Монах Ордена феникса

– Ты в сто раз прелестнее ее, дочь моя – не помедлил вставить Боригердзгерсман, – и по красоте тебе равных…

– Мы идем в Лес, искать Волшебный город, и ведьма идет с нами – вывалил Альфонсо, и уже аппетитно чавкая, наслаждался возникшей изумленной тишиной.

– А чего вдруг ни с того ни с сего? – спросил Боригердзгерсман. Альфонсо показалось, или голос его стал глуше? Впрочем, чего отрицать очевидное: поп был без ума от Лилии. Религия снова дала сбой, прогнувшись своей железной верой под обычные человеческие потребности; в данном случае веру сломала симпатия к ведьме. Агафенон, подвинься.

– И с того и с сего. Я поссорился с тамплями, сжег свой особняк, король требует от меня денег и людей и… Иссилаида меня бросила.

– Бросила, и правильно сделала, – едко, злобно вставила Лилия, – может, теперь поймешь каково это…

– Как ты с тамплями поссорился? – спросил Боригердзгерсман, – может, еще можно полюбовно решить этот вопрос, сыне мой?

– Я убил больше трех десятков тамплей…

– Матерь божия, – перекрестился поп, – теперь не факт, что ты даже в Лесу от них спрячешься. Это самый могущественный орден всего Великого континента, как ты умудрился с ними поссориться, сыне неразумный?

– Я принесу вина, – сказала Лилия. Альфонсо посмотрел ей вслед: ведьма уже довольно быстро передвигалась, значит, ноги ее зажили и проблем с ней в Лесу не будет. Что-то в изменившемся голосе Боригердзгерсмана ему не нравилось, а что, выяснять он не хотел, думая о другом.

Медленно на землю спускался сумрак – Сарамоново время, время прохладной, спокойной, звездной темноты, в которой не верилось, что пару часов назад была битва с налетчиками с крестами. Тишина – самое великолепное создание Бога. И поп ее убил.

– Ты знаешь, что раньше, до Бурлидо, я был первосвященником? – начал он, глядя на звезды. Альфонсо этого не знал, но, по некоторым признакам, подозревал не простое прошлое попа. В любом случае, он уже не чувствовал себя связанным с этой страной, а значит, и с теми, кто в ней жил. А значит, ему было совершенно плевать. Все это попахивало душевным разговором, а это было именно то, что сейчас не нужно было Альфонсо абсолютно. Еда, сходить по нужде, прилечь хоть на тюфяк с соломой, забыться на пару часов – тот набор, который принес бы ему хоть какое то облегчение, и, маловероятно, конечно, но и прибавил бы душевных сил.

– Знаешь, сколько таких как Лилия я отправил на костер? Я лично смотрел, как корчатся они в муках, и думал, что делаю что-то хорошее. Самое поганое в том, что я был уверен, что прав, у меня даже сомнений не было, что так хочет Бог. И вот, Бог дал мне свое знамение: у моей жены и моей дочери нашли травы из Леса… Возможно, что так жена пыталась вылечить болезнь своей подруги, а дочь ей помогала, а возможно, Бурлидо ее подкинул, страстно желая быть первосвященником. В любом случае, меня заставляли пытать свою семью, чтобы они пошли на костер. С улыбкой. Добровольно.

Боригердзгерсман осекся, потом всхлипнул, и, в темноте не видно было, но судя по издаваемым им звукам, он плакал. Плач раздражал Альфонсо не так сильно, как задушевный разговор и вкрадчивый, придавленный горечью шепот, но поп продолжил, и надежда на тишину скончалась в зародыше:

– Конечно, я отказался. Конечно, меня признали сподручным Сарамона. Конечно пытали, пытаясь выбить признание…

– Раскаленным прутком по пяткам? – вдруг спросил Альфонсо.

– Чего?

– Пытали как? А, впрочем, не важно…

– Меня должны были сжечь вместе с женой и дочерью, но Бурлидо посмеялся надо мной. Он оставил меня в живых. А их сжег…

–И зачем ты мне это все рассказываешь? – раздраженно спросил Альфонсо, – тебе прилетело по голове тем же камнем, которыми ты кидался в других, и понял, что делал больно, только тогда, когда сам получил. Ты больший слуга Сарамона, чем все ведьмы вместе взятые.

Боригердзгерсман уничтожено опустил голову. Религия требует веры и не разрешает рассуждать, и он не рассуждая отправлял людей на костер, даже не сомневаясь в пользе содеянного. Пока не лишился своих любимых. А почему нельзя было подумать заранее?

– Лилия так похожа на мою дочурку, мою Дианочку… И теперь ты хочешь забрать ее у меня? Последний кусочек счастья, дарованный мне Богом, под конец жизни, сыне?

– Да. Она лесной житель, и не сможет сидеть в твоих десяти сотках, как птица в клетке, при том, что ее в любой момент могут насадить на вилы местные. А твоя любовь просто эгоизм: ведьме в Лесу будет лучше, а ты ее не хочешь отпустить, потому что тебе будет без нее хуже.

Правда – хуже ножа – резала Боригердзгерсмана по его чувствам, а Альфонсо совершенно не расположен был сглаживать углы и размахивал правдой направо и налево.

– Ты прав, сыне, – упавшим голосом проговорил поп, – Я слишком сильно полюбил Лилию, но это эгоистичная любовь. Она должна пойти в Лес… Домой.

Боригердзгерсман резко встал и пошел, немного качаясь, наверное, отдаваться своему горю полностью в одиночестве. Удивительно, как ведьма умудрилась превратить массивного, твердого мужчину в ноющего, жалкого старика всего за две недели.

Альфонсо, лег на траву, стал смотреть на звезды; прохлада приятно щекотала нос, ветер ласково шептал ему что то на своем ветринском, не понятном человеку языке, но успокаивающем своим шуршанием.

Возможно, погори Бурлидо на костре сначала сам, то и ведьм было бы в стране меньше, если бы были вообще. Возможно, если бы садист и насильник ощущал ту же боль, что и жертва, то может ни того, ни другого бы не существовало.

– В любом случае, – думал Альфонсо, глядя на звезды, – лет через тысячу люди изменятся. Цивилизация выйдет на новый уровень: появятся новые породы лошадей, у всех будут стеклянные окна (ну нет, это, конечно, фантастика), пропадут эти дурацкие, уродливые шпаги, как бесполезная ерунда. А главное, люди станут людьми: без насилия друг над другом, без войн, и без оружия, ибо, если всего хватает, чего ради воевать? А где-нибудь, ну скажем, в 2022 году всем всего будет…

– А где Вася? Ты и его из себя умудрился вывести?

Это пришла Лилия с кувшином, терпко пахнущим перебродившим виноградом. Еще она принесла кружки. У Альфонсо тут же пересохло в горле от этого запаха.

Она села рядом, набулькала себе вина, отхлебнула, утробно дыша в стакан. Ведьма молчала, но Альфонсо знал, долго это не продлится. Грядет еще один душевный разговор, и если после этого к нему подсядет и Тупое рыло (если он не подох от волчанки), то это будет просто издевательство.

– А кстати, он не подох? – спросил Альфонсо.

– Кто? – хрюкнула в кружку Лилия.

– Тупорылый, тот. Кто тебя уложил в гроб.

–Нет, я его вылечила. Волчанку легко вылечить, если знать как, да и не все заражаются. Вот Вася не заразился даже.

– А интересно, Милаха заразилась? – подумал Альфонсо и сразу забыл про эту мысль. Не откапывать же ее теперь, чтобы посмотреть.

– Зря ты его вылечила – сказал Альфонсо вслух.

– Зачем ты меня спас? – спросила Лилия, и в голосе ее чувствовался страх и надежда. Он даже немножечко сорвался. Кружка дрожала у нее в руках на фоне огня костра.

– Ты проведешь меня к бабке, которая знает где Волшебный город.

– И все? Только для этого?

– Скажи, – спросила Лилия, помолчав. Совсем немного, но для нее это был титаническим усилием полученный рекорд, – я вправду тебе так противна, что тебя аж тошнит от меня?

Она замолчала, ожидая ответа, напряженно, даже спина у нее распрямилась. Почему она, почему не Иссилаида смотрит такими глазами, ловит каждое слово, любит так, что готова пойти на костер ради любимого? Тут же всплыло в памяти лицо Милахи. Да, он не обязан был потакать ее любви, но мог бы и помягче ей все объяснить. Да, ей было бы больно, но боль со временем бы утихла, а не так отказать, что она аж в речку бросилась.

Альфонсо почувствовал себя уставшим – смертельно. Еще сильно приспичило, о таком в летописях не пишут, герои по нужде не ходят, но целый день терпеть…

– Ты знаешь, что бывает с уколотыми чертополохом? – спросил Альфонсо.

– Конечно, сама сто раз кололась, только причем здесь?… А, вот я дура! Боги милосердные, какая же я дура! Кого же ты там видел, вместо настоящей меня?

– Откопай труп двухнедельной давности, поваляй в грязи, положи сверху на себя и поймешь…

– Перкун всемогущий, какая гадость! Какое счастье…

Лилия резко обернулась посмотреть, видел ли Альфонсо на ее лице радость, которую она не могла скрыть, слышал ли он последние слова, и к счастью, он их не слышал, поскольку уже бежал трусцой через дворик и был далеко…

8

Предстал Алеццо дэ Эгента перед троном Аэроновым, поклонился в ноги ему, молвил: прости меня король Аэрон, за неблагодарность за приют твой и кров твой, да только был мне глас Божий, что должен я в путь- дорогу отправляться: ибо готовит Сарамон битву страшную, битву жестокую. Отправляюсь я в самое чрево Сарамоново, дабы вести с нечистью битву жестокую, битву страшную…

И молвил в ответ Аэрон:

– Да благословит тебя Дух Божий, да спасет тебя святость Господа нашего, ибо дело праведное измыслил ты. Иди с Богом…

Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,

святого – основателя Ордена света

Часть 107 стих 11

На следующее утро никто никого не будил, но все встали возбужденные, еще до рассвета, кроме Альфонсо, которого выдернул из сна гвалт мечущихся в сумерках людей. Выдернул- по другому не скажешь. Он был зол, хмур, несчастен, а еще болели мышцы и немного ныла душа после предательского поступка подаренной ему королем невесты. Что, если Волшебного города не существует? Или Боги откажутся ему помочь влюбить в себя Иссилаиду и предотвратить Мировую войну?

Масса неразрешимых сомнений точили его нервы, как термиты точат дерево, и избавиться от этого поганого чувства прямо сейчас было нельзя.

– Я думаю, – сказал Боригердзгерсман, – Тупое рыло должен пойти с Вами.

– Нет! Это не возможно, – Тупое рыло перекрестился, – я ни за что не войду в Сарамоново царство. Хватит с меня греха похищения ведьмы, и причинения увечью невинному человеку!

– Что, – съязвил Альфонсо, – боишься? Боишься что твоя вера перед соблазнами не устоит? А вдруг, эта ведьмочка самая страшная из всех, и там есть посимпатичнее? Заманят в свои похотливые сети и прощай Агафенон.

– Заткнись, дурак, я там самая красивая, – крикнула Лилия. Она как раз спускалась со второго этажа пристройки к церкви, где спала. Одета она была в новенькую, заячью шубку, из под которой виднелись полы зеленого кашемирового платья; красные сапожки из телячьей кожи звонко стукали деревянными каблуками по уставшим от жизни ступенькам лестницы. Каждым своим шагом, каждым движением демонстрировала ведьма то одну, то другую деталь своего наряда, улыбаясь настолько счастливой улыбкой, что несчастному Альфонсо мигом захотелось испортить ей настроение.

–Какой красивый у тебя наряд, – хмуро проговорил он, – теперь снимай его, ты в этом не пойдешь.

– Это почему?

– Потому что королю я не объясню зачем взял с собой в поход бабу, и ты нарядишься маленьким дохлым мужичком. Еще усы тебе приклеим, вон, у собаки хвост оторвем… Буся, а ну ка подойди.

– Отстань от Бусечки, – крикнула Лилия, и, судя по тону голоса, настроение ее испортилось, – садист. Буся, иди ко мне моя собачка… Хорошая… Я мужскую одежду не надену.

Ведьму незнакомые ей собаки сразу полюбили, то ли следуя примеру своего хозяина, то ли у ведьмы и вправду было животное обаяние, но стелились шавки перед ней охотно и с удовольствием.

– Наденешь, – сказал Альфонсо. И, почему то, хоть это и было сказано тихо, но прозвучало так угрожающе – зловеще, что ведьма замолкла.

– Я не совершу богохульства, отец, – сказал Тупое рыло, – верующим нельзя входить в тенета Сарамоновы.

– Хорошенько ты устроился в борьбе со злом, – злобно проговорил Альфонсо, – сидишь себе, в церкви, коленки протираешь, чистеньким остаться хочешь? Да? А кто же будет демонов Сарамоновых уничтожать? Иди в дерьмо, в клоаку, иди в Нижний город, помогай там, если Лес для тебя слишком страшен, толк то от твоих молитвенных завываний должен же быть хоть какой то?

– Хватит, граф! – оборвал Альфонсо поп.

– Сыне мой, я благословляю тебя на этот поход, и прошу тебя проводить Лилию до ее дома, ибо, как гласит Святая книга, только испытанная вера может считаться настоящей верой. Иди и пройди испытание с честью.

– Или умри в челюстях волка, – вставил Альфонсо.

– Будьте любезны заткнуться, граф Альфонсо, – рыкнул Боригердзгерсман. Он перестал быть плачущим попом и снова приобрел свою сановитость и внутреннюю силу, хотя и несколько поблекшую. Расставание с Лилией очень ударило его по сердцу, но не замечать ее радость при упоминании о Лесе было не возможно, радость и предвкушение снова там оказаться просто поджигало голос ведьмы подлинным, чистым счастьем, и делало его более звонким.

– Будь по Вашему, отец, я пройду это испытание, как истинный верующий. – торжественно проговорил Тупое рыло.

Альфонсо презрительно фыркнул, подавившись ячменной кашей от пафоса этих слов, но благоразумно промолчал.

Посмотреть на новый подвиг великого Монаха ордена света, церкви которой никто не мог найти (возможно, потому, что ее не существовало в природе) собралась вся столица, заполонив телами людей улицы, площади и дороги, расступаясь неохотно и создавая толкучку. Все ожидали увидеть богатыря героя с величественной осанкой, на огромном, непременно белом коне, с мечом наперевес в сияющих доспехах гордо смотрящим в даль. Вот маленькая девочка бежит подарить герою букетик полевых цветов, она едва не попадает под копыта коня, но герой- богатырь останавливает процессию, слезает с лошади, красивым жестом сажает дочку простого крестьянина на плечо, а цветы прикалывает к сверкающей кирасе. Волк будет повержен от одного только вида героя, ибо узрев такого богатыря, по законам жанра, он должен был умереть от одного лишь восхищения.

