Грязекопатель

Александр Косвинцев

Грязекопатель

Все персонажи и события являются

вымышленными, любые совпадения

с реальностью случайны.

Глава 1. Мать врача умерла в больнице от болевого шока

Когда у сорокавосьмилетнего журналиста Карагая во время теннисного матча внезапно закололо под рёбрами, он решил, что это просто возраст. Или жара. Или, в конце концов, плохо размялся. Но его соперник – профессор Брудер, философ и тренер-любитель в одном лице, – сразу понял, что дело нешуточное.

– Камень, говоришь? – нахмурился он, когда Иван, наполовину согнувшись, в перерыве пошутил про «камень не в душе, а в организме». – Камни – основа бытия. Но когда камень внутри тебя – это уже конфликт. Ты хочешь понять природу, а она в ответ: «Нет, мой друг, я не объект, я – сопротивление».

На правах наставника Брудер прервал матч, хотя они уже дошли до тай-брейка.

– Ничья – это идеал, – сказал он. – Ничья исключает не только победу, но и поражение. Считай, что ты выиграл, потому что не проиграл. А сейчас я немедленно отвезу тебя к врачу, а не то, не дай бог, – перитонит. Даже не спорь!

…

Лежа на кушетке в кабинете участкового терапевта, Карагай с заумным видом пытался разгадать ребус: почему именно в таком месте и в такой момент? Пышная, едва влезающая в белый халат женщина лет пятидесяти мяла ему живот и равнодушно слушала болтовню. Безучастно дослушав до «перитонита», она вдруг прыснула и сразу помолодела.

– Знатоки… Как же! Все считают, что в медицине разбираются. Даже если ни в чем не разбираются, а в медицине – ну, конечно! Все приходят с диагнозами. Мы – бесплатное приложение. Вы бы написали об этом, Иван Митрофанович!

Доктор посмотрела на пациента, словно тот собирался взять у нее интервью.

– О чем написать? – не сразу понял Карагай.

Просьбе журналист не удивился. За годы работы в «Шахтерской губернии» кто только не просил его «написать». У всех что-то «болело»… Даже Кулеев, всесильный хан их края, однажды после пресс-конференции его задержал: «Вот что, Иван, мы тебе будем платить, не сочти за взятку – из уважения… С коррупцией пора кончать, уже два года как я назначен. Пиши о переменах. У нас строят. А уголь, металл, химия? Больше стали продавать за границу. Об этом надо писать!» Он хотел возразить, но не успел. Одутловатое лицо стареющего туркмена дернулось, словно человек невпопад икнул. Пресс-секретарь вскочил, лисьими шажками оббежал стол, прихватил его за локоть и потянул: «Пойдем. Губернатор сильно занят».

Видя, что собеседница тоже не поняла его вопроса, Карагай переспросил:

– О чем писать-то, Зоя Ивановна? Что все считают себя знатоками медицины? Посвежее тему дайте – напишу. Нам ведь лишь бы гонорар платили.

Терапевт будто ждала такого поворота. Кремово-белое лицо покрылось пятнами, история болезни журналиста была отодвинута.

– Да о том! Напишите, что нас, медиков, за людей не считают. Вот вы сколько получаете? Небось, побольше нас, если такой сотовый купили… – Она кивнула на его Nokia 3210. – А что делаете? Пишете… Если не читать газеты – ничего не случится. А когда болит? Бегут к врачу! Почему нам платят такие гроши? – Женщина чуть не всхлипнула. – Жена-то у вас тоже в здравоохранении. Видите ее зарплату?

Карагай нахмурился. Он не любил делиться личным.

Доктор замолкла, точно прикусила язык, затем снова запричитала:

– Почему нас держат в черном теле? Говорят, у государства на здравоохранение денег нету. Неужели же нету? За газ же Европа платит..

Разговор стал неинтересен. Старая песня бюджетницы. «А спроси, за кого голосовала? – подумал Иван. – Небось, за партию жуликов и воров. Дура набитая!»

– Зоя Ивановна, у меня проходит, но вы все-таки выпишите что-нибудь. На всякий случай… И мне надо бежать, редактор срочно зовет, – соврал он, вспомнив про свою машину у корта.

– Куда бежать? Вы что, очумели?! Лежите. А если протоку закупорит? Перитонита хотите? – протараторила терапевт и снова прыснула. – Ладно, вставайте. Сейчас бы вас хирургу показать, да он уже ушел. Но нужно сделать УЗИ. Я не хочу за вас отвечать.

– Завтра, завтра… Сейчас уже отпустило. До завтра доживу? Выпишите что-нибудь, да я пошел.

Доктор засуетилась, начала рыться в папке.

– Доживете. Обещаю. Если вечером сильно прихватит – вызывайте «Скорую». Если не очень – выпейте обезболивающее. До утра дотянете, а утром на УЗИ. Одна проблема…

Она замялась.

– Что еще? – Карагай натягивал пиджак.

– Талончиков на бесплатное обследование нет. Они у нас в дефиците.

Карагай удивился. Он привык слышать слово «дефицит» в аптеках, магазинах – да где угодно, только не в медицинских учреждениях.

– Вы шутите? – рассмеялся, хотя боль все еще напоминала о себе.

– Какие шутки… Нам дают мало талонов. Главная говорит: не хватит – пусть пациенты платят. Это система. – Зоя Ивановна вдруг заговорила как-то совсем буднично, словно пересказывала новостную ленту. – Люди платят в кассу, а деньги уходят неизвестно куда. Что тут непонятного?

– Но я не собираюсь платить за хотелки вашего начальства! – повысил голос Иван. – У меня же полис ОМС. Медпомощь в стране бесплатна!

Доктор грустно улыбнулась.

– Бесплатное сегодня – это как радуга. Видишь, а дотронуться нельзя. Все знают, что она есть, но где начало и конец?

– А как же врачи? Разве вы не можете изменить систему?

– Мы? – Зоя Ивановна усмехнулась. – Думают, врачи – благородные спасители. Но и нас кто-то должен спасать…

Она отвернулась, потом снова посмотрела на пациента – в глазах что-то изменилось.

– Нас это самих достало! Работать невозможно, не думая о плане по платным услугам! Думаете, медики не платят? Ошибаетесь!.. Мама лампочку хотела вкрутить, упала, сломала ногу. Отвезли ее в Третью горбольницу. Боль была сильная, а они… коллеги… не начинали операцию, пока я деньги не привезла.

До сих пор она держалась, но после слова «деньги» глаза вдруг быстро наполнились слезами.

Карагай даже растерялся.

– Что с вами?.. Ну, конечно, я заплачу. Куда же денусь?

Доктор вынула салфетки, промокнула глаза, немного помолчала.

– Дело не в оплате. Талончик я займу у наших девочек, завтра зайдите.

Что-то сидело в ней внутри, большое, колкое, и рвалось наружу.

– Мама умерла в той больнице… Я всё заплатила, как требовали там. Но они… коллеги… чтобы сэкономить, делали операцию без обезболивания. Два часа ковырялись в ноге. Она терпела, терпела… Умерла от болевого шока, так показала экспертиза. Если бы я не была врачом – никто бы не узнал. Подключила профессора, он в меня когда-то был влюблен. Не смог соврать… Ну, бегите, а то еще влетит от редактора, – проговорила Зоя Ивановна и снова потянулась за салфеткой.

Карагай застыл. Всё вокруг поплыло. Это было уже слишком. Слишком жестоко, слишком бесчеловечно.

– Но это же незаконно! – непроизвольно вскрикнул он.

– Всё, что у нас происходит, облечено в форму законности. Это не исключение. Это правило. Просто никто не хочет видеть. Да идите вы уже!

