1985, или Полевой сезон

Через два дня Захар арендовал моторную лодку у местного жителя, собравшегося в отпуск на Большую землю. Это была старая «Казанка» с рассыпающимся на части мотором «Привет», но выбирать не приходилось. Пока Никита возился с мотором и добывал бензин, Захар решал очередную производственную проблему. По инструкции, после измерения глубин требовалось выполнить грунтовую съёмку. Задача была абсурдной, потому что, за исключением старого русла Зеи, открытым грунтом под водой и не пахло. Дном водохранилища служили затопленная тайга и брошенные сельхозугодья. Но с инструкцией не поспоришь. Грунтозаборника не было и в помине. Захар долго размышлял и, наконец, нашёл решение. На поселковой свалке он нашёл длинную и толстую металлическую трубу. Обрезав её на базе партии сварочным аппаратом, он оставил кусок длиной с полметра, один конец которого наглухо заварил железным кругляшком, а другой сделал зубчатым. В серёдке по бокам приварил небольшой кронштейн. Получился топорный, но рабочий грунтозаборник, который прикрепили к металлическому тросу ручного лота вместо снятой гири, и тут же испытали. В воду грунтозаборник покружался зубьями вниз. Достигнув «дна», устройство захватывало часть «грунта» – чаще всего кусочки затопленных деревьев, – а при подъёме переворачивалось кверху зубьями.

Таким макаром они выполнили грунтовую съёмку в окрестностях Берегового. Это была, конечно, полная туфта, но она полностью соответствовала дурацкому техническому заданию.

В один из самых жарких солнечных дней Никита высадил Захара с Юлей на песчаном берегу, километрах в пяти от лагеря, и уехал проверять сети в соседний залив. Вокруг не было ни души, поэтому они сразу же ощутили себя первобытными людьми – с погонями друг за другом, плясками вокруг костра и дикой животной страстью на горячем песке.

Вечером, накануне своего отъезда, Ираида сварила уху и выставила на стол две бутылки добытого в посёлке болгарского вина. Практиканткой она была бездеятельной, даже ленивой, но расставаться всё равно было грустно. Острая на язык, она не давала зачахнуть их ежевечерним разговорам. Сегодня обсуждали, что в Советском Союзе лучше, чем в Америке. По очереди называли космос, отсутствие безработицы, образование, водку, женщин… Всё было подвергнуто критике беспощадной Ираидой. Когда Игорь неуверенно назвал бесплатную медицину, её передёрнуло.

– Ну… эту песню программа «Время» нам каждый день впаривает… Ты ни разу не лежал в больничном коридоре? А мне приходилось. Но это что! Вот моя старшая сестра в прошлом году рожала, у нас в области, так это тихий ужас. Извините за подробности, но без них будет непонятно. Так вот, её первым делом раздели догола и побрили ржавой бритвой, хотя она при этом орала благим матом. Больше суток почему-то не кормили. Она дала няньке денег и попросила купить ей хоть чего-нибудь поесть. Кровать без простыни, с клеёнкой. Рожала часов десять, врач подходил пару раз, каждый раз щипая няньку за задницу. Страшнее этих родов она ничего в жизни не видела.

– Какие-то страхи ты рассказываешь. Может, это был исключительный случай? – не поверила Юля.

– Не знаю, – призналась Ираида. – Говорю, что сама слышала. Но сильно сомневаюсь, что такое могло бы произойти в Америке.

Была ещё одна причина, по которой Захар жалел об отъезде Ираиды. Он снисходительно относился к её якобы лености. Никакая это не леность, а прагматизм и принципиальность. Зачем студентке-практикантке напрягаться там, где это никак не связано с её практикой? Чему вообще она могла научиться у него, Захара? Варить уху? Мыть посуду? Пользоваться теодолитом? Она с ним работает не хуже профессионального геодезиста. Девушка приехала заниматься делом, а попала в полный бардак, с которым не смог справиться даже такой опытный полевик, как Петрович.

Острый же её язык объяснялся тем, что Ираида откровенно не любила и при первой же возможности высмеивала советскую власть. Это выяснилось сразу же после их приезда на Зею, когда студентка спросила Захара, читал ли он роман Оруэлла «1984». Он, конечно же, много слышал об этой запрещённой в СССР книге, но в студенческие годы найти её так и не смог. В один из долгих вечеров, когда они допоздна засиделись за столом после ужина, Ираида подробно пересказала ему содержание романа. Она ничего не комментировала и ни к чему не призывала, только попросила:

– Теперь посмотри вокруг. В масштабах всей страны, конечно. И обрати внимание, что книга называется «1984», а на календаре сейчас 1985-й год. То есть книга – про нас, нынешних.

– Про нынешних? Это похоже, скорее, на сталинские годы. Хотя, по большому счёту…

Роман надо будет обязательно найти и прочитать. Но даже в коротком пересказе он поражал совпадениями. С тоталитаризмом, только хрущёвско-брежневской, карикатурной модели, Захар родился и вырос. Старший Брат? Он, скорее всего, списан со Сталина, который давно умер, ну так теперь Старшим Братом стала вся компартия. Двухминутки ненависти – да у нас по телевизору проклятых капиталистов не двухминутками, а часами ругают. К двоемыслию все давно привыкли. Говорим одно, а думаем другое. «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим» – и тут мало что изменилось.

Захар никогда не был антисоветчиком. Со школьных лет он усвоил, что «советское» значит самое лучшее. Но в последние годы, особенно после окончания института, когда он столкнулся с реальной жизнью и понюхал пороха, эта детская вера стала рушиться на глазах. Ему требовалось время, чтобы переварить всё услышанное от Ираиды. Пока что он больше скользил по поверхности, искал личные аналогии. Было лестно сравнивать себя с главным героем Уинстоном. Ведь он и сам не верил в партийные лозунги и идеологию, не говоря уже о заклинаниях об «уме, чести и совести» КПСС. Запомнилась также формальная жена Уинстона Кэтрин, с которой он, кажется, не был разведён. Как там Ираида о ней рассказывала? Внешне привлекательное, «самое глупое существо», с которым Уинстон когда-либо был знаком… Что-то тут есть от Алины! Только Алина, которую он в сердцах называл иногда дурой, вряд ли была глупым существом. Но больше всего Захара поразило имя любимой девушки Уинстона – Джулия. Да ведь это его Юля! О том, что в отличие от них с Юлей, Уинстон и Джулия решили вступить в борьбу с всесильной диктатурой, Захар ещё не знал.

Ночью дул сильный ветер. Вода шуршала о прибрежный песок, раскатисто кряхтела и жалобно стонала. Ничуть не хуже «Соляриса» Станислава Лема, живший своей жизнью рукотворный водоём воздействовал на подсознание обитателей лагеря, направлял их мысли и порождал тревожные сны.

Место Ираиды заняла Вера Батуева, молоденькая буряточка, вызванная Петровичем из экспедиции. Спокойная и молчаливая, она одним своим присутствием сглаживала острые ситуации. Бригада переехала в северо-западную часть водохранилища, где в широком устье реки Унахи, нёсшей свои воды с далёкого Станового хребта, Захар присмотрел место для лагеря. Имущество, людей и подросшего Рекса за несколько ходок перевезли на моторной лодке.

Последняя ходка чуть не закончилась трагически. Захар оставил Никиту с Верой на Унахе, попросив их как можно быстрее поставить палатки. Начинался шторм, поэтому надо было торопиться. Сам он вернулся на лодке в старый лагерь и забрал дожидавшуюся его с остатками имущества Юлю. Обратно ехали против ветра, нагнавшего крутую волну. Мутно-серое небо вплотную приблизилось к воде, белые гребешки волн разбивались о нос мчавшейся вперёд «Казанки». Из-за клочьев тумана, начавших закрывать берег, они едва не проскочили мимо нового лагеря. Если бы дохлый «Привет» заглох, лодка бы наверняка перевернулась. Всё закончилось благополучно, но на них не было сухого места.

Палатки стояли на открытом участке высокого берега, поросшего молодыми лиственницами с воздушными островками одиноких берёз. Из лагеря открывался апокалиптический вид на борющееся с упавшим небом водохранилище.

За вечерним чаем Захар поздравил своих работников с переездом и пошутил:

– Унаха – речка золотая, поэтому будьте внимательны. В её верховьях находятся месторождения россыпного золота.

Через день, едва обустроившись и дождавшись, пока утихнет шторм, они принялись за измерения глубин ручным лотом. Лето заканчивалось, времени для съёмки оставалось мало. Ещё до начала работы чуть не лишились моториста. Рано утром Никита вместо завтрака бегал между лагерем и никак не заводившейся моторкой. В один момент он, перепутав вёдра, налил в кружку бензина, и только после первого глотка понял, что это не чай.

– Чего я только в своей в жизни не пил! – смеялся он, опустошив в кустах содержимое желудка. – Но бензин с сахаром – в первый раз.

Сентябрь

Настала та краткосрочная пора, когда о лете можно было говорить в прошедшем времени, а классическая осень ещё не наступила. Начали напоминать о себе первые заморозки, спала дневная жара, а главное – стала неуклонно меняться цветовая гамма таёжных пейзажей. Словно некий невидимый художник, забавляясь, каждый день добавлял новые мазки на зелёное полотно. В долине Унахи главным цветом стал винно-красный, а на сопках преобладали жёлтые цвета. Лиственницы, между которыми был разбит лагерь, ещё оставались светло-зелёными, но в них уже появились пожелтевшие веточки. Охристо-жёлтые листья падали на стоявшую под берёзой хозяйственную палатку.

Перестали ловиться щуки. Захар попытал счастья в Унахе, подумав, что с приходом осени рыба переместилась в русла рек, но это почти ничего не дало.

– Надо съездить на Утугай, – уверял его Никита. – Где-то там Федькина бригада работает. Помнишь, Андрюха по рации хвастал, что они налимов объедаются?

Это было справедливо, но после давнего разговора с Фёдором о лодке, а тем более после Юлиных откровений об однокласснике, он старался держаться подальше от их бригады. Однако запасы продуктов подходили к концу, и он согласился с Никитой.

В старые добрые времена Унаха была правым, а Утугай – левым притоком реки Брянта, которая, в свою очередь, впадала в Зею. После создания Зейского моря уровень воды поднялся и затопил все русла – настолько, что и Унаха, и Утугай впадали теперь непосредственно в водохранилище.

Бросив в лодку рюкзаки и удочки, они завели мотор и, миновав Брянту, въехали в широкое устье Утугая. Высадились на первом же попавшемся пологом участке берега и привязали лодку к толстому стволу ивы. Рыбалка и впрямь удалась – через час на дне лодки лежали пять щук, горка чебаков и длинный пятнистый налим. После перекура Никита начал поклёвывать носом, а Захар по узкому распадку поднялся на пологий, поросший чахлыми берёзами склон, вошёл в старый сосняк с редким жёлто-зелёным подлеском и остановился посреди небольшой прогалины. Где-то над головой затарахтел дятел, вслед за ним закуковала кукушка. Захар поискал её глазами, но не нашёл. «Пятнадцать… двадцать…», – по детской привычке зашевелились губы.

Громко треснула сухая ветка. На поляну вышел человек в энцефалитном костюме и с охотничьим ружьём в руках.

Это был Фёдор.

– Привет, Захарка! Годы свои считаешь? А я думал, это медведь. Чуть не выстрелил.

Дуло ружья отстранённо смотрело Захару в глаза.

– Убери пушку-то, – тихо попросил он.

– Зассал? А ты можешь мне кое-что пообещать? – недобро ответил Фёдор.

Захар вопросительно посмотрел на него.

– Твой рабочий… Никита… Он по-пьяни грозился меня посадить за то, что я якобы украл твою лодку. Угомони его, по нашей старой дружбе. Мне западло с ним самим говорить.

– А кто украл мою лодку?

– Понятия не имею. Да не смотри ты так на ружьё – это дробовик.

Перехватив ружьё левой рукой, он резким движением вынул из висевших на поясе ножен самодельный охотничий нож и поднёс его остриём к лицу Захара.

– Не дёргайся, студент. Убью!

– Эй! Федька! – раздался знакомый голос. – Не балуй!

Снизу к ним приближался запыхавшийся Никита.

– Что вы тут не поделили?

– Всё путём, Никита. Просто беседуем. О нашем, о девичьем, – как ни в чём не бывало протянул Фёдор, заталкивая нож в ножны. – Ну ладно, меня Андрюха заждался. Мы тут с ним охотились, потом грибы собирали. Я моторку услышал и пошёл посмотреть, кто в наши владения вторгся. Бывайте, пацаны!

Возвращались к лодке молча. Один лишь раз Никита ругнулся, выдав свои потаённые мысли:

– Гопник драный… Задрот несчастный!

Они отвязали лодку, оттолкнулись от берега и выехали на чистую воду. Мотор работал, как часы, и вдруг замолк. Что-то в нём переклинило. Остановившаяся «Казанка» бессильно закачалась на волнах. Никита поднял мотор в лодку и долго в нём копался, но ничего сделать не смог. В лодке лежало лишь одно весло, да и то грубо сколоченное, неуклюжее. Нашёлся также черпак. К нему прикрепили подобранную на воде палку и получили второе весло. До лагеря догребли за три часа. Там позвали на помощь Игоря, втроём перебрали и заново собрали мотор. С третьей попытки он завёлся, но было ясно, что в любую минуту от него можно ждать неприятностей.

Несколько дней бригада работала с ручным лотом в окрестностях Унахи. Начали докучать участившиеся дожди. В один из ненастных дней Никита открыл бидон с приготовленной им бражкой. Захар и Вера пить не стали, хотя и просидели под навесом всю ночь за компанию. Никита завёл разговор о жизни после смерти, рассказывал о «Тибетской книге мёртвых» и упорно отказывался сменить пластинку. Юля неожиданно напилась так, что под утро её пришлось чуть ли не переносить в палатку.

– Никита, ну какого чёрта? – не выдержал Захар. – Ты понимаешь, что ты всё испортил?

– За-хар… Ты кого болташ-та? Будь проще! – мычал тот. – Это всё из-за экс…тре…мальных условий.

Прошла ещё неделя. Заметно похолодало. Утром по рации Петрович передал, что через час выезжает к ним на «Коршуне», и попросил оставаться в лагере. Это было большим сюрпризом.

Корабль причалил к крутому берегу Унахи. По перекинутому трапу сошёл Петрович, а за ним высокий мужчина в новенькой зелёной телогрейке. Это был главный инженер экспедиции Михаил Иванович Вербицкий. Поздоровавшись со всеми за руку, он отвёл Захара в сторону.

– Ну, Захар Степанович, рассказывайте, как дела.

– Да вы, поди, сами всё не хуже меня знаете. Петрович разве не доложил?

По своему обыкновению, сразу же перейдя на ты, Вербицкий вспылил:

– Ты на Петровича не перекладывай. Я твоё мнение хочу узнать. О затопленных пунктах государственной полигонометрии – раз. О запоротом плане гидрографических работ – два…

– Понял, – перебил его Захар. – А мне интересно ваше мнение. Об отсутствии обещанного корабля – раз. О неработающем эхолоте – два. О неисправном тахеометре – три. О постоянной нехватке бензина – четыре. О всеобщем бардаке – пять.

После этого они минут десять орали друг на друга, пока не подошёл Петрович.

– Михал Иваныч, ехать пора. Захар, «Коршун» – твой. Эхолот на борту, попытайся завести. Если не получится – переставь ручной лот с моторки на катер. Попроси ребят выгрузить шестиместную палатку и металлическую печку. Немного консервов тебе подбросил, хлеба и чая. Нас сможет кто-нибудь отвезти на моторке до Берегового?

– Сможет, но есть встречная просьба. Заправишь бачок бензином?

– Постараюсь.

Улучив момент, Петрович шепнул ему:

– Начальник экспедиции уволился. Вербицкий пока исполняет его обязанности. Но ясен пень, пришлют варяга из Читы.

«Это знак, – подумал Захар, – Надо отсюда валить».

Никита подошёл к нему, приобнял и похлопал по спине.

– Бывай, Захар! Хороший ты человек. Извини, если что.

– Ты кого, моя, решил насовсем в Береговом остаться? Жду тебя через час.

Затарахтел мотор, лодка отчалила и, оставив за собой пенный след, быстро скрылась за мысом.

Захар поднялся на «Коршун» и переговорил с капитаном. Тот не проявил никакого энтузиазма по поводу предстоявшей совместной работы. Никакого договора с Петровичем он не подписывал. Была лишь устная договорённость. Поработаем… А там посмотрим.

Вдвоём с Игорем выгрузили и поставили на свободном пятачке большую красавицу палатку. Принесли несколько плоских камней, водрузили на них металлическую печку, вывели в боковое палаточное окно трубу. Женщины помогли перенести спальники и личные вещи, разобрали и сложили все остальные палатки, кроме хозяйственной.

Никита задерживался. Его ждали до позднего вечера, но так и не дождались. Не появился он и наутро. Петрович по рации сообщил, что они доехали без приключений. Никита отправился в Береговой к своему знакомому, от него обещал прийти на базу за бензином, но до сих пор не появлялся. Привязанную к дереву лодку нашли на берегу и уже перевезли на базу.

Эхолот оказался вполне рабочим. Сигнал был очень слабым, но для измерения небольших глубин его хватало. С катера спустили моторку и развезли по теодолитным постам Игоря и Веру. Весь день работали, как угорелые, пока совсем не стемнело. Никита не появлялся.

Утром следующего дня Петрович передал, что написал заявление в милицию, что возбуждено уголовное дело и что Никиту активно ищут.

На славу поработали и весь второй день. А на третий… капитан, как ни в чём не бывало, сообщил, что сегодня они идут в Зею за зарплатой. Если всё будет хорошо, вернутся завтра или послезавтра.

– Мужики, да вы что, охуели? – не выдержал Захар. – Тут работы ещё на пару недель. Погода портится. Какая зарплата?

– А ты это моим морячкам скажи! – невозмутимо ответил капитан. – Они, видишь ли, кушать хотят. С коллективом не поспоришь!

Миновать Береговой по дороге в Зею «Коршун» никак не мог. Переговорив по рации с Петровичем, Захар попросил капитана довезти его до посёлка. Оставив Юлю и Веру на попечение Игоря, он поднялся на борт. Вряд ли он мог ускорить поиски пропавшего Никиты, но нужно было во что бы то ни стало перевезти в лагерь моторную лодку. Вернётся ли катер обратно – большой вопрос, а работы ещё полно. Эхолот он оставил на катере, взяв у капитана расписку.

На базе партии было пусто. Во дворе стоял милицейский УАЗик. Петрович сидел с каменным лицом за своим столом и слушал того самого мента, который в июле занимался кражей резиновой лодки

– А, Захар! Заходи. Вот, только что сообщили… В тайге нашли труп Никиты.

Милиционер коротко пересказал суть дела. Никиту видели в посёлке у местного жителя Николая Черных, по кличке Беспалый, которого сразу же задержали. В результате предпринятых следственных мер гражданин Черных признался в убийстве Никиты Уварова на почве неприязненных отношений. Смерть наступила в результате удара ножом в область живота. Тело убитого на мотоцикле с коляской было перевезено в тайгу, сброшено в овраг и наспех завалено лесным сухостоем.

– Извините, Сергей Петрович. Могу я побалакать с вашим работником наедине?

Когда за Петровичем закрылась дверь, милиционер попросил Захара сообщить всё, что ему известно о краже лодки. Выслушав рассказ о Михе, впервые озвучившим имя Беспалого и обвинившим в организации кражи лодки Фёдора Толстихина, тот попросил проехать с ним до отделения и повторить всё сказанное для протокола.

В милиции Захар поинтересовался, где находится тело Никиты.

– В больничном морге. Вас отвезти?

– Да, пожалуйста.

Никита лежал с закрытыми глазами, как будто вслушиваясь в происходящую в нём перемену. Захар не сдерживал льющихся слёз. Хотелось кричать и барабанить кулаками по стене. Вместо этого он стиснул зубы и чуть слышно прошептал:

– Ну, бывай, Никита!

Вездеходчик Глухарь помог перевезти до водохранилища моторку и бачок с бензином. Встречный ветер едва не переворачивал старенькую «Казанку», но он выкрутил до отказа рукоятку газа и невидящими глазами смотрел на проносившиеся мимо топляки, каждый из которых мог стоить ему жизни.

Игорь, Юля и Вера уже всё знали.

На следующий день Петрович передал, что Толстихин исчез. За ним в лагерь на Утугае выехал наряд милиции, но Фёдора на месте не оказалось. Рабочие о местонахождении своего бригадира ничего не знали.

Из Зеи вернулся «Коршун». Повеселевшая команда помогала развозить Игоря и Веру по теодолитным постам, капитан с радостью делился сигаретами – казалось, мир перевернулся, но через неделю кончилась солярка и «Коршун» ушёл на заправку.

Октябрь

Захар крутил ручку транзистора, пока не поймал забиваемый помехами «Голос Америки». Закончился концерт незнакомой рок-группы, начались новости. Сквозь булькание, свист и треск вдруг отчётливо раздалось короткое сообщение: «В сентябре этого года совместная американо-французская экспедиция обнаружила в северной части Атлантического океана, на глубине около четырех тысяч метров, и сфотографировала обломки затонувшего пассажирского лайнера ”Титаник”».

– Вы слышали? – повернулся он к дремавшим друзьям. – Американцы фотографируют ”Титаник” на глубине четыре километра, а мы нашим эхолотом глубину в сорок метров не можем измерить!

Он поднялся и высунул голову из палатки. Крупными хлопьями падал первый в этом году снег. Лежавший в своей конуре, перевезённой со старого лагеря, Рекс увидел его и звонко залаял. Выходить на холод не хотелось, и Захар снова повалился на спальник. От раскалившейся печки шло уютное тепло.

Зелёные кроны лиственниц стали соломенно-жёлтыми, берёзы стояли наполовину голыми, утопая в опавшей листве. Холодное дыхание приближавшейся зимы образовало на реке тонкие хрустальные забереги. Ночи пошли морозные, но днём можно было ещё погреться на солнце. О снеге никто даже не думал, но он появился нежданно-негаданно, словно бы для того, чтобы напомнить – и самая золотая осень рано или поздно сменяется зимой.

У них опять не было катера. Петрович забрал «Коршун» для неотложных производственных нужд и сначала обещал его отдать, а потом сообщил, что эхолот снят и перевезён на базу партии, и что им надо обходиться моторной лодкой. Ручной лот, грунтозаборник и лебёдку по просьбе Петровича на Унаху завезёт охотник из Берегового.

Два-три дня вокруг лагеря было белым-бело, но вскоре снег растаял, немного потеплело, и бригада снова занялась промерами глубин, а потом и грунтовой съёмкой. В иные дни было так тепло, что приходилось снимать телогрейки.

– Что-то ты, Захар, притух, – заметил за ужином Игорь. – Что-нибудь случилось?

– Да как тебе сказать, Игорёк… Смысла я не вижу в нашей работе. Какие-то люди спустили невесть кем придуманный план, не подкреплённый ни техникой, ни оборудованием, ни толковым обоснованием. Карта дна Зейского водохранилища… Не привык я делать то, чего не понимаю. И винтиком быть не привык. Вот эта бессмысленность существования и гложет.

Вечером Захар сидел рядом с Юлей на краю обрыва и смотрел на открывшуюся перед ними серую гладь водохранилища, испещрённую полосками белых гребешков. Жена сидела с полузакрытыми глазами и, казалось, к чему-то прислушивалась. Его охватила волна нежности к ней, хрупкой и беззащитной, попавшей в безжалостные жернова полевой жизни.

– Юля, как ты думаешь – зачем вот эта красота вокруг, и почему мы здесь?

Она не удивилась его вопросу, но повернулась к нему, взяла его руку и осторожно приложила её к своему животу.

– Может быть, ради этого?

Он сначала ничего не понял и хотел отделаться шуткой, но услышав под ладонью лёгкий толчок, замер от неожиданности.

– Ты беременна?

– Судя по всему, да.

Что-то мгновенно переменилось в нём. Ещё не осознав до конца суть этой перемены, он бережно поцеловал Юлю в висок и помог ей подняться.

«Господи, если Ты есть – спасибо тебе за всё, – думалось ему в палатке. – За то, что я существую, что я выжил в этой круговерти и что жизнь продолжится и после меня. Спасибо за этот вечер… Ты знаешь, я никогда не был упёртым атеистом, хотя никогда в Тебя и не верил по-настоящему. Дай мне силы и подожди немного!».

Последние дни они, не выходя из палаток, занимались грунтовой съёмкой в широком заливе, образовавшемся на месте бывшего русла Унахи. Это была натуральная туфта, но с такими однообразными грунтами не было смысла опускать грунтозаборник. Тем более что, за исключением самого русла, это были никакие не грунты, а затопленный лес.

Снова пошёл снег. По ночам в палатке было очень холодно. Тепло от печки быстро уходило сквозь брезентовые стенки. В спальники забирались одетыми. К тому же стали заканчиваться продукты, исчезли даже сухари.

Наконец Петрович приказал собираться к возвращению на Большую землю. В середине октября на прибывшем «Коршуне» они перебрались в Береговой. Началась волокита со сдачей имущества и приборов на склад. Вера с Игорем уехали в Зею на попутной машине. Рекса оставили на базе. Захара с Юлей переселили в поселковую гостиницу. В конце месяца спецрейсом, на самолёте АН-2, они вылетели из Берегового в Шимановск. Тот же Жоржик Тимочан встретил их в аэропорту и перевёз до железнодорожного вокзала. Отправив большую часть вещей багажом, вечером они выехали в Улан-Удэ.

На полу под столиком, в отдельном рюкзаке, лежали личные вещи Никиты.