Годен к нелётной погоде

 Анатолий понимал пагубность регулярного употребления и поэтому старался убедить себя, что пьёт, только когда есть повод и исключительно в компании. И при таком подходе любое успешное завершение лётного дня и общество второго пилота были достаточным поводом и хорошей компанией. Но дело в том, что вторые пилоты по большей части старались избегать послеполётных разборов в буфете местного ресторана. Если, конечно, они не были стажёрами, которые морального права на отказ не имеют.

А посему Анатолий Иванович предпочитал тренировать молодых пилотов. Работа эта непростая, и как результат почти все программы по вводу в строй в эскадрильи выполнял Комаров.

Здесь нужно объяснить значение словосочетания «ввод в строй». Так сложилось в отечественной гражданской авиации, что программы для получения новой лётной должности именно так и называются. Или, как в своё время говорил Колосов: «ввод в строй – это когда из полуфабриката нужно сделать цельный фабрикат».

Регулярное употребление, конечно, могло сказаться на состоянии здоровья стажёров. Но их молодой организм выдерживал дополнительную нагрузку послеполётных застолий ограниченное время. К тому же смекалистые пилоты, прошедшие школу обучения с пьющим инструктором, написали памятку под названием «Как в результате прохождения программы ввода в строй с Анатолием Ивановичем не получить гастрит».

 Уважаемый коллега, если тебе выпало тренироваться с Анатолием Ивановичем, запомни сии советы, дабы после успешного прохождения обучения не потребовалось избавляться от гастрита. Слово «успешного» употреблено неслучайно. Если уже тебя будет учить Анатолий Иванович, то всему необходимому, он научит. Но заплатить за это придётся потраченным временем и здоровьем. И для минимизации ущерба нужно просто внимательно ознакомиться с настоящей инструкцией и соблюдать все представленные рекомендации.

 Первое. Отказаться от участия в мероприятии, предполагающем употребление спиртного после полёта, не получится ни под каким предлогом, поскольку разбор – это неотъемлемая часть лётного обучения. И то, что само мероприятие начинается в буфете, есть издержки, которые нужно просто принять.

 Второе. После рейса вы с командиром обязательно окажетесь в буфете, где при вашем появлении удивительным образом появятся графин и две стопки. Совет: разливай сам, в пропорции один к двум, с объяснением, мол, без закуски ты сразу хочешь спать. Дальше, пока мозг инструктора ещё не перегружен алкоголем, идёт важный этап подготовки: доскональное разъяснения ошибок и рекомендации по их устранению.

 Третье. После разбора полётов в буфете вы на автобусе поедете домой, но по дороге совершенно случайно Анатолий Иванович предложит выйти на остановке у гастронома, в котором продавец без слов нальёт два стакана креплёного. Здесь стажёр имеет полное моральное право сослаться на принцип: никогда не понижать градус, и опять вспомнить про закуску. Анатолий Иванович сам махнёт оба стакана.

 Четвёртое. Твои аргументы по поводу закуски приведут вас в кафе «Солнечное», где будет и закуска, и напиток соответствующей крепости. И разбор полётов. Заключительная часть, которая уже больше не про пилотирование, а про жизнь. И не менее важна.

 Пятое. После второго графина необходимо транспортировать инструктора домой. Больше полезной информации до следующего разбора не получить.

 Тело Анатолия Ивановича передаётся из рук в руки тёте Маше. Она поблагодарит и ругаться не будет.

И стажёры следовали этим иронично изложенным, но полезным рекомендациям. Все, кроме Палыча. Уже в том, как называли молодого пилота, было нечто странное.

Палыч

Выпускники лётных училищ прибывали в энскую эскадрилью группами и зачастую приносили с собой свои курсантские прозвища. Вот и молодого пилота Сергея Кузнецова стали звать Палычем. Так повелось ещё со школы, поскольку до пятого класса он сильно картавил и предпочитал называться по отчеству. Но, скорее, звали его так, из-за спокойного, не по годам взрослого поведения, которым он выделялся среди сверстников.

И Палыч после первого же лётного дня сказал Комарову, что не пьёт. В спокойном заявлении новичка Анатолий Иванович сразу почувствовал характер. Благо освоение лётного дела шло у необычного стажёра скоро, и Комарову пришлось какое-то время отказаться от привычных ритуалов.

А Палыч, легко освоив обязанности второго пилота, быстро показал себя классным лётчиком. Уже через несколько месяцев самостоятельной работы командиры стали доверять ему. Это выражалось в том, что позволяли себе поспать во время полёта.

– Значит так, туда сплю я, обратно ты, – давал Палычу установку командир и укладывался на сложенные в салоне пачки газет, которые требовалось развести во все уголки необъятного, в пол-Европы, края.

Прошло совсем немного времени, и совет командиров рекомендовал рассмотреть кандидатуру молодого второго пилота на должность командира. Программу ввода в строй Палыч прошёл без труда, и казалось, что ждёт его успешная карьера, но, на беду, прибыл в Энск новый молодой и подающий большие надежды лётный начальник – выпускник очного факультета академии гражданской авиации. А это указывало на особые перспективы.

И всё бы ничего, но привёз новый руководитель с собой жену-красавицу. Валентина, так звали супругу главного авиационного начальника, стала работать в аэропортовской библиотеке. А поскольку Палыч всегда был самым частым посетителем, то и образовалось между ним и командировой женой, что-то вроде сильной взаимной симпатии. Но дальше дело не зашло, да и не могло зайти. Поскольку, когда Палыч возвращал журнал «Москва», где был опубликован роман «Мастер и Маргарита», Валентина поинтересовалась мнением, надеясь на восхищённый отзыв.

Палыч же высказался довольно скупо и посетовал, что автор зачем-то соединил три разные книги в одну. Но самое большое возмущение у Валентины вызвала критика поведения главной героини.

– Почему Маргарита ушла от мужа? – спросил Палыч.

– Потому что она полюбила Мастера!

– А мужа, выходит, не любила?

– Нет.

– Тогда не стоило замуж выходить. А если разлюбила, когда встретила талантливого, по её мнению, писателя, то это её тоже не очень хорошо характеризует.

– Ничего вы не понимаете, – в сердцах закончила общение Валентина и разочаровалась в Палыче.

Но народ в столь тонкие материи, как отношение к творчеству Булгакова, не вникал. И разговоры по аэропорту, а потом и по городу пошли, мол, наведывается часто Палыч к жене начальника. А что можно делать в библиотеке? Не книжки же читать. Знаем мы эти «книжки». Сами читали до свадьбы запоем.

Злые языки умеют подать любое событие так, что от реальности ничего и не останется.

И закончилось для Палыча всё это печально.

Как-то он выполнил срочное санзадание. Погода была нелётной, но если дело касается спасения жизни, вступают в силу иные правила, с определёнными оговорками разрешающие лететь. Нужно только выполнить некоторые процедуры: получить согласие от дежурного командира. Сущая формальность.

Но если по каким-то причинам дежурного командира не оказывалось на месте, то экипажи самостоятельно делали такую запись в полётном задании. А по прилёте всё оформлялось как положено.

В тот день начальство отпустило дежурного на станцию встретить родителей. А, когда Палыч доставил больного на базу, комэска лично дожидался на стоянке экипаж и попросил полётное задание.

Нарушение налицо, и документы, свидетельствующие об этом, ушли в краевое управление. Каждый, кто связан с авиацией, знает, что путь от правого кресла второго пилота к левому командирскому – это тысячи лётных часов, десятки тренировочных полётов, зачёты, экзамены, проверки. А для обратного перемещения бывает достаточно одной ошибки, промаха, упущения. Палычу неправильно оформленное полётное задание и стало такой причиной.

Так, Палыч стал вторым пилотом ещё раз. Через время командир эскадрильи покинул свой пост, чтобы штурмовать новые карьерные высоты, и Палыч, отбыв наказание, снова вернулся в капитанское кресло.

И летать бы Палычу командиром до самой пенсии, но судьба-злодейка направила его недоброжелателя на должность начальника гражданской авиации всего большого края, где он ранее руководил энской эскадрильей. И где до сих пор трудился Палыч.

Узнав, что Палыч, тоже сделал пусть и не такую блестящую, но всё же карьеру, новый руководитель краевого масштаба удивился. Позвал начальника инспекции и дал тому команду разобраться с ситуацией. Иначе обещанной квартиры главному инспектору не видать.

А дальше, как говорится, дело техники. В Энск командируется специальный инспектор с особым заданием. И тот совершенно «случайно» фиксирует на полевом аэродроме таком-то серьёзное нарушение: посадка с курсом, обратным разрешённому.

Ветер поменялся, а тот, кто должен был переставить посадочные знаки, общался с инспектором. Никто на эти знаки внимания не обращал. Да и трава в том месте, где должны быть закреплены белые полотнища в виде буквы «Т», за сезон меняла цвет так, что можно было подумать, будто знаки на месте, но очень грязные.

Палыч, как обычно, не стал дожидаться нерадивого работника, и посадил самолёт против ветра, а не по знакам.

Нарушение зафиксировано, инспектор получил премию, его начальник – квартиру, а самый главный авиационный руководитель края – моральное удовлетворение. И Палыч опять стал вторым пилотом. Уже в третий раз. Оспаривать наказание бесполезно. Нарушение, если подходить с точки зрения закона, получалось серьёзным. А с учётом прежних прегрешений могли и уволить. Но начальник управления хоть и злопамятный, но умный. А умный руководитель знает ㅡ нельзя загонять кого бы то ни было в угол. Загнанный в угол может совершать непредсказуемые поступки. А это очень опасно, когда твои подчинённые способны на такое.

Так, спокойно и работал Палыч вторым пилотом «Ан-2» энской эскадрильи, без перспектив стать снова командиром самолёта и тем более переучиться на тяжёлую технику.

Учитывая опыт и профессиональные качества Палыча, его ставили в экипажи, которым доводилось выполнять самые сложные работы. Где не только требовалось высокое лётное мастерство, но и трудиться нужно в две смены. И начальники были уверены, что о выполнении плана в экипаже, где работал Палыч, можно не волноваться.

Также одно время Палычу вменялась и дополнительная нагрузка. Если имелись сомнения, готов ли вчерашний стажёр после ввода в строй к работе командиром, ему на несколько рейсов вторым ставили Палыча. Молодому капитану уже шли часы самостоятельного налёта и, что немаловажно, соответствующая зарплата. А инструктор был спокоен: проблем в этом экипаже не будет.

Но потом Палыч вдруг категорически отказался от такой общественно-методической нагрузки. Лётное начальство списало это на уязвлённое самолюбие и не тревожило трижды второго пилота до поры.

Тюрьма

Казалось, что после всех перипетий, неприятности оставят Палыча. Но народная мудрость предупреждает: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

И угодил Палыч в следственный изолятор краевого центра, где ожидал апелляцию на приговор энского городского суда по делу об авиационном происшествии, по которому получил пять лет лишения свободы.

А началось всё с подготовки к обычному полёту. Был в энской эскадрилье рейс в отдалённый район края. Требовалось доставить груз в одну из золотодобывающих артелей. Маршрут полёта проходил через горный хребет, так что место назначения было труднодоступным даже для авиации.

Именно поэтому артельщики стимулировали пилотов дополнительной оплатой – привозить больше груза за рейс. Если зимой это не составляло особого труда, то в тёплое время года нужен был скрупулёзный анализ условий и точный расчёт.

В тот день, который привёл Палыча на скамью подсудимых, он стоял в плане на этот рейс с командиром Сергеем Ихотиным.

Серёга – парень хороший, но лишнюю копейку, все знали, не упустит. Да и сам он об этом говорил, объясняя, что три дочери, жена и тёща заставляют его работать исключительно на лёгкую промышленность. Так, в СССР называли отрасли экономики, отвечающие за одежду, парфюмерию и прочие женские штучки.

Посмотрев погоду, Палыч понял, что высокая температура, направление ветра и возможная кучево-дождевая облачность не позволят взять груз больше разрешённого.

Ихотин пытался переубедить, мол, и не в таких условиях приходилось двойную загрузку через перевал таскать. Но поняв бесполезность своих стараний, дал команду заправить самолёт, а сам пошёл на склад.

В ведомости, принесённой Сергеем, груз значился 1200 килограммов – максимально допустимый вес.

Конечно, были сомнения у Палыча, но не самоубийца же, в конце концов, командир, чтобы в таких условиях перегружать машину.

Оказалось, что иногда желание заработать перебарывает здравый смысл.

И если утром в ещё прохладном воздухе самолёт резво набирал высоту, то ближе к полудню требовалась всё большая мощность двигателя.

– Мы точно только тонну взяли? – спросил Палыч и посмотрел на Ихотина.

– Сколько надо, столько и взяли, – ответил Сергей, не отрывая взгляда от приборов, и в очередной раз вытер ладони о брюки.

До безопасной высоты оставалось несколько сотен метров, когда холодная воздушная масса, заполнив долину севернее перевала, обрушилась навстречу летящему Ан-2 мощнейшим нисходящим потоком. Вариометр, указывающий вертикальную скорость, сначала показал прекращение набора, а затем его стрелка закрутилась, показывая стремительную потерю высоты.

Увеличение мощности двигателя до взлётной лишь сделало процесс падения управляемым. Палыч только теперь боковым зрением увидел, как непристёгнутого командира прижало к потолку пилотской кабины, и он смешно пытается дотянуться до штурвала. Столкновение со склоном стало неминуемым.

Понимая, что значительный крен только усугубит ситуацию, Палыч небольшим доворотом направил самолёт в ущелье, где запас высоты позволил избежать столкновения и приземлиться на крохотную площадку. Чиркнув о макушки деревьев, колёса коснулись неровной поверхности короткой поляны, но очень скоро Ан-2, обладая ещё хорошей скоростью, левым крылом ударился о толстый ствол дерева, развернулся и о большой валун разнёс хвост.

Самолёт остановился в нескольких метрах от обрыва, который раньше не был видим.

Какое-то время Палыч сидел неподвижно, пытаясь осознать произошедшее. От непривычной тишины зазвенело в ушах. Палыч отстегнул привязные ремни и потряс за плечо Сергея. Тот был жив и громко застонал.

– Ты как?

– Болит рука и нога. И тяжело говорить, – ответил Ихотин.

Палыч осмотрел самолёт на предмет угрозы пожара и поймал себя на мысли, что развороченная груда металла, бывшая совсем недавно воздушным судном, не вызывает никаких эмоций. Потом переместил командира в салон и при помощи толстой ветки и оборванного провода зафиксировал его ногу. Рука была цела, но боль в плече указывала на вывих. Сам Палыч отделался ссадинами.

Далее нужно было передать сигнал бедствия. Но аккумулятор самолёта разбился, а аварийной радиостанции на борту не оказалось. Это означало, что искать их будут долго, а с учётом места приземления, были сомнения, найдут ли вообще.

И пришлось организовывать спасательные мероприятия. Сначала Палыч решил оценить имеющиеся ресурсы. Открыть неприкосновенный запас, именно для таких случаев и предназначенный, оказалось проблематичным. НЗ хранился в наглухо запаянном цинковом ведре, откупорить которое удалось с большим трудом лишь часа через два.

Первым, что увидел Палыч внутри, оказался специальный ключ для вскрытия этого контейнера. В другое время можно было бы пошутить, но сейчас, кроме злости никаких иных эмоций не возникло.

А ещё неприкосновенный запас содержал метров десять рыболовной лески с одним крючком без блёсен и грузил. Почему-то именно наличие последних веселило Палыча на практических занятиях. Сейчас было не до смеха. Также в комплекте оказался свисток и инструкция, в которой особенно порадовали два пункта.

Первый гласил: «Спирт использовать только для дезинфекции» (естественно, что кроме упоминания, ничего не указывало на его наличие). А второй, порадовавший пункт, рекомендовал: «Первые два дня желательно воздержаться от приёма пищи».

Положение становилось всё более незавидным. Оставаться на месте не имело смысла. Найти их с поискового борта можно только случайно, если пролететь строго над ущельем. Радиосвязи не было.

Значит, нужно выходить самостоятельно. Километров через двадцать они окажутся на местности, где уже есть вероятность успешно обозначить себя сигнальной ракетой, если увидят или услышат поисковый борт.

Перед уходом Палыч осмотрел остатки самолёта в поисках съестного, но нашёл только пачку печенья, оставленную, скорее всего, предыдущим экипажем, и накладную с отметкой общего веса груза 2029 килограммов. Всё найденное было помещено в планшет. Затем Палыч оставил записку о планах, хорошо понимая, что вряд ли кто-то её прочтёт.

Потом из двух больших веток и чехла от двигателя сделал салазки, на которые перетащил командира. Тот оказался грузным, но пока спускались под уклон, тащить было несложно.

Часа через четыре захотелось пить. Спустя ещё некоторое время начал одолевать голод.

«Первые два-три дня воздержитесь от приёма пищи», – повторял себе Палыч.

Заночевали, где застала темнота, которая накрыла лес мгновенно, как только солнце зашло за горы. Перед сном Палыч поинтересовался самочувствием Сергея и немедленно отключился.

Утром была роса, и наконец-то удалось ненадолго утолить жажду. Ихотин, проснувшись, попросил пить и есть. Палыч намочил носовой платок, положил его на пересохшие губы Сергея. Потом взял печенье, пережевал и полученную мякоть также размазал по губам своего коллеги. Тот жевать не мог из-за перелома челюсти.

Днём продолжили движение, делая передышки, в которые Палыч оставлял командира, а сам обходил окрестности в надежде найти следы человека или хотя бы большой поляны, где их могли бы заметить поисковые воздушные суда или самолёт авиалесоохраны.

На третий день именно в такой момент Палыч услышал шум вертолёта и побежал туда, где оставил Сергея, чтобы выпустить сигнальную ракету. Но не доходя до него, увидел, как что-то мелькнуло и вспыхнуло меж ветвей. Это Сергей попытался выстрелить и попал в ствол дерева. Ракета срикошетила и упала рядом. Больше ракет не осталось.

Ругаться сил тоже не было.

Сергей плакал.

– Ты не оставишь меня? – спросил Сергей сквозь слёзы.

– Ты, сука, на суде ещё должен рассказать, как две загрузки взял и чуть не угробил нас, – без эмоций ответил Палыч.

– Я скажу, я скажу. Всё скажу, – быстро заговорил Ихотин. – Ты же помнишь, у меня три дочки.

На четвёртый день натолкнулись на родник. Здесь Палыч оставил командира, чтобы обойти окрестности. В полукилометре он увидел настороженные силки и сел, прислонившись спиной к дереву, ждать охотника. Очень хотелось пить, но уходить от места, где может оказаться спасение, он побоялся. Губы пересохли, и Сергей облизал их влажным языком. Потом облизал свой нос, щетину на щеках и даже уши.

И, наконец, проснулся от прерывистого дыхания в ухо. Небольшой пёс вылизывал лицо, виляя хвостом от радости встречи с ещё одним человеком. Другой человек, хозяин собаки, стоял поодаль. Увидев, что Палыч открыл глаза, спросил:

– А где второй?

Палыч только показал головой направление и прохрипел:

– У родника.

Суд

Серёга оказался честным парнем. Перед самым заседанием суда он встретил Палыча на входе и предупредил: у него три дочки и он не может их оставить без кормильца. Поэтому будет говорить, как адвокат посоветовал: про груз не знаю, второй пилот занимался. Это его обязанности. А за то, что спас, конечно, благодарен. Но не перегрузил бы Палыч самолёт, так и последствий бы не было.

На суде адвокат командира показал класс. И должностные инструкции, где прописана ответственность второго пилота за груз, попросил приобщить к делу. И факт, что грузовая накладная оказалась в планшете второго пилота, потребовал учесть. Ну и, естественно, вспомнил, что Сергей Ихотин характеризуется положительно и является многодетным отцом, а второй пилот уже имел нарушения лётных законов и взыскания.

К тому же собрание трудового коллектива назначило общественного защитника, который по наказу коллег должен был поддержать подсудимых. Им оказался ветеран труда, орденоносец, старый коммунист. В своей речи он вспомнил, что раньше за такое расстреливали, а сейчас суд гуманный и неизвестно, хорошо ли это. Даже народный заседатель уточнил: коллектив выдвинул выступающего общественным защитником или обвинителем?

И ветеран пояснил: он защищает государство от разного сброда и вредителей. И если до этого у Палыча ещё был шанс на условный срок с учётом героического спасения коллеги, то суровое выступление общественника внесло определённость: пять лет колонии.

Уже в следственном изоляторе краевого центра, где планировалось слушание по апелляции, к Палычу пришёл новый адвокат. Явно дорогой и очень противный. Он задавал много вопросов, без всяких эмоций выслушивал ответы. На прощанье сказал, чтобы Палыч больше никому ничего не говорил.

На заседании по апеляции адвокат постоянно выносил какие-то ходатайства, делал разные заявления, просил что-то внести в протокол, а что-то удалить. К делу приобщили протокол допроса кладовщика, грузовую накладную с подписью второго пилота, где вес груза в пределах нормы. Больше половины из услышанного, Палыч не понимал. И очень удивился, когда очередным свидетелем оказался его бывший командир эскадрильи, а теперь начальник управления.

Солидная форма с лампасами и фуражка с дубами производили впечатление, в том числе и на судей. Главный авиатор края рассказал, что знает обвиняемого лично и уверен – тот не способен на преступление. Инспекция выяснила причины происшествия. Это экстремальные погодные условия. Загрузка же самолёта не превышала установленную. А сам обвиняемый – вовсе не преступник, а даже герой нашего времени. И показал центральную газету, где случай спасения командира вторым пилотом описывался, как самый настоящий подвиг.

В результате апелляции приговор энского городского суда был отменён, а Палыч оправдан. На выходе Палыча ждали неожиданный свидетель и адвокат. Адвокат рассказал о формальностях, которые нужно будет соблюсти, и ушёл.

– Откуда он взялся? – спросил Палыч бывшего комэска и добавил: – Неприятный тип.

– Этот неприятный тип тебе пять лет жизни подарил, – ответил начальник управления. – Он лучший, кого я смог найти.

– С чего такая щедрость?

– Мне в своём подчинении предпочтительней иметь героя, а не преступника.

– Вроде как я поблагодарить должен… – начал Палыч.

– Лучшее, что ты можешь сделать, – это помолчать, – перебил главный авиатор края, протянул билет до Энска и, не прощаясь, ушёл.

В Энск Палыч летел самолётом своей эскадрильи. Командиром был Сергей Ихотин. После рейса, когда Палыч шёл по перрону, его догнал Сергей и, пройдя рядом молча несколько шагов, спросил:

– Ты, наверное, жалеешь, что спас? Отдай я концы, можно было сразу всё на меня повесить.

– Нет, – коротко ответил Палыч.

– Почему? – вроде удивился Сергей.

– Ты не поймёшь, – отмахнулся Палыч.

– А ты объясни, раз такой умный, – вспылил Ихотин.

Палыч остановился, повернулся к собеседнику и, глядя в глаза, сказал:

– Есть такая штука, ты про неё не знаешь – совестью называется.

Игорёк

Пусть Палыч решительно отказывался работать в одном экипаже с новоиспечёнными капитанами, но старый лётный закон гласит: «Не зарекайся!»

Так и получилось.

Но обо всём по порядку. Молодого командира, с которым пришлось Палычу полетать, звали Игорёк.

Игорёк родился в семье пилота гражданской авиации. Отец любил небо, а Игорёк – отца. И получилось, что иного пути, кроме как продолжить династию, и не рассматривалось.

Учился он хорошо и здоровьем был наделён столь отменным, что ему даже занятия спортом не повредили. И окончив школу, он без колебаний и трудностей поступил в лётное училище.

Там с освоением будущей профессии особых проблем тоже не возникло. Естественно, без старания не обойтись, но занятия спортом ещё в школе научили, что любой успех есть результат труда. И в итоге через два года и один месяц Игорёк, получив необходимые знания и налетав положенные часы, стал пилотом.

Решить, куда идти работать после училища дело ответственное. Игорёк, получив диплом с отличием, мог выбирать. Хотелось бы в родной город. Но самолётов Ан-2, на которых Игорёк, как все выпускники того времени начинал свой путь в авиации, там не было. А для перехода на большую технику нужно полетать на освоенном в училище самолёте.