1985, или Полевой сезон

Теперь предстояло привязать уровенный пост, находившийся на берегу, недалеко от лагеря, к пункту государственной нивелирной сети, а проще говоря – проложить нивелирный ход от поста до репера, находившегося в центре Берегового.

В один из погожих июльских дней Захар работал с нивелиром, а Юля, переходя от точки к точке, стояла с рейкой. Было нестерпимо жарко, оба устали, но жена старалась не подавать виду, что ей всё до чёртиков надоело. Получалось это у неё не очень убедительно.

– Рейку прямо держи! – то и дело кричал он, раздражаясь из-за её непонятливости.

Ближе к обеду погода испортилась. Заморосил дождь. Захар развернул и воткнул в землю над нивелиром зелёный геодезический зонт. Юля в лёгкой одежде стояла под усилившимся дождём, не понимая, почему её муж, такой правильный и справедливый, прячется под зонтом, а она мокнет. На самом деле выбора у него не оставалось – или промокнет жена, или пропадёт вся их дневная работа. Он записывал в полевой журнал отсчёты, а когда в очередной раз посмотрел в окуляр нивелира, то не увидел в нём рейки. Юля сидела на большом камне, смотрела в его сторону и зло кричала:

– Я больше не могу. Отвези меня домой!

Он подбежал к ней и попытался успокоить.

– Юльчик, осталось совсем чуть-чуть. Потерпи, пожалуйста! Иначе завтра всё придётся переделывать.

Она ничего не ответила, поднялась на ноги и пошла в сторону палаточного лагеря. Он побежал было за ней, но остановился. Между тем дождь перестал. Захар подозвал мальчика, вышедшего с мячом на улицу, и попросил его сделать хороший поступок для родины. Тот с радостью согласился и через минуту, боясь пошевелиться, держал рейку – неподвижно и строго вертикально. На каждой точке он стоял, как часовой на посту. За каких-то полчаса нивелирный ход был закончен.

Два дня они с Юлей не разговаривали.

Начали готовиться к промерам глубин. Случилось то, чего Захар опасался больше всего – катера найти не удалось. Петрович предложил начать промеры ручным лотом с моторной лодки. Самого ручного лота у них не было, но Захару пришла в голову счастливая мысль. В комплекте эхолота имелось тарировочное устройство – большой металлический диск, который с помощью лебёдки опускался на тросе в воду для того, чтобы определять точность эхолотных измерений. Захар решил использовать это устройство в качестве ручного лота. Для этого понадобилось лишь заменить непрактичный диск чугунной гирей. Гирю по его просьбе откуда-то принёс Миха.

Затем он чуть не подрался с Фёдором из-за моторной лодки – в интересах общего дела Петрович выделил её строителям геодезических сигналов. Работа опять остановилась.

– Дайте мне моторку, и я переверну Землю! – кричал Захар по рации вышедшему на связь главному инженеру.

По совету Игоря, он решил взять на складе складную пятиместную резиновую лодку.

– Хорошая мысль! – подтвердил оказавшийся рядом Фёдор. – На неё можно будет мотор поставить, а можно и на вёслах грести.

Взяв с собой Миху, они вчетвером отправились на базу партии. Лодку вытащили из склада во двор, распаковали и тщательно осмотрели, после чего кладовщик попросил Захара подписать накладную. Начинало темнеть. Перевезти лодку в лагерь можно было лишь на следующий день, поэтому Захар отдал её под честное слово, без расписки, на временное хранение кладовщику. Лодку сложили, отнесли обратно на склад и положили на прежнее место – прямо на песок у дальней стены.

Рано утром, вместе с Михой, он снова пришёл на базу партии и разбудил кладовщика. Тот, чертыхаясь, оделся, взял ключи и пошёл открывать склад.

Лодки на месте не оказалось. За ночь кто-то сделал глубокий подкоп в песчаной почве под дальней, невидимой из барака, стеной амбара, и вынес лодку.

Поиски ни к чему не привели. Захар уговорил только что вернувшегося из Улан-Удэ Петровича пойти вдвоём в поселковую милицию. Тот собственноручно написал заявление о краже лодки. Вернулись на базу вместе с хмурым немолодым милиционером. Осмотрев подкоп, мент поцокал языком:

– Да разве ж кто теперь её найдёт?

– А вы хоть попробуйте! – вскипел Захар. – Мы всё-таки не на берегу Тихого океана находимся. Тайга вокруг. Кто бы эту лодку не украл, она рано или поздно должна появиться на водохранилище…

– Хлопчик, – возразил милиционер, – тот, кто твою лодку вкрав, мог её увезти и в Зею, и в Тыгду, и даже на берег Тихого океана. Дело мы возбудим, но вряд ли что раскопаем.

Тем дело и кончилось. Петрович попросил Захара написать объяснительную записку, после чего отправил радиограмму в экспедицию. Стоимость украденной лодки была списана с лицевого счёта её последнего пользователя – инженера по морской геодезии Захара Степановича Сазонова.

Август

К палаточному лагерю прибился беспородный чёрный пёс, которого окрестили Рексом. Сначала его лишь потихонечку подкармливали из-за жалости, потом зачислили в штат, определили ему отдельную миску и соорудили просторную конуру. Захар сильно привязался к Рексу – настолько, что однажды решил взять его на свою первую охоту.

Под вечер, закинув за плечо ружьё, он позвал собаку и, обойдя стороной посёлок, углубился в тайгу. По широкой ложбине, поросшей стлаником, они вдвоём поднялись на невысокую сопку, спустились по противоположному склону и попали в густой сосновый лес. Оглушительно перепевались птицы, время от времени наверху трещал дятел, пахло ароматной хвоей. Вдруг Рекс насторожился. Стараясь не шуметь, Захар внимательно осмотрел ближайшие деревья. Чуть поодаль с ветки на ветку перелетел и скрылся в берёзовой листве крупный рябчик. Приготовив ружьё, Захар осторожно дунул в манок – рябчик тут же отозвался. Рекс с громким лаем побежал вперёд и спугнул осторожную птицу, которая с шумом взлетела над берёзой. Раздался выстрел и рябчик, перевернувшись в воздухе, упал на заросшую молодыми ёлочками поляну. Захар поднял ещё живую птицу и в замешательстве замер. На его поясе висел охотничий нож. Надо было одним единственным движением избавить рябчика от мучений и двигаться дальше, но это оказалось ему не по силам. Он смотрел в медленно закрывавшийся глаз смертельно раненой им безобидной птицы и чувствовал, как его безвозвратно покидает едва появившийся охотничий инстинкт.

Положив затихшего рябчика в кожаную сумку для дичи, Захар повернул обратно, то и дело подзывая носившуюся из стороны в сторону собаку. Поднявшись на сопку, он неуверенно осмотрелся и начал спускаться, но вскоре понял, что заблудился. Как назло, компаса в кармане не оказалось. Небо было затянуто тучами, поэтому сориентироваться по солнцу не удалось. Тогда он, положив на землю ружьё, взобрался на сосну, откуда посреди зелёного моря сразу же увидел светлый островок Берегового. Через полчаса он уже протягивал Михе добытого рябчика. Есть сваренный им мясной суп Захар не стал.

Этот хмурый рабочий с богатым уголовным прошлым, молчаливый и чутко реагировавший на малейшие проявления несправедливости, нравился ему больше, чем до тошноты правильная, резкая в суждениях студентка Ираида. Он не гнул пальцы, не встревал в разговоры, не надоедал рассказами о зоне. Утром по рации сообщили, что умерла Михина мама. Миха старался не подавать виду, но было ясно без слов, как ему тяжело. На следующий день Захар пошёл провожать рабочего до базы партии, откуда его должна была забрать поселковая машина, направлявшаяся в Зею. Миха решил лететь на самолёте в Улан-Удэ, на похороны матери. Было маловероятно, что он вернётся обратно, потому что заработанных им денег едва хватало на перелёт в одну сторону. О том, что он так и не смог законно заработать на одежду для своей сожительницы, не вспоминали. По дороге на базу Миха, немного поколебавшись, заговорил:

– Захар, бля буду, но ты плохо разбираешься в людях.

– С чего ты взял? – удивился Захар.

– Ты Федьку давно знаешь?

– Ну… с полгода, даже чуть больше. Мы ведь с ним в одной общаге жили.

– Да? Я этого не знал. Но это ничего не меняет. Это ведь он украл твою лодку.

Захар от неожиданности остановился.

– Фёдор? А ты откуда знаешь?

– Во-первых, на все сто я этого не знаю, но более чем уверен. Во-вторых, украл он её не сам. После того, как мы занесли лодку на склад, уже по темноте, он расспрашивал меня о моих местных знакомых. Я ему и рассказал про одного своего корефана. У меня их тут несколько. Федька настоял, чтобы я его с ним познакомил. Тут же пошли к моему дружку, Коляну Беспалому – посидели, выпили. Он недалеко от базы живёт. Потом они вдвоём о чём-то зашушукались. Я этому значения не придал, а потом и вовсе забыл об этом. А тут на днях встречаю Коляна. Стоим, базарим, а он мне и говорит: «Миха, спасибо за наводку!». Я сначала не понял, о чём это он. Смотрю, а он мне деньги протягивает. У меня, говорит, всё по понятиям – это тебе за лодку. Но я не взял ни копейки. Не веришь? Дело твоё, но мне тебя было жалко. Хороший ты человек, только мой тебе совет – будь пожёстче с нашим братом.

Проводив Миху, Захар рассказал обо всём Петровичу. Тот погладил ладонью отросшую бороду, подумал и медленно заговорил:

– Посуди сам. Ну, расскажешь ты всё это в милиции. Ясен пень – прямых улик против Фёдора нет. Он отмажется, но работать с нами дальше не захочет. Заменить мне его сейчас некем, всё дело встанет. Зачем нам этот геморрой? Допустим, Коляна этого арестуют. Денег за лодку от него ты никогда не получишь. Хуже того… Главное не шевелиться: есть маза получить дыроколом по башке. Захар, не хочу тебя пугать, но если ты полезешь на рожон, то его дружки тебя просто убьют.

– То есть, для общего блага я должен заплатить за сворованную у меня же лодку и молчать в тряпочку?

– Говно вопрос, – парировал Петрович. – Не для общего блага, а для твоего собственного.

Больше к этому разговору не возвращались.

Захар вернулся в лагерь и съел оставленный ему завтрак. Закурив сигарету, он походил взад-вперёд по лагерю, потом прошёлся вдоль берега. За первым мысом кто-то стоял со спиннингом, пристально вглядываясь в воду. Подойдя поближе, он узнал Фёдора.

– Ну что, клюёт?

– У меня всегда клюёт! – засмеялся тот и показал на ведро, из которого выглядывало пять щучьих хвостов. – Когда ты гидрографию свою начинаешь?

– Понятия не имею. Корабля нет, моторную лодку тебе отдали, резиновую – спёрли.

Фёдор забросил далеко в воду блесну и начал быстро крутить рукоятку катушки.

– Мне вот одно не понятно, – продолжал Захар. – Когда я получал лодку на складе, нас было пятеро – я, ты, Игорь, Миха и кладовщик. А ночью уже сделали подкоп. Если это кто-то со стороны, то как он узнал про лодку? Ну… допустим, о том, что на складе есть лодка, знать могли многие. А вот о том, что она лежит на песке у дальней стены склада, знали только мы пятеро.

