Мономах. Сильный духом

– Спасибо, брат мой любезный! Спасибо тебе за то, что уважил просьбу мою! Честь великую ты мне оказал, брат мой. Сын твой не просто любимый мой племянник, я его как своего родного сына почитаю за доброту сердечную, за душу его белоснежную! – И снова всхлипнул Святослав для большей убедительность.

– А что, великий князь Святослав Ярославич, – обратился Мономах к своему дяде, – раз по такому случаю вознамерились вы с отцом моим любимым собрать воедино семью нашу большую и со всей Руси, и из стран ближних и дальних, может быть, увенчаете вы праздник этот прощением всеобъемлющим? И простите брата своего старшего? Примите его. Родной же все-таки он вам. Если не на великий престол возведете, то хотя бы простите друг друга и позвольте ему просто вернуться на Родину и жить на родной земле. Если и не в Киеве, то хоть в каком другом городе земли Русской.

Отец Мономаха открыл рот от этих слов и через мгновение накинулся бы целовать сына своего за мысли светлые души и сердца его. Но тут же князь Всеволод увидел, как перекосила ярость лицо Святослава. Теперь уже Святослав не играл. Он сразу же отрезал:

– Нет! Этому не бывать! И точка!

Побыв пару дней у отца, не находя себе места от волнения, Владимир уехал в Туров.

В этот период Мономах виделся с отцом так часто, как они не виделись никогда ранее с момента отъезда молодого князя из родительского дома. Не прошло и месяца, как они в январе совместно с великим князем начертили контуры предстоящего торжества и решили проводить свадьбу в Киеве. В феврале снова прискакал гонец от отца. Всеволод Ярославич звал сына в Чернигов. Владимир сразу же поехал к отцу. Мономах заметил, что отец находится в приподнятом настроении, возбужден и деятелен больше обычного. Всеволод Ярославич сообщил сыну, что в Дании все идет по плану, сборы невесты в самом разгаре и вся делегация во главе с самим датским королем Свеном намерена двинуться в путь, как только сойдет лед. Тесть Всеволода Ярославича, половецкий хан, шлет поклон, богатые подарки и сообщает, что еще по весне, по первой сочной зеленой траве, пригонит свои бесчисленные табуны коней, стада коров и отары овец к самым границам Руси. Он заблаговременно в окружении всей своей большой семьи прибудет сначала в Чернигов, чтобы проведать дочь и внуков, а уже потом все вместе поедут в Киев. Польский князь Болеслав выразил благодарность за приглашение. Несмотря на то, что обстановка в самой Польше и на ее границах сейчас напряженная, он ведет войну с чешским князем Вратиславом, вот-вот может вспыхнуть война с германским королем Генрихом, тем не менее Болеслав в столь накаленной обстановке дорожит дружбой с Русью так, как никогда ранее. И кажется, он намерен просить о военной помощи великого князя Святослава Ярославича. Тут же Всеволод сообщил сыну, что в Киеве тоже все заняты хлопотами по случаю предстоящего торжества и, по всей видимости, как и обещал его брат Святослав, пир будет на весь мир. Расспросив сына, как обстоят у него дела на княжении в Турове, Всеволод Ярославич не стал его долго задерживать и отпустил в его удел.

В марте князь Владимир начал готовиться провести все хозяйственные работы у себя в уделе качественно и быстро, чтобы со спокойной душой в мае убыть к своему отцу в Чернигов для встречи своей будущей жены Гиты. Беспокойный отец снова оторвал от дел Владимира и звал к себе. Делать нечего, надо ехать. На этот раз отец рассказал сыну о том, что гонцы ежедневно прибывают и убывают от него во все концы Руси, и при этом Всеволод не без гордости радостно сообщал, что все князья Рюрикова рода благодарили его за приглашение и обещали обязательно прибыть в конце мая. Некоторые из них приедут сначала к нему, Всеволоду, в Чернигов и потом только поедут в Киев, ну а другие, ссылаясь на большую занятость и ограниченность во времени, обещали прибыть сразу в Киев. В этот раз Всеволод Ярославич с грустью сообщил сыну, что о бывшем великом князе Изяславе Ярославиче и вовсе нет никаких вестей, и сейчас точно неизвестно, где он и жив ли вообще. Было видно, что, хоть судьба и развела родных братьев по разные стороны враждующего лагеря, Всеволод, который был намного добрее и сердечнее своего брата Святослава, искренно переживает за Изяслава Ярославича. Обсудив все новости, Владимир отпросился у своего отца поскорее вернуться в свое Туровское княжество, сославшись на большое количество дел дома. На этом отец с сыном и распрощались.

