Читать книгу Ловчий. Пересмешник и силки (Александр Эрдимтович Башкуев) онлайн бесплатно на Bookz (4-ая страница книги)
bannerbanner
Ловчий. Пересмешник и силки
Ловчий. Пересмешник и силки
Оценить:

5

Полная версия:

Ловчий. Пересмешник и силки


Эльза: Перерыв! Обед! Всем – обед! Без вызова не возвращаться.


Двор сразу пустеет, и Кирстен вводит Петера Людвига.

Он идет к Эльзе, а Кирстен услужливо подвигает для гостя второй стул. Эльза делает пригласительный жест, Петер Людвиг сразу усаживается, чуть оглядывается, и Кирстен, делая книксен, всем говорит.


Кирстен: Простите, я сбегаю за напитками. ( С этими словами она исчезает.)

Эльза (дождавшись, когда девушка скроется): Не ожидала вас в Риге. Думала, что вы направитесь прямо в Павловск.

Петер Людвиг (скучным голосом): Я бы хотел объясниться. (Чуть помолчав): Я слышал о том, что у вас есть понимание.

Эльза (сухо): Не так чтобы… Мне доложили, что у вас есть интерес к Твери с Ярославлем. Не понимаю, в чем суть…

Петер Людвиг: Не только. Еще я интересуюсь губернией Новгородской. Хочу там вложить много средств в русское коневодство… Но ближе к делу… Скажите честно, на что вы потратите прибыли от торговли зерном в том же «Ротшильде»?

Эльза (делая странные жесты): Ну… Есть идеи…

Петер Людвиг (сухо): Не стесняйтесь. Вы расширите шпионский свой бизнес. Я изучил ваши траты. Вы все деньги вкладываете в обучение и подготовку людей. Шпионаж сейчас окупается, но и весьма дорого стоит.

Эльза (невинным голосом): А вы? Вы разве не собираетесь вкладываться в вашу… эту самую… «сикрет сервис»?

Петер Людвиг (сухо): Зачем? Она – не моя, а моих соседей принцев Ганноверских. Я согласился ее возглавить лишь для того, чтоб британская корона и далее исправно платила деньги компании «Ротшильд». Собственно, я этого и не скрывал ни от принца-регента, ни от Гренвиля.

Эльза (изумленно): Вот оно как?! А им какой прок от этого?!

Петер Людвиг (небрежно): Самый выгодный бизнес в Британии – это торговля опиумом из Пенджаба в Китай. Однако он дурно пахнет. Впрочем, деньги эти попадают в казну, и из нее выплачиваются тому же «Ротшильду». Получать деньги от торговли зерном куда честнее и безопаснее, чем от опиума. Далее деньги через «Ротшильд» почти все обратно в Англию возвращаются. Шарлотта Карловна тратит их на образованье для девочек, а Николай Иванович – на учебники для его школ. Мария Федоровна покупает новые пушки, а вы – компоненты для своих опытов. То есть деньги Англию не покидают, а расходуются на развитие местной промышленности. Посему вас и терпят. Вы понимаете?

Эльза (ошеломленно): То, что вы мне сказали… Разве это не военная тайна?! Или там – разглашение…

Петер Людвиг (делая небрежный жест): Помилуйте! Между мною и вами огромная разница. Мы оба возглавляем наши секретные службы, однако вы при этом притворяетесь международной финансовою компанией, а на деле боретесь за власть во всем мире, а я притворяюсь секретною службой, но на деле меня интересует именно прибыль. У нас разные задачи, и, на мой взгляд, это хорошая основа для всеобъемлющего сотрудничества между двумя нашими разведками.

Эльза (растерянно): Для меня такая постановка вопроса внове…

То есть вы хотите сказать…

Петер Людвиг: Вы изображаете из себя деловую компанию «Ротшильд», но на деле при этом вы служба Российской Империи, и цели у вас чисто имперские. Мы изображаем из себя Секретную Службу Его Величества при том, что нет никакого Его Величества, и сама британская аристократия не стоит выеденного лица. А в реальности мы – биржевики и банкиры, и цели у нас чисто финансовые. Так я и предлагаю – нагибайте кого угодно, побеждайте кого хотите, но дайте нам получать нашу прибыль. Что же тут непонятного?

Павильон. Весна. Вечер. Рига. Дом Эльзы. Столовая

За столом после ужина собрались Эльза, Барклай, Доротея, Анна Федоровна и почетный гость Петер Людвиг. На столе бокалы с портвейном. Все винцо из бокалов потягивают, и вид у всех усталый и благостный.


Барклай: Что ж, поговорим о делах. Я так понимаю, что у Англии к нам есть предложение.

Петер Людвиг (сухо): Не совсем. Скорее предложение есть у меня, и я пользуюсь своим положением в британской разведке. В Европе вот-вот случится большая война. Все, что можно, будет разрушено.

Эльза (с вежливым интересом): Откуда у вас такая уверенность?

Петер Людвиг (небрежно): Оттуда, что Бонапарт стал императором лишь потому, что он хороший командующий. Оттуда, что поставили его во главе лишь потому, что Францию окружали враги. Сейчас враги разбиты, и армию пора распустить. И кто после этого Бонапарт?

Анна Федоровна (возбужденно): Ну и что?! Он и будет воевать – пока не завоюет весь мир!

Петер Людвиг (сухо): Для завоевания мира нужна огромная армия. Эту армию надо кормить. Солдатам надобно платить жалованье, чтобы они смогли поддерживать свои семьи, ибо те сейчас без кормильца. Любая война создает множество инвалидов, которым приходится платить пенсии. Это значит, что с каждой своею победой Наполеон ввергает свою страну во все больший расход, а не воевать он не может, ибо его тотчас свергнут. Это – порочный круг, и завершится он лишь гибелью и Бонапарта, и Франции.

Анна Федоровна (растерянно): А ежели он всех победит?

Петер Людвиг: Тогда он устроит в любой из захваченных стран какой-нибудь бунт и под видом подавления бунта начнет там военные реквизиции. Самой жирной провинцией у него сейчас стала Испания, куда стекаются налоги со всех испанских колоний. Попомните мои слова – вот-вот там начнется война против Бонапарта. Но не потому, что испанцы восстанут, а потому, что Бонапарту понадобится пополнять казну реквизициями. Что может быть проще, чем вешать и расстреливать утративших военную доблесть испанцев, пополняя при этом казну за счет испанских колоний?

Анна Федоровна (невольно крестясь): То есть сами французы нарочно возбудят безоружных испанцев, чтобы обобрать их казну?! Как-то не по-людски!

Петер Людвиг (пожимая плечами): Зато это выгодно. Учтите, даже если и Россия станет французским союзником, это не помешает Бонапарту начать точно так же грабить и вас. Спровоцируют бунт, введут карателей, и понеслось. И продолжаться это будет до того дня, пока в России есть ресурсы и население. Я хочу, чтобы вы осознали, кто у нас общий враг.

Доротея (задумчиво): То есть вы хотите сказать, что все эти войны происходят из-за бабла? (Оживляясь.) Однако нет пока у французов войны с им союзной Испанией!

Петер Людвиг (сухо): Посмотрим. Французская казна от содержания армии истощилась. А испанская казна ломится от денег из американских колоний. Волк обвинит козлят не потому, что те ему враги, а лишь потому, что он хочет кушать.

Натура. Весна. День. Берлин. Потсдам.

Сад Меттерниха

Сад у Меттерниха весь вскопан. Каждое дерево побелено, и с него сняты тряпки, которыми деревца укрывались на зиму. Сам хозяин сидит посреди своего садика на скамеечке, отдыхая после трудов праведных. На улице довольно свежо, но Меттерних так упарился, что теперь остался в одной рубашке, да и ту расстегнул. Вдруг кто-то окликает его от калиточки. Меттерних видит небольшого молодого ладного человечка явно семитского вида в огромных круглых очочках на шелковой ленте. По виду человечку лет двадцать. Он приветливо машет князю рукой. Меттерних делает небрежный жест, и человечек открывает калиточку и заходит к нему в садик.


Нессельроде: А я ваш новый сосед! Карл Роберт фон Нессельроде к вашим услугам! Тоже занялся садовой работой, решил тюльпанчики вот посадить, а в лавке хороших-то нет. Все кругом говорят: «Идите к герру Клеменсу, он по доброте своей всегда луковицей поделится». А я, если что, заплачу!

Меттерних (чуть морща лоб): Ах, Нессельроде… Герцогство Берг, если не ошибаюсь. Мой секретарь, кстати, Берг – ваш земляк. Точно! Нессельроде-Рейзенштейн служили императору Иосифу. Берг как-то мне говорил про своего земляка – генерала с таким странным именем. Только он же вроде погиб… По-моему, в Вюртемберге.

Нессельроде (с готовностью): Так точно! Погиб – именно на войне в Вюртемберге. Только мы из немного другой ветви – Нессельроде-Эресгофен, может, слышали?


Взгляд Меттерниха вдруг становится хищным. Он как-то странно в ответ усмехается и бормочет.


Меттерних: Ну… Конечно же, слышал. Одна ветвь – австрийские генералы, другая – русские шпионы под дипломатическим прикрытием. (Мерит взглядом гостя.) Пруссия – серьезное государство. Вас откуда перевели?

Нессельроде: В смысле?

Меттерних: Вы молоды, но вы при этом явно еврей. При Императоре Павле таких к посольствам не пускали на выстрел. Равно как и во все германские государства. Чтобы такого, как вы, вообще допустили в посольство, должны сложиться воистину изумительные обстоятельства. Поэтому интересно, где же вы дебютировали?

Нессельроде (торопливо): Мое первое задание было – третий секретарь посольства в Вюртемберг. Пять лет провел в Штутгарте. Там тогда шла война, и все обычные дипломаты отказывались.

Меттерних (с возрастающим интересом): О да! Получить первое назначение в сожженный и разграбленный Вюртемберг, который еще и воюет с Францией и Австрией одновременно, не имея союзников. При том, что ваш кузен – генерал у враждебных Вюртембергу австрийцев. (Чуть шутливо): Признавайтесь, шпионили там на Австрию? (В ответ на торопливые и негодующие жесты): Я понял, всего лишь помогали своему брату. (После новой порции негодующих жестов): Стесняться тут нечего, я бы тоже помогал родной крови. (В ответ на сокрушенный взмах руками Нессельроде и с уважением в голосе): Круто… По вашему виду сразу не скажешь. Пойдемте, я подыщу вам лучшие луковицы, а заодно предлагаю составить мне компанию на обед.

Нессельроде (виноватым голосом): Чувствую, будто я к вам напросился…

Меттерних (просто): Да, думаю, напросились. Однако не важно, я в этой глуши начинаю тупеть, и мне нужен собеседник и друг. А вы все ж земляк моего Берга. Хочу понять – может, ваш край порождает людей каких-то особенных?

Нессельроде (осторожно): Вообще-то я никогда не был в Бергском герцогстве. Мой отец…

Меттерних: Хотите об этом поговорить? Кстати, вы в курсе, что ваша родина была захвачена Наполеоном и безжалостно аннексирована? Нет больше Берга, а есть лишь французские негодяи-агрессоры!

Нессельроде (с достоинством): Что-то такое я слышал…

Меттерних (проникновенно и обнимая одной рукой гостя): Послушайте, пятьсот лет маленький Берг был важной частью Священной Римской Империи, которой мягко и справедливо правила моя Австрия… (Начиная ловко подталкивать гостя к своему дому.) И вот пришло немытое быдло, бандиты, разбойники, и нет более вашей страны! Что же тут скажешь… Трагедия!

Павильон. Весна. Вечер. Павловск. Курительная

В курительной Павловского дворца за столиком расположились Петер Людвиг, Салтыков и Карловна. Карловна с любопытством у Петера Людвига спрашивает.


Карловна: Так чего же ты хочешь от нас, милый друг?

Петер Людвиг: Предки мои веками вкладывались в речные пути и все, что для этого. Я бы просил в России для себя или моего сына места главы речного хозяйства и права обслуживать каналы и шлюзы. Но это не главное. Я намерен вложить все мои деньги в строительство конных дорог и угольных бункеров на Волге и вокруг Ладоги. А еще в строительство зимних стоянок для речных кораблей и судоремонтные мастерские. Ведь вы же хотите, чтобы на Волге кораблей стало не меньше, чем на самом Рейне?

Карловна (с оживлением): Ну, конечно, хотели бы. А что это за зверь такой – угольные бункера?!

Петер Людвиг: Это специальные хранилища для угля, которые нужны, чтобы по Волге пошли корабли. Эти корабли вверх по течению Рейна тянут тяжеловозные кони по конной дороге. Такую же я хочу сделать на Волге. Однако и на Рейне, и на Волге есть неудобные для конной тяги места и стремнины. На Рейне мы ставим в таких местах паровые машины, которые по системе канатов тянут корабли вверх по течению и даже лучше, чем лошади. Вот для этих паровых машин и нужны угольные бункера.

Салтыков (с интересом): А почему бы тогда вообще не отказаться от конной тяги?

Петер Людвиг: Потому, что паровые машины на берегу могут тянуть лишь корабли по реке, а тяжеловозные лошади могут тянуть и пушки в сторону битвы. Если казна начинает массово закупать таких лошадей (а их надо закупать у конезаводчиков загодя – еще до появления жеребят), любой сразу поймет, что страна куда-то вот-вот повезет свои пушки. И тогда он нападет на вас до того, как жеребятки потихонечку вырастут в нормальных тяжеловозов.

Карловна (недоверчиво): Так вы закажете у наших конных заводчиков таких лошадей, и все будут думать, что они для ваших дорог вокруг Волги, но стоит начаться войне, и вы тут же…

Петер Людвиг (без тени улыбки): Бонапарт уже ведет реквизиции. Он пытал любовницу герцога Энгиенского, стремясь завладеть его деньгами. Я готов для борьбы с ним на любые материальные жертвы… (После секундной паузы): Однако, надеюсь: когда я отдам русской армии всех моих лошадей, Россия этого не забудет.

Натура. Весна. Вечер. Санкт-Петербург.

Казармы кавалергардского полка

На плац перед казармами выведены все кавалергарды. Конную гвардию Императора почему-то двойным кольцом окружает полиция, а в самих казармах что-то происходит. Судя по всему, идет обыск с пристрастием. Напротив плаца к дверному косяку казарм прислонился Александр Чернышев, который лениво пролистывает какие-то бумажки. Из казарм выскакивает Кочубей. Вид у него взмыленный.


Кочубей: Все – правда! (Сует Чернышеву в руки какой-то листок.) Похоже, ниточка тянется в посольство чертова Бадена!

Чернышев (пробегая листок глазами и недоверчиво): Да ну… Неужто и впрямь рука самого графа Фуше?! И мы что, за доказательством вломимся в баденское посольство? А как же дипломатическая неприкосновенность?

Кочубей (сухо): Заговорщики планировали убить нашего Государя. Слово и дело! Пойдешь со мною ломать двери?

Чернышев (весело): С тобой, Виктор Палыч, хоть на край света! А что, ломать двери в посольство, пожалуй, прикольно! Почти что объявленье войны! Никогда раньше не пробовал.

Павильон. Весна. Вечер. Павловск. Гостиная

Государыня Мария Федоровна исподлобья следит за несколькими офицерами полиции, которые перед ней мнутся. Судя по звукам, по всему дворцу идет обыск. Рядом с Государыней ее старые друзья Салтыков с Карловной. Салтыков с интересом спрашивает у командующего обыском князя Кочубея.


Салтыков: И зачем все это?! Откуда эти новые веяния?

Кочубей (мрачно): Не спрашивай, Николай Иваныч! Какая-то ерунда! Представь – оказалось, некий хрен вообразил про себя невесть что и устроил в кавалергардском полку целый заговор!

Карловна (с интересом): Заговор?! Йтить твою! Да еще среди кавалергардов – опоры трона! Никогда ж не было, и вот – опять! И о чем речь?!

Кочубей (с досадой): Сперва кавалергардов трясли за то, что они скрывали пасквиль Давыдова. Решили, что немецкий там заговор, и всех немцев сняли. Стали набирать лишь поляков. Так поляки посреди Аустерлица принялись переходить на французскую сторону. Стали выгонять и поляков. Набрали в кавалергарды лишь русских. И вот выясняется, что русские офицеры кавалергардского полка составили заговор по свержению Государя и возведению на престол его жены Елизаветы Алексеевны. А на пост регента решили ставить кавалергардского штаб-ротмистра Алексея Охотникова.

Карловна (почти с восторгом): Ох, ё! Цельного штаб-ротмистра! А че не поручика? Охренеть! Никого выше чином там не нашлось? Не, я помню про государыню Екатерину, ну так ее целые генералы возводили на трон, а тут – штаб-ротмистры! Мельчают кавалергарды, господи прости!

Салтыков (задумчиво): Это того Охотникова, который из постели у Лизки не вылазит?! Так для управления государством совсем иной талант нужен. Какое безобразие!

Мария (недовольно): Кристер мой – целый генерал-лейтенант, и то никогда о таком не задумывался! А тут аж штаб-ротмистр… Так, глядишь, скоро и денщики против сыночки начнут возглавлять всякие заговоры! Позор! Штаб-ротмистр! А как это выяснилось?

Кочубей (пожимая плечами): Так Охотников отнес донесение в английское посольство. С просьбою, чтоб поддержали, когда кавалергарды начнут. В посольстве обалдели и передали по инстанции в их секретную службу. А там, похоже, решили, что это все провокация, и сам принц Петер Людвиг в разговоре с нашим царем… так сказать, прозрачно намекнул.

Карловна: Хрена себе… А намек-то был достаточно толстый?

Кочубей (снова разводя руками): Государь аж взбесился и приказал добыть доказательства. Пошли трясти кавалергардов, а потом нарушили даже неприкосновенность баденского посольства. Чернышев сам двери ломал с криками: «Не корысти ради, а державы для!». Я аж залюбовался. Ну а там нашлись планы Государыни – как нашего царя надо убить, сделать ее Императрицей и объявить крестовый поход на всех иноземцев.

Салтыков (с сомнением): И это кого ж баденская принцесса сочла иноземцами?

Кочубей: Насколько я понял – всех поляков и немцев. Причем ее планы были одобрены из Франции графом Фуше и вроде бы даже самим Бонапартом. Но тот от этой хрени в письмах нынче пошел в полный отказ.

Мария (с яростью): Да… Вздернуть сучку на суку! Ведь вы ж ее вздернете?

Кочубей (разводя руками): Никак невозможно. Она в тягости. От штаб-ротмистра. Беременных государынь вешать у нас не велено.

Мария (с сердцем): Да что ж за царь такой пошел?! Явный же заговор, все доказательства измены у вас на руках, а как вешать, так все вдруг сразу беременные! При свекрови-то моей все было иначе! Да и Пауль бы (ностальгически всхлипывает) не постеснялся!


Двери в гостиную распахиваются. На пороге стоит великая княжна Екатерина Павловна в сопровождении князя Багратиона и ватаги преображенцев: Сержа Марина, Аргамакова и всех прочих. Молодые люди или в лубках, или со свежими шрамами. Екатерина Павловна почти что кричит.


Екатерина Павловна: Да что ж вы творите?! Елизавета Баденская уличена в сношениях с Францией и готовила заговор, а вы пришли с обыском к моей матери?! Да по какому праву?

Кочубей (сухо): У меня приказ от Государя Императора. Царь Александр уверен, что за всеми заговорами против него стоит его матушка – Мария Федоровна!

Екатерина Павловна (бледнея): И что вы у нас дома нашли?

Кочубей: Пока – ничего.

Екатерина Павловна (с гневом): Привыкли с бабами воевать, пока мужики на фронте кровь проливали! Убирайтесь немедля, иначе мои преображенцы сами вас, шпиков, уберут!


Князь Кочубей делает знак своим людям. Затем он откланивается всем присутствующим и, выходя из комнаты, вполголоса говорит Екатерине.


Кочубей: А вы бы не горячились, ваше высочество. Ваш брат может и в Преображенский полк послать с обыском. Я бы на вашем месте на эту мысль наводить бы его не стал.

Екатерина Павловна (с вызовом): А вы не на моем месте! Только посмейте ему доложить! Когда я взойду на трон, вы первым же указом будете мною повешены.


Князь Кочубей молча кланяется и выходит вслед за своими людьми прочь из комнаты. Следом за ним выходит и Екатерина Павловна вместе со своею военною свитой. Салтыков задумчиво бормочет.


Салтыков: А ведь девка-то выросла… Может быть, пора ее выдать замуж? А не то дойдет до греха…

Карловна (задумчиво): Вот так посмотришь, послушаешь… А у Петера Людвига, между прочим, сын холостой. Опять же – пароходы на Волге… Мань, представь, сядем мы на пароходик и по реке – от Твери да до Астрахани, мимо Самары с Саратовом. Красота!

Салтыков: Кстати, на речных судах пассажиров почти не укачивает! Научный факт!

Мария (задумчиво): На пароходе по Волге… (Решительно): Да, думаю – пора выдавать Катьку!

Натура. Весна. Утро. Царское Село. Летняя веранда

Опять царская чета завтракает, сидя на разных концах длинного стола. Государь, как всегда, с Александром Голицыным, а Елизавета Алексеевна, как всегда, в одиночестве. На веранду выходит князь Кочубей. В руках его некий поднос, а на лице легкое смятение. Он, возможно, не ожидал встретить всю семью в сборе и поэтому теперь мнется. Похоже, что он нес письма вовсе не Государю, а Государыне. Однако Александр уже смотрит на своего министра полиции с напряженным вниманием, а Голицын, почуявший новый скандал, – с интересом и ажитацией. Чуть поколебавшись, Кочубей подает стопку писем своему господину.


