Морозных степей дочь

– Стать объектом моих талантов! – молвил волшебник, завершив работу. – Большое везение, человек.

– Сам удивляюсь, – ответил Рэй.

– Это насмешка? Не недооценивай своей удачи. Из всех героев, что приходили в этот мир, ты первый, кому выпала честь увидеть меня дважды. Что с тобою приключилось?

Рэй коротко описал свои злоключения, но скоро Светл-О-Бай остановил его, выставив перед собой лапу с черными подушечками:

– Хва-атит, человек. На самом деле мне неинтересно, так что сбереги мои уши от своего нытья.

– Вытащи меня отсюда!

– И как я это сделаю? – искренне удивился желтоглазый колдун. – Ты получил снаряжение для путешествий и, как мы видим, благополучно его потерял. Ты был здоров, но тебя поколотили до смерти. Ты был при деньгах, но их у тебя отняли. Ты пришел в этот мир свободным человеком, но угодил в неволю. Мы договаривались, что я тебе что-то дам? Нет. Я обещал лишь явиться. Лицезри.

– Да у вас там целая банда, они ведь меня ждали! Нельзя было предупредить?

– Не моя проблема, я только новичков оформляю. После выхода из Правой Башни ваша судьба оказывается в ваших руках. Свободная воля! Нерушимый принцип Яви, знаешь ли. И вообще, – Светл-О-Бай многозначительно вздернул кошачий палец, – подумай вот о чём. Наличие разбойников в окрестностях святого места явления героев есть лишь следствие никчемности твоих предшественников, проваливших миссию. Бесчестные, малодушные, позабывшие ремесло герои, неспособные проявить свои добродетели, стали тому причиной. Так что вини свой род, а не мой.

– Так может, герои бездействуют потому, что их убивают на входе?

– Да нет, едва ли дело в этом, уверяю, тут нет тёмного заговора против вас. Обычный мирок, населенный несчастными жителями, которых нужда порой толкает на преