Любовь на миллионы

Александр Гранд

ЛЮБОВЬ на МИЛЛИОНЫ

ПРОЛОГ

Его любовь, которая продолжает жить вопреки тому, что он умер уже пятьдесят лет назад.

Имя, которое осталось лишь эхом в ночи.

Многомиллионное наследство в Швейцарском банке, которое пока никто не смог получить.

Почему человек, переживший ад концлагерей – Аушвица и Маутхаузена, спустя годы оставил миллионы не своим родным, а призраку из далёкого госпиталя?

Что за женщина с глазами, в которых светилась жизнь, вошла тогда в палату умирающего – и исчезла, не оставив даже тени?

Почему даже самые опытные частные детективы не смогли найти ни свидетельств её существования, ни следов её исчезновения?

На фото, вырезанном из старой газеты, лицо. Лишь подпись: «Браха?» – с вопросом вместо настоящих имени и фамилии. Кто написал? Кто сомневался?

Что за сила связала девушку с тем, кто не знал, будет ли жить до утра?

Почему каждый, кто пытается её найти, сталкивается с мёртвыми концами, поддельными именами, молчанием архивов и… странными случайностями?

Кто она была – юная санитарка, ангел из небытия… или случайная свидетельница, которая знала слишком много?

Почему её имя звучит в завещании, но не значится ни в одной официальной ведомости освобождённых?

Почему никто не задавался вопросом, куда делась молодая девушка, так самоотверженно спасавшая жизни?

Существует ли она?

Жива ли?

Остались ли у неё потомки?

И если да… найдётся ли кто-то, кто сможет связать этот узел воедино и открыть дверь к сокровищам, скрытым за этой историей любви?

Что если вся история – лишь витиеватая легенда, созданная, чтобы скрыть настоящее?

Или наоборот… что если легенда – это всё, что осталось от любви, пережившей концлагерь, годы, состояния и смерть?

И кто ты – тот, кто листает эти страницы? Очередной читатель?.. Или кто-то, в чьих жилах течёт кровь той самой женщины?

Ты ведь уже начал искать её, правда?

Любовь. Потеря. Загадка.

«ЛЮБОВЬ на МИЛЛИОНЫ» – это не просто роман.

– Это история любви, о которой писали газеты в Америке и Европе, а в России показывали сюжет в передаче «Жди меня» по первому каналу российского телевидения.

– Это головоломка, в которой спрятаны ключи к истине.

– Это тайна, которая держит в напряжении до последней страницы. Это шанс кардинально изменить жизнь, который, возможно, ждёт именно тебя.

Имена персонажей изменены.

Глава 1. Воспоминания о любви

Весна 1975 года. Лос-Анджелес.

Резиденция Самуэля Ландау утопала в зелени. Её окружал великолепный сад, раскинувшийся на несколько гектаров, где каждый уголок хранил следы его прошлого. Вдали мерцала лазурная гладь океана, переливаясь серебром в лучах солнца, а за особняком величественно поднимались горы, словно оберегая этот мир от времени и перемен. Воздух наполнен ароматами жасмина и виноградных лоз, что тянулись вверх по каменным стенам террасы.

Зеленая трава мягко подминалась под шагами, как будто сама природа предвкушала что-то особенное. На мраморном столике у террасы ветер перебирал страницы старого номера журнала, раскрытого на заголовке «Ювелир ищет свою любовь», украшенном портретом молодой девушки – Брахи.

В спальне настежь распахнуто окно. Мягкий свет проникал внутрь, скользя по роскошному убранству, будто из волшебной сказки. На прикроватном столике – графин с водой и стакан; рядом – фрукты в вазе, словно застывшие в ожидании посланники уходящего времени. На широкой кровати, больше похожей на царскую, неподвижно лежал Самуэль. Старик был неподвижен, дыхание его едва улавливалось. Лишь взгляд, устремлённый в потолок, говорил о том, что жизнь ещё теплилась в его утомлённом теле. Его мысли кружили вокруг одного – воспоминаний о той, кого он безумно любил последние тридцать лет своей жизни.

– Без Брахи всё это – ничто, – прошептал он с нотками горечи и ностальгии. Его слова, подобно мелодии из далёкого прошлого, наполнили пространство воспоминаниями о счастье и утрате:

«Судьба одарила меня благами – богатством, успехом, любимым делом, долгой жизнью… Но отняла самое дорогое – вначале семью, а затем и новую любовь, оказавшуюся небом посланным ангелом, когда смерть дышала прямо мне прямо в лицо. Желание вернуть утраченное счастье обернулось многолетними поисками, порой доводившими меня до грани безумия. Мои усилия найти Браху состарились вместе со мной. Я слаб, и силы покидают моё дряхлое тело. Безболезненный уход в мир иной – то единственное, о чём я сейчас мечтаю».

Внезапный порыв ветра всколыхнул занавески, врывая лёгкость, как будто сам воздух захотел напомнить о том, что всё еще возможно… Самуэль почувствовал, как атмосфера в комнате изменилась, наполняясь чем-то неуловимым и волнующим. Он медленно повернул голову к окну и его сердце учащенно забилось.

В мягком солнечном свете, проникающем сквозь окно, стояла она – Браха. Её белое платье казалось сотканным из облаков, а взгляд был полон нежности и тепла.

– Браха… – тихо произнёс он, словно боясь разрушить волшебство момента.

Девушка улыбнулась и приблизилась, её шаги тихие и изящные, словно нежные звуки арфы. Осторожно присев на край кровати, она нежно улыбается старику, чьи глаза наполняются слезами радости.

– Это… ты?.. Даже не верится, что это… ты…

Самуэль, протянул к ней дрожащую руку, как будто опасаясь, что это явление вдруг растворится в воздухе.

– Всё хорошо… Всё хорошо.

Голос Брахи подобен сладкой мелодии, которая успокаивает его душу.

По щеке Самуэля катится слеза, олицетворяющая годы утрат и страданий.

– Любимая… Я так долго искал тебя, и не смог найти, – говорит он с интонацией тяжелых воспоминаний.

– Не волнуйся. Я здесь. Только не волнуйся, – ответила Браха с нежностью и заботой, как ангел-хранитель, дарующий покой.

– Почему всё так? Я умираю.

В голосе Самуэля проскользнули нотки безысходности.

– Нет. Что ты? Ты говорил мне, что я – твой ангел-хранитель. Помнишь?

Голос Брахи звучал мягко, как музыка.

– Да… конечно, помню.

Его голос дрогнул, наполненный слезами и надеждой.

– Твои губы сухие, я дам тебе воды. А потом… мы будем говорить с тобой. Хорошо? – с улыбкой продолжила она, наливая бокал воды и поднося его к его губам.

– Пей… Пей… – шепчет Браха, когда Самуэль делает несколько глотков.

– Теперь мы вместе. И, никогда больше не расстанемся, – уверенно сказала Браха, нежно поглаживая его руку.

Самуэль улыбнулся, его сердце наполнилось покоем и бесконечным счастьем.

Вдруг пространство вокруг качнулось и начало меняться, растворяясь в тумане воспоминаний. Комната исчезала, уступая место образам прошлого, и Самуэль почувствовал, как его сознание уносится в то далёкое время, когда их любовь только зарождалась.

Глава 2. Шанс на жизнь

Май 1945 года, Австрия.

Город Линц застыл в тишине, гулкой и тревожной, будто сам воздух боялся напоминать о мире, которого больше не было.

Госпиталь, переоборудованный из казармы, дышал болью. Внутри госпиталя, окутанного запахами хлорки и дезинфекции, ощущалась атмосфера грусти с нотками отчаяния. Казалось, сами стены – бледные, стерильные – впитали в себя крики и шепоты надежды. Коридоры, длинные и полутёмные, словно застывшие тени, хранили в себе воспоминания о том, что война унесла с собой.

Больничная палата, огромная и холодная, напоминала склад человеческого горя. Ряды железных кроватей сливались в единое пространство, где одни умирали, другие цеплялись за жизнь. Узники концлагерей и солдаты – всех объединило одно: желание выжить любой ценой.

Распахнулись двери и в палату ввезли каталку, на которой вытянутый в неподвижности, лежал Шмуль.

Он был похож на человека, которого забыли вернуть из ада. Его иссушенное тело – обтянутый кожей скелет, обременённый тяжестью пережитых страданий, напоминал лишь тень человека. Каждая кость, каждый сустав – крик о боли, а разум, словно окутанный тёмным туманом, искал выход из бездны, в которую он погрузился. Он уже не мог ни есть, ни пить. Казалось, смерть была неизбежной, и он почти принял её, как спасение от мучений.

Внутренний взгляд Шмуля устремлён в длинный тёмный тоннель, на выходе из которого мерцает свет. Этот свет, казалось бы, манит его, обещая спасение. Шмуль жадно глотает воздух, пытаясь вырваться из своего мрачного состояния. В его бессознательном состоянии всплывают образы – лица родных, моменты счастья, которые теперь кажутся далекими и недостижимыми.

Слышен женский голос медсестры, резкий и безжалостный:

– У двери этого кладите, он безнадёжен, долго не протянет…

Санитарки, невольно перехватившие её сухой тон, с механической слаженностью переложили истощённого Шмуля с больничной каталки на кровать у двери палаты. Железные кровати расположены плотными рядами; на них пытаются выжить, как истощённые бывшие узники концлагерей, так и раненные американские солдаты. Объединённые общей бедой мужчины и женщины находятся в общем большом, похожем на спортивный зал, помещении, где жизнь и смерть переплелись в неразрывном танце.

На соседней койке лежал старик, борода которого напоминала ветошь, а истощённое до предела лицо сохраняло какую-то необъяснимую святость.

В этот момент, среди звуков кашля и приглушённых стонов, вдруг рядом с ним появилась она – девушка с глубокими и тёплыми глазами, в которых отражались сострадание и нежность. Браха. Она вошла так тихо, что казалась сном. Только её глаза – полные света и тайны – говорили, что это явь.

Её взгляд остановился на Шмуле, а губы слегка дрогнули.

– Потерпи немного, – прошептала она, и её пальцы обвили его ладонь, словно боясь отпустить самое драгоценное. – Ты должен жить. Ты будешь жить.

Шмуль попытался ответить, но силы уже покинули его. Он лишь почувствовал, как слеза медленно скатилась по щеке. Это прикосновение незнакомки стало для него единственной надеждой в мире, где кроме смерти он уже не ждал ничего.

Он лежал неподвижно, его тело было словно окаменевшим от бессилия. Мысли путались, перед глазами мелькали неясные образы. Слова незнакомки эхом отзывались в его где-то в глубине сознания: «Ты должен жить».

Она тихо опустилась на край кровати. Услышав её мягкое движение, Шмуль приоткрыл глаза.

– Попробуй хотя бы глоток воды, – Браха осторожно поднесла ложку с водой к его пересохшим губам.

Он почувствовал холодную влагу, обжигающую горло, но не смог сделать и глотка. Слабость была непреодолимой. В её глазах промелькнуло отчаяние.

– Не сдавайся, пожалуйста, – прошептала она, едва сдерживая слёзы. – Я не позволю тебе уйти…

Шмуль внимательно посмотрел на неё. Почему ей так важна его жизнь? Откуда в её глазах столько боли и надежды?

– Ты… кто? – сорвалось с его губ, как выдох последней надежды.

Она слегка улыбнулась, хотя взгляд её остался печальным.

– Я – та, ради кого стоит вернуться, – она крепко сжала его руку, словно пытаясь передать ему свои силы.

Шмуль почувствовал неожиданное тепло, разливающееся по телу, словно её слова и прикосновение действительно возвращали его к жизни. Он не понимал, кто она и почему так заботится о нём, но уже знал, что без неё у него не осталось бы даже тени надежды.

–Хорошо… Поспи… – прошептала Браха с нежностью, способной исцелить даже самые глубокие раны.

Закрыв глаза, Шмуль провалился в глубокий сон.

Взгляд Брахи задержался на старике на соседней кровати. Старик лежал неподвижно. Лицо – словно вырезано из воска, но в нём осталась улыбка. Не грустная – почти благодарная. Как будто он ушёл, увидев что-то, что стоило последнего вздоха.

– Сестра! Сестра! – воскликнула Браха, обращаясь к появившейся в дверном проёме медсестре с тележкой, на которой стояла большая кастрюля супа, хлеб, алюминиевые миски и ложки.

– Опять покойник?

Медсестра подошла ближе, осмотрела старика и лишь кивнула, как будто подтверждая собственную мысль.

– А этот? – кивком указала она на Шмуля. – Жив?

Браха с ноткой надежды в голосе:

– Может…, мои молитвы помогли… Он очнулся.

– Очнулся? – с удивлением переспросила медсестра, будто такая новость нарушила привычный порядок вещей.

– Живучий какой, смотри-ка… Ну, дай Бог! Твои руки и правда творят чудеса.

Она налила в миску бульон от супа и поставила перед Брахой.

– Пои его, раз уж он у тебя «живучий». И тут же скомандовала:

– Ну-ка, помоги мне!

Браха с медсестрой, сосредоточенные и решительные, переносят безжизненное тело старика на каталку, прикрывая его от пронзительного взгляда реальности. Ситуация напоминает какую-то сцену из пьесы, где каждое движение кажется запечатленным в немом кино.

В коридоре они попали в обволакивающую тишину, царящую вокруг. Каждый шаг отзывался на полу слабыми ударами, а скрип колёс и шорох простыней – звуки, свидетельствующие о происходящем. И в этот момент непролазная память прошлого задала вопрос: «А что же будет дальше?»

Уставившись в пустое пространство, Браха старалась не думать о старике. ‘‘Что-то крайне необычное происходит’’ – мелькнуло у неё в голове. Она хранила об этом молчание, но стрела тревоги уже пронзила её сердце. Следя за медсестрой, она заметила, как та, опустив голову, будто бы старается скрыть от себя гнетущую атмосферу зала. Им ошибочно казалось, что смогут оставить это мрачное событие позади, только закрыв глаза.

Браха неожиданно для себя спросила у медсестры, стараясь не попасться в ловушку собственных мыслей:

– Ты тоже не веришь, что он жив?

Та на мгновение остановилась, словно наткнулась на преграду, и, посмотрев на юную помощницу, немного нахмурила брови.

– Не знаю, к чему все это приведет, – ответила она, поглаживая края своей униформы.

Этот старик, каким бы он ни был, стал нитью к тому, что время пыталось оставить позади. Совершенно ясно, что никто не сможет предугадать, кто будет следующим, попавшим под тяжёлую руку судьбы.

Браха смотрела на каталку с телом умершего старика, как её уже давно привыкшее к потерям сердце, вдруг дрогнуло. Мысленно она вернулась к Шмулю. «Может ли он выжить?» – думала она. Этот вопрос звучал как надежда, словно его судьба могла стать маленьким символом жизни в этом месте, где смерть чувствовала себя хозяйкой.

Где-то в глубине души она знала: завтра принесёт новые испытания, но пока ей было достаточно того, что один человек сегодня сделал первый шаг из мрака.

Глава 3. На грани жизни и смерти

С лёгким трепетом в сердце, Браха перестилала постель, где ещё недавно лежал бородатый старик. Её движения были осторожными, словно она боялась потревожить остатки его духа, всё ещё витавшего в комнате. В её глазах застыло смешение тревоги и грусти, а сердце замирало от невысказанного страха.

Тишину нарушила медсестра, с лёгким удивлением наблюдая за её действиями.

– Что это ты к двери ближе перебралась?

– Боюсь, что он умрёт, – тихо ответила Браха, взглядом указав на Шмуля, который лежал неподвижно, словно на грани между двумя мирами.

Медсестра усмехнулась, и с мягкой иронией в голосе:

– Не влюбилась ли ты часом в эти святые мощи?

Браха отвела взгляд, её голос был полон искренности и боли:

– Жаль мне его… Присмотрю повнимательнее, даст Бог – он оживёт.

И продолжила голосом, звонким словно колокольный звон, наполненный невыносимой грустью:

– Не хочу больше видеть трупы.

Медсестра, поджала губы и, как бы отмахнувшись от её слов.

– А, придётся. Здесь без этого никуда.

Сердце Брахи сжалось от горечи. Унося грязное бельё, она ощутила, как душа наполняется мраком.

Вернувшись к столу, она взяла тарелку с супом, но, почувствовав тошноту, поставила её обратно на стол. Блюдо показалось ей напоминанием о её собственном умирающем внутреннем состоянии.

– Проснись! – громко обращается медсестра к одному из больных, наливая суп в тарелку и подавая кусок хлеба с ложкой.

– Ешь! Я ещё налью. Ешь. Тебе надо есть. Кожа да кости, – с укоризной произносит она, глядя на другого истощенного пациента, который только лишь вздыхает в ответ.

– И ты давай ешь. А, чёрт!.. Браха! – вдруг восклицает медсестра, когда Браха, опираясь на костыль, хромая, ковыляет к ней, как будто спотыкаясь о тяжесть мгновений.

– Покорми его. Всё забываю, вчера привезли, сапёр… – вздыхая добавляет она, и в этом вздохе слышится намек на усталость, сопровождающая каждый ее день.

Со слезами на глазах и дрожью в руках Браха кормит молодого солдата, у которого нет обеих рук.

– Ничего. Будут у тебя руки, не хуже. Поверь мне, я знаю, – говорит она, стараясь вселить в него надежду.

– Добрая ты… – с благодарностью отвечает солдат, словно он ловит её слова, как последний луч солнца на горизонте.

В этот момент Шмуль начинает подавать признаки жизни, его губы шевелятся, и он начинает стонать, громче, ещё громче…

– Нет! Я, правда, не помню!.. – вырвалось из него с надрывом, будто память сама вырывала куски его души. Он задыхался. Грудь судорожно вздымалась, пальцы сжимались в кулаки.

Браха быстро докормила солдата, взяла костыль и сжав зубы направилась к кровати Шмуля. Её шаги были неровными, хромота выдавала сильную боль, но она не позволяла себе замедлиться.

– Не могу!!!

Шмуль метался в постели, его глаза закрыты, а голос разрывался от паники.

Сердце Брахи ещё сильнее сжималось от страха, как будто оно на краю бездны.

– Господи! Господи!

Она схватила бинт, подошла к умывальнику, намочила и вернулась к Шмулю. Боль прострелила её ногу, но она её игнорировала.

– Сейчас… сейчас…

Она приложила мокрый бинт к его горячему лбу, надеясь, что это хоть как-то поможет.

В этот момент Шмуль резко вдохнул, его грудь вздымалась неровно, а изо рта начали пузыриться слюни.

– О, Боже! Сестра!!! – закричала Браха, её голос был полон отчаяния. Она видела, что что-то уходит.

Шмуль, словно тень, тянулся к чему-то за гранью. Внутри него открылась другая реальность. Перед его глазами возник длинный тёмный тоннель. Темнота сужалась, освещённая лишь мерцающим светом в конце. Гулкое дыхание, ровное биение сердца, плавно переходящее в звенящую тишину. И вот, внезапно – парк.

Яркие осенние деревья, их золотистая листва переливается в лучах солнца. Длинная аллея, пустая, тихая. Колокольчики звучат едва слышно, словно напоминание о спокойствии, которого давно не было. Шмуль щурится, поднимая взгляд к солнцу, но свет резко сменился тьмой.

– Милый, не уходи! Слышишь?

– Шшш… Я здесь. Не уходи… Не сейчас. Я не готова тебя терять. – вновь звучит умоляющий голос Брахи наполненный одновременно любовью, страхом и отчаянием, которые только можно выразить.

Шмуль задыхался. Браха, в слезах, молилась. Всё, что оставалось – её вера.

Глава 4. Сквозь завесу страданий

Сквозь пелену отчаяния, которая обволакивала жизнь Шмуля, казалось, что спасения нет. Все вокруг уже давно вынесли вердикт – ему не выбраться. Они ошибались.

Она пришла в его жизнь, как вспышка света в кромешной тьме. Прекрасная, словно видение, которого не ждал, но которое стало моим спасением. Её прикосновения были теплее солнечного света, её улыбка – оружием, способным сокрушить любые преграды. Её глаза – отражение самой жизни, полной надежды и сил. А её голос… Райский, гипнотизирующий, он проникал в самое сердце, заставляя его биться вновь. Он не имел шансов не влюбиться.

Блок смерти в концлагере «Mauthausen-Gusen»

Измученное и искаженное страданиями лицо Шмуля отображает всю бездонную глубину его переживаний. Каждый шрам, каждая морщинка – кричащие свидетельства о пройденных пытках и ада, который он преданно носил в своем сознании как невидимый груз. После удушения он приходил в себя, жадно вдыхая воздух, словно стремился вырваться из тисков смертоносной тьмы, которая опутывала его.

– Я вспомню… – с хрипом издаётся стон, а в нём наполненная отчаянием и тоской прострация, будто он пытается ухватиться за ускользающую реальность, которая, словно сухой песок, просачивающийся через его истерзанные пальцы.

Тенистый силуэт офицера с холодным блеском в глазах, как будто бесконечно маячит перед ним, губы поджаты с жестокостью, как стальные двери, готовые запереть его навеки. Он наблюдает за состоянием Шмуля, и в его тяжелом и наполненном угрозой голосе звучит твёрдая уверенность:

– Ты всё скажешь, еврей!

Эти слова впивались в сознание Шмуля, как раскаленные иглы. Ему казалось, что смерть – это не конец, а лишь переход в иной круг ада.

– Повторить! – скомандовал офицер, и жестокая реальность обрушивается на Шмуля, заставляя его замереть в страшном ожидании.

Зловещая мелодия диктует свой ритм, и он вновь оказывается в удушающем плену, который сжимает его горло, как злодейская симфония, исполняемая в унисон с его муками.

– Я вспомню… – снова хрипит он, его слова едва слышны, словно исходящие из далекого закоулка ада, где нет спасения и надежды.

Палата госпиталя в городе Линц, Австрия

Сидя у кровати Шмуля, Браха причитает с отчаянием, полным любви и надежды.

– Милый, не уходи! Слышишь? Держись!

В её голосе слышна дрожь, и в тоже время в нем стальной звон. Она схватила его за руку – тонкую, как осенний лист, и в этот момент весь мир вокруг них сжимается до размеров её испуганного сердца.

Внутренняя тревога нарастает, как сгущаются тучи перед бурей, но в глубине души Браха ощущает, что именно сейчас он должен бороться, как и все, кто когда-либо сражался за жизнь. Что-то невидимое соединило их в этот момент. Не прикосновение, не слова – будто сердца вспомнили друг друга, прежде чем сознание успело это осознать. Она забывает о собственных страхах, о трясущихся руках, о безжалостном тиканье времени. Все её мысли концентрируются на этом единственном моменте.

– Ну, миленький… Ну, пожалуйста…

Она не собиралась отпускать его. Не сейчас, не здесь.

В её взгляде что-то большее, чем любовь. Это борьба. Борьба за него. Её руки, дрожащие, но упорные, сжимают его тонкие пальцы.

– Я с тобой, – буквально шепчет она, как будто её слова могут сплести ту арку света, которая вернёт Шмуля к жизни. Словно эти слова излучали тепло, которого недоставало в его холодном существовании.

– Ты слышишь меня?

Её голос стал тише, но слова проникали в его сознание, как теплое летнее солнце сквозь густую листву.

Борясь с пеленой сознания, Шмуль как будто чувствует её присутствие, как солнечный луч, пробивающийся сквозь густую листву. Он начинает бредить, восстанавливая обрывки воспоминаний – еле различимые сцены из детства, сковородка, полная горячих картошек, бульканье воды в кастрюле, смех друзей. Эти образы становятся его якорем в бушующем море.

– Ты молодой, ты сильный… Я поставлю тебя на ноги! – причитает Браха, её голос становится более уверенным, и в нём звучит нежная настойчивость. Вполне возможно, что она не просто говорит – она творит реальность. Ее слова – это мост, соединяющий их миры, и даже если он не может ответить, он ощущает тепло её заботы, постепенно вырываясь из мрака, словно нежные руки заботы и надежды вырывают его из трясины забвения. Ему хочется разжать губы, сказать ей, что он здесь, что он борется, но слова застревают в горле, как острые стеклянные осколки, колючие грани которых не дают возможности высказать то, что на сердце, оставляя только мучительное молчание.

Шмуль затихает, когда в его мир врывается Браха. Полная тревоги, она входит в его жизнь, словно пробуждение, её крик разносится по палате:

– Сестра!!! Ой! Ой! Ой! – восклицает она, в отчаянии хватая Шмуля за обе руки, ее пальцы мечутся в поисках пульса, как будто пытаясь поймать мимолетный момент.

Медсестра, вся – воплощение профессионализма, быстро подошла к кровати Шмуля. В её движениях нет ни капли сомнения – только холодная точность и выученная уверенность.

– Ну-ка…

Взяв его за руку, она щупает пульс. В воздухе повисает напряжённая тишина, словно время замерло, настраивая фокус на борьбу за жизнь.

– Дай-ка палец.

Медсестра берёт руку Брахи и поднося её палец к руке Шмуля, продолжает:

– Вот… сюда.

Уверенность в её голосе – текучая и плотная, словно ртуть – разливается по палате, пропитывая воздух невидимой, но ощутимой надеждой.

– Слышишь его? Жив пока ещё твой кавалер.

Браха чувствует, как успокаивающая улыбка медсестры смягчает её гнетущее волнение. Она замечает, как пальцы Шмуля слегка шевелятся – признак, проходящий сквозь струны её души, пробуждает в ней необъяснимую уверенность.

– Ты сможешь, – держа его руку, словно клянясь всем существом, что не отпустит, продолжает она.

– Взгляни на свет! Я здесь, я рядом. Держись за меня, ты должен…