Монах Ордена феникса

– Нет, Это барон Гуальдост. После знаменитой речи на пире после первого дежурства на Стене, он больше всех возмущался, – ответил Тупое рыло.

– А может, это Лис – новый вожак разбойников…

– Да и сам Аэрон может приказать. Я вообще удивлен, как он Альфонсо еще в масле не искупал…

– Да хватит вам! – не выдержал Альфонсо. Слушать о том, сколько народу желало его смерти сначала было интересно, но когда посыпались имена людей, которых он даже не знал, стало немного жутковато, – Не нужно меня укрывать.

– Тогда излагай, сыне мой, – сказал Боригердзгерсман.

– Нужно ведьму украсть, – сказал Альфонсо.

И повисла тяжелая, словно чугунная тишина, которую Альфонсо сломал хрустом квашеной капусты. А перестав жевать понял: дождь на улице закончился, и капуста ему его излишнего чревоугодия не простит.

– Интересно Вы живете, граф, – сказал Боригердзгерсман в конце паузы. Он старался говорить невозмутимо, и на уровне интонации ему это удалось, но, сам не заметив этого, он назвал Альфонсо на «вы», выдав свое замешательство. Тупое рыло так и вовсе открыл рот и уставился на графа.

– И зачем же тебе понадобилась ведьма, друже? – спросил Боригердзгерсман, видимо взяв себя в руки.

– Она одна знает бабку, которая знает, где находится Волшебный город. И ведьма меня туда проведет.

– Господи, спаси и сохрани, это же чудовищное богохульство! – воскликнул Тупое рыло, и перекрестился.

– Ну да, как и людей за деньги резать, – огрызнулся Альфонсо.

– Послушай, сыне, признаться, ты меня удивил. В очередной раз. Волшебного города не существует, это все сказки для маленьких детей, – задумчиво проговорил Боригердзгерсман.

– Можно спорить, есть Бог или нет, – сказал монах Ордена света фразу, которая мигом могла бы отправить его на костер, – проверить мы все равно не можем. Но есть ли смысл спорить о том, что может быть можно проверить. Может он есть, может, нет, я дойду туда и посмотрю.

– Господь всемогущий! – снова воскликнул Тупое рыло, – спасение ведьмы – чудовищный грех против Бога! Это же прямое услужение Сарамону!

– Она такая же ведьма, как и ты, – злобно проговорил Альфонсо, – а Лес – такая же обитель Сарамона, как и королевский парк. Тебе, тупорылый, может и сложно это представить, но что если, а вдруг, все суждения о Лесе и аде – просто фантазии проповедников?

– Нет! – Тупое рыло вскочил с места, – я не желаю это слушать. Я был восхищен твоими подвигами, монах Ордена света, но, как оказалось, Бурлидо был прав, называя тебя посланником Сарамона.

– Да ну! Я спас всю королевскую семью, я уничтожил гнездо Черных птиц, я убил главаря разбойников, и, кстати, именно благодаря стремлению меня прикончить, ты оказался здесь и стал первой на деревне монашкой, а так бы и был разбойником, вором и убийцей. Я, богохульник, сделал больше для верующих, чем все сопливые молельщики вместе взятые, да только люди, вроде тебя, не способны смотреть на дела, они способны только слушать духовную болтовню и пускать слюни перед разрисованными досками!

Под конец своей, возможно самой длинной речи в жизни, Альфонсо уже кричал, отчего слюни его разлетались по всему столу, застывая на деревянной столешнице пузырями.

– Довольно, – сказал Боригердзгерсман. – Учитывая, что Эгибетуз все равно не выдержит ни одной войны с любой страной на востоке, нам нечего терять. Может, Волшебный город существует, может, его Боги помогут нам. Тупое рыло, я благословляю тебя на то, чтобы помочь несчастной избежать огня.

