Anamnesis. Том 2

И восполнила. Чайник опустел подозрительно быстро. Ирина поставила его на стол, икнула и осторожно похлопала себя по огромному животу. Нет, прав, всё-таки Пал Палыч: питьё срочно надо ограничить!

Улыбаясь собственному непостоянству, Ирина взглянула в окно: прямо за ним, на холме, красовалось убогое здание больницы. Метров триста всего.

О ноги требовательно потёрся Трофим.

– Проголодался, обжора? Молоко будешь?

Кот утробно мяукнул. Будет.

Ирина открыла холодильник и взялась за приятно – холодную, запотевшую бутылку…

Дзынь!

В гостиной со звоном посыпалось стекло. От неожиданности женщина вздрогнула. Влажная бутылка, с готовностью выскользнув из пальцев, грохнулась на плиточный пол. И, разумеется, разбилась.

Трофим радостно заорал, прыгнул в самую середину образовавшейся молочной лужи и принялся торопливо её вылизывать.

– Вот оно, кошачье счастье! – невесело усмехнулась Ирина и отправилась в гостиную. Судя по всему, придётся вставлять стекло в окне. А это – внеплановые хлопоты… вместо давно намеченного валяния с книжкой на диване.

Ну конечно, от оконного стекла остались лишь жалкие воспоминания. В виде торчащих по периметру рамы острых разнокалиберных осколков, хищно сверкающих на солнце.

– Твою мать! – с досадой воскликнула Ирина.

Весь пол у окна был усыпан битым стеклом. Женщина озадаченно посмотрела на свои босые ноги и побрела в прихожую. Кряхтя, натянула кроссовки и вернулась в гостиную.

– Как же оно разбилось-то? – поинтересовалась она у самой себя и озадаченно осмотрела пол, – Камнем, что ли, запустили?

Но камня нигде видно не было. Ирина подошла вплотную к окну и внимательно осмотрела раму. Осколки торчали вплотную друг к другу, окантовывая собой большущую дыру в форме звезды со многими лучами.

Женщина осторожно высунула голову наружу. Посмотрела вниз: почти от самой стены начинались грядки её, Ирининого, огорода. Внизу, разумеется, никого не было.

Она повернула голову направо. И тут – никого.

Посмотреть налево Ирина не успела: на её затылок вдруг навалилась чудовищная тяжесть. Которая в мгновение ока пригнула, придавила женщину вниз, насаживая шеей прямо на торчащие из рамы осколки.

Боли она не почувствовала. Зато удивилась, успев заметить, как густо окрасились вдруг красным грядки под окном.

И тут же кто-то выключил солнце…

8 сентября, Кобельки, участковая больница, 12—05.

То есть, – абсолютно гладкими. На Алиных ладошках не было даже привычных складок, по которым так любят гадать цыганки и прочие предсказатели судеб. Не говоря уж о том, что папиллярный узор на пальцах отсутствовал напрочь. Лейтенант оказался прав.

– Так не должно быть, да? – тихо спросила Аля, вскинув на меня глаза. Теперь карие.

Я покачал головой:

– Не совсем. Так просто не бывает.

– Потому что не может быть никогда… – философски добавил участковый и опять уткнулся носом в чашку.

– Но вот же – есть! – справедливо возразила нам девушка, демонстрируя свои руки. И улыбнулась.

– Ага! – подтвердили мы с Михалычем хором.

А что ещё нам оставлось делать? Её улыбка оказалась железным аргументом. Да и факт, что называется, имелся налицо: перед нами стоял, вероятно, единственный человек на планете без отпечатков пальцев.

– Видите ли, Аля… – начал было я подводить теоретическую базу под это невероятное открытие, но продолжить не успел.

В кабинет ворвалась миссис Хад… Тьфу ты, Клавдия Петровна, разумеется. На этот раз от её давешней степенности не осталось и следа:

– Пал Палыч, скорее! Вас вызывают, срочно!