– Чудак человек! – ответил Фёдор, снимая с крючка извивавшуюся в воздухе щуку. – Ты разве не понял? Твой Миха и спёр твою лодку. Один или со своими дружками. У него их тут знаешь сколько? Вся эта уголовная шушера быстро друг друга находит.

Захар промолчал.

Прошло три дня. Захар поставил Петровичу жёсткий ультиматум – или тот находит какое-нибудь судёнышко, или вся бригада с большим скандалом возвращается в Улан-Удэ. Это сработало – в поселковом леспромхозе спешно арендовали моторную лодку «Прогресс» с мощным мотором «Вихрь». Вместо Михи из города командировали нового рабочего. Им оказался… Никита Уваров.

Захар обрадовался такому подкреплению. На душе в последние дни было муторно, хотелось с кем-нибудь поделиться наболевшим.

Из Зеи Никита прилетел на попутном вертолёте.

– Привет, братила! – бросился к нему Захар. – А я уж не чаял тебя увидеть.

– Пацан сказал – пацан сделал! – широко улыбнулся тот.

– Ну, как там твоя семейная жизнь, как супруга?

Никогда не унывавший Никита чуть помрачнел:

– Век бы её не видеть! Достало всё, Захар. Не создан я, видимо, для семьи. Как свадьбу сыграли, так начала свои порядки наводить. С трудом вот к тебе сбежал, биополе восстанавливать. Нутром чувствую, что мы с ней не позже Нового года разведёмся.

На следующий же день бригада занялась измерением глубин ручным лотом, перекинутым через лебёдку, укреплённую на борту лодки. Игорь и Ираида стояли на теодолитных постах, Никита правил лодкой и крутил рукоятку лебёдки, а Захар по рации кричал постам: «Отсчёт!», после чего записывал показания лота в журнал наблюдений. Так за две недели они сняли большой залив возле лагеря и два залива поменьше. Всё это время Юля караулила лагерь и хлопотала по хозяйству.

Во время одного из утренних сеансов связи Петрович загадочно произнёс:

– Захар, взгляни-ка в сторону водохранилища, нет ли там чего интересного?

– Ничего не вижу… Погоди-ка, кажется, сюда идёт какой-то корабль.

– Во-во. Встречай. По многочисленным просьбам трудящихся – это для тебя. «Коршун». Договор подписан пока на неделю, потом посмотрим. А вот лодку я у тебя заберу, уж не обижайся.

С пришвартовавшегося «Коршуна» на берег сошёл развязный капитан в сопровождении двух подвыпивших мужиков, из которых один был в тельняшке, а второй в спортивном костюме. Поздоровались, познакомились, поговорили за жизнь. После этого Захар с Игорем и Никитой сходили на базу партии и привезли оттуда на вездеходе эхолот с отражателем. Перенесли всё на катер, установили, подключили.

Эхолот не работал.

Захар возился с ним два дня – и на стоянке у лагеря, и на ходу, и стоя на якоре вдали от берега. Всё было бесполезно – эхолот завести не удалось. «Вот засада… – пульсировало в голове. – За что мне такие муки?». Это был советский гидрографический эхолот ПЭЛ-3. По инструкции, он должен был регистрировать глубины как минимум до двухсот метров. В реальности он не видел даже глубину в два метра. В прошлом году с подобными же эхолотами ему пришлось помучиться на Байкале. Один из двух приборов работал весь сезон, как зверь, а второй еле дышал. Зимой его отправили в читинскую радиолабораторию, кое-как наладили, а по весне вернули в экспедицию. Проверить качество ремонта можно было лишь на воде. И вот результат – ремонтники накосячили так, что оставалось только развести руками.

Петровичу опять надо было ехать по служебным делам в Улан-Удэ. Чертыхаясь, он взял с собой эхолот и по дороге оставил его в Чите. К его возвращению прибор не был готов, поэтому на базу Петрович приехал с пустыми руками. Лишь через неделю пришло сообщение о том, что ремонт закончен.

Ехать за эхолотом пришлось Сазонову. Как-то прохладно простились с Юлей. Провожавшему его Никите он рассказал о разговоре Михой и строго наказал до его возвращения с Фёдором об украденной лодке не говорить.

«Нет счастья в жизни…» – с этой избитой фразой, выдохнутой как-то полувшутку, полувсерьёз Ираидой, когда они курили у костра, разглядывая нависшее над ними звёздное небо, Захар никак не мог согласиться. Живя в постоянном ожидании счастья, он тем не менее был благодарен каждому прожитому дню, каждому попавшемуся на его пути человеку, не говоря уже о каждой встреченной им женщине, за новый жизненный опыт, за эмоциональные переживания, за счастье бытия. Днём он раздражался из-за производственных неурядиц или каких-то неадекватных Юлиных поступков, а вечером думал о том, каким пустым был бы день без этих неладов. Он одновременно и стремился к счастью, и был счастливым, не всегда отдавая себе в этом отчёт. Будучи прагматиком, он ясно понимал, что его жизнь ничего не стоила бы без этих восходов и закатов над тихой водной гладью, без ежедневного шелеста деревьев, без пения птиц над головой… и без Юли – несовершенной, совершающей массу ошибок, но здесь и сегодня воплощающей для него всю женственность мира.

Чита встретила Захара равнодушно. Никому из прохожих не было дела ни до его полевых страданий, ни до его личных неурядиц, ни до него самого. Стоял жаркий летний день. Люди сновали взад-вперёд по своим делам, машины останавливались на светофорах – жизнь шла по давным-давно заведённому порядку. Два года назад, после распределения, он прилетел из Москвы именно в Читу для того, чтобы предстать перед глазами руководителя читинского аэрогеодезического предприятия, и уже оттуда на поезде поехал в Улан-Удэ.

Получив отремонтированный эхолот, он излил свои эмоции на пожилого заведующего лаборатории, особенно напирая на тот вопиющий факт, что неисправный прибор был выдан экспедиции как исправный, и что всё это сплошное жульничество и надувательство, если не сказать – должностное преступление. Заведующий невозмутимо выслушал кипятившегося Захара и несколькими словами перечеркнул весь пафос его монолога:

– Из дерьма конфету не сделаешь! Не нравится советский эхолот? А вы напишите об этом Горбачёву. У нас ведь теперь гласность!

– Но сейчас-то он будет работать?

– А это уж как масть ляжет! Я не волшебник.

Поезд на Тыгду отправлялся на следующий день. Договорившись о том, что эхолот с отражателем подвезут на вокзал к отходу поезда, Захар вышел из конторы и пешком пошёл в сторону гостиницы. Зайдя в попавшийся по дороге сквер, он сел на лавочку и с интересом принялся рассматривать прохожих – молодых и старых, весёлых и угрюмых, красивых и не очень. Почему-то весёлых было меньше всех. Большинство прохожих словно боялось публично проявить свои эмоции, выделиться из толпы. Люди либо проходили мимо него с опущенными лицами, либо смотрели настороженно, неулыбчиво, сурово. Привыкший к ярким природным цветам, Захар высматривал их и в одеждах прохожих, но тщетно. В толпе преобладали чёрные, серые и коричневые цвета.

Озабоченное лицо одной девушки, проходившей по соседней аллее, показалось ему до боли знакомым.

– Алина! – вскрикнул он.

Девушка остановилась, как вкопанная, и начала растерянно осматриваться по сторонам. Он вскочил с места и подбежал к ней.

– Привет, красавица Ангара!

Алина изумлённо посмотрела на него, потом порывисто обняла и на мгновение крепко прижалась щекой к его бороде.

– Захар… Что ты здесь делаешь? Только не говори, что ты за мной шпионишь!