– Нет! – вскрикнул Тупое рыло так резко, словно его ножиком ткнули, – Батюшка, это же жуткий грех! Я даже слушать ваши богохульные речи не хочу.

Тупое рыло вытер рот рукой и резко поднявшись, вышел из –за стола так быстро, словно от малейшего промедления грех будет расти с течением времени.

– Молиться, наверное, пошел,– подумал Альфонсо. И тут же ему пришло на ум, что он, монах- основатель Ордена света, ни разу за всю жизнь не преклонял коленей, не взирал в небо и не просил Бога о чем – нибудь. А может, стоило? Может тогда, тот, кто пишет его судьбу в священной Книге жизни, сжалится и перестанет издеваться над ним, подкидывая разные несуразные ситуации в его скромную жизнь?

– С каких это пор он стал таким набожным?– спросил Альфонсо вслух.

– С тех пор как всевышний подарил ему чудесное исцеление, – ответил Боригердзгерсман.

– А по моему с тех пор, как начал сладко есть и вкусно спать…то есть…ну отожрался нормально в общем. А что, вози коленками по полу, ничего больше не нужно: ни думать, ни делать, и сыт при этом, и одет… Человек духовная личность когда сытый и в безопасности, а когда голодный и в опасности– то же животное, что и все остальные животные…

– Ты не прав, сыне, – задумчиво ответил Боригердзгерсман. Но в чем Альфонсо не прав не сказал, думая, видимо, о чем то другом.

–Что стоят сотни верующих душ перед одной, спасенной из лап Сарамона душой? Я с Тупым рылом поговорю, он силен верой, ловок мыслями, он сможет наставить заблудшую на путь истинный. Только, как все это будет выглядеть?

Воскресенье, по расчетам Альфонсо, должно было наступить через три дня, и за эти три дня нужно было спланировать, подготовить, и осуществить похищение ведьмы. Альфонсо мрачно прохаживался около тюрьмы: множество охраны на выходе, которая почтительно кланялась графу и бывшему заключенному, как только видела его фигуру, маячившую неподалеку, лишила его хорошего настроения. Подкупить королевскую стражу? У него денег не хватит, особенно если учесть, что их было катастрофически мало. Придется умыкнуть Лилию по пути на костер.

– Я все узнал, – сказал Тупое рыло, и Альфонсо вздрогнул: мало кто мог подкрасться к нему бесшумно, а Тупое рыло смог, и это раздражало.

– Ведьму, и еще четверо еретиков повезут под усиленным конвоем. Напасть на него нет шансов, даже если бы разбойники согласились атаковать королевскую стражу, они в жизни не согласились бы даже приближаться к ведьме. А когда назначено сожжение?

– В воскресенье в полдень, через три дня, – задумчиво ответил Альфонсо.

– Воскресенье сегодня.

Сначала Альфонсо даже не уловил смысла сказанного, по этому окунался в оторопь постепенно, холодея медленно, от головы к пяткам.

– Как сегодня? – упавшим голосом спросил он, и оба неосознанно посмотрели на небо, на высокое, жадное на тень, солнце.

– Разрази меня черт! – Альфонсо побежал. Он бежал, на ходу придумывая, куда бежит, и что дальше делать; до сожжения осталось совсем мало времени, если осталось вообще. По пути его чуть не сбила повозка; он посмотрел в глаза лошади, лошадь посмотрела в его глаза, сердце Альфонсо бешено заколотилось, ноги закинули его в повозку, легкие, на последнем дыхании, вытолкнули из горла слова:

– На площадь, живо!

И хорошо было, что он был в своем старом, стоившем некогда казне страны много денег камзоле, подтверждающем его статус, иначе бы возница стал бы объяснять, что он не извозчик, что едет по своим делам, причем, кулаками. Он, в принципе, и хотел это сделать, но, увидев решимость Альфонсо, передумал. Спорить с вельможами, как с пьяными или сумасшедшими, себе дороже. Тупое рыло запрыгнул в повозку, сел рядом.