– Кто вызывает?! Куда?

– Да тут рядом, с холма только спуститься! Ирка Леонова, помните, утром вы её смотрели? Ну, беременная с шумом в сердце?!

– Помню, конечно. Что с ней?

– Не знаю точно. Соседка её прибежала, кричит благим матом, толком ничего сказать не может. Всё про кровь блажит. Истерика у неё. Машка её валерьянкой отпаивает. Я только поняла, что Ирка то ли разбилась как-то, то ли порезалась… Словом, кровищи там – море!

– Ясно, на месте разберёмся. Показывайте дорогу! – следом за Клавдией Петровной я выбежал в коридор. Лейтенант с Алей – за мной.

Там нас уже поджидал Антон Иваныч с «дежурным чемоданчиком» в руках.

– Не отставать! – деловито скомандовал он и рванул с места, будто заправский спринтер.

Бежать и в самом деле оказалось недалеко. Уже через пару минут мы ворвались в калитку небольшого одноэтажного дома. Фельдшер подлетел к двери, постучал в неё и, не дождавшись ответа, рванул на себя ручку.

– Заперто! – удивлённо, даже обиженно констатировал он.

– Надо сзади зайти! Соседка что-то про огород твердила, – предложила Клавдия Петровна.

Я побежал за дом. Свита устремилась следом.

Повернув за угол, я увидел… И остановился, как вкопанный. В спину тут же врезался участковый.

– Ты чего? – удивился он.

Я обвёл рукой залитые кровью грядки:

– Поздно, Семён. Мне тут уже делать нечего. А вот тебе, кажется, работы добавилось! – и сел, где стоял: прямо на какую-то ботву.

– ……ь! – протяжно и как-то жалобно выругался лейтенант и уселся рядом, – Четырнадцатая!

Голова, лежащая под окном, удивлённо смотрела на нас остановившимися глазами.

– Что скажешь, лейтенант? Опять несчастный случай? – ехидно поинтересовался я у Михалыча, когда он, наконец, вышел из дома.

Мы с Антоном Иванычем курили на крыльце. Вернее, Иваныч курил, а я, прислонившись затылком к перилам, тупо пялился в высокое равнодушное небо. Женщин мы сразу же прогнали обратно в больницу. Не для них это зрелище…

– Чёрта с два! – буркнул участковый, – Можно, конечно, было бы предположить, что потерпевшая по каким-то причинам потеряла равновесие, влетела головой в окно и напоролась на осколки…

– Но что-то мешает этому предположению, верно?

– Две вещи. Во-первых, Ирина в собственной гостиной оказалась в грязных уличных кроссовках. А она была большой аккуратисткой.

– И о чём это нам говорит? – не унимался я.

– Погоди, не перебивай! – остановил меня лейтенант, – И вторая вещь: почти все осколки обнаружились внутри комнаты. Понимаешь? Внутри, а не снаружи!

– То есть, если бы она сама влетела головой в стекло, то осколки…

– Оказались бы, разумеется, снаружи! – за меня закончил участковый.

– Тогда как же всё случилось-то? – недоумённо поинтересовался фельдшер.

Лейтенант пожал плечами:

– Ну, я не эксперт, конечно… Думаю, кто-то снаружи разбил стекло и затаился у окна. А Ирка… Потерпевшая, то есть, надела кроссовки, чтобы не поранить ноги, и подошла посмотреть, что случилось. Высунулась в дыру. Вот тут-то этот самый «кто-то» рванул её за затылок и насадил шеей на осколки.

– А ты искал под окном в огороде? Неужели опять следов нет?

Семён тяжело вздохнул и покачал головой:

– Никаких! Я там всё осмотрел.

Я прикрыл глаза. Кобельки явно переставали быть райским местечком:

– Семён, надо что-то делать! Не может, никак не может всё это быть совпадением. Их кто-то убивает!

– Или что-то… – задумчиво протянул лейтенант.

– Что-то?! – я встрепенулся и открыл глаза, – Ты что, в мистику веришь? Это в твоей-то должности?!

– Не верю, – Михалыч старательно пытался прикурить фильтр у сигареты. Тот не прикуривался. Участковый вынул сигарету изо рта, задумчиво осмотрел её. Выругался, перевернул, закурил, наконец, – Не верю я в мистику, док! Но и в то, что преступник, кем бы он там не был, не оставляет никаких следов на месте преступления, я тоже не верю. А он – не оставляет! Отсюда вывод: либо всё это и в самом деле – невероятное совпадение, либо наш гипотетический убийца – бесплотный дух, или что-то вроде того… такое же нематериальное.

– Бред! – я вскочил и принялся расхаживать перед крыльцом. Участковый и фельдшер синхронно поворачивали головы, провожая меня взглядом, – Полный бред! А тебе не приходило в голову, что ты просто не находишь следов? Может…

– Может, есть смысл вызвать следственную группу из района? Ты это имеешь в виду? – довольно бесцеремонно перебил меня лейтенант.

– Ну да, что-то вроде того… У них же должны быть какие-то спецсредства? Ну, для обнаружения микрочастиц одежды, кожи… Не знаю, чего там ещё. Или просто кинолога с собакой вызвать. Вдруг пёс след возьмёт?

– Да вызову, конечно. Только поверь мне, за исключением случая со Смуряковой, ну, с утопленницей, которую вы с Кешкой вчера нашли, собака работала по всем убийствам. И криминалисты – тоже. Результат – большой жирный ноль. Никаких следов преступления или преступника обнаружено не было. Просто несчастные случаи! – участковый невесело усмехнулся и в сердцах ткнул окурок в землю.

Антон Иваныч кашлянул и встрял в разговор:

– Если я правильно понял, эта смерть – не единственная? Кто-то убивает женщин?

Мы с участковым оторопело переглянулись. Как-то не учли мы присутствия фельдшера, не посвящённого в детали этого странного и страшного дела.

Первым опомнился лейтенант:

– Антон, раз уж так вышло… Словом, ты должен пообещать мне, что никому об этом не расскажешь. Иначе в округе начнётся паника, а мне только её для полного счастья и не хватало!

– Не расскажу, не бойся!

– Слово?

– Зуб даю! – вполне серьёзно пообещал фельдшер. Странно, но прозвучало это вполне убедительно.

– Ну, смотри у меня… Ладно, всё равно мы уже проболтались. В районе действительно гибнут женщины. Не просто женщины, а беременные… – в нескольких фразах Михалыч обрисовал сложившуюся ситуацию.

Повисла тишина. Судя по перевёрнутому лицу фельдшера, он был шокирован.

– Вот такие пироги с котятами! – констатировал я, когда пауза перевалила за пять минут. Просто, чтобы что-то сказать.

Антон Иваныч по-прежнему сидел в ступоре. Я осторожно тронул его за плечо:

– С вами всё в порядке?

Он встряхнулся и затряс головой:

– Со мной – да! Жена…

– Что с ней? – хором спросили мы с участковым.

– В Сосновку, к матери поплыла. На лодке. Полчаса назад! – фельдшер вскочил на ноги и устремился к калитке.

Мы рванули следом. Нагнав Иваныча уже у забора, я забежал вперёд и заглянул в его испуганное лицо:

– И что?

– Беременная она! Десять недель! – отчаянно выкрикнул фельдшер, оттолкнул меня и, выскочив за калитку, понёсся вниз, к озеру.

– Твою мать! – в сердцах ругнулся лейтенант и гаркнул вслед удаляющемуся Иванычу:

– Антон, давай к моему причалу! На катере пойдём! – и, не оглядываясь, побежал по узкой тропинке, уходящей куда-то влево.

Фельдшер затормозил, развернулся и помчался следом, размахивая так и не понадобившимся «дежурным чемоданчиком». Я оказался в аръергарде. В пару минут мы добежали до маленькой пристани с пришвартованным к ней милицейским катером.

Семён прыгнул к рулю и мигом завёл мотор. Дождавшись, пока мы с Иванычем разместились в судёнышке, лейтенант отдал концы. Катер с каким-то остервенением рванул вперёд.

8 сентября, озеро Белое, 12—35.

Оксана не торопясь работала вёслами. Лодка степенно плыла по спокойной воде, оставляя за собой длинный, расходящийся двумя бесконечными лучами, след. Солнце уже давно весьма ощутимо припекало даже через соломенную шляпу с широкими полями. Недолго думая, женщина стянула с себя одежду, оставшись в одном белье. Всё равно никто не увидит: озеро было абсолютно пустынным. Зато позагорать можно.

Кобельки давно скрылись за островками, которых в Белом было великое множество. Вот и сейчас, оглянувшись, Оксана обнаружила прямо по курсу ещё один. И удовлетворённо улыбнулась: сразу же за ним нужно будет взять правее, а там уж и до Сосновки недалеко.

Женщина вспомнила, как несколько лет назад, когда она сразу же после свадьбы переехала к мужу в Кобельки, решила в первый раз сплавать к матери на лодке. Антон очень долго и обстоятельно рассказывал ей тогда, как правильно грести и куда именно плыть.

Ну, положим, грести-то она с детства умеет. Однако, терпеливо слушала мужа, справедливо полагая, что тому доставляет некоторое удовольствие учить слабый пол уму – разуму. Как и любому мужику, впрочем.

А вот, как оказалось, не зря он тогда её учил. Оксана едва не заблудилась в россыпи островков. Да чего уж там: заблудилась окончательно. Помнится, тогда ещё и туман стоял, так что немудрено было потеряться в огромном озере. Она и потерялась. И несколько часов гребла в густой белой пелене, натыкаясь периодически на одинаковые с виду берега островков.

Выручили тогда Оксану рыбаки, едва не наткнувшись в тумане своей лодкой на её. Как уж там они ориентировались в белом мороке, непонятно, но через каких-нибудь полчаса обе лодки причалили к берегу у Сосновки.

Негромкий треск под ногами прервал её воспоминания. Лодку ощутимо качнуло. Вздрогнув от неожиданности, женщина посмотрела под ноги. И не поверила глазам: одна из узких досок, из которых было собрана лодка, треснула посередине. Да не просто треснула, а вздыбилась вверх двумя обломками, будто снизу по днищу кто-то от души ударил чем-то тяжёлым. В образовавшуюся пробоину лениво начала вливаться вода.

Оксана чертыхнулась и попыталась ногой вправить обломки на место. Получилось ещё хуже: те отломались полностью и отвалились. Дыра в днище расширилась, чем не преминуло воспользоваться озеро: поток воды, устремившийся в пробоину, существенно расширился и ускорился.

Женщина прекратила грести и, скомкав футболку, попыталась заткнуть ею пробоину. Помогло: поток почти прекратился. Вздохнув с облегчением, Оксана взялась за черпак и принялась вычерпывать воду.

Лодка опять дёрнулась. И вновь – мерзкий треск. Прямо под носом у оторопевшей женщины доска разлетелась в щепки. Новая пробоина оказалась раза в три больше первой. И в неё тут же радостно хлынула вода. Лодка моментально осела.

Оксана лихорадочно заработала черпаком, одновременно пытаясь осознать происходящее и сообразить, что же ей делать. Эту пробоину уже не заткнёшь: шорты, которые оставались в качестве возможной пробки, просто вывалятся под лодку. Пока женщине удавалось вычерпывать воду чуть быстрее, чем та прибывала. Но нельзя же вечно оставаться здесь, посреди озера! Грести-то как? Стоит только на пару минут отложить черпак – и лодка затонет. А до ближайшего островка – метров пятьсот – шестьсот…

Плавала Оксана не очень-то хорошо. А если честно – почти не плавала. Так, гребла себе по-собачьи, умудряясь худо – бедно удерживаться на воде. А вот так, чтобы проплыть полкилометра в довольно прохладной уже сентябрьской воде – это вряд ли!

Она почувствовала страх. И, чтобы приглушить его, ещё быстрее заработала черпаком. Это помогло: из-под воды показалось днище.

Оксана бросила черпак и схватилась за вёсла. Так она ещё никогда не гребла: лодка понеслась, будто катер, направляясь по прямой к ближайшему острову. Но, увы, замедляясь с каждой секундой: неумолимая вода заливала судёнышко, делая его тяжелее.

Опять остановка. Опять – лихорадочное вычерпывание. Опять – черпак заскрёб по днищу лодки. Опять – за вёсла и вперёд!

Сколько же удалось проплыть? Оксана обернулась и чуть не завыла от досады: проклятый остров почти не приблизился! Женщина с удвоенной силой заработала вёслами.

Вновь треск и толчок! В днище образовалась ещё одна пробоина: шире, чем прежние. Моментально лодка на четверть заполнилась водой. И тут же – новый удар и новая дыра!

– Да что же это?! – прохрипела Оксана, внезапно потеряв голос от навалившегося ужаса.

Попыталась вычерпывать – да куда там! Лодка на глазах погружалась в равнодушное озеро, наполняясь прохладной осенней водой. Сжимая в руках бесполезный черпак, женщина тоскливо смотрела, как уходят вниз борта судёнышка.

Когда они скрылись под водой, Оксана оглянулась на остров – такой далёкий…

8 сентября, Кобельки, участковая больница, 12—35.

Он закрыл глаза и привычно потянулся другим своим взглядом к женщине. Та плыла в лодке посреди озера. Почти голая.

«Бесстыжая! – вздохнул Он про себя, – Все они – бесстыжие! Мало того, что делала такую мерзость, так ещё и голышом по озеру раскатывает!» В том, что женщина в лодке делала мерзость, Он не сомневался: иначе бы не забеременела.

Ощутив знакомый холод в животе, Он ещё раз с отвращением взглянул на бесстыдницу и нырнул взглядом под лодку.

Там было светло и спокойно. Солнечные лучи легко пронизывали прозрачную осеннюю воду, дотягиваясь до самого дна. По которому, далеко внизу, неспешно плыла заострённая спереди тень лодки.

Он затаил дыхание и начал лепить себя. Холод в животе усилился, захватив грудь. Вода под лодкой сгустилась, быстро обретая твёрдость. Но оставаясь при этом такой же прозрачной. Бесформенный поначалу, прозрачный сгусток разрастался, вбирая окружающую воду и выпуская из себя отростки, будто гигантская амёба.

Через несколько секунд всё было готово. Он проворно выбрался из своего тела и перенёсся в новое, только что слепленное из воды. Огляделся, пошевелил пальцами рук и довольно улыбнулся: это тело получилось ничем не хуже того, постоянного, оставленного пока без хозяина на койке больницы.

– Пора за дело! – пробормотал Он и поднял голову.

Прямо над Ним медленно проплывало днище лодки. Той самой, в которой находилась очередная бесстыжая дрянь. В голове забарабанил пульс, холод охватил уже всё тело. Не сдерживая больше свой гнев, Он размахнулся и ударил кулаком в днище.

Хлипкая доска с готовностью проломилась. В пробоине показался свет. Который, впрочем, тут же исчез: дыру, видимо, сверху чем-то заткнули.

Он зарычал от ненависти и ударил вновь. Размахнулся было ещё раз, но удержался. Эта, в лодке, не должна умереть сразу: пусть сначала покорчится от ужаса и непонимания происходящего, а уж потом… Кроме того, Она говорила, что всё должно выглядеть, как несчастный случай: ни к чему им привлекать ненужное внимание.

Тяжело вдыхая воду, Он наблюдал за продырявленной лодкой. Какое-то время та покачивалась на одном месте. В дыре то и дело мелькала какая-то тень: судя по всему, дрянь пыталась вычерпать воду. Ну-ну!

Вдруг, с обеих сторон от тёмного днища в воду плюхнулись вёсла. Лодка рванула вперёд, да так быстро, что Он даже присвистнул. Это в воде-то!

Не торопясь, Он поплыл за удаляющимся судёнышком, прекрасно понимая, что далеко тому не уйти.

И в самом деле: через десяток метров лодка остановилась, заметно осев. Женщина, видимо, опять принялась вычепывать воду. В этот раз она закончила гораздо быстрее: лодка вновь устремилась вперёд.

Ну, хватит! В несколько мгновений догнав лодку, Он, уже не сдерживаясь, принялся молотить в днище, разнося его в щепки. В сознании пульсировала, бесновалась одна лишь мысль: поскорее добраться бы до бесстыжей дряни в лодке…

– Что это с ним?! – раздался испуганный голос прямо над ухом.

Он резко обернулся. Но, кроме пронизанной солнечными лучами воды, ничего, разумеется, не увидел. Голос прозвучал там, у оставленного пока в палате постоянного тела.

С сожалением Он опустил занесённую уже для очередного удара руку. Надо возвращаться. Иначе поднимется переполох и Она будет недовольна: просила же не привлекать внимания! А Он очень хорошо знал это недовольство. И боялся его.

Взглянув напоследок вверх, Он удовлетворённо хмыкнул: лодка ушла под воду почти полностью. До ближайшего берега далеко, а вода – холодная. Вряд ли дрянь доплывёт. Жаль, всё-таки, что не сможет Он быть рядом в тот момент, когда жизнь покинет её и плод. Получается, зря топил лодку: главное-то сделано не будет!

– Доктора, скорее, доктора зовите! – не унимался голос там, в палате.

– Да нет доктора! На вызове он, – с досадой откликнулся другой голос.

Всё, больше ждать нельзя, пора возвращаться. Он задержал дыхание и потянулся сознанием к своему постоянному телу. Водяной фантом тут же потерял твёрдость и бесследно растворился в окружающей воде.

Он открыл глаза уже в палате. И улыбнулся.

8 сентября, озеро Белое, 13—25.

Катер шнырял между многочисленными островками уже почти полчаса. Антон Иваныч поначалу пытался показывать дорогу, которой обычно его жена плавала в Сосновку. Но потом как-то потух, скукожился весь на корме, да так и сидел там до сих пор. Молча вглядываясь стеклянными глазами в пробегающую мимо борта воду.

– Иваныч, может, сразу в Сосновку пойдём? – не отрывая взгляда от курса, прокричал летенант, – Наверное, всё обошлось и Оксанка давно у матери. Чай пьёт.

Фельдшер вяло пожал плечами и кивнул.

– Он согласен! – перевёл я молчаливый ответ участковому, с трудом перекрикивая встречный ветер.

Всё так же, не оборачиваясь, Семён кивнул и заложил лихой вираж. Обогнув очередной островок, катер помчался к неведомой мне пока Сосновке.

Несколько минут мы плыли в полном молчании. Тишину нарушали лишь ровный рокот мощного мотора, да свист ветра в ушах. Но так продолжалось недолго.

– Стой! Вернее нет, правее, правее возьми! – Антон Иваныч вдруг встрепенулся и вскочил на ноги, едва не перевернув катер.

Лейтенант в недоумении обернулся:

– Ты чего? Увидел кого?!

Вместо ответа фельдшер показал рукой куда-то вправо. Мы посмотрели: далеко, в сотне метров на гладкой воде что-то было.

– Непонятно… Плывёт кто-то, что ли? – протянул лейтенант, направляя судно к находке.

Нещадно кромсая носом озеро, катер понёсся к белеющему вдали предмету. Мы молча вглядывались вперёд. Украдкой я наблюдал за Антоном: чем ближе мы подплывали к цели, тем сильнее менялось его лицо. И отнюдь не в лучшую сторону.

Домчались, наконец. Лейтенант заглушил мотор и в неожиданной тишине катер по инерции подплыл к качающемуся на мелких волнах предмету.

Антон Иваныч перегнулся за борт и выудил из воды… шляпу. Соломенную женскую шляпу с большими полями и голубой ленточкой.

– Оксанкина, – тихо объяснил он и уткнулся лицом в мокрую находку.

Мы с Семёном молчали. Не было слов: вместо них вдруг навалилась какая-то обречённость. Сгорбившись, втроём мы стояли в катере, не понимая, что происходит. И не зная, что делать.

Первым молчание нарушил фельдшер. Он тихо завыл в шляпу, уселся на корме и принялся лихорадочно стаскивать с ног обувь.

– Антон, ты чего?! – лейтенант опустился перед ним на корточки.

– Она здесь! Она здесь где-то! Раз шляпа тут, то и Оксанка – тоже! Найти надо, спасти… Может, не поздно ещё! – выкрикивал Иваныч, разувшись и стаскивая халат.

– Поздно! Поздно, Антон! – участковый схватил его за плечи и встряхнул, – Ты уже ничем не поможешь. Я вызову водолазов, найдём потом её. А сейчас – успокойся. Ты ничего уже не сделаешь, а вода холодная…

Не дослушав лейтенанта, фельдшер с силой оттолкнул его и прыгнул за борт. Как был, в одежде. Снять он успел только халат.

– Антон! – участковый перегнулся через борт.

Но тот уже скрылся под водой. В воздухе на миг мелькнули босые пятки. Лейтенант с маху уселся на скамью и вопросительно посмотрел на меня.

– Его сейчас не остановишь. Аффект, – пояснил я, – Будем ждать, пока не наныряется. И следить, чтобы не утонул.

– Палыч, ты понимаешь, что происходит? – тоскливо спросил Семён.

– Не понимаю. Ничего я не понимаю! – я уселся рядом и обхватил голову руками.

– Вот и я – ничего! – скорбно констатировал лейтенант.

Молча мы смотрели за борт, где нырял, выныривал и вновь нырял Антон Иваныч.

Семён вдруг встрепенулся и вопросительно уставился на меня:

– Слышал?

– Что?

– Тихо! – прикрикнул он на меня и прислушался, – Вот, опять!

Теперь услышал и я:

– Вроде, кричит кто-то?

– Похоже на то! – согласился лейтенант.

Ветер опять донёс до нас тот же звук. Крик, нет сомнений!

– На острове, что ли? – участковый вскочил и принялся всматриваться в далёкий островок, прикрывая ладонью глаза от солнца.

Присмотрелся и я. В нескольких сотнях метров от нас, по берегу острова металась человеческая фигурка!

– Антон! – лейтенант нагнулся над бортом и схватил несчастного фельдшера за шиворот как раз в тот момент, когда тот приготовился к очередному нырку.

– Ну, чего? – губы у Иваныча заметно посинели.

– Антон, на острове есть кто-то! Поплыли, посмотрим: вдруг Оксана выплыла?

– Где? – Иваныч в воде заозирался.

– Вылезай. Это с другого борта. Отсюда не увидишь.

Фельдшер подтянулся и перевалился через борт. Пошатываясь, встал:

– Ну, где?!

Я показал. Иваныч больно вцепился мне в плечо и захрипел:

– Поплыли! Семён, заводи, поплыли скорей!

Катер рванул к острову. Не отпуская моё плечо, фельдшер вглядывался в приближающийся остров, подавшись вперёд всем телом:

– Семён, ты быстрее можешь?!