Кочубей: Вот, было изъято в бумагах Охотникова.

Александр (небрежно): Что там? Сандро, глянь. Небось очередной заговор с иноземным участием? Кто на сей раз? Монголы? Японцы?

Голицын (с удовольствием письма читающий): Да, нет, мин херц! Тут все еще круче! Фрейлина вашей жены Наталья Загряжская пишет нашему штаб-ротмистру о том, что у нее, мол, пропали женские крови, и задает вопрос: когда ж наконец он пришлет ей сватов и когда будет свадьба?!

Александр (надменно): Боже… Какая грязь… Да сей бухгалтер мерзкий тип! Улещал саму Государыню Российской Империи, а спал, стало быть, с другой… Не хочу в этом пачкаться. Передай-ка по назначению!


Царь и его свита говорят меж собою негромко, и, возможно, Государыня Елизавета их не слышит или делает вид, что не слышит. Князь Кочубей несет письма к ней вдоль стола на подносике, и Государыня от завтрака своего отрывается. Лицо ее будто бы заостряется, и она смотрит на поднос с письмами, как кролик на приближающегося удава. Когда князь подходит, она с совершенно затравленным видом у него что-то спрашивает. Князь в ответ делает жест: мол, сами смотрите. Государыня берет кончиками пальчиков верхнее письмо и начинает его читать. Лицо ее искажается, она начинает страшно визжать, пытается бить кулачками стоящего перед ней Кочубея, потом с места вскакивает, пинает поднос и стрелой вылетает с веранды. Письма разлетаются во все стороны и, как опавшие листья, медленно опускаются на край стола и пол рядом. Государь сухо бормочет себе под нос фразу из Мольера.


Александр: Ведь ты хотел этого, Жорж Данден… (Он пытается будто откашляться, но вместо этого только сипит.) Однако почему же мне нынче так гадко?

Голицын (вскакивая и крича с возбуждением): А она же не к себе, а к фрейлинам побежала! Сейчас там будет потеха! Я пойду – гляну!


Государь сидит на своем месте, закрывши рукою лицо, и его будто все вокруг не касается. Поэтому Александр Голицын своей волей выбегает из-за стола и бежит следом за Государыней. Князь Кочубей, опускаясь на одно колено, снова собирает все письма на свой поднос, причем берет их кончиками пальцев так, будто это какашки. Светит яркое солнце. Впереди жаркий день.

Натура. Лето. День. Царское Село.

Флигели левого крыла дворца

Александр Голицын вбегает на женскую половину дворца. Там стоит визг и ругань. Государыня Елизавета с воплями и всхлипом пытается вцепиться в волосы Наталье Загряжской, а та, будучи выше ростом и явно сильнее противницы, просто от себя ее что есть силы отталкивает.


Елизавета: Су-ка! Шлюха! Помойная тварь! Запорю!

Загряжская: От суки слышу! Гнилуха чертова!

Елизавета: Он мой! Пошла вон! Я под плети тебя! На дыбу!

Загряжская: Ага! Здрасьте! Караул! Мужняя баба жениха пытается увести! Я твоему супружнику нажалуюсь! Поглядим ищщо, кто под плети-то пойдет!

Елизавета: Он мой! Он все, что есть у меня! А ты… Пошла вон!

Загряжская: Ага! И куды я пойду? С пузом-то?! Мне теперь муж нужон! Законный!

Елизавета: Да будет у тебя муж!

Загряжская: Еще бы! Конечно будет! Лешка Охотников! Ха!

Елизавета: У тебя другой будет муж! Обещаю! Только отъезжай ты от нас!

Загряжская: Тю! Дам тебе – не на тебе! Да где ж им бывать-то!? Да, слышь, хочу, чтоб был он богатый и знатный!


Елизавета начинает беспомощно метаться, а Загряжская стоит руки в боки и свысока на свою госпожу смотрит. Александр Голицын Елизавете подсказывает.


Голицын: Есть, есть такой! Соседа нашего Афанасия Николаича сынок. У старого Афанасия денег куры не клюют, и фамилия у них хорошая, родовитая. Гончаровы зовут! Правда, сам Николай Афанасьич, по слухам, того. Тихий больно. Все на виолончелях пиликает. Но – богатый и знатный. (Загряжской): Ну че – пойдешь к Афанасию Гончарову в невестки? А Государыня тебе назначит приданое!

bannerbanner