– Гроб, – услышал Альфонсо его голос, и, обернувшись, увидел гроб. Массивный, плохо подогнанный деревянный ящик подпрыгнул на кочке, и ткнул своим углом Альфонсо в спину.

– Ты что, гроб с собой возишь, что-ли? – недовольно буркнул он, отодвигая гроб туда, откуда он приехал, – блаженный, что-ли?

– Я гробовщик, вот, изготовил людям, доставляю, Ваше превосходительство.

И тут только до Альфонсо дошло, куда он сел. И тут открылась главная площадь города (а, поскольку город был столицей, то и всей страны), на которой стояли столбы для сожжения. Меланхоличные, угрюмые, и, наверное, не совсем трезвые люди, кидали к подножию столбов дрова и ветки, подпихивая под них солому. Вообще, из-за угрозы пожаров, все это предприятие было довольно опасным, но раз Агафенон сказал, что только огонь очистит душу, то ничего не поделаешь, не топить же теперь несчастных заблудших овец в озере, как котят.

– Поздно, – сказал Тупое рыло, а потом, неожиданно для всех, спросил возницу: – А где здесь можно труп купить?

– В леднике, – ошарашенно отозвался возница, и тут же, пока никто не видит, получил от Тупого рыла по голове, мягко сел, прислонившись к своему гробу. Тупое рыло перекрестился, бесшумно что- то прошептал, наверное, помолился. А потом водрузил возницу на свои могучие плечи, стащил с телеги и посадил в укромном проулке, прислонив спиною к стенке.

– Так, телега есть, гроб есть, теперь нужно быстро достать труп…

Народ толпился на площади, использовав всю ее территорию полностью, каждый сантиметр, и сотни глаз смотрели на столбы с ожиданием главного воскресного развлечения. В пяти метрах от столбов стояли деревянные лавки и стол, накрытый красной, бархатной тканью. Именно за этим столом протопресвитер столицы Эгибетуза с двумя протоиреями будут долго и нудно читать молитву, упаковывая души грешников в удобную для доставки Богу упаковку даруя ворам ведьм драгоценное время.

– Труп то тебе зачем? – дивился Альфонсо, но потом вдруг его осенило: если, каким то непостижимым образом, удастся отвлечь всю огромную толпу от, непосредственно, сожжения, то можно, пока никто не видит, отвязать Лилию от столба и привязать труп из ледника – кто обгорелые кости потом опознает. С другой стороны, если останков не найдут, возникнут подозрения, что она улетела, или сбежала, и будут ее искать. И перевозить ведьму удобнее всего будет в гробу, никто ничего не заподозрит, гроб около места сожжения – это нормально. Наверное.

– Быстрее, к леднику, – бросил Альфонсо. И началось нервное, сопровождающиеся криками, матом и угрозами жизни и здоровью продвижение через забитую людьми площадь на телеге с гробом в кузове. Стража уже начала выводить несчастных «сожженцев» на помосты: четыре женщины лет двадцати, вместе с Лилией и один мужчина, одетые в рубахи из мешковины, перевязанные на поясе конопляной веревкой, с деревянными крестами на шеях и босые.