В апреле, в самый разгар посевной, вновь гонцы появились на княжеском дворе в Турове. Владимир стал уже уставать от этой предсвадебной суматохи. На этот раз гонцы были из Киева. Великий князь Святослав Ярославич не хотел упускать шанса лишний раз блеснуть своим тщеславием и звал племянника к себе. Мономах, оставив все домашние хлопоты на своих верных Ратибора, Лучезара и Ставра, вновь отправился в дорогу. Святослав Ярославич встретил Владимира торжественно, даже скорее помпезно. Святослав, смакуя, стал перечислять богатства, которые он выделяет из своих необъемных великокняжеских запасов. Он решил не ограничиваться словами и провести князя по своим житницам, чтобы продемонстрировать запасы. Вина заморские рядами стояли в бочках, дорогая золотая и серебряная посуда горами лежала в хранилищах великого князя. Испытывая истинное наслаждение, Святослав перечислял, сколько каждый день будет подано гостям зажаренных быков, баранов, свиней, гусей, уток, рыбы разных видов, всевозможной дичи, о которой заранее он, великий князь Святослав, дал указ по всем землям ловить и свозить ему, великому, дабы уважить его и гостей его знатных. Не забыл упомянуть Святослав о пряностях, различных диковинных заморских овощах и фруктах, которые свезут до начала торжества в его великокняжескую столицу в Киев. Казалось, демонстрации тщеславия Святослава не будет конца и он может вечно перечислять свои несметные богатства, упиваясь величием. Святослав ликовал, видя изумленные глаза своих слушателей. Наконец он закончил перечисления и пригласил племянника отобедать с ним за одним столом. Владимир, конечно же, согласился, хотя он сильно устал больше от всей этой показушности, нежели от тягости преодоленного пути. Тем не менее Владимир выказывал радость и благодарность великому князю. Мономах понимал, что все эти старания Святослава направлены не от его якобы большой любви к племяннику, а из желания показать себя любимого во всей красе перед собравшимися гостями и в очередной раз наглядно подчеркнуть свое богатство и величие.

Побывав у своего дяди Святослава в Киеве, Владимир не мог не заехать к отцу в Чернигов. Чем ближе была дата возможного прибытия заморских гостей, тем больше суетился и переживал черниговский князь Всеволод Ярославич. Видя это, Мономах уже принялся успокаивать своего впечатлительного отца. Напомнив ему, что он всегда был хлебосольным хозяином и с детства помнил, как эти гости в Переяславле практически не переводились. Не успевали провожать одних, как на пороге появлялись другие.

– Да, сынок, ты прав, – сел и вздохнул по-стариковски князь Всеволод Ярославич. – Это ты правильно говоришь. Только вот не о гостях душа у меня болит. Всех встретим, всех накормим и напоим, всех богатыми подарками одарим. Это все так. В этом ты прав. Не впервой нам гостей встречать. Гости ведь на Руси испокон веков почет и уважение в любой порядочной семье имели. Отцы наши и деды сказывали, что в те далекие времена, когда еще не было ни Киева, ни Чернигова, ни Переяславля, никаких других городов; не появился еще на Руси-матушки легендарный пращур наш Рюрик; тогда, когда восточные славяне еще племенами да общинами жили, жилища тогда люди не закрывали друг от друга. Воров и лихоимцев, жадных до чужого добра, среди них не было, но и это не самое главное. Самое главное в том, что гостю такой почет и уважение оказывали, что разрешалось так делать: пришел гость в дом, в котором люди бедно живут и нечем попотчевать его, подарка дорогого для него нет, так можно было зайти к соседу, без разницы, дома в это время был тот сосед или не было его. Так вот, бедный человек мог взять у соседа все необходимое, чтобы накормить, напоить гостя своего и подарком богатым одарить. Это не считалось воровством. Более того, тот сосед, у которого бедный человек брал это добро, за честь себе считал, что с помощью его добра двум разным людям дело хорошее сделал: и гостя уважил, и соседа своего бедного выручил – вот как жили предки наши. Да не об этом душа болит у меня. Добра у нас, слава Богу, хватает. Душа моя о тебе, сын мой, болит. Тебя любимого женить-то будем. Переживаю я, сын мой, о том, чтобы жена у тебя добрая и порядочная была, чтобы вы душа в душу с ней жили, любили друг друга и уважали, заботились друг о друге да детишек добрых наживали. Вот о чем душа моя болит.

Отец всхлипнул. Утер слезы и Мономах. Сын обнял отца своего доброго, да и поплакали они вместе.

Поблагодарив отца за труды его добрые, Владимир поклонился Всеволоду Ярославичу и уехал в свой удел.

Когда Мономах прибыл в Туров, его встречали горячо любимые, уже ставшие родными Ратибор, Лучезар и богатырь Ставр. Добрые воеводы понимали заботу и тревогу своего князя. Как и всегда, поддерживали его, а в эти дни, зная сердце и душу своего любимого князя, боевые товарищи с особой лаской относились к своему молодому князю.

Наконец наступил май. Все уже истомились и заждались. В Турове было все готово к встрече молодой княжеской семьи. Лучезар хлопотал по хозяйству. Отдавал последние распоряжения княжеским тиунам. Раздался громогласный богатырский смех. К Лучезару подошли веселые его товарищи Ставр и Ратибор.

– Ну что, брат наш, ведомо, уж все готово. Пора и в путь собираться.

Лучезар, согласился со своими боевыми друзьями.

– Готово, брат мой, Ратибор.

На следующий день из Турова выезжала целая вереница. Впереди на белоснежном спокойном и безмятежном коне ехал Мономах. За своим князем, как в бой, так и на свадьбу, шли верные товарищи, дружная военизированная семья князя Владимира. Надо всеми то и дело пролетал раскатистый заливной смех княжеских воевод. Ставр на своем огромном, расписанном яблоками коне, в прекрасном настроении балагурил. Он любил в мирное время пошутить и развеселить своих боевых товарищей. Ратибор и Лучезар заразительно хохотали. Если посмотреть со стороны, то могло показаться, что богатырь Ставр оседлал не коня, а настоящего мамонта. Таких размеров под стать самому всаднику был его расписной конь. Под дуновением ветра грива этого гиганта могла укрыть целое войско. Душа княжеской дружины, суровый на войне и весельчак в мирные дни, богатырь Ставр любил своего коня. Всех умиляло, как этот великан, ласково похлопав своего мамонта по шее, говорил: «Ну, ну, спокойно, Яблочко».

Приехали в Чернигов. Гостей еще не было. Всеволод Ярославич хлопотал по хозяйству. Он был похож на княжеского тиуна, а не на князя. Быстро перемещаясь по княжескому двору, отдавал распоряжения: куда ставить вино, куда мед, куда мясо, а куда рыбу. Узнав о приезде сына, Всеволод все-таки подозвал к себе какого-то сурового дядьку и сказал, чтобы тот глаз ни с кого не спускал и закончил все дела. Отец поспешил встречать Владимира. Все обнялись, на глазах блеснули слезы радости.

– Ну, сынок, скоро все и сладится, – сказал Всеволод, вытирая глаза от слез. – А у меня уж все готово. Милости прошу. Размещайтесь. Всем места хватит. Сейчас баньку истопят, с дорожки-то отдохнуть, а потом и к столу.

Так и сделали. В следующие дни в Чернигов, как пчелы в улей, стали съезжаться гости со всей Руси. Прибыл и тесть Всеволода Ярославича, половецкий хан Багубарс, здоровый, загоревший в Половецкой степи, лет пятидесяти, с большим шрамом на лице. Хан Багубарс, так же, как и его дочь, хорошо говорил на русском языке и понимал своих собеседников. Могущественный степной правитель одарил дорогими подарками своего зятя Всеволода Ярославича и его сына Владимира Мономаха. Съехались многие русские удельные князья. Все они также дарили дорогие подарки Всеволоду и молодому жениху Владимиру. Остальные русские князья и польский князь Болеслав обещали приехать сразу в Киев. Осталось дело за невестой. Гонцы сообщали, что уже завтра датский король Свен, принцесса Ингигерда и невеста Мономаха Гита будут в Чернигове. Всеволод заметно нервничал. Мономах пытался успокоить отца, но волнение присутствовало и на его лице. Наконец этот день наступил. Приехали.

Князь Всеволод Ярославич вместе с сыном Владимиром Мономахом выехали из Чернигова, чтобы встретить у въезда в город короля Свена, принцессу Ингигерду и невесту Гиту. Всеволода и Мономаха сопровождали лишь несколько самых близких им воевод. Среди всех выделялся Ставр на Яблочке. Шутник и балагур в этот момент признался Лучезару и Ратибору, что сейчас волнуется больше, чем в бою. Друзья рассмеялись.

– А ты вообще волнуешься в бою-то? – улыбнувшись, спросил у него Ратибор. – Мне кажется, волноваться надо тем, кто имеет глупость встать против тебя и твоего мамонта Яблочка, – опять улыбнувшись, сказал Ратибор.

– Я бы не то что волновался, а вовсе в обморок с коня упал, – поддержал друга, смеясь, Лучезар.

– Кто-кто, а ты-то точно в обморок упадешь, – громогласно ответил Ставр. – И откуда ты слово это знаешь? – смеясь, сказал Ставр. – Помню я, как ты, падая в обморок, гонял ляхов, рассекая пополам по двух вояк за раз… В обморок… – повторил Ставр и снова расхохотался.

Вереница гостей из Дании приблизилась. Король Свен, желая показать свое уважение встречающим его Всеволоду Ярославичу и Владимиру Мономаху, сам слез с коня, так же поступила невеста Гита и датская принцесса Ингигерда. Свен подошел к Всеволоду. Черниговский князь и датский король обняли друг друга. Всеволод Ярославич, который прекрасно владел пятью иностранными языками, живо и весело заговорил с королем Свеном – прославленным нормандским воином. В молодости он держал в страхе все близлежащие земли. Сейчас же это был богатырского телосложения седовласый правитель, в котором во всех мельчайших чертах угадывалась его былая сила и удаль. Датская принцесса Ингигерда также поприветствовала своего дядю Всеволода и двоюродного брата Владимира. Чуть позади короля Свена и принцессы Ингигерды стояла невеста Владимира Мономаха. Бывшая английская принцесса, а сейчас круглая сирота, которую приютил у себя при дворе добрый дядя Свен. Это была худенькая, стройная, невысокая девушка, со светлыми волосами, большими голубыми глазами, маленьким острым носиком и изящным подбородком. Глядя на ее лицо, можно было подумать, что она значительно моложе, чем есть на самом деле. Белые щечки ее залил румянец. Гита заметно переживала. Несмотря на смущение, стойкий характер ее уже сейчас читался на лице. Девушка стояла с чуть поднятым острым носиком, держалась с чувством собственного достоинства. Волнение Гиты выдавали ее руки. Она держала небольшую узорчатую ткань, похожую на маленький платочек, и нервно перебирала его тоненькими длинными пальцами. Король Свен и черниговский князь Всеволод Ярославич сделали шаг в сторону, и теперь молодые жених и невеста оказались друг напротив друга. Владимир и Гита поприветствовали друг друга, слегка поклонившись. Гита, в знак уважения к своему будущему мужу и ко всей своей большой новой Родине, попыталась сказать пару приветственных слов на ломаном русском языке. Все были восторженны и приятно удивлены. Всеволод Ярославич со слезами на глазах обнял будущую жену своего любимого сына. Лицо Владимира залила пурпурная краска. Он понял, что теперь несет ответственность за эту девушку, которую судьба уже настолько избила, что ей, бедняжке, не к кому больше обратиться. Сердце молодого князя сжалось. В этот момент он окончательно для себя решил, что никому и никогда не позволит обидеть свою будущую супругу. Все проследовали в Чернигов.

Через пару дней вся свадебная процессия нескончаемой вереницей выехала из Чернигова в Киев. Великий князь Святослав Ярославич уже заждался. Несмотря на то что скучать ему было некогда и он был занят встречей князей из различных городов Руси, все это еще было не самое главное.

Помимо того что еще не прибыл никто из Чернигова, задерживались два человека, которые могли стать либо главными союзниками Святослава, либо его главными врагами. Еще не прибыли полоцкий князь Всеслав и польский князь Болеслав. Вскоре пришли радостные вести. Оба долгожданных гостя уже подъезжают к Киеву. Святослав вздрогнул. Тревожные мысли зароились в его голове: «Почему они приехали одновременно? Нет ли в этом какого-нибудь смысла?» Может, они сговорились между собой и хотят свергнуть его, Святослава, с великокняжеского престола, а вместо него посадить кого-то из братьев: Изяслава или Всеволода? Или, может быть, коварный Всеслав, помня то, как уже однажды неожиданно становился великим князем, снова решил получить Киев?

Мысли сбивали с толку Святослава: «Так надо ведь их встречать. Кого первым, а кого вторым? Кто из них для меня важнее? Важнее Болеслав Польский. Его первым. Нет. Лучше сперва встретить Всеслава Полоцкого. Постараться быстро от него избавиться и все внимание сосредоточить на Болеславе. Надо же обсудить военный союз».

Святослав боялся опоздать в погоне за славой: «Уже лето на дворе, а ничего еще не решено. Так поляки успеют и примириться с чешским князем Вратиславом».

На счастье Святослава, проблема решилась сама собой. Полоцкий князь Всеслав приехал первым. Святослав льстиво встретил его. Обменялись лживыми комплиментами бывшие заклятые враги, а сейчас союзники, хотя оба понимали, что союзники они очень ненадежные. Тем не менее сегодняшний момент диктовал свои условия взаимоотношений Всеславу и Святославу: лишние враги им обоим были не нужны. Всеслав поехал размещаться и отдыхать на свой княжеский двор, а Святослав стал ожидать Болеслава.

В то время практически у всех удельных князей были свои княжеские дворы в Киеве. Они были, конечно же, скромнее великокняжеских. Тем не менее князья, когда приезжали из других городов, могли остановиться либо в гостях у великого князя, либо же ехали к себе. Всеслав явно не хотел находиться рядом с таким же коварным, как и он сам, Святославом и поэтому поехал на свой двор.

Святослав встретил Болеслава. Вчерашние враги, а сегодня военные союзники играли словами. Каждый из них пытался перехитрить друг друга. Они рассыпались в лживых комплиментах, одаривали друг друга дорогими подарками, клялись в верности и дружбе. На самом деле они оба понимали, что им друг от друга надо. Святослав знал, что Болеславу нужна реальная помощь в войне с чехами. Знал он и то, что между польским князем, который со дня на день готовится стать уже не князем, а королем, очень натянутые отношения с германским королем Генрихом. Если последний объявит Польше войну, то не видать Болеславу польской короны как собственных ушей. Болеслав же, в свою очередь, прекрасно знал коварного и тщеславного Святослава. Польский князь понимал, что, пока жив Изяслав Ярославич, киевский престол силой в любой момент может уйти из рук Святослава. В этот момент Болеслав думал, что Святослав только пытается обезопасить себя от притязаний Изяслава на великокняжеский престол. Болеслав не подозревал о масштабах тщеславия Святослава. Конечно же, он не догадывался о том, что великий князь представляет себя чуть ли не покорителем всего мира.

После того как долг вежливости в обмене любезностями и подарками был соблюден, обе акулы политических интриг перешли к делу. Святослав и Болеслав подтвердили друг другу, что их военный союз против чехов остается в силе. Они определились, что русское войско подойдет к русско-польской границе к началу августа этого года. Не скрывая своей радости от взаимовыгодных условий, новые союзники решили оставить этот вопрос до окончания свадебных торжеств, после которых и объявят князю Владимиру Мономаху о миссии, которую на него возлагают. На этом и разошлись: Болеслав – обустраиваться и отдыхать после дороги, а торжествующий Святослав принялся с удвоенной энергией хлопотать о роскошности и помпезности своего приема.

На следующий день великий князь Святослав Ярославич, ликуя от чувства своей собственной значимости, встречал гостей и главных действующих персон из Чернигова. Святослав не скупился ни на дорогие подарки, ни на лживую лесть. Датский король Свен, принцесса Ингигерда и половецкий хан Багубарс были осыпаны драгоценными каменьями, золотом, серебром и мехами. Князей Рюрикова рода из различных городов Руси Святослав Ярославич также не обошел своим вниманием. «Пусть все славят щедрость великого князя Святослава Ярославича», – думал он сам. Брата своего, черниговского князя Всеволода Ярославича, Святослав как можно более артистично обнимал, целовал и орошал своими скупыми слезами, осыпал дорогими подарками. Наконец подошел черед молодоженов. Святослав рассыпался в комплиментах, не упускал возможности лишний раз высказать свою признательность королю Свену за такую прекрасную невесту. Жениху, туровскому князю Владимиру Мономаху, великий князь Святослав Ярославич клялся в вечной любви. Он говорил, что Владимир дорог ему, как сын родной, не скупился на великокняжеские объятия, поцелуи и, конечно же, все это обильно смачивал своей скупой отеческой слезой.

Датскими королем и принцессой, половецким ханом, польским князем и русскими князьями великий князь решил не ограничиваться. Он хотел, чтобы как можно больше людей славило его самого и его богатое княжение. Киев был усыпан цветами, разноцветные дорогие заморские ткани развевались на улицах, словно боевые знамена, в еде и питье не было меры. Святослав распорядился, чтобы, помимо великокняжеского двора, на котором отмечали свадьбу самые знатные гости, в разных частях города были накрыты богатые столы для всех желающих. Пусть все видят щедрость и богатство великого князя Святослава Ярославича.

Торжества длились три недели. Наконец все устали и начали разъезжаться по домам. Провожая своих гостей, Святослав снова одаривал их дорогими подарками. Последними уезжали молодая супружеская пара Владимир и Гита, отец Мономаха, черниговский князь Всеволод Ярославич, и будто бы совершенно случайно в числе последних гостей оказался польский князь Болеслав.

Накануне отъезда Владимира в Туров великий князь Святослав Ярославич вызвал его к себе. Владимир пришел. В великокняжеском тереме сидели трое: сам Святослав, польский князь Болеслав и отец Владимира. Было видно, что отец чем-то сильно встревожен.

– Садись, князь, – сказал Святослав. Мономах сел за накрытый великокняжеский стол. – Выпей вина заморского с нами, князь, – предложил Святослав Владимиру.

Мономаху поднесли золотой кубок, украшенный драгоценными камнями. Владимир понял, что что-то здесь не так. Неспроста они здесь заседают. Да и его самого, Мономаха, не просто так великий князь к себе пригласил.

– Решили мы, князь Владимир, – начал Святослав, – назначить тебя старшим в объединенном войске русском. Пойдешь на помощь брату нашему, польскому князю Болеславу, против чешского князя Вратислава. Поезжай, князь, к себе в Туров, жену свою молодую домой отвези, дай распоряжения, чтобы дружина твоя к походу готовилась, а сам возвращайся сюда, в Киев. Я дам тебе часть войска своего великокняжеского, отец твой даст дружину из Чернигова, да из твоего родного Переяславля рать придет. Всех соберешь воедино и пойдешь к своему Турову. Там к тебе присоединится сын мой Олег со своей владимиро-волынской дружиной, да и твоя туровская дружина к тому времени должна быть готова в земли далекие выступить. Тебя, князь Владимир, старшим во всем войске русском я назначаю. Несмотря на то что сын мой Олег старше тебя, накажу ему, чтобы во всем слово твое слушал и помощником тебе был. Первого августа на границе земель русских и брата нашего польского князя Болеслава тебя будет ждать проводник. Он и укажет тебе путь на соединение с войском польским. Общей силой справитесь вы с Вратиславом Чешским.

Мономах в душе негодовал. В какой поход его отправляют? Ладно, Русь защищать надо было бы – одно дело. Кому-то помочь. Настоящим друзьям земли Русской – другое дело. Но идти помогать полякам! Против чехов. Полякам, которые уже всю кровь выпили жителям Руси. Когда это они друзьями нашими успели стать? Когда и каким образом враг заклятый, Болеслав Польский, стал братом нашим? Теперь с ними в союзе надо было идти против чехов. Чехи же на памяти Владимира никогда ничего плохого Руси не сделали. Мономах был обескуражен. Он знал, что дядя его, великий князь Святослав, и польский князь Болеслав – два хитрых лиса, но такой интриги Владимир не ожидал.

В возникшей паузе в разговор вмешался черниговский князь Всеволод Ярославич. Он видел, что его сыну, мягко говоря, эти новости не по душе.

– Конечно, конечно, брат мой, князь великий Святослав Ярославич, сыну моему за честь будет возглавить дружину твою и с сыном твоим пойти на помощь Болеславу.

Делать было нечего. Молодому князю Владимиру пришлось исполнять волю великого князя Святослава. Как и было приказано, Мономах увез свою жену в Туров, дал распоряжение дружине во главе с Лучезаром готовиться к походу, а сам со Ставром и Ратибором поехал обратно в Киев.