Когда журналист закрыл дверь, по щекам врача опять потекли ручьи.

Выйдя на улицу, Карагай медленно побрел к тому месту, где оставил свою «девяносто девятую». Боль в боку сдалась, временно или навсегда – было не совсем понятно, но сейчас она уступила место другой боли, не физической, но такой же тягостной.

Вечерело. Пока он находился на приеме, прошел мелкий осенний дождик. Воздух был свежий и чистый. Улица уже тонула в полумраке, и редкие фонари бросали тусклые лучи на мокрый асфальт. Иван шел, дыша полной грудью, по знакомым улицам и не замечал ни машин, ни прохожих. Перед глазами у него стояли слёзы Зои Ивановны. А ведь она не просто рассказывала – она жаловалась. Она, врач, отдала свою жизнь медицине, но оказалась беспомощной перед тем, что сама же и представляла. И этот абсурд, этот очевидный диссонанс терзал повидавшего и не такое журналиста не слабее желчного камня.

Впрочем, он не сильно тревожился из-за «какого-то» камня, потому что ещё не знал, что эта боль станет началом расследования, которое вскроет гнойные дыры системы, где каждый, от хирурга до высокого чиновника, берёт не только деньги – но и судьбы. Камень в его теле окажется не самой тяжёлой преградой. Он просто не успел понять, что время сжалось до предела. Очень скоро Карагай осознает: чтобы остаться в живых, ему придётся не просто пройти серьезное лечение – а вскрыть страну, как воспалённый орган.

Глава 2. "Не трогай меня – ты пишешь слишком остро"

Дома его ждали. Белый халат супруги – её звали Альбина – уже лежал, замоченный со стиральным порошком, в пластиковом тазике. Он долго плескал себе на лицо холодной водой.

Тонкий, но настойчивый голос с кухни позвал:

– Ваня! Машенька! Идите за стол!

На выходе из ванной его поджидала дочка.

– Папочка! – закричала малышка, обнимая его за колени. – Ты будешь есть с нами?

Он улыбнулся дочке, но улыбка вышла какой-то неестественной.

– Конечно, милая!

Они прошли на кухню. Альбина стояла у плиты, завершая подготовку. Она была выше Ивана почти на треть головы, с тонкой фигурой и прозрачными чертами лица. Молодая женщина благосклонно позволила мужу дотянуться усами до своей щеки. Для этого он привстал на цыпочки и отодвинул пряди её густых тёмно-рыжих волос.

На столе – горячий суп, сырная нарезка, омлет с помидорами. Свечи горели, посуда сверкала, рядом была семья. Но за этим фасадом пряталось нечто другое – то, что разъедало Ивана изнутри. Он сидел подавленный и молчаливый.

– Как прошёл день? – поинтересовалась Альбина.

– Нормально, – угрюмо бросил Иван, не поднимая глаз.

– Нормально? – переспросила она. – Обычно ты не можешь остановиться, рассказывая о своих статьях, людях, которых встретил. А сегодня – как в рот воды набрал. Что с тобой?

Иван молчал. Он ел медленно. Еда казалась картонной. Маша, сидя напротив, разглядывала отца. Она привыкла, что он шутит, рассказывает разные истории. А сегодня он был другим.

– Папочка, ты сегодня сказку не расскажешь? – пропищала она.

– Потом, милая, – неопределённо ответил он.

Маша сморщила носик, поиграла вилкой, поела немного и попросилась в гостиную.

– Иди, солнышко.

Малышка вышла, и на кухне повисла тишина.

– Ну, что с тобой? – с раздражением заговорила Альбина, убирая тарелку. – Я целый день на работе, потом мчусь в детсад, стою на кухне, готовлю твой омлет, а ты сидишь как привидение! Хоть бы дома отвлекался от своих раскопок!

– Отвлекался? – Иван поднял взгляд. – Ты думаешь, это просто?

– Да! – отрезала Альбина. – Работа – работой, а дом – другое. Ты должен уметь разделять. Это твой долг.

– Долг? – усмехнулся Иван. – Знаешь, что я сегодня услышал? Как врач рассказала, что её мать умерла от болевого шока – сэкономили на наркозе. А ты – про долг.

– Я про твой долг перед семьёй! – вспыхнула Альбина. – Мы ждём тебя каждый день, надеемся, что хоть вечером ты немного побудешь с нами. А ты снова с мыслями о работе! Даже на Машу не взглянул!

– Потому что это не просто работа! – резко ответил Иван. – Я пишу о том, что происходит с сотнями людей. Это… – он осёкся.

Альбина внимательно посмотрела на него.

– Ванечка, я не говорю, что это неважно, – уже мягче сказала она. – Но ты должен найти баланс. Иначе потеряешь то, что действительно важно.

– Что важно? – тихо переспросил он. – Дом, ужин, омлет? Моя работа – это не просто статьи. Это моя жизнь…

– А если ты потеряешь нас? – в её голосе прозвучало отчаяние. – Ты не замечаешь, что, принося сюда весь этот мрак, разрушаешь нас. Ты уже потерял себя. Неужели не видишь?

Иван молчал. Он знал, что она права, но признать не мог.

Альбина начала убирать со стола.

– Я готовила, а ты посуду помоешь, – сказала она сухо.

…

«Ночь, улица, фонарь, аптека…» Сон где-то заблудился. Мысли Ивана метались между кабинетом врача и женщиной, сидевшей рядом. Наконец кабинет победил.

Журналист мысленно представил себя участником трагедии. Он был участковым терапевтом. Хм… допустим. Когда-то хотел поступать в мединститут… Мать падает с табуретки. Ломает ногу. Звонит ему. Он мчится, везёт её в больницу, платит за операцию…

Погрузившись в эту картину, как в гипнотический сон, Карагай почувствовал боль Зои Ивановны. Не смогла защитить мать… Горечь наполнила его сердце – сердце уже не юного мужчины с воображением, о котором Эйнштейн говорил, что оно может увести гораздо дальше знаний.

Сильный ветер бросил капли дождя в окно. Щелканье по стеклу вернуло Карагая в реальность.

– Ванечка, ты чего не спишь? Ворочаешься…

Голос Альбины прозвучал как спасительный гонг. Он повернулся к ней:

– Мешаю? Прости, радость моя. А ты чего не спишь?

– Не знаю… О чём ты думаешь?

Она пристроила голову на его плечо и обвила его рукой.

– Ты, наверно, из-за камней расстроился. Не бери в голову. Сейчас это легко решается…

– Просто сказать – «не бери»! Черт побери, не очень-то приятно…

– Так все больные говорят, – усмехнулась Альбина. – Не чертыхайся. Сколько раз просить?

Он поцеловал её в висок.

– А что ещё больные говорят? Мне интересно.

– Да много… Ты бы сбежал.

– Что, так страшно? Кровь, боль, слёзы?

– Смотря что считать страшным. К крови можно привыкнуть. Слёзы вытереть. Стоны – тяжело слушать, но есть обезболивающее…

Он коснулся её лба губами.

– Вот ты у меня какая! Ничего не боишься. А чего тогда пугаешь, что я не выдержу? Не разлюбила ли?

– Не мели чепухи… Выдержишь, если надо. Но ты впечатлительный. Как ребёнок. У тебя может психика не выдержать. Ты думаешь, легко смотреть в глаза обречённому?

– Согласен. Свою смерть легче встречать… Ты меня порадовала.

– Ты что, совсем? – Альбина высвободилась. – Тебя бы – в реанимацию!

– Не! Я человек сугубо штатский, а у вас – как на фронте. Лучше уж гнить в редакции… Обрадовала, что я не обречён.

– Дурак… Ну, дурак! Камни – не приговор! Вырежут – и через месяц снова будешь носиться, как лось, по своему корту.

– А без вырезания нельзя? – насторожился он.

– Когда камни не могут выйти, лучше удалить пузырь. Чем ждать закупорки.

– А раньше разве не реже удаляли? Что, люди другие были? А операция – по полису или платно?

– Бесплатно? Ха! Хотя… если нечего взять, могут разрезать живот. Но это же никому не надо. Сейчас все умные: подавай малоинвазивные технологии.

– Это ещё что?

– Щадящие, значит. Несколько проколов – и всё. За это разве не стоит платить?

– Не знаю… Наука развивается. Больницы переоснащают. Но не всё же переводить на платность. Деньги на аппараты ведь бюджетные – значит, мы уже заплатили. Лучше называть медицину не бесплатной, а предоплаченной.

Альбина пыталась вставить слово, но он говорил с экспрессией.

– Всё у тебя просто… А лечат не роботы, а врачи. Зарплата у них… Платные услуги – не от хорошей жизни. Чтобы сохранить кадры. Сколько специалистов ушло в частные центры! У всех же семьи… Ты что, хочешь, чтоб врачи святым духом питались?

– Не, не хочу, чтоб ты питалась святым духом. Но знаешь, к чему может привести платность в медицине?

И он снова рассказал – подробно, с деталями – о том, что услышал от терапевта. О её молчаливых слезах, о том, как он сам был потрясён.

Альбина слушала молча. Потянувшись, она включила торшер. Лицо её было каменным. Пухлые губы сжаты в ниточку, но всё ещё оставались нежными. Ивану захотелось их поцеловать, но он сдержался – момент был неподходящим.

– Ты, надеюсь, не думаешь, что врачи делают ненужные операции из-за денег?

Ледяная интонация супруги смутила его.

– Нет, конечно! Ты что, радость моя? Мы же не в загнивающей Америке живём… Зря только рассказал. Зарекался же говорить о своих темах. Давай-ка лучше спать.

Альбина не отреагировала.

– Думай о чём хочешь, – сказала она холодно. – Это твой хлеб. Думай, пиши, зарабатывай. Может, наконец, сменим халупу на нормальную квартиру…

Он предостерегающе кашлянул. Они уже ссорились из-за его дохода и наложили табу на тему денег. Он зарабатывал меньше, чем торговцы с рынка, но не меньше инженеров или врачей. Уходить в торгаши он не собирался.

– Хорошо, не буду, – с плохо скрытой иронией сказала Альбина. – Но если вдруг тебя потянет на медицину, пиши хоть о чём, хоть о самом Минздраве – только «Трешку» не трогай! Понимаешь?

– Конечно. Я знаю, что ты там работаешь. Если я что-то раскопаю, тебя вытурят. Но я не враг тебе. Ты же не считаешь меня врагом?

– Дурак… – Альбина снова устроилась на его плече. – Ты отец нашего ребёнка. Как я могу считать тебя врагом? Так не бывает… – проворковала она, но в голосе не было прежней теплоты.

– Ещё как бывает! – огорчённо проговорил он. – Если врагов не наживаешь, ими становятся близкие. Но нам с тобой это не грозит. У меня врагов и так хватает.

– Ты смеёшься, а я ведь серьёзно. Больницу нашу не трогай. Я не хочу лишиться этого места. Мне там нравится. Обещаешь?

Её голос стал грудным и нежным – этим тембром она умела растопить любой лёд. Карагай прижался к ней, нащупывая край её ночной рубашки.

– Обещаю, – как бы между делом прошептал он. – Конечно, обещаю. Мы же это обсуждали.

Альбина затихла. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Казалось, они были на одной волне. Он осторожно гладил её бедро, и уже почти поверил, что всё налаживается…

Но вдруг она резко сказала:

– Не трогай меня! Ты пишешь слишком остро… Живём от скандала до скандала… И ещё, Ваня – в следующий раз будь повнимательнее с Машкой. Довёл ребёнка до слёз! Папочка, называется.

Глава 3. "Хватит уже социализм качать!»

Провалявшись в постели почти до десяти часов, Карагай не пошел ни в какую поликлинику, а сразу поехал в контору. Захлестнувшие его накануне эмоции и переживания с началом нового рабочего дня превратились в непреодолимое желание заняться темой так называемых платных медуслуг. О чем ему хотелось срочно поставить в известность редактора.

Вообще-то темы своих материалов он никогда и ни с кем не согласовывал. Чай, не мальчик-первогодок… Проблема была в том, что медициной и всем с ней связанным в «ШГ» ведала Марина Викторовна Шумская, прокуренная особа пенсионного возраста с властным голосом. Она, как и Карагай, тоже была старожилом редакции, даже еще более ранним. С годами старая журналистка тоже заработала негласную привилегию писать о чем пожелает и резко реагировала, если кто-нибудь вторгался на ее поле. Редактор ее немного побаивался.

Потому Иван и решил заблаговременно с ним пошушукаться. Типа посоветоваться, а фактически – упредить будущие разборки.

Кабинет руководителя издания выглядел вполне достойно. Вся мебель в нем была одного цвета – цвета топленого молока. От двери к начальственному столу-аэродрому вела красная ковровая дорожка, потертая, но еще довольно сносная. Все это досталось «Шахтерской губернии» от регионального комсомольского органа печати под названием «Молодой коммунист», каковым газета значилась до перерегистрации в начале девяностых.

Долганов был выходцем из села. Немного выше среднего роста, плотного телосложения, с наметившимся животом, большими залысинами и добродушным округлым лицом, Евгений напоминал сытого и вполне довольного жизнью деревенского кота лет восьми-десяти. В редакции все звали его просто Женей.

Заметив краем глаза заглянувшего в кабинет расследователя, он приветливо махнул рукой.

– Заходи, заходи, Вань! Только недолго, ага? Мне скоро надо ехать.

Редактор быстро просматривал лежавшие на столе бумаги, некоторые из них засовывал в черную барсетку. Карагай, устроившись за приставным столиком, с интересом наблюдал за этими манипуляциями.

– Ты это куда намылился? Как на битву, собираешься…

– А это и будет битва. Ага. Еще бы знать, какое оружие на нее взять… Дела наши, Ваня, сам знаешь какие. И ни малейшего просвета. Что же, мне ждать, когда совсем не будет денег на бумагу и типографию? Они только об этом и мечтают. – Редактор хмуро зыркнул на потолок. – Не дождутся! Короче, решил я угостить обедом нескольких денежных мешков. Может, по пьянке уболтаю кого-нибудь на помощь газете.

Долганов не выглядел удрученным, но голос у него не излучал обычного оптимизма.

– Хорошая у тебя работа, – попытался пошутить Карагай.

– Ты что, издеваешься?! У меня же язва… А ты чего пришел? Что-то срочное? – Редактор откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Этот жест означал, что он приготовился слушать, но не обещал согласиться.

– Да как сказать… – Иван немного замялся, всем своим нутром почувствовав трудность стоявшей перед ним задачи. – Я хочу заняться темой платных медуслуг. Провести специальное расследование.

Редактор недоуменно приподнял бровь.

– Расследование? По медуслугам? С чего бы вдруг? Мы же, кажется, целую полосу по медицине раз в неделю выдаем. Плюс через день да каждый день идет реклама от Терфонда ОМС. Куда уж больше?

– Это будет не просто статья… Понимаешь, вчера я был у врача, – Иван заволновался, чувствуя, как понемногу заводится. – И то, что я там услышал… – Он замолчал, пытаясь подобрать слова. – Врач не могла направить меня на УЗИ, потому что у них закончились талоны на бесплатное обследование. Это полнейший абсурд! Бесплатная медицина существует только на бумаге, а фактически все вынуждены платить.

Долганов изобразил праведное удивление.

– Тебя обидели, и ты решил написать. Это называется использованием служебного положения в личных целях…

– Не мели чепухи! Личный опыт журналиста тоже может быть информационным поводом для материала. Ты об этом не знал или забыл? Или то и другое, вместе взятое?

Редактор уязвлено потрепал усы: мол, согласен, согласен, но… Он тяжело вздохнул и опять посмотрел на потолок, словно оттуда должно было прийти какое-то откровение.

– Послушай, Вань, ты же не хуже меня знаешь, что мы сейчас только за счет рекламы Терфонда ОМС и держимся. Ты же можешь лишить газету этого источника! Ведь ты же не умеешь писать, как все. Я уже только по одному твоему голосу могу сказать, что ты опять устроишь такой вселенский скандал, что еще и медики станут нашими лютыми врагами. Мало нам врагов в администрации, судах, ментовке…

Скуластое лицо Карагая выравнялось. Он весь подобрался, как будто пребывал на корте и ждал подачи соперника. Мяч с другой стороны был отражен не очень изящно, но надежно и точно.

– Так ты врагов нажить боишься, Женя! Так бы сразу и сказал… С каких это пор ты стал таким боязливым?

Долганов досадливо покачал головой и начал перекладывать бумаги на столе. Он выглядел так, как будто во время неких важных прений выбрал неправильные аргументы и теперь лихорадочно искал в голове другие.

– Ничего я не боюсь… – как старый дед на завалинке, пробурчал он. – Но тебе что, других тем мало? Все-таки медициной у нас Шумская занимается…

Иван сжал кулаки, чувствуя, как внутри крепчает раздражение.

– Марина пишет поверхностные, заказные материалы, которые только прикрывают настоящие проблемы! Она просто повторяет лозунги системы, которые простых людей кормят обещаниями!

Пластинка сменилась. Редактор удовлетворенно помолчал, наблюдая, как Иван накаляется, словно до финального взрыва осталось совсем немного. С вышедшим из себя человеком дискутировать гораздо проще.

– Вот ты сам ей об этом и скажи, – произнес Долганов с нескрываемым облегчением, потянулся к внутреннему телефону и тихо бросил в трубку несколько коротких фраз.

– Подожди, Жень… Ты что, позвал эту фурию? Зачем?! Неужели ты хочешь, чтобы я получил ее разрешение? Не уху ли ты сегодня ел, дружище?

Редактор сделал вид, что не услышал. Он с деланно отстраненным видом снова начал перекладывать бумаги, но неловкие движения рук выдавали, что видимость спокойствия давалась ему нелегко.

В кабинет буквально ворвалась низкорослая женщина с копной подстриженных под каре совершенно седых волос и вызывающе ярко накрашенными губами. Матовый цвет лица почти без морщинок говорил не столько о хорошем состоянии кожи женщины, сколько о ее навыках нанесения макияжа. Взгляд заведующей медотделом не предвещал ничего хорошего.

– Ивашечка! – издевательски проскрипела она еще с порога. – Ты что, вздумал, как козленочек, в моем огороде попастись?

Редактор изо всех сил делал вид, что занят бумагами.

– Медициной теперь интересуешься? – громко продолжала Шумская, словно задалась оправдать свою фамилию. – Если ты заболел, то так и скажи, я могу тебя устроить в хорошую больничку.

– Я интересуюсь правдой, – сдержанно ответил Иван, твердо глядя в глаза старшей коллеге.

– А я, по-твоему, все вру! Да? Ты один тут у нас правдолюб. Так, что ли? Ивашечка! Раньше ты был такой милый мальчик, а с возрастом стал совершенно невыносим! Ты кем себя возомнил? Думаешь, если для тебя сделали отдел расследований, значит, тебе можно всюду совать свой длинный нос?