– Успокойся… Тоже мне, нашла шпиона! Я по работе. А ты?

Они медленно вышли из сквера и зашагали по тротуару. Уже начинало темнеть.

– А я в институт поступила, на заочное отделение. Пришлось приезжать лично, кое-какие формальности выправлять. Ну, как ты? Счастлив?

Захар сжал зубы и промолчал. Алина продолжала вопросительно на него смотреть. Не дождавшись его ответа, она горько усмехнулась:

– Дураки мы с тобой. Не нужно было нам разводиться. Надо было бы пожить с полгода раздельно и попробовать всё заново. Ну скажи, глупый, ты ведь меня любишь?

– Да, Алина. Я тебя и люблю, и ненавижу одновременно.

– Опа-на. За что ж такая немилость?

– Почему же немилость – люблю ведь всё-таки… Не то, что некоторые. Я-то всегда знал, что ты меня терпеть не можешь.

– Ну и зря. В отличие от некоторых, я тебя не ненавижу.

– Неужели?

– Думай, что хочешь. Но я просто тебя люблю.

Он не знал, говорит ли она правду или играет с ним в кошки-мышки. У стоявшего за высокой оградой кирпичного дома Алина остановилась.

– Всё, приехали. Я тут снимаю комнату…

Она оценивающе на него посмотрела и нерешительно добавила:

– Зайдёшь?

Захар, словно ожидавший этого предложения, отрицательно покачал головой.

– Нет, Алина. Не нужно усложнять. Я женатый человек…

– Да я знаю…

– Прости меня, если что!

– Ни за что на свете! – засмеялась она. – Будь счастлив, Захар.

Он не стал её целовать на прощание, просто махнул рукой, развернулся и пошёл к своей гостинице.

На базе партии его встречал Никита Уваров. Он помог выгрузить из машины и сдать на склад эхолот с отражателем. Когда они вышли со двора, направляясь к лагерю, Никита мрачно сообщил:

– Зря ты за ним ездил. «Коршун» улетел в тёплые края. Нет у нас больше ни катера, ни моторки. И Петрович куда-то умотал. Кажется, на полевой контроль уехал. Завтра должен вернуться.

– Блин… – ругнулся Захар. – Как же это меня достало! Ну, это проблема Петровича, пусть крутится. Он начальник партии, а я человек маленький. Как там дела на таборе?

– Да всё бравенько. Баклуши бьём, тебя дожидаемся. Федька со своими рабочими вчера только уехал. А так их палатки рядом с нашими стояли. После того, как ты в Читу уехал, он нас всех тут кормил и поил. Деньги, видимо, появились.

Захар насторожился.

– Ты ему про украденную лодку ничего не говорил?

– Может что и говорил, разве ж я помню? Мы не один раз до утра бухали. А по пьянке я за себя не отвечаю.

Они уже приближались к лагерю, когда Никита снова заговорил:

– Про Юлю кое-что хотел рассказать.

– Валяй!

– Позавчера вечером, как обычно, собрались все за столом, пили, болтали. Юля с нами тоже сидела.

– Пила?

– А что ж ей без тебя остаётся делать? Ну… я того, перебрал и уполз в свою палатку. Потом просыпаюсь – затошнило сильно. Вылез проблеваться. Смотрю, за столом уже никого нет, а Юля с Андрюхой стоят у за палатками и о чём-то спорят. Потом он её стал в лес тянуть. Я напрягся и, крадучись, за ними. А дальше – кино! Андрюха полез было целоваться, а она ему хрясть ладонью по лицу! Потом вернулась в палатку и полог зашнуровала. Так что, Одиссей, твоя Пенелопа вела себя хорошо.

Дошли до лагеря уже по темноте. Подбежал Рекс, громко залаял и лизнул в руку. Игорь и Ираида, сидя за столом, играли перед горевшей свечой в карты. Юля возилась у костра, над которым висел чёрный от копоти котелок. Увидев мужа, она вытерла руки и пошла ему навстречу.

За ужином Захар обрисовал ситуацию. Эхолот есть, но он ненадёжный. Катера нет и неизвестно, будет ли. Поэтому вся надежда на ручной лот. Моторной лодки тоже нет. Завтра-послезавтра придётся арендовать в посёлке другую моторку, сделать грунтовую съёмку и перебраться на северную часть объекта, в долину Унахи.

– Не забудь, что в конце августа заканчивается моя практика, – напомнила Ираида.

– Я помню. Всё под контролем.

Оставшись наедине с Юлей, он никак не мог подобрать нужных слов. В зыбком свете свечи она, смотрясь в зеркало, расчёсывала отросшие волосы. Застегнув полог палатки, он нерешительно посмотрел на жену.

– Ты в порядке?

– Да, всё нормально. Не скучал в Чите?

– Скучал. По тебе.

Он погасил свечу, разделся и залез в спальник.

– Иди ко мне, Юльчик.

Устав от тесноты, они, каждый в своём спальном мешке, закурили.

– Тебя никто тут не обижал? – как бы невзначай спросил Захар.

– Нет, не волнуйся… – Она с минуту поколебалась. – Я поссорилась с Андреем. Ты ведь не всё про него знаешь.

– Я знаю только то, что ты мне рассказала. Что он – твоя первая любовь и твой первый мужчина. Что-нибудь ещё?

– Насчёт любви не уверена, я в школе не один раз влюблялась. Но до него всё было как-то по-детски, а с ним… Я сразу поняла, что он положил на меня глаз, и мне это нравилось. А потом… он меня изнасиловал.

Он резко развернулся и, опёршись на локоть, посмотрел на Юлю. В темноте её лица не было видно, но после глубокой затяжки кончик горящей сигареты осветил скатившуюся по щеке слезу.

– Ты обращалась в милицию?

– Нет. Кто бы мне поверил? Я ведь, как последняя дура, пришла к нему вечером в гости. Забудь про это. Было и прошло.

– Юля, я тебя люблю. Всё будет хорошо. Ого, уже час ночи! Давай спать.

Ночью его разбудили звуки жутковатых песнопений. Он откинул полог палатки и осторожно вышел на пустынный берег. В серебристом свете зависшего над лесом месяца небольшими группами сидели обнажённые мужчины в облачениях из белых перьев. Они смотрели на месяц и, будто в трансе, повторяли одну и ту же заунывную мелодию. Над поляной стелился плотный дым от полыхавшего костра, в который высохшая седая женщина небольшими порциями подбрасывала свежесорванную траву. К вышедшему Захару тут же подбежали и упали ниц три молодые смуглые девушки. Смутившись, он попросил их подняться на ноги. Все трое были маленького роста, с чёрными волосами и обнажёнными грудями, но в коричневых набедренных повязках.

– Всё готово, господин! – склонившись в поклоне, почтительно произнесла самая старшая на вид девушка, чем-то неуловимым напомнившая ему Юлю. Она уверенно взяла его за руку и повела к свежему пню, белевшему в центре поляны, рядом с костром.

– Погоди! – удивлённо вскрикнул он, – Зея изменила цвет… Почему река такая мутная?

– Зея? – удивилась девушка. – Но это Амазонка! Ты забыл про индейцев ава, мудрый белый господин?

Увидев ползущую к нему анаконду, Захар в ужасе отшатнулся, но змея подняла изящную головку и дружелюбно шевельнула языком. Песнопения стали громче. Девушки, сложив руки рупором, на все лады распевали благословения и кружились вокруг Захара в стремительном танце. Голова его закружилась, и он упал без чувств. Девушка, похожая на Юлю, принялась хлестать его по щекам и испуганно кричать:

– Захар, почему ты стонешь? Тебе плохо?