Что ж, публика жестоко ошиблась. Победитель Черных птиц, подавитель (если можно так сказать) бунта сидел хмурый, на козлах скрипучей телеги, с которой летела солома, оставшаяся на дне. Вместо блестящих доспехов на нем была коричневая куртка с поясом вместо костяных пуговичек, штаны, потасканные и много пережившие, зато теплые, ботинки из мягкой собачьей шкуры и соломенная шляпа. Все, что удалось найти из мужской одежды в нищих поселках. Вместо булатного меча в ножнах лежал любимый кинжал, кинжал – символ удачи, без пары самоцветов, но с таким же острым лезвие, как раньше, коготь Черной птицы, тоже в ножнах, с приделанной к нему костяной ручкой и арбалет со стрелами, который бряцал на дне повозки на каждой кочке. Свита героя состояла из одного мужика и тощего подростка, почти мальчишки, тоже похожих на крестьян, только одежда была других цветов.

Вся эта процессия прискрипела на королевский двор и встала посреди него, под удивленными взглядами вельможной знати, приехавшей на такое событие.

Тупое рыло натянул поводья, возможно, слишком резко, лошадка махнула хвостом, тоже возможно, слишком резко, отчего прилипший к прекрасному черному хвосту кусочек испражнений отлетел в сторону и прилип к карете какого то герцога. Альфонсо хмыкнул: в летописи об этом инциденте не напишут.

– Тебе будет дано время до завтрашнего утра подготовиться, – сказал дэ Эсген, вместо приветствия, подозрительно – презрительно посмотрев на прибывших, – это что за хуторяне? Зачем ты взял с собой подростка?

– Это, – показал Альфонсо на Тупое рыло, – лучший загонщик волков, – а это, – показал он же на побелевшую от страха, но гордо выпрямившую спину, от него же, Лилию, – лучший лекарь.

– Лучший лекарь? – удивился дэ Эсген.

– В моих владения да. Единственный остался – Альфонсо слез с козел и пошел в замок – мимо начальника дворцовой стражи, как к себе домой. Тупое рыло и Лилия в замешательстве переглянулись: они тоже слезли с телеги, остановились, не зная что делать; хорошо хоть Тупое рыло догадался поклониться, что повторила и Лилия, нагнувшись, от волнения, слишком резко.

– Крестьянин и сопляк, – выплюнул через зубы дэ Эсген, – что там будет за охота, мать ее растак… Гнездо (вообще то, конюха звали Гнездо Вшей, но это было слишком длинно), отведи этих на конюшню, пусть ночуют там.

Пафосные слова, длинные речи, пожелания удачи, благословение Бурлидо прошли. Каждый из членов королевской семьи пожелал сказать пару напутственных слов:

– Надеюсь, что шкура волка будет скоро в моих руках, а сама тварь сгинет на веки, – сказал Король Аэрон

– Надеюсь, у тебя хватит благоразумия не возвращаться в Эгибетуз, – сказала королева, тихо, чтобы никто ничего не слышал и мило при этом улыбаясь.

– Надеюсь, Вы в скором времени вернетесь в Эгибетуз, – прошептала принцесса Алена и задрожала, когда губы Альфонсо коснулись ее руки. Глаза ее протекли, как и нос, который начал предательски шмыгать.

– Надеюсь, ты сдохнешь в этом Лесу, – сказал Бурлидо, тоже тихо, тоже мило улыбаясь, крестя Альфонсо и брызгая на него святой водой.

– Двадцать семь тамплей Вы не досчитаетесь, Ваше высокопреосвященство, – не удержался Альфонсо (должны же быть хоть когда то светлые моменты в жизни) и поцеловал старую, сморщенную руку.

Скрипя сердцем, Лилия нацепила мужские «лохмотья», но все свои обновки, со словами: «Я что, как чучело в свою деревню приду» сложила в мешок, который и привязали к спине лямками из веревок, и на этот метод переноски вещей солдаты смотрели с удивлением и одобрением. Никто из солдат не имел опыта хождения по Лесу, поскольку ходить по Лесу было запрещено религией, но, если очень хотелось царю, то религия могла немножечко подвинуться; никто не знал, как одеваться и какое брать оружие, по этому каждый взял что- то на свое усмотрение. Они нарядились в синие, мешковатые бархатные куртки и штаны, посчитав, что демоны и ведьмы боятся бархата и синего цвета. Альфонсо, Тупое Рыло и Лилия, одетые в черные кожаные куртки и черные же кожаные штаны (благородно одолженные у короля), смотрели на новоиспеченных ходоков скептически.

До Леса пошли пешком – благо, нужно было всего то перейти через дорогу. Проблему с земляными змеями решили радикально: залили смолой большой участок травы и подожгли заранее, отчего сейчас ловцы волка шли по выжженной земле. Лилия, увидев такую разруху, покачала головой; не смотря на все старания скрыть свои эмоции, на лице ее поселилась радостная улыбка, сменившая грусть от прощания с «дядей Ваней», а сердце билось так сильно, что, казалось, мотается голова. Тупое рыло непрестанно молился и держался за огромный, медный крест, без которого отказался даже приближаться к Лесу. Остальные двадцать воинов шли озираясь по сторонам, кто-то из них явно вел борьбу со своими страхами, и не страхами смерти, к которым они привыкли на поле боя, а страхами потери души. Кто то шел с любопытством рассматривая проклятое место. Кто-то бесстрашный, читай, глупый, первым дошел до кустов шиповника, не нашел ничего лучше, чем подергать за перезрелый шип. Альфонсо услышал щелчок и рухнул в землю еще до того, как понял, что услышал. Рядом брякнулась, матюкнувшись, Лилия, упали еще пятеро солдат. Из них поднялись трое.

– Это что за чертовщина! – воскликнул кто-то. Одному солдату шип попал в глаз, прошел через весь мозг и застрял в черепе в затылке, показав кончик наружу. Второй корчился на земле, утыканный шипами, как ежик, но потом затих, окончательно превратившись в пищу для растения.

– Внимательно смотрите, куда идете и за что дергаете! – недовольно крикнул Альфонсо. Черный пес выслеживает его, не давая возможности пройти к домику, и если останется мало народу, волка нечем будет отвлечь от себя, пока Альфонсо сможет сбежать. Еще и с ведьмой.

– Как скажете, Ваше превосходительство, – откликнулся старший, и тут же кто-то в отряде дико заорал – это орал один из солдат глядя на свою ногу, которую жевал подземный червь. Он уже перекусил мясо, и теперь ломал кость –долго, поскольку был маленьким и слабым. Смачный хруст кости, и солдат отполз, кровоточа культей, испуская разнообразные дикие крики и звуки, захлебываясь и визжа.

– Лекарь!– крикнул один из солдат, – сюда, быстрее. Что делать?

– Добейте, – ответила Лилия, пожав плечами. Потом она спохватилась, и проговорила, уже голосом, который она посчитала за мужской:

– Можете перетянуть рану портянкой, и вытащить подальше из Леса, только он все равно кони двинет от гангрены.

– Ты, травник чертов, сделай что-нибудь!! – заорал другой солдат и кинулся было на Лилию, еще и меч вытащил. На половине пути он вдруг упал: Альфонсо извернулся и ударил его палкой по голове, отчего по всему Лесу раздался треск, согнавший любопытных птиц с ближайших деревьев.

– Успокоились, все, – зарычал он. – Вы в Лесу, здесь свои законы, и нужно идти быстро, тихо, очень осторожно и быть все время на чеку, а то вы все до волка передохнете! Можете тащить раненного, если нет мозгов, рискуя своими жизнями до того момента, пока он все равно не умрет.

А еще, здесь каждый сам за себя, – подумал Альфонсо, но вслух этого не сказал.

К счастью, солдат без ноги быстро умер, сделав возникший по его поводу конфликт безосновательным; его наскоро присыпали листьями –похоронили, и двинулись дальше удрученные неудачным началом охоты, зато напряженные и внимательные.

Альфонсо не знал, как кого зовут, да и знать не хотел, по этому мысленно называл людей по особенностям одежды или оружия, или выдающимся личным качествам.

Поскольку в Лес ходоки зашли не в точке входа, расположение которой Альфонсо открывать кому попало не хотел, то и участок Леса, по которому они шли, был ему не знаком. Следовало быть предельно внимательным и полагаться на везение, которое могло сделать этот участок легким для прохождения. Могло, но не сделало: экспедиция охотников уперлась именно туда, куда меньше всего хотелось бы упираться – в заросли липких деревьев.

– Долго мы еще будем идти? – задал резонный вопрос Черный плащ.

– Почему мы не караулили его около дороги, если он все равно там появляется? – вдруг задал он вопрос еще резонней.

–На дороге Вы уже с ним дрались, – ответил Альфонсо, только сейчас сообразив, что проще было бы действительно выкопать яму у дороги, заманить туда зверя, а потом… Да просто сжечь, закопать живьем, забить дубинами: делай с ним что хочешь, с беззащитным то. Он осмотрел присутствующих – никто ничего не ответил, по этому посчиталось, что все приняли его слова за аргумент.

– Идем дальше. Здесь должны быть деревья с уже выкопанной ими самими ямой. Туда его и заманим.

– Откуда ты знаешь, что здесь есть такие деревья? – подозрительно спросил Длинный меч.

– Знаю, – отрезал Альфонсо, – а еще я знаю, что к этим деревьям нельзя прикасаться. И первое же, что сделал Большие уши – это врезался в черный, истекающий липкой (очень липкой) смолой ствол дерева и прилип. Сначала он чертыхнулся: мол, испачкал смолой новую куртку, но попробовав освободиться, прилип еще сильнее, использовав весь свой правый бок для плотного контакта с деревом.

– А-а-а-, – заверещал он, потом начал материться, потом дергаться, потом снова заверещал: А-а-а-а-!!

– Что смотрите, придурки, отдирайте его, пока смола не пропитала одежду, – крикнул Альфонсо.

Если путешествовать в одиночестве, то прилипнув к липкому дереву, не оторвавшись через несколько секунд, несчастный был обречен либо умереть мучительной смертью, чувствуя, как кора дерева прорастает внутрь тела, высасывает из него кровь и разъедает кожу, или, оставив часть кожного покрова в подарок дереву, продолжить путь уже без нее. В данном случае было проще, поскольку народу было много: в ход пошли ножи, кинжалы, кто- то орудовал топором, и, по прошествии некоторого времени, оставив на дереве три рукава куртки, два кинжала и один меч, прилипшего оторвали вместе с изрядным куском коры на боку. Смола застывала быстро, и вскоре «отодранный», благодаря доспехам из коры, не мог сгибать правую руку и правую ногу.

– Скоморохи, – сквозь зубы фыркнула Лилия, очень тихо, но очень эмоционально.

Зато после этого происшествия солдаты обходили в Лесу (насколько это вообще возможно) все деревья подряд, смотрели под ноги, но вот не смотрели по сторонам и не слушали Лес. Хотя Лес мог много рассказать своим молчанием.

Что-то Альфонсо не нравилось, зрело какое то нехорошее предчувствие, и, чтобы успокоиться, он посмотрел на Лилию, определяя по выражению ее лица, паранойя это, или нет. Но ведьма тоже выглядела напряженной, словно пес, почуявший опасность и внимательно прислушивалась и приглядывалась ко всему вокруг, перешагивая через подземного червя даже не глядя на него.

Экспедиция вышла туда, куда Альфонсо бы очень не хотелось выходить: на пустырь с высокой, густой травой, практически, зарослями, и он заволновался еще сильнее, в отличии от солдат, которых пустырь, почему-то, приободрил.