занимаетесь в открытом море? Он одобряет такое… рискованное времяпрепровождение?

Самиру будто окатили ледяной водой. Они проверили. Уже знают, кто она, кто её отец. Эта мысль напугала её куда больше, чем вопросы об убитом. Теперь за её спиной вставали не только полиция Ибицы, но и тень отцовского влияния, его репутации, и того мира, из которого она так отчаянно пыталась сбежать.

– Мой отец… – она сглотнула, – он знает о нашей научной экспедиции. Это образовательный проект.

– Понимаю, – кивнула полицейская, и в её глазах мелькнуло что-то нечитаемое. – Очень познавательно.

В третьем кабинете Бьорн, сидя прямо и глядя поверх головы допрашивающего его офицера, вёл себя с холодным, почти вызывающим достоинством.

– Мы здесь для исследования аномальных волновых явлений в Атлантике, – говорил он, подчёркивая каждое слово. – Наше судно оснащено уникальным оборудованием. Эта остановка была необходима для пополнения запасов. Мы не имеем никакого отношения к криминальным историям.

– Конечно, конечно, – офицер, мужчина с густыми усами, делал пометки. – И ваш капитан, Александр… он всегда так легко находил общий язык с… местными? На верфи ещё в Каире, например? Быстро договорился со всеми?

Бьорн нахмурился. Вопрос был задан с притворной невинностью, но норвежец уловил в нём скрытый смысл.

– Он общительный и ответственный парень, – парировал Бьорн, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Умеет решать организационные вопросы. Но я бы не сказал, что у него есть какие-то «особые связи» или интерес к чему-то, кроме океанографии.

Он сам поймал себя на том, что его ответ звучит как намёк. Но остановиться было уже нельзя. Страх и желание отвести подозрения от себя заставляли его быть осторожным в формулировках, и эта осторожность граничила с предательством.

Паоло, допрашиваемый в самой маленькой и душной комнате, пытался сохранять остатки своего итальянского шарма.

– Я всего лишь скромный повар и дайвер, дорогой синьор, – разводил он руками. – Моя задача – кормить эту ораву гениев и не дать им умереть со скуки или с голоду. Что случилось этой ночью? Клянусь спагетти, я понятия не имею!

Но его шутливая бравада оборвалась, когда офицер, проверяя его документы, спросил:

– У вас были проблемы с законом в Италии? Небольшая история с превышением скорости и…поддельными водительскими правами в Неаполе три года назад?

Паоло почувствовал, как земля уходит из-под ног. Эта дурацкая, давно забытая история! Как они узнали? Кто-то… кто-то из своих мог упомянуть? Или они просто очень тщательно поработали с базами?

– Это… это было давно, небольшое недоразумение, – пробормотал он.

– Понимаю, – сказал офицер, и его тон дал понять, что это «недоразумение» теперь стало частью общего пазла.

Александр, как капитан, допрашивался дольше и подробнее всех. Его расспрашивали о маршруте, цели, финансировании, отношениях в команде. Он старался быть максимально точным и честным, но каждый раз, когда речь заходила о ночи на фестивале, его ответы становились туманнее. Он не мог дать точного алиби всем, не знал, где и с кем был каждый в последние часы. И этот пробел в его знаниях как капитана висел в воздухе кабинета тяжким, немым укором.

Прошло несколько часов. Их поодиночке выводили в коридор, предлагали воду, потом снова уводили. Время потеряло смысл, растянувшись в бесконечную, изматывающую пытку ожиданием и неопределённостью. Наконец, их всех собрали вместе в приёмной. Лейтенант Рибас обратился к ним:

– Пока что вы можете идти. Кстати, вы были обязаны явиться сюда со всеми членами экипажа. Почему не явились те двое, о которых вы умолчали?

– Они… они должны были вернуться на катамаран, – неуверенно сказал Александр. – Мы их ещё не видели после фестиваля.

– Что ж, мы нашли их, – коротко сообщил Рибас.

– И доставили сюда. Они уже допрашиваются. Вы можете ждать их внизу, у выхода. Или на территории порта.

Спустившись на первый этаж, они оказались в крошечном закутке с пластиковыми стульями и умирающим кактусом на подоконнике. Тишина между ними была густой и неловкой, нарушаемой лишь далёкими звонками телефонов и шагами за дверью.

Первым не выдержал Паоло. Он сгорбился на стуле, уставившись в грязный линолеум.

– Интересно, кто из нас что рассказал? – его голос прозвучал хрипло и устало. – Они знали о моих старых правах в Неаполе. Кто-то тут очень откровенен с полицией. Или просто хочет выглядеть лучше других.

Эти слова, брошенные в напряжённую тишину, взорвали её. Все подняли на него взгляд.

– Что это значит? – холодно спросил Бьорн.

– А то и значит, что мы недоговариваем друг другу, – Паоло махнул рукой. – Каждый тянет одеяло на себя. И теперь за это будем расхлёбывать все.

– Может, тебе просто не стоит иметь «недоразумений» с законом, если участвуешь в международной экспедиции? – парировал Бьорн.

– А тебе стоит поменьше спорить с незнакомцами в барах, – неожиданно вставила Таня, и все удивлённо посмотрели на неё. Она сжала кулаки, чтобы они не дрожали. – Я видела, Бьорн. На фестивале. Ты что-то горячо доказывал какому-то мужчине. Полиция спрашивала о конфликтах. Я не сказала. Но кто гарантирует, что ты сам не рассказал?

Бьорн побледнел.