Грязекопатель

– Муж у меня здесь… На «Скорой» должны были привезти…

Долганов узнал по голосу супругу Тихого и пошел встречать.

– Здесь он, Инга, здесь. Это жена того пострадавшего в ДТП, – сказал он двум одетым в форменную одежду охранникам, ткнув пальцем в сторону каталки.

Вертушку из нержавейки разблокировали. Женщина подбежала к каталке.

– Евгений Анатольевич, а почему его в коридоре держат? Он без сознания? Или спит?

– Заснул только что, – ответил Долганов.

Чтобы избежать других вопросов, он отошел, заглянул в смотровой кабинет. Медсестра и старая санитарка с совершенно седой головой сидели и разговаривали. Вид у них был самый безмятежный.

Долганов взбеленился:

– Где же ваш врач? Что это такое! Минут сорок уже прошло! Тут человек без сознания, а им и дела нет. Что у вас тут за порядки такие?!

Почти в тот же самый миг в приемный покой быстрым шагом вошел высокий молодой мужчина в белом халате и белой шапочке. Выглядел он запыхавшимся. Медсестра, уже собравшаяся было ответить на выпад Долганова, лишь удостоила его взгляда, от которого ему захотелось провалиться сквозь землю. Редактор «Шахтерки» считал выдержку и самообладание своей визитной карточкой и очень расстраивался, когда они его подводили. А тут на тебе – сорвался…

– Вот и доктор пришел, – язвительно бросила из-под маски медсестра. – И чего ждете? Завозите сюда больного.

Санитарка начала закатывать каталку. Рядом беспомощно суетились Долганов и Тихая.

Когда пострадавший оказался в смотровом кабинете, медсестра строгим взглядом указала мужчине на дверь. Взрыв эмоций отнял у Евгения много сил, и он не стал спорить.

В коридоре, почувствовав смертельную слабость, навалившуюся на все тело и тянувшую куда-то вниз, он опустился на диванчик и начал растирать ладонями уши. Солидный человек, представитель прессы, он был крайне недоволен собой. В «Волне» распустил язык, как малолетка. Здесь, в больнице, начал дергаться, как щенок. И, главное, это казино… Деньги, конечно, не помешают. Но не такой же ценой! Сдерживая закипающую злость, и прежде всего на самого себя, Долганов чуть было не упустил момент, когда его вырвало. Он едва успел задержать блевотину ртом, судорожно выхватил из кармана носовой платок, и освободил ротовую полость. Его всего передернуло.

Из кабинета вышла санитарка. Подозрительно глянула на него.

– Выпили лишнего, что ль?

– Я с той же аварии… – обиженно пробормотал Долганов. – Ну, что с ним? Что у него? – кивнул он в сторону кабинета.

– Так вы тоже были с ним? – Лицо старой женщины озарилось сочувствием. – Ах, молодежь, молодежь… Мой-то внук тоже ездит как угорелый. Я ему говорю, смотри, до поры до времени. А он все смешком да смешком… Я вам что скажу. Доктор осмотрел вашего друга, угрозы его жизни нет, давление почти в норме. С ним жена находится. Скоро операционная освободится, тогда будем и вашего туда поднимать. А вы бы ехали лучше домой, все равно ничем здесь помочь не сможете. А вам, смотрю, сейчас бы полежать надо. Поберегли бы себя, годы-то уже не те…

Долганов счел совет вполне разумным. Слова санитарки, свидетельницы многих драм и трагедий, его почти окончательно успокоили, да и, действительно, все шло не так уж и плохо. "Скорая помощь" примчалась сравнительно быстро. Вячеслава осмотрели, ничего опасного не нашли, скоро его увезут в операционную. Здесь есть кому о нем позаботиться, а он свое дело сделал. Да, надо поберечься, сердце что-то щемит и щемит…

Пробираясь к воротам со шлагбаумом по полутемному двору больницы, редактор «Шахтерки» с каким-то новым ощущением всматривался в окна больничных корпусов. Большинство окон были темные: больные наверняка уже спали. А за теми окнами, что светились, несли ночную вахту люди в белых халатах. Дай Бог им сил и здоровья! Нет, что ни говори, а врач самая великая профессия на земле. Не зря кто-то умный сказал, что один искусный лекарь стоит сотни воинов. Что бы люди делали, если бы не существовало врачей? Страшно даже представить. Долганов снова вспомнил разговор с Карагаем, и на душе у него по новой заскребли кошки. Господи, какими же мы, журналисты, бываем отвратительными чудовищами! Бегаем, рыщем, копаем. Придумываем, "делаем" новости. Высасываем темы из пальца. Берем факты с потолка. Раздуваем из мухи слона. Гадаем на кофейной гуще. Лезем людям в душу и постель. Гоняемся за "жареным", не замечая красоты повседневной жизни людей. И все для чего? Чтобы любой ценой удержать тираж… Цель оправдывает средства… Тьфу! Догонялись! Чуть было на врачей не замахнулись. Да разве же так можно! Да для святых этих людей никакой платы не жалко.

Долганов твердо решил не давать хода новой теме редакционного расследователя. «Пустое все это, пустое и надуманное, идет супротив жизни, – думал он, ожидая уже за шлагбаумом вызванное такси. – Ваня хочет доказать свой тезис аргументами, но оружием правды являются не аргументы, а факты. Факты же говорят о том, что подавляющее большинство врачей честно и добросовестно исполняют свой профессиональный долг, и за это надо платить. Исключения есть – часть врачей и впрямь подсела на деньги, как на амфетамин; в семье не без урода, что ж поделаешь. Но делать выводы на основе исключений – это все равно что решать задачу, не прочитав ее условий. Ванька, конечно, упрется…»

Долганов понимал, что ломать через колено такого человека, как Карагай, совершенно бесполезно. Не в "Шахтерку", так в другую газету материал отдаст. И он, Долганов, будет выглядеть не в лучшем свете – получится, что он чего-то испугался и корреспонденту пришлось публиковать расследование в другом издании. Но разве он против острых публикаций? Нет. Он трус и слабак? Нет, конечно! Никакой тут слабостью даже и не пахнет. Ваня ведь знает его, Ваня никогда не сочтет его предателем, просто этого остолопа надо убедить, что борьба с коррупцией – это долг журналистов, противодействие казнокрадам и желающим обирать народ – похвально и почетно. Но замахиваться на святое, гнаться за "сенсацией" в ущерб правде жизни – дело не для настоящих профессионалов. Поймет ли это Ваня?

"Ничего, разберемся! – Словно потрогав руками ее величество Истину, редактор «Шахтерки» вновь обрел спокойствие и уверенность. – Если без бутылки не разберемся, то разберемся с бутылкой. Все будет хорошо. И Ваня все поймет. Обязательно поймет! Очевидных вещей не понимают только совсем глупые люди".

Глава 7. Киллеры приходили ночью. Убили троих соседей

Проснулся Карагай от боли в животе. Боль была везде, справа налево, вдоль и поперек; внутри него крутило, сжимало, давило – все одновременно. Когда-то много лет назад у него случилась почечная колика: кто не испытывал, тому не объяснишь. Неужто то же самое? Не вставая с кровати, он выпил приготовленный с вечера баралгин, который по совету участкового врача держал теперь всегда рядом с собой. Но ждать, когда препарат начнет действовать и подействует ли, не смог. Растолкал Альбину.

– Что? Болит? Где? – спросонья ошарашенно смотрела она. – Ну, все, допрыгался! Как ты не берег свой пузырь, теперь тебе придется оставить его нам. Я вызываю бригаду.

Пожилой врач с осоловелым от бессонной ночи лицом, узнав, что Альбина тоже медик, на минутку попросился с ней на кухню. Вернулся с приговором:

– Вам срочно надо в больницу, уважаемый. Собирайтесь!

– Так вы же меня даже не глянули…

– Не волнуйтесь, сейчас глянем.

Доктор помял ему живот явно для блезира. И – тот же приказ:

– Собирайтесь! Чем быстрее на стол, тем лучше.

Дежурила Третья городская. Пока ехали, сделанный доктором укол стал загонять боль в задний угол сознания. Но, когда проезжали больничный шлагбаум, Иван еще сильнее, чем в начале пути, заерзал на холодной лежанке в салоне УАЗика. Что было дальше, он не помнит.

Пришел в себя в палате. Губы пересохли. Нестерпимо хотелось пить.

– Пить… пить… – жалобно выдавливал он из себя.

Лежавший на соседней койке старик встал, натянул трико с лампасами и, направляясь к двери, проскрежетал:

– Нельзя тебе пить. Терпи! Сейчас сестричку покличу… Спать не дает!

Вместо дежурной медсестры объявился заспанный доктор с совершенно лысой головой и обвисшими щеками. Был он похож на соседского бульдога. Карагай насторожился.

– Ну, ничего, ничего, как-нибудь обойдется, – прошамкал доктор. – Вы это… Вы не волнуйтесь. Что я сейчас вам скажу, вас может расстроить, но, поверьте, и так можно жить.

– Что такое? – Карагай стал ни жив ни мертв. – Доктор, что случилось? Операция прошла нормально?

– Нормально, нормально. Жить будете. Вы, главное, не волнуйтесь. Понимаете, мы… мы… как бы это выразиться… мы…

– Ну, что – вы? Что вы мычите, как корова? – разозлился Карагай.

– Мы… мы по ошибке вырезали вам не то.

Невзирая на затаившуюся боль, которая была почему-то в груди, Иван приподнялся на локтях. Старик на соседней кровати истерично хохотнул и испуганно зажал себе рот крючковатой ладонью.

– Что вы сделали? По ошибке вырезали не то? Да вы что, в тюрьму захотели! Что же вы вырезали, эскулапы недоделанные?

Доктор превратился в болонку. Вид у него был испуганный, разве только хвостиком не вилял.

– Мы… мы… мы по ошибке вырезали вам сердце.

Карагай в ужасе подпрыгнул на кровати. Он сидел в окружении смятых подушек и одеял и с удивлением узнал свою комнату. С кухни доносилось щебетание дочки. Судя по всему, Альбина поила ее чаем. Обычная утренняя процедура перед уходом в детский сад. Все в порядке. Разве что в груди немного саднит. Ну и сон, мать вашу-перевашу!

– Вы уже уходите? Машенька, ты зайдешь ко мне? Поцеловать папочку, чтобы ему легче было просыпаться.

Немного погодя послышался веселый детский смех, и в комнату на коленях вползла Маша. Она изображала одной ей известного зверя.

Дочка, вылитая папа, чмокнула его в щеку. Прижала ладошку к своим губкам – колется.