Мономах. Сильный духом

В Киев части черниговской и переяславской дружин привел сам отец Мономаха, Всеволод Ярославич. Остальные войска оставались в своих волостях на случай опасности. От великокняжеской дружины Святослав Ярославич также выделил лишь крепкий отряд, чтобы самому не остаться вовсе без войск. Мономах принял войска в свое подчинение. Дерзких киевлян возглавил Ставр. В случае необходимости он мог снять стружку с любого наглеца. Черниговское, более покладистое войско взял на себя многоопытный Ратибор. Хорошо знакомую Мономаху переяславскую рать возглавлял закаленный в боях переяславский воевода Георгий.

Всеволод Ярославич беспрерывно наблюдал за своим деловитым сыном. Распоряжения Мономаха были обдуманные, спокойные, но строгие. К выступлению были готовы быстро. Отец напутствовал сына:

– Помни, сынок, тело, конечно, важно для человека. А душа все равно важнее. Душу береги, сын мой, и совесть, чтобы не стыдно было самому перед собою. В земле чужой, как и в своей, по совести жить надо. Тогда и сам себя стыдиться не будешь, и люди тебя проклинать не будут.

Всеволод благословил сына. Мономах повел войска на запад. На подходе к Турову войска Владимира пополнил князь Олег Святославич, сын великого князя. С собой он привел владимиро-волынскую дружину. В управление ее Мономах изначально не стал вмешиваться. Он предупредил воинов и самого князя Олега, чтобы в походе прежде всего честными людьми оставались и ни в коем случае не обижали ни своих сограждан, ни мирных жителей на чужбине.

Подошел к объединенному войску и Лучезар с личной дружиной Мономаха. Владимир обнял верного воеводу и поприветствовал свою дружину. Лучезар передал Мономаху маленький сверток от жены. Князь смутился. Лучезар не подал вида. Развернув сверток, Владимир обнаружил платочек и иконку. Милая его сердцу Гита сообщала мужу, что этот платочек она своими руками соткала, а иконку ей еще в Киеве инок Печерского монастыря Лазарь дал. Владимир Мономах вспомнил родного Твердислава.

Собрав все войска у границ Руси и Польши, Мономах в сопровождении владимиро-волынского князя Олега, своих верных Ставра, Лучезара и Ратибора, а также со знакомым ему переяславским воеводой Георгием объехал всех ратников.

– Други мои! – обратился Мономах к войску. – Нелегкий нам предстоит поход. Мы не землю Русскую обороняем, а в чужие страны идем. Вспомните предания отцов и дедов наших о великом полководце Святославе Игоревиче и дружине его славной! Вспомните, как они переносили тяготы походов далеких: «В походах не возил за собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах… Такими же были и все его воины». Так вот и я с вами, други мои, лучше буду малым довольствоваться, нежели на чужое добро позарюсь. Вы же, воины славные, слушайте воевод своих опытных. Да не посрамим землю Русскую!

Как и было условлено, 1 августа 1075 года на границах Руси и Польши Мономаха ждал проводник от князя Болеслава. Однако на этом соблюдение уговора закончилось. Проводник был в одном лице еще и гонцом с письмом от польского князя. В письме Болеслав сообщал Владимиру, что передумал объединять русскую и польскую рать и что он во главе своего войска пойдет в одном направлении, а Мономаху во главе русского войска надо выдвигаться в другом. Владимир не был удивлен изменению планов Болеслава. Своим решением, сам того не осознавая, Болеслав оказал добрую услугу как самому Мономаху, так и всему русскому войску. Во-первых, не нужно было терпеть постоянное соседство самого Болеслава и всего ненавистного польского войска. Во-вторых, Болеслав развязывал руки Мономаху в его действиях и тактике ведения этого похода, который был неприятен и не нужен князю Владимиру Мономаху и всему русскому войску. Князь Владимир совершенно не горел желанием проливать кровь понапрасну как своих ратников, так и чехов, которые, не причинив зла Руси, могли стать жертвой политических интриг лишь двух хитрых персон: польского князя Болеслава и киевского князя Святослава.

Русское войско прошло через всю Польшу до чешского леса и города Глогау, на Одере. Четыре месяца ходили в тех землях Мономах со своими воинами. Чехи не беспокоили их, и Мономах не хотел обострять ситуацию. Болеслав, в свою очередь, тоже не вел боевых действий с чехами.

В конце ноября от Болеслава в русский лагерь прибыл военный отряд. В этом отряде были послы во главе со знатными польскими воеводами с хорошей охраной.

«Странно. Что бы это могло значить?» – подумал Мономах.

Послы сообщили, что две недели назад Болеслав заключил мир с чешским князем Вратиславом.

– Две недели! Две недели назад вы заключили мир?! Почему нам об этом ничего не сказали?

– Забыли, – промямлил польский посол.

Изумленный Мономах, разгорячившись, переспросил послов:

– Вы забыли?! А честь и совесть свою вы нигде не забыли?!

– Если бы это им было знакомо, княже, тогда бы и это забыли, – сказал Мономаху Ставр.

– И то верно, – согласился Мономах.

– Не надо ни на что намекать! – дерзко огрызнулся польский воевода Ставру.

– Ты сказать мне что-то хочешь, хвост собачий? – как гром среди ясного неба рявкнул Ставр.

– Не горячись, воевода, – дрогнувшим голосом другой польский воевода обратился к Ставру.

– Если он погорячится, то ты остынешь! – вмешался Ратибор.

Мамонт Ставра фыркнул, тряхнул головой, распушив свою огромную гриву, и стал ретиво бить копытом землю.

– Спокойно, Яблочко, – обратился к коню Ставра Лучезар, – они того не стоят.

У поляков желание спорить как рукой сняло. Тут уж не до жира, быть бы живым.

– Князь, – обратился польский воевода к Мономаху, – случилось недоразумение.

– Я даже знаю имена этих недоразумений, – нахмурившись, ответил ему князь Владимир.

Позже, когда Мономах и Олег остались наедине, Олег обратился к Мономаху.

– А с твоими воеводами не забалуешь, – улыбаясь, сказал Олег.

– Я знаю, – так же улыбнувшись, сказал Мономах. – Мне их еще Твердислав подбирал, когда я в 13 лет от роду уходил из родительского дома на свое первое княжение в Ростов.

– А-а-а… Твердислав. Наслышан о нем, – сказал Олег.

– Еще бы. Кто же о нем не наслышан? Нет, пожалуй, по всей Руси такого места, где бы ни слышали о старом добром витязе Твердиславе. Да и за пределами Руси во многих странах наслышаны о его силушке богатырской.

Заключив мир с чешским князем Вратиславом и взяв у него тысячу гривен серебра и богатые дары для дружины, князь Владимир Мономах повел дружину домой.

Возвращаясь на Русь, Мономах был доволен тем, что дело, которое вызывало столько тревог и опасений, благополучно завершилось. Люди под его началом возвращаются все живые и здоровые, а за труды, понесенные в этом походе, еще и щедро вознагражденные. Но еще больше тешило душу князю Владимиру Мономаху то, что ему не стыдно перед самим собой, как эта рать под его началом показала себя в чужих краях. Ни его самого, ни его войско – никто не будет поминать худым словом и проклинать за грабежи и насилия, которые обычно сопровождают чужеземные походы. В глазах всей дружины, теперь уже не только той, которая была много лет с Мономахом и хорошо знала своего доброго князя, а войск, которые первый раз ходили в поход с Владимиром из Киева, Чернигова, Владимира-Волынского и из его родного Переяславля, предстал не на словах, а на деле смелый, рассудительный и человеколюбивый князь Владимир Мономах. Пополнилась та армия, которая уже в столь молодые годы отзывалась о князе добрым словом. Владимир спешил домой. На дворе наступила зима. Морозы крепчали. Снега с каждым днем становилось все больше, да и люди истосковались по своим родным.

Тосковал и Мономах. Теперь в его сердце появилось новое чувство. Раньше он переживал об отце и матери, о своей младшей сестре. Потом, когда матери не стало и отец, женившись на Анне, обзавелся новой семьей, чувства нежности, любви и тревоги были сконцентрированы на родной сестре, отце, мачехе и их маленьких детях – сводном брате Мономаха, княжиче Ростиславе и трех маленьких сестрах, – которых Владимир полюбил всем своим сердцем, как родных. Мачеха Мономаха оказалась доброй и порядочной женщиной. Переживал Владимир и о Твердиславе – Лазаре, о своих дядях Изяславе и Святославе, о населении городов и княжеств, которые ему давали в управление, о своей любимой дружине, о мире и спокойствии на всей Руси.

Сейчас же в сердце и душе князя Владимира теплилось и с каждым днем усиливалось другое чувство. Чувство любви и заботы о столь беззащитном человеке, ставшем совсем недавно родным для молодого князя, о его жене Гите. «Как там она одна? – думал Владимир. – В чужой стране, в чужом городе. Не успели свадьбу сыграть, а уже дорога разлучила нас». Мономах скучал по своей хрупкой супруге. Пусть и несильно, но все же успели они друг к другу привязаться. И в эти студеные зимние дни Владимира согревал маленький сверточек, который ему передал в начале похода от жены добрый Лучезар. Сердце Владимира наполнялось теплом от одной мысли, что его супруга постаралась позаботиться о нем и передала иконку из Печерского монастыря. С любовью сжимал в руке Владимир и тот самый платочек, который Гита выткала своими худенькими пальчиками.

«Приеду, – думал Мономах, – обниму жену свою и поцелую эти хрупкие пальчики. Скажу ей спасибо за то, что мысли о ней помогали справиться с тягостями похода, согревали в лютую стужу».

Вот наконец и Русь появилась на горизонте. Как-то светлее и теплее сразу стало всему русскому войску. Вот мы и дома. Сегодня владимиро-волынская рать обнимет своих родных, а через несколько дней в Киеве, Чернигове, Переяславле и Турове сотни сердец будут согреты лаской и заботой родных людей.

Во Владимире-Волынском Мономах распрощался с князем Олегом Святославичем. За эти почти полгода два молодых князя сдружились. В чем-то они были похожи, в чем-то кардинально разные. Ну а сегодня они пожелали друг другу здравствовать, звали друг друга к себе в гости, раз уж их княжества Туровское и Владимиро-Волынское находятся недалеко друг от друга, обнялись на прощание, да и разъехались: Олег домой, в свой Владимир-Волынский, а Мономах пошел дальше. Ему еще нужно было прибыть в Киев к великому князю Святославу Ярославичу, вернуть в целостности и невредимости великокняжескую дружину и подробно рассказать о походе. С тем же надлежало поехать Мономаху и в Чернигов к отцу. В Переяславль уже туровский князь не собирался ехать, решив отправить туда дружину под командованием опытного переяславского воеводы Георгия.

Наконец Чернигов позади. Мономах с чистой совестью и спокойной душой завершил этот поход. Скорее к себе домой, в Туров, к жене Гите.

С тех пор как Владимир уехал из родительского дома, впервые в его тереме появилась полноценная жизнь. Она, конечно, и до этого у него была вполне комфортной. Но в любом случае это было не то. Холостяцкая жизнь, бьющая через край молодецкая удаль все равно давали о себе знать. Владимир всегда вел спокойную и размеренную жизнь, но с появлением в его доме жены Гиты многое изменилось, конечно же, в лучшую сторону. Как и предрекал его отец, Всеволод Ярославич, когда впервые рассказывал сыну о Гите, она стала рачительной хозяйкой. Окруженная заботой и любовью мужа, его жена расцвела, словно цветок. Гита похорошела внешне, немного поправилась. Теперь уже это была не застенчивая хрупкая девушка, а совершенно прекрасная молодая замужняя женщина. Она была не просто замужем, как сотни миллионов других женщин. Гита была в самом прямом смысле за му́жем и чувствовала себя спокойно и уверенно, как за каменной стеной. Особую красоту Гите придавал и еще один немаловажный факт. Она обрадовала Владимира новостью о том, что у них скоро будет ребенок.

Счастью Мономаха не было предела. Он и до этого любил свою жену и заботился о ней. Теперь же он попросту пылинки с нее готов был сдувать. Сотни раз за день он обнимал и целовал свою супругу. Владимир и сам заметно преобразился за эту зиму. Он с рождения был коренастый и сбитый в теле. Сейчас князь даже немного раздобрел, откормленный пирогами и прочими вкусными блюдами, которыми ежедневно радовала мужа хозяйственная Гита. В один из солнечных дней Владимир вышел во двор и, казалось бы без видимых причин, будто замер, растекшись в блаженной улыбке. Гита это увидела. Она посмотрела по сторонам, рядом никого не было. Жена не понимала, что произошло и что так таинственно умиляет ее мужа. Гита спросила Владимира, в чем дело. Мономах обнял жену и рассказал ей, как два года назад он первый раз увидел ласточкино гнездо у себя на крыльце и как у него в сердце закралась надежда, что когда-нибудь и его дом превратится в милое его сердцу гнездышко. И вот это случилось. В его жизни появилась она, его любимая Гита, и его дом превратился в то самое уютное гнездышко.

– Теперь же, – добавил Владимир, – я жду возвращения своих старых друзей, тех самых ласточек, чтобы с радостью показать им и столь стремительно преобразившееся мое аскетичное жилище, и тебя, ласточка моя, и маленького птенчика, которого ты скоро нам подаришь.

Владимир со слезами радости на глазах обнял и поцеловал жену, а потом опустился на колени, погладил живот своей любимой супруги и нежно прислонил к нему свою голову, прислушиваясь, не шевелится ли малыш. Гита расплакалась от счастья.

Тишину Мономахова уютного гнездышка одним весенним днем неожиданно буквально перевернула вьюга. Она ворвалась в двери княжеского терема и устроила переполох. Дверь настежь растворилась, и в ней оказался виновник этого переполоха – владимиро-волынский князь Олег Святославич. Заметенный снегом с ног до головы, худой, жилистый, горластый князь буквально ворвался в спокойную жизнь Мономаха. Он, лишь скинув с себя богатую соболиную шапку, прямо с порога кинулся обнимать своего друга князя Владимира. Через мгновение, скинув заснеженную шубу, Олег начал кричать на весь терем, как он заскучал у себя во Владимире-Волынском и как он рад встрече с Мономахом. Владимир немного опешил от неожиданного появления своего друга. Через несколько секунд, придя в себя, Владимир сказал Олегу смеясь:

– Узнаю друга! А что же ты только с метелью ко мне пожаловал? Мог бы и на диком медведе прямо в терем ко мне заехать. – Друзья рассмеялись. – Что же ты, друже Олег Святославич, не оповестил о своем приезде? Я бы хоть подготовился к встрече.

– Да ладно тебе, Мономах! Ты всегда ко всему готов! Да и что понапрасну гонцов отправлять сугробы мерить. Соскучился я по тебе, оседлал, как ты говоришь, вьюгу эту, – Олег рассмеялся, – да и к тебе.

– Ну, спасибо, друг, уважил! – Мономах опять обнял Олега. – Проходи в дом, что ж мы, как чужие друг другу, в дверях-то стоим.

– Да как же! – снова закричал Олег. – С пустыми-то руками. Не обижай! – Олег без шапки и шубы выбежал на улицу. – Ну, где вы там? – закричал Олег Святославич. – Опять копаетесь! Ох уж я вам задам, – заворчал Олег на своих слуг.

В снежной мгле стали проявляться силуэты людей. В терем к Мономаху стали вваливаться один за одним слуги Олега, занося тяжелые княжеские сундуки.

– Поторапливайтесь, вы, бездельники! – подгонял их Олег.

Гора заснеженных сундуков вмиг оказалась перед глазами Мономаха. Хлопнув и потерев ладонями, Олег накинулся на эти сундуки. Он стал доставать дорогие подарки: шубы, меха, золотая и серебряная посуда вылетали друг за другом, как из волшебного ларца.

– Вот, брат мой Владимир, это шуба тебе из пардуса, носи да брата своего Олега добрым словом вспоминай. А чтобы в горле не засохло от частых таких слов добрых, – Олег расхохотался, – вот кубок золотой тебе, брат мой любезный. Греки мне привезли, – уточнил Олег. – Чтобы было из чего вино их пить, говорят они мне. – Олег опять расхохотался. – А я, дурак, хожу у себя по княжескому двору и не знаю, из чего бы мне вина греческого испить, – продолжал балагурить Олег. – Нет же у меня ничего, – снова громкий заливистый хохот Олега разнесся по терему Мономаха, – хоть из лаптя пей! – Олег залился смехом.

Мономаху тоже стала смешна эта история, и он посмеялся вместе со своим двоюродным братом. Было видно и невооруженным взглядом, как разительно отличаются братья друг от друга. Спокойный и уравновешенный Владимир казался полной противоположностью Олега, который был сейчас очень суетливый и воодушевленный. Прямо весь из себя и по-другому никак. Даже внешне низкий, коренастый Мономах отличался от высокого, суховатого Олега.

– Ну, как ты тут? – продолжал Олег. – Жив? Здоров? Как жена? – не успел он это договорить, как тут же ударил ладонью себе по лбу. – Жена! Гита! Вот и вправду, дурак я эдакий! Что ж я о Гите-то позабыл совсем! Ведь я ей подарки-то побогаче, чем тебе, привез, – снова засмеялся Олег. – Где же она? Али не здорова?

– Да здорова. Здорова, славу Богу. Сейчас ее позовут. Ты ведь налетел, как половчин, с метелью со своею, – засмеялся Мономах, – так все мысли и сбил разом. Скоро будет она. Ну, пойдем уже в дом, я распоряжусь баню истопить тебе, промерз весь в дороге, поди, не дай Бог, еще заболеешь.

– Узнаю, узнаю брата Мономаха. Все по делу у него, – улыбнулся Олег, – все по полочкам.

Друзья наконец прошли в терем.

Олег Святославич гостил у Мономаха две недели. В начале марта он собрался к себе домой во Владимир-Волынский. Не то чтобы Олег о княжестве своем переживал, скорее просто сменить обстановку.