Любовь на миллионы

Резкий щелчок замка отозвался эхом. Рука, полная решимости, с хрустом и резкостью закрыла на замок и опечатала входную дверь, оставляя за собой звук, напоминающий доносящийся с улицы тяжелый вой ветра. Массивный и самодовольный Пан Вуйцик, словно мелкий угнетатель, вершил суд над судьбой семьи. Одной рукой он ловко подбросил спрятал в карман ключи, а другой, как бремя власти, пересчитал деньги, наслаждаясь моментом триумфа, как помешанный коллекционер, добывающий редкие монеты. Его глаза, полные презрения, скользнули по молодому человеку, стоявшему рядом.

Шмуль, ярость которого накрыла, как волна в шторм, не выдержал. Он бросился к Вуйцику, но тот даже не дрогнул. Его тяжёлый взгляд из-под насупленных бровей был холоден и ледяной.

– Налоги платить надо, щенок, – бросил он с ехидной усмешкой. И, прежде чем Шмуль успел ответить, рука Вуйцика метнулась вперёд. Пощёчина прозвучала, как выстрел. Шмуль пошатнулся и упал на пыльный мостовой.

– Твоя лавка больше не будет работать!

Слова похоже разрывают установленный в лавке мир так, как с хрустом ломается хрупкая игрушка.

– Мне страшно! Что же будет?

Голос Мойши дрожит от непонимания и ужаса. Глаза его, полные слез, отражают мир, который рушится, и полон крика о помощи. Он бросается к брату, его юные руки пытаются поднять Шмуля на ноги, как весенний ветер ищет цветы, чтобы вернуть им жизнь.

Шмуль, вскидываясь на ноги и отряхиваясь, пытается скрыть свои эмоции. Да, он чувствует, как мир вокруг него рушится, но в его глазах проскальзывают не только страх – там есть искра, жгучая решимость, не позволяющая ему покориться перед судьбой.

– Не бойся, всё наладится, – произносит он брату. И, хотя его голос было трудно угнездить в уютный тембр уверенности, в нем всё же прозвучала сталь, отблескивающая свет надежды.

Глядя на брата, Мойша искал в его словах спасение, но тревога всё ещё читалась в его глазах. Он почти прошептал, теребя старую рубашку:

– Как? Скажи, как?

Его глаза полны тревоги, как грозовая туча в преддверии шторма.

Шмуль сжал кулаки, его взгляд был устремлён в спину Вуйцика, который уходил с торжествующей походкой, точно рыцарь, выигравший битву. Но битва только начиналась.

– Пока не знаю, Мойша, – тихо, но твёрдо ответил он. – Но, я обещаю, мы справимся. Мы станем лучшими ювелирами, и пусть весь мир узнает, что нас нельзя сломать.

Эти слова звучали, как клятва, произнесённая не только для брата, но и для самого себя. Шмуль бросил взгляд на булочную через дорогу. Там, за прилавком, пан Новак – всегда добродушный и улыбчивый – передавал буханку свежего хлеба женщине. Это была пани Вуйцик, супруга того самого человека, который только что разрушил их лавку. Было очевидно, что кокетство, очертания статной фигуры и роковая грация делают её королевой момента. Казалось, сам воздух вокруг них замер. В этот миг пан Вуйцик подходит к своей жене и своим появлением разрушает воцарившуюся в булочной любовную идиллию.

Женщина повернулась к мужу, но его лицо, несмотря на все признаки внешнего успеха, побагровело и было искажено недовольством. Он резко взял её за руку, что-то бросил сквозь зубы, и пара ушла прочь.

Наблюдая за этой сценой, Шмуль не смог сдержать ухмылку, в которой смешиваются искра иронии и тихое злорадство. Он понимает: несмотря на мрак, который навис над ними, появилась возможность повернуть всё наоборот.

– Видишь, Мойша, даже у тех, у кого есть всё, нет настоящего счастья, – проговорил он, снова обретая привычную твёрдость в голосе. – Мы сами кузнецы своей судьбы. И у нас всё получится.

Эти слова, сказанные почти шёпотом, отозвались в сердце Мойши неожиданным теплом. Он посмотрел на брата с новыми глазами – в них больше не было страха. Там появился проблеск веры, маленькая искра надежды.

Небо над городом заволакивали тяжёлые серые тучи, предвещая скорый дождь. Но внутри Шмуля, как и в его словах, была уверенность, которая могла бы разогнать любую бурю. Он положил руку на плечо Мойши, глядя на него так, словно этим взглядом хотел передать всё своё мужество.

– Мы начнём всё заново. Смотри, даже сейчас судьба нам улыбается. С нами удача.

И в тот момент, когда первые капли дождя коснулись булыжной мостовой, Мойша впервые почувствовал, что слова брата – это не просто утешение. Это был план. План побороться за жизнь, за семью, за будущее.

Их маленький мир, казалось, был разрушен. Но в руинах всегда можно найти место для нового начала.

Глава 11. Тайные надежды

Под покровом тёмной ночи мир словно преображается. Темнота мягко обнимает землю, укрывая её от любопытных глаз, и всё вокруг погружается в таинственную тишину. Звёзды зажигаются на бархатном небосклоне, словно драгоценные искры, освещая путь тем, кто осмелится вступить в царство сумрака. Ночь становится вуалью, скрывающей обыденность, и открывает дверь в мир грёз, тайн и сокровенных размышлений.

Когда город застыл в мерцании звёзд и, казалось, затаил дыхание, Шмуль бесшумно вошёл в свою крошечную мастерскую. Дверь за ним тихо захлопнулась, оставляя за порогом тревоги дня. Здесь, в этом уединённом убежище, царила полутьма, прорезаемая лишь колеблющимся отблеском огня ювелирной печи. Тепло света скользило по стенам, превращая их в живые полотна с узорами теней и бликов, словно сама ночь решила стать свидетелем его тайны.

Сосредоточен и полон решимости, Шмуль аккуратно собирал остатки золота: поломанные золотые замочки от цепочек т отбракованные изделия. Каждый предмет в его руках был частью чьей-то истории, представлял собой не просто металл – это были воспоминания, надежды и мечты, которые никак не собирался оставлять в тёмной бездне прошлого. В этот миг он не просто переплавлял металл; он возвращал к жизни мечты, которые не заслуживали погибнуть. Юноша был полон уверенности, что даже из обломков можно создать нечто красивое.

Словно совершает что-то священное, с трепетом сняв с груди цепочку с образом Девы Марии, Шмуль нежно поцеловал её, как будто искал в этом жесте утешение и поддержку, которые были ему так необходимы. Его губы едва касались образа, пока он шептал молитву – не словами, а всей душой. Этот жест был наполнен чем-то большим, чем просто вера; это было доверие, просьба о силе и благословении. Этот символ любви и надежды стал его моральным компасом в трудные времена. Он положил образ поверх золота, словно поручая свою работу небесам, и, достав из кармана завёрнутый в тряпочку красный рубин, на мгновение задержал дыхание. Сердце Шмуля забилось быстрее, подобно тому, как у смелого фехтовальщика перед решающим боем. Этот камень был не просто драгоценностью – он символизировал любовь, мечту о будущем и несоответствие сегодняшней реальности с внутренними устремлениями.

Его решимость усилилась, когда он сосредоточился на деле. Шмуль начал плавить золото, его руки двигались уверенно и быстро, словно ведущий за собой неведомую силу, которая шла от золота, расплавляя тяжесть действительности. В специальных очках он оттачивал золотой перстень, и в этот момент мир вокруг него исчезал, оставаясь лишь он и его работа в танце творения. Искры сыпались в темноту, а ритмичные удары молотка раздавались, словно сердце мастерской билось в унисон с его собственным. Каждый удар молотка был словно заклинание, которое не только формировало металл, но и волновало его душу, наполняя её радостью и смыслом. На его лице играли отблески света, но где-то глубоко в глазах горело что-то большее – неугасимая любовь.

Когда перстень наконец обрёл форму, Шмуль вставил в него красный рубин – тот самый, который должен был зажечь огонь любви в сердце Сары. В этот миг всё вокруг будто остановилось. Он чувствовал, как в груди его вспыхивает искра, как каждый миллиметр этого кольца пронизан его чувствами. На внутренней стороне он выгравировал слова: «ЛЮБИМОЙ САРЕ». Эти простые буквы казались ему высеченными в глубине его души. Они говорили всё: о его любви, его преданности, о том, что он готов сражаться за неё до последнего. Это было его признание, его обет, его мечта о будущем, которая вот-вот обретёт жизнь.

Закончив, он бережно поместил перстень в маленькую бархатную коробочку, ярко-красную, как сердце. Он смотрел на неё, ощущая, как в груди поднимается волна нежности и решимости. Этот перстень был больше, чем украшение; он был обещанием, символом их совместного будущего, оберегом, который, поможет выдержать любые бури и преодолеть все преграды, которые жизнь ставит на пути, как золотая нить, связывающая их порванные моменты счастья.

Шмуль прижал коробочку к груди и на мгновение закрыл глаза. Перед его мысленным взором возникла Сара – её лицо, её улыбка, которая могла согреть даже самую холодную ночь. Он знал, что впереди будет непросто, что мир не сдаётся без боя. Но он был готов. Его любовь была его оружием, его надежда – его щитом.

В ту ночь в маленькой мастерской в треске огня и блеске золота кристаллизовалась мечта, которая была ярче любых звёзд.

Глава 12. Новые возможности

Тёплое утро было наполнено ароматами свежего хлеба и булочек, когда Шмуль и Мойша с корзинами в руках ступили на вымощенные камнем улочки города. Густой туман ещё не до конца рассеялся, обволакивая дома и деревья, словно таинственный саван, а лёгкий ветерок приносил запахи цветов из садов богатых особняков. Город просыпался лениво, но братья уже были на ногах, готовые покорить ещё один день.

Не имея возможности продавать свои ювелирные изделия в лавке, Шмуль и Мойша решили начать новую главу в своей жизни. Вполне естественно, что в маленьком провинциальном городке требовались разносчики продуктов для состоятельных семей. Каждый день мальчики просыпались с первыми лучами солнца и приступали к работе.

Шмуль шёл уверенно, его взгляд был сосредоточенным, но лёгкая улыбка скользила по лицу. Рядом шагал Мойша, чьё солнечное настроение, казалось, могло осветить даже самый пасмурный день. Их корзины были набиты тёплыми, румяными булочками и свежим хлебом, которые могли угодить даже самым взыскательным покупателям.

Обладавший необыкновенным даром расположить к себе любого, Шмуль знал каждого клиента по имени и вкусу. Его тонкий слух улавливал даже самые тихие слова благодарности, а в его сердце всегда находилось место для чужих историй. Но в этот день мысли Шмуля были не здесь. Он думал о Саре. Её образ преследовал его, как тёплый луч солнца в холодное утро. Её глаза, в которых пряталась целая вселенная, её смех, наполняющий воздух нежной музыкой, не давали ему покоя.

Когда они подошли к величественным воротам дома Ковальски – одной из самых состоятельных и уважаемых семей в округе, их встретил роскошный сад с ухоженными розовыми кустами и ароматными магнолиями. Шмуль знал, что «Здесь живет не просто богатство, а настоящая аристократия».

Длинная дорожка из белого гравия вела к высокому крыльцу, украшенному мраморными колоннами. Дверь открылась почти мгновенно, и перед ними предстала графиня Пани Ковальски, женщина с показательно добрым, но строгим лицом. Она выглядела одновременно величественно и доступно.

– Доброе утро, мальчики! – раздался приятный её голос.

– Доброе утро, графиня! – в унисон ответили ребята, и Шмуль, с легким поклоном, протянул ей корзину, полную ароматных изделий.

Пани Ковальских с благодарностью взяла корзину, наполненную благоуханием тёплой выпечки. Вернувшись в дом, она начала выкладывать булочки, наслаждаясь их формами и ароматом. И вдруг её внимание привлекла одна странная деталь: что-то яркое выглядывало из-под свежевыпеченного хлеба. Она осторожно протянула руку и наткнулась на красную бархатную коробочку.

Загадка бытия в уме графини разгорелась до размеров пламени. Осторожно подняв крышку, она с несомненной благоговейностью увидела, как внутри засверкал золотой перстень с красным рубином, переливавшимся, словно живое пламя. Камень был настолько ярок, что казалось, он сам источает тепло. Графиня задержала дыхание, разглядывая украшение. Оно было выполнено с такой филигранной точностью, что выдавало руку мастера, вкладывавшего в работу не просто искусство, но душу.

– Какой восхитительный перстень, – прошептала она, глядя на свечение рубина. Её взгляд устремился к окну, за которым братья уже направлялись к следующему дому. «Кто же этот мастер?» – с любопытством подумала она.

Медленно надевая на палец, она, к своему изумлению, почувствовала, как перстень идеально подошёл, словно всегда принадлежал ей. Её сердце наполнилось тёплым, непривычным волнением.

Приглядевшись к внутренней стороне кольца, Пани Ковальских заметила тонкую гравировку: «Любимой САРЕ». Эти слова обожгли её, заставив на миг забыть обо всём остальном.

Ощущения переполняли, а в сердце вдруг зажглась искорка любопытства и недоумения. Что означала эта надпись? Кому предназначался этот загадочный перстень? И вдруг огонь интереса осветил её мысли: в этом обыденном дне ей предстояло разобраться не только в происхождении необычного артефакта, но и в тайнах, которые готовила жизнь.

Глава 13. Непредвиденные встречи

В сумраке вечера, когда огни города мерцали за запылёнными окнами, скромная квартира семьи Вуйцик выглядела тихим островком уюта, где за обшарпанными стенами и линялым ковром пряталось нечто гораздо более бурное, чем спокойная семейная идиллия. Мягкие оттенки мебельного текстиля, озаренные приглушённым светом, создавали интимное пространство, где каждая деталь дышала ожиданием. Пани Вуйцик, супруга местного налогового инспектора и женщина с ярким обаянием, в который раз не могла скрыть волнение. Сердце её учащенно билось в предвкушении встречи с Паном Новаком – динамитом её счастья.

Пани Вуйцик нервно поправляла волосы перед зеркалом в спальне. Её сердце билось быстрее обычного. Она надела самое соблазнительное платье из своего скромного гардероба, его глубокий вырез подчёркивал изгибы её тела, и каждая деталь её внешности говорила о том, что она была готова к тому, что должно было произойти. В воздухе витало напряжение, сладкое и тревожное, как запах жасмина перед штормом. Она знала, что время ограничено, что муж придёт домой только глубокой ночью. Это был её единственный шанс.

Пан Новак был полной противоположностью её мужа – свободный, как дикий ветер. Его присутствие наполняло комнату электричеством. Их поцелуй был голодным, словно они оба боялись, что время ускользает, как песок сквозь пальцы.

Когда долгожданный появился на пороге, его высокие скулы и пронзительный взгляд заставили её вздрогнуть от предвкушения. Их взгляды встретились, между ними разгорелась безудержная похоть. Едва закрыв за ним дверь, Пани Вуйцик отдалась чувству, которое сдерживала слишком долго. В тусклом свете их тела переплелись в жарком танце. Обнажённое не только физически, но и духовно, тело Пани Вуйцик превратилось в источник необузданного вожделения для прибывшего самца. Словно резвая необъезженная кобылица, она с неиссякаемой энергией, скакала верхом на Пане Новаке. Её волосы разметались по плечам, а голос, полушёпот, полустон, заполнял тесную комнату. В этот момент они забыли обо всём – о долге, о морали, о завтрашнем дне. Казалось, даже стены смущённо отворачивались, не в силах выдержать эту необузданную страсть. Повидавшая на своём веку всякое, кровать под ними скрипела, как древний корабль, а им было всё равно.

Но мир вокруг них не был столь милосерден. В самый разгар дверь в спальню внезапно распахнулась, и на пороге появился Пан Вуйцик. Он, человек, всегда отличавшийся спокойствием и уравновешенностью, в одно мгновение превратился в воплощение ярости. Его лицо, обычно спокойное и ничем не примечательное, сейчас было перекошено гневом. Глаза налились кровью и горели негодованием, как будто он только что увидел собственный ад. В руке он держал пистолет, который дрожал вместе с его рукой.

– УБЬЮ! ОБОИХ! – его гневный крик эхом разнёсся по квартире, разрезая воздух, как лезвие. И в следующее мгновение, словно поддавшись импульсу, он выстрелил в потолок. Пуля пронзила воздух, оставляя за собой глухой звук, шокирующий как молния. С потолка посыпалась штукатурка. Облако белой пыли осыпало любовников, как снег, смешивая их страсть с предчувствием конца.

Пани Вуйцик вскрикнула от ужаса, схватив простыню, чтобы прикрыться. Её сердце, переполненное страхом, забилось в унисон с глухим ритмом страха, а глаза метались между мужем и его оружием, словно она искала выход из этой ловушки.

– Ты что, с ума сошел?! – диким воплем издала она. Её голос дрожал, словно осиновый лист на ветру. – Это не то, что ты думаешь!

Но Пан Вуйцик был глух к её словам. Его лицо стало алым от ярости.

– Ты превратила меня в посмешище! Ты осмелилась притащить его в наш дом?! – его голос звучал, как гром перед ураганом.

Пан Новак, до этого момента застывший, как статуя, внезапно ожил. Он бросился на Пана Вуйцика, сбивая его с ног. Пистолет выпал из рук инспектора, звякнув о паркет.

– БЕГИ! – крикнул Новак, оборачиваясь к Пани Вуйцик.

Она, едва успев схватить платье, выбежала из квартиры, спотыкаясь на лестнице. Её сердце колотилось так громко, что, казалось, его можно услышать на улице. Следом выбежал Новак, и они вдвоём исчезли в ночи.

На улице их встречали любопытные взгляды соседей. Крики, доносившиеся из квартиры, уже собрали небольшую толпу. Полицейские, прибывшие на место, вывели Пана Вуйцика, его лицо было красным от гнева, а волосы взъерошены, как у человека, потерявшего разум. Он кричал что-то невнятное, вырываясь из рук стражей порядка. Толпа шепталась, перемалывая подробности драмы.

На другой стороне улицы Пани Вуйцик стояла в полумраке, пытаясь отдышаться. Её волосы были растрёпаны, глаза полны ужаса, а платье едва держалось на её плечах. Пан Новак стоял рядом, его лицо сохраняло напряжённую маску, но в глазах читалось недоумение – как они позволили себе зайти так далеко?

Сирены полицейской машины растворялись в ночи, оставляя за собой лишь шёпоты и тишину. Но для Пани Вуйцик и Пана Новака тишина не принесла облегчения. Они знали, что этот вечер изменил всё.

Глава 14. Неожиданные повороты

Краков жил слухами. История с задержанием налогового инспектора Пана Вуйцика всколыхнула общественность с такой силой, что шумные разговоры о его скандальной выходке, стрельбе и угрозах убийством моментально разлетелись по улицам города, словно пробуждённые разъяренные пчёлы. От старинных домов с фасадами в стиле барокко до шумных рыночных площадей, утопающих в аромате свежих булочек и жареного мяса, всё твердили об одном – скандал с налоговым инспектором Вуйциком. Всё больше людей испытывало удивление: как же мог человек, обладающий властью, так глупо опростоволоситься? Шелест газет, продаваемых мальчишками на перекрёстках, сопровождался выкриками:

– «Читали? Налоговый инспектор стреляет в любовника жены!»

– «Скандал в высших кругах: кто следующий?»

На узких улочках города, где камни мостовой хранили эхо тысяч историй, эта драма звучала особенно громко. Казалось, сам Вавельский замок, возвышающийся над городом, с интересом следил за развитием событий. Старинные здания, застывшие в вечном молчании, словно шептались между собой, пересказывая детали драмы.

На фоне этой всеобщей лихорадки Шмуль почувствовал, как в его душе что-то ожило. Скандал с Вуйциком был для него не просто поводом для пересудов – это был шанс. Шанс вырваться из той серости, которая захватила его жизнь после закрытия лавки. С тех пор, как тяжелая дверь его детища закрылась на замок, каждый день был для него однообразным, словно тусклый узор на старом ковре. Но теперь что-то изменилось.

Шмуль узнал, что Вуйцика не просто отстранили – его место занял новый человек. Инспектор, чья репутация была безупречна, а имя ассоциировалось с добротой и справедливостью. Его звали Ян Каминский. В отличие от своего предшественника, Каминский был известен тем, что понимал людей и умел разглядеть правду даже в самых запутанных ситуациях.

Шаг навстречу надежде

Когда Шмуль переступил порог налоговой инспекции, его сердце билось так, словно внутри него звучал барабан. Густой запах чернил и бумаги наполнял помещение, а звуки шуршания перьев по документам создавали ритм, похожий на тихий шёпот. В кабинете нового инспектора было скромно, но светло. На стенах висели картины, изображающие сцены из повседневной жизни Кракова: лодки на Висле, торговцы на рынке, улыбающиеся дети. Эти изображения придавали комнате теплоту, которой так не хватало в жизни Шмуля в последние годы.

Каминский встал, когда увидел посетителя, и улыбнулся – искренне, открыто, так, как улыбаются только те, кто хочет помочь.

– Проходите, присаживайтесь. Наслышан о вашей ситуации, – произнёс он, жестом предлагая место напротив себя.

Впервые за долгое время Шмуль почувствовал, что его слушают. Он рассказывал о своих мечтах, о том, как он с братом Мойшей вкладывали душу в каждую работу, как их изделия радовали людей, пока однажды Пан Вуйцик не пришёл в их лавку с обвинениями, которые разбили всё, над чем они трудились.

– Я хочу вернуть свою мастерскую, – произнёс он, и в его голосе звучала железная решимость. – Мы будем работать честно.

Инспектор внимательно смотрел на Шмуля, и что-то в его глазах изменилось. Это был не просто взгляд чиновника – это был взгляд человека, который понимал, что перед ним мастер, несправедливо лишённый права творить.

Справедливость восторжествовала

Наполненные ожиданием, дни тянулись для Шмуля как вечность. Но однажды к его двери постучали. Это был Ян Каминский.

– Вы были правы, – сказал он, держа в руках бумаги. – Пан Вуйцик закрывал вашу лавку несправедливо. Это было сделано в интересах ваших конкурентов.

Слова инспектора были как бальзам для ушей Шмуля. Он едва мог поверить, что настал момент, когда правда вышла на свет. Каминский передал ему подписанные документы, которые позволяли открыть мастерскую снова.

Огонь надежды

Когда Шмуль вновь открыл дверь своей лавки, пыльный воздух наполнил его ноздри. Но для него это был аромат не старого помещения, а нового начала. Вместе с братом они убрали пыль, отмыли витрины и зажгли свет. Пространство, некогда погружённое во тьму, вновь ожило.

Мойша, чьё лицо за последние месяцы утратило былую живость, теперь улыбался. Их руки, привыкшие к тончайшей работе с золотом, снова двигались с вдохновением. Они начали с того, что создали кольцо – простое, но изящное, украшенное маленьким сапфиром.

– Это будет символом нашего нового пути, – сказал Шмуль, глядя на кольцо, мерцающее в свете лампы.

Прохожие начали замечать огни в окнах лавки, и вскоре первые клиенты постучали в дверь. Люди, которые когда-то ценили мастерство братьев, возвращались, чтобы вновь увидеть их работы.

Краков, этот старый город, полный тайн и историй, стал свидетелем ещё одного чуда. А Шмуль и Мойша знали, что теперь ничто не остановит их. Мастерская вновь наполнилась звуками: звон молотка, шелест металла и треск пламени ювелирной печи. И каждый звук говорил одно – их мечта жива.

Глава 15. Перстень судьбы

В ювелирной мастерской, пахнущей горячим воском и металлическими сплавами, царила атмосфера вдохновения. Мягкий свет лампы, отражаясь от витрин, играл отблесками на драгоценных камнях и золоте, создавая иллюзию волшебства. Два брата – Шмуль и Мойша вдохновенно трудились в своем маленьком царстве, зачастую создавая не просто украшения, а настоящие произведения искусства. Непонятно, откуда исходило такое неиссякаемое стремление к совершенству, разжигающее жажду созидания в их сердцах.

– А что теперь? – спросил Мойша, его голос звучал с лёгким беспокойством, когда внимательные глаза его брата изучали что-то на столе. Он тронул символическую массу формы, которая должна была вскоре стать новыми шедеврами.

Шмуль поднял глаза, но не успел ответить. Дверь мастерской тихо заскрипела, и в помещение вошла женщина. Это была Пани Ковальски – известная в округе графиня с безупречным вкусом и острым умом. Элегантный наряд, подчеркнувший утончённость её фигуры, изящно поднятая голова, выдававшая аристократическую гордость, и уверенная походка, словно искусно кладущая ноги на расплавленный металл, сразу привлекли внимание братьев. В руках она держала маленькую красную бархатную коробочку. Коробочка была столь яркой и таинственной, что, казалось, сама комната сгустилась вокруг неё, притягиваемая её магнетизмом.

– Добрый день, – произнесла Пани Ковальски, её голос звучал мягко, но властно, как у королевы, раздающей приказы. – Когда вы приносили булочки, вы кое-что оставили в корзине.

Её слова повисли в воздухе, словно луч прожектора, направленный на Шмуля.

– Прелестная вещица, – продолжала она, приподняв коробочку, как если бы это был драгоценный трофей. – Я бы даже сказала, великолепная работа!

Шмуль замер. В его груди что-то сжалось и тут же распрямилось, как струна, издающая тихий аккорд волнения.