– Заноз наверное, нахватаются, пока по помосту пройдут, – не к месту подумал Альфонсо, глядя на всю процессию. Первым шел мужчина, точнее, его почти волокли, поскольку отсутствие целых костей в ногах не способствовало его самостоятельному движению. Лицо его было… правильнее было бы сказать, лица не было, просто мясное месиво с разорванной кожей и одним заплывшим глазом: видимо, «уговаривали его долго», зато, судя по виду, ему уже было все равно, что с ним происходит, благо он не соображал, где находится. Вторую девушку волокли два стражника, несчастная дико кричала, упиралась, молила о пощаде, что то вещала о сыне, и, когда ее, наконец, привязали к столбу, сунули один виток веревки в рот, чтобы она замолкла. Две других смотрели на площадь с ужасом, застывшем на белых, окоченевших лицах. Даже привязанные к столбам, они, похоже, не до конца верили в происходящее, думали что это сон, а может, тоже не сразу сознались в своих грехах. Лилия шла последней, и ее единственную не вели под руки – только иногда угрожали ткнуть копьем в спину с безопасного расстояния. Ведьма, внешне, была безразлична к своей судьбе, но глаза ее просто сверкали застывшей в них злостью на всех этих людей, всю их глупую, не гуманную и кровожадную религию, но больше всего на того, кого она искала глазами. И нашла моментально. Взгляды их встретились, и Альфонсо, не придумав сделать ничего лучше, подмигнул ей. И, наверное, это вышло больше озорно, чем заговорщицки, поскольку Лилия побелела, вцепилась в столб ногтями, словно пытаясь его раздавить, и опустила голову. Толпа неистово улюлюкала: в привязанных полетели тухлые яйца, помидоры, камни, грязь и оскорбления. На некогда шелковистых, длинных волосах Лилии цвета вороного крыла, повис капустный лист, стекал с них тухлый желток, капая на рубашку. Из глаз текли слезы.

Служитель ледника, или, как по старому его еще называли – морга, он же писарь, он же учетчик трупов и свидетель опознания, склонился в почтительном поклоне, увидев королевский камзол.

– Чем могу быть полезен его превосходительству?– осведомился он еще в тот момент, когда лицо его было расположено параллельно полу.

– Мне нужен труп, и поскорее, – выкрикнул Альфонсо. Он с опасением ожидал реакции на такие слова: что подумает служитель, узнав, что графу нужен труп. Предполагалось множество неудобных вопросов, на которые нужно было придумать ответы, но…

– Какой труп вас интересует?– не моргнув глазом спросил служитель, – мужской, женский? Может, мальчик? Или девочка?

Альфонсо открыл рот, с трудом переваривая услышанное. Жалко оставшийся охранять гроб и телегу Тупое рыло не слышит эти слова.

– А что, раньше уже покупали что-ли?

– Частенько заглядывают, и даже сановитые бывают, и церковные люди…

Служитель открыл массивную, железную дверь и они с Альфонсо начали опускаться в подвал: холодный, темный, забитый лежащими друг на друге трупами разной степени свежести. Некоторые лежали на скамьях, некоторые – свалены как попало на полу. И по углам, в которые едва доставал жадный на свет факел, виднелись заготовленные еще с зимы огромные глыбы льда.

– Так что желаете? Вот, хорошенькая девушка, только – только почила… А вот свежий мужчина…

– Мне нужна женщина, маленькая, метр шестьдесят, с черными волосами, худая, как оглобля.

Альфонсо едва договорил, потом поперхнулся и в конце сорвался на грубую, резкую речь, которая служителя не смутила совсем.

– Есть как раз такая, только она без глаз. О а вот, – показал факелом служитель на труп, – тоже подходящая, она, правда, без руки, но можем пришить…

– А целая есть? – прохрипел Альфонсо, чувствуя тошноту, подступающую к горлу. С этого момента он точно определился, что ненавидит подвалы, особенно глубоко под землей. Особенно со скелетами и трупами, хотя казалось, бы просто мясо… И все же, жутко хотелось наверх, впитывать в себя солнце и прогонять сквозь свои легкие синее небо (которое сейчас было пасмурным, но пасмурное небо не подходит для метафорического описания).

– Вот, смотрите, ваше превосходительство, как раз, то что нужно, только она уже недельная, в тепле надо быть с ней поаккуратнее.

Альфонсо сделал над собой усилие и посмотрел на стеклянные, мутные глаза, синее с зеленоватым оттенком лицо, круглое, как луна, немного не похожее на лицо Лилии и вздохнул. От тела уже ощутимо попахивало. А ладно, кто там видит, издалека, что там к столбу привязано.

– Эту беру.

– Отличный выбор, ваше превосходительство, и всего пятнадцать тысяч…

Альфонсо поперхнулся. Пятнадцать тысяч – это были все его деньги, но торговаться в леднике, среди гор трупов, он не хотел. И все же сказал:

– Пятнадцать тысяч? А чего так дорого, за просроченное тело?

– А как же, Ваше превосходительство, – удивленно воскликнул служитель, – все же головой рискую. К тому же, конфиденциальность гарантирую.

И тут только Альфонсо подумал о том, о чем надо было подумать с самого сначала- о том, что служитель запросто может рассказать кому то, что Альфонсо покупал труп, и тогда это будет подозрительно, начнутся вопросы с пристрастием к и так донельзя подозрительному монаху Ордена света. Правда, служителя за это самого на кол наденут.

– Ладно, беру.

Альфонсо тащил деревянное, холодное тело, взвалив его на плечо по каменной лестнице подвала и вновь думал о превратностях своей судьбы, подкидывающей все новые и новые дурацкие ситуации. Вот он без штанов разговаривает с Сарамоном, вот по уши в дерьме прячется от бунтовщиков, которых сам же и подбил на бунт. Теперь он купил труп и несет его сжигать. Что же дальше, господа Боги Вы там придумаете?

– Она же не похожа, – заметил Тупое рыло, взглянув на женщину, которая при свете солнца и вправду оказалась совсем не той внешности, что Лилия, – и она в платье.

Платье. Альфонсо в отчаянии хлопнул себя по лбу, разве что чуть не завыл от досады. Он уже хотел отказаться от всего, вернуть труп обратно, забрать свои деньги, жить, как раньше, в своем особняке и будь, что будет, но оказалось, что у служителя были еще и разные наряды. Рубаха грешника обошлась еще в пятьсот песедов, за которые заплатил уже Тупое рыло, и вскоре он с монахом Ордена света, в безлюдном переулке переодевали труп, сдирая ткань с не сгибающихся рук. Тупое рыло постоянно крестился, но работал руками ловко и быстро. Переодетое тело кинули в гроб, повезли прямиком к месту сожжения.

– Граф, нужно отвлечь толпу, – сказал Тупое рыло, – и я поменяю… их местами…

– Ладно, я пошел.

Протопресвитер уже заканчивал читать проповедь, скоро будет окропление сожженцев святой водой, напутствие, отпущение грехов и, собственно, поджог.

– Славься извечная человеческая любовь к продолжительной торжественной болтовне и куче символических ритуалов при всяком торжественном случае, которые дали нам время, – думал Альфонсо, продираясь сквозь тела крестьян, рабочих, ремесленников и других горожан. Когда то он уже испытывал это чувство: полная беспомощность, не знание, что делать, а главное, что говорить. Как отвлечь толпу? Как и в прошлый раз, ноги привели его к алкоголю, только не к винному магазину, а к кабаку, и у него тоже стояла большая бочка, которой судьбой было уготовано стать трибуной. И трибуной она была не очень: оказалась пустой, еще и кривой, отчего шаталась, пока Альфонсо покорял эту высоту, продумывая каждое свое движение, вплоть до чихания, чтобы не грохнуться. Кто то дернул его за рукав, сломав весь эквилибристический план своим вмешательством, и Альфонсо не упал на задницу чудом, чудом, которое вытянуло его ноги в нужном направлении.

– Граф Альфонсо дэ Эстеда? – спросил глухой голос за спиной.

– Чего? – Альфонсо повернулся, и понял, что у него проблемы. Понял это еще до того, как вместо одного, закутанного в черный плащ, одетого в черную маску с черной шляпой на голове, человека его окружили еще десятеро таких же.

– Граф Альфонсо дэ Эстэда, – торжественно-пафосно- выспренно и уже утвердительно произнес неведомый господин, подняв при этом подбородок, – по мудрейшему решению Отцов Основателей Ордена Тамплей, Вы обязаны проехать с нами для присутствия…

И тут раздался женский крик и возбужденный вопль толпы – подожгли первую женщину. Из-за голов можно было увидеть, как она корчится, пытаясь ногами сбить пламя, потом ноги ее чернеют, лопается кожа огромными волдырями, слышать, как вопль становится диким, сменяется хрипом. На всю площадь запахло горелым мясом. Потом на «ведьме» загорелась одежда, занялись длинные, белые волосы, съежились в паклю, лопнули и вытекли глаза.

…на Божьем суде в качестве обвиняемого в ряде грехов, а именно: связь с Лесом, пренебрежение и презрение основных религиозных канонов…

– Идите вы к черту, господа, кто вы там? Мне некогда с вами разговаривать, – нервно вскрикнул Альфонсо, глядя, как летит в небо столб дыма, закрывая облака. Первая женщина умерла слишком быстро, и толпа, а также, наверное, и церковные представители, остались этим недовольны. К тому же, чего то сожженка не улыбалась, предчувствуя скорое появление в царстве божьем.

– Мы Тампли…

– Да хоть сопли, мне плевать! – закричал Альфонсо, прекрасно понимая, что криком уже не поможешь. Он быстро оглянулся: «черные люди» окружили его полукругом, около кабака, из которого приятно пахло жареной картошкой и крепкой водкой, слышались голоса множества смеющихся, веселых людей.

– Граф дэ Эстэда знаменит своим пренебрежением к благородству, мужественности и чести, главных достоинств рыцаря. Что ж, граф, если вас не могут убедить мои слова, Вас может убедить моя шняга.

И неизвестный, а точнее, все одиннадцать неизвестных, достали из ножен оружие, напоминающее собой длинную, плоскую ветку с тарелкой на конце, из под которой торчали упоры для рук. Оружие бы это показалось смешным, если бы не метровый, обоюдоострый клинок, сверкающий на солнце своим острым кончиком. Единственным оружием, которое было у Альфонсо, это его любимый кинжал, и, коготь черной птицы с приделанной к нему ручкой пьяным кузнецом, единственным в своем роде не побоявшимся к нему прикоснуться. Потому что был пьян и не боялся бы прикоснуться хоть к самому Сарамону. И взял недорого.

Раздался вопль, теперь мужской. Еще немного, и все пойдет прахом из-за кучки неизвестных сектантов, о существовании которых Альфонсо до этого момента и не подозревал. А вот, успел и их оскорбить, каким то образом. Впрочем, он был практически уверен, что за всем этим стоит Бурлидо.

– Господа, Вы сейчас крайне не вовремя. Давайте завтра, мы с Вами встретимся и обо всем договоримся, а сейчас, уберите Ваши шняги обратно в ножны.

– Да он издевается! – крикнул кто-то позади. Вскоре, оказалось, что Альфонсо не расслышал, и это были не шняги, а шпаги: о существовании такого оружия он и не знал.

– Раз не хочешь умереть как муж, – зарычал первый неизвестный, – умри как собака, заколотый нашими ШПАГАМИ!

Взвился третий столб пламени – подожгли не дожидаясь, пока догорит второй, скучно горевший мужчина, и женщина начала биться так, что столб закачался, рискуя вырваться из крепления. И он вырвался: с громким хрустом выворотил он крепления, на которых держался, и женщина, вместе со столбом, головой вперед полетела в толпу, отхлынувшую назад. Огонь быстро потушили, поставили столб назад, но на шее у женщины уже было раздробленное, кровавое месиво, не похожее на голову даже формой. Упавший сверху на макушку столб раздробил ей череп: Бог не принял ее в свои владения.

Все это время Альфонсо, и его новые враги смотрели на это происшествие; как и положено лесному жителю, Альфонсо очнулся от созерцания первым, бросился в кабак, как единственный путь к спасению. Он бежал по узкому коридору куда то вверх, наверное, на второй этаж, слушая топот ног по деревянным ступенькам позади, чертыхание, ругань, звон стальных клинков, длинных и задевающих за все подряд. Дверь на второй этаж была закрыта; Альфонсо выбил ее плечом, но на это ушли ценные мгновения, за которые первый тампль успел схватить его за камзол. Альфонсо среагировал моментально; он пнул цепляющегося ногой назад, как лягающаяся корова, попал во что то мягкое, но сам не удержался на ногах и упал, проехав по полу. Он с содроганием, целый стук сердца ожидал удара шпагой (так вроде правильно?) в спину, но не дождался, а вскочив на ноги увидел: схвативший его неизвестный получил ногой в пах, и упал, скрючившись, остальные, запнувшись о него, попадали на пол и скатились обратно в коридор.

– Что такое, господа?– услыхал Альфонсо голос, обернулся, уже готовый вцепиться в глотку источнику, но это оказался кабатчик. Вокруг, с ошарашенными лицами сидели графы с графинями, герцоги с герцогинями: в красивых, богатых платьях, расшитых золотом и бриллиантами камзолах, пили они дорогое вино, ели дорогую еду и смотрели на сожжение с высоты второго этажа, откуда все было прекрасно видно.

– Ну все, гнида, теперь ты сдохнешь? – выдохнул главный тампль, появившись в двери первым. Он выставил вперед шпагу – метровое лезвие не давало шансов подойти даже на расстояние вытянутой руки, не говоря уже о том, чтобы драться с ним смехотворным кинжалом. Тамбль бросился с ревом дикого кабана; Альфонсо бросился к прилавку кабатчика, не соображая, что делает, он схватил что-то, и это что то полетело в тампля. Глиняный сосуд угодил метко в грудь, разлетелся красными брызгами вина. Разогнанное вихрем битвы сердце Альфонсо накачивало его голову кровью, руки метали все, что под них попадало; в нападающих летели бутылки с вином, водкой, тарелки, мешочек с деньгами, грустно звякнув тускло – желтой латунью в кого то прилетел самовар. Сквозь летящие предметы, крики графов и герцогов, визг их жен (любовниц) и возмущенно испуганный крик лавочника, мокрые, злые, воняющие виноградом, обляпанные капустными листами и какими то помоями, прорывались тампли, захлебываясь криками ярости. Не так себе представляли они захват знаменитого монаха Ордена света, не так его должны были описывать в книге героев могучего ордена. Главный тамль, взревел с новой силой; не взирая на летящие бутылки, продвигался он к Альфонсо, и почти уже уколол его шпагой, но тот нащупал бочонок и метнул не задумываясь. В запале опасности, Альфонсо не чувствовал веса предметов, которые кидал, равно как и не смотрел на них. Все происходящее произошло очень быстро, и он не заметил, что схватил бочонок двумя руками, а увидел того лишь в полете и когда тот разлетелся на дощечки, стукнувшись и могучую грудь вожака тамплей. Следующей в руке Альфонсо мелькнула свеча в стаканчике, и она отправилась в полет, прежде, чем до его носа дошел крепкий запах спирта.

– Да нет, зачем…– крикнул он себе и синие пламя, огромным, мгновенно появившимся облаком окутало всех тамплей, пожрало их с жутким хлопком, сметающим со своего пути осколки бутылок. Волна жара и грома отбросила Альфонсо на стол с вкусной курочкой в пропаренном рисе, (в нее он упал спиной), за которым сидела почтенная пара, вылетевшая со своих стульев без всякого почтения. Тампли корчились, объятые пламенем, тонул второй этаж кабака в огне (уже желтом), дыму и визге женщин, когда раздался голос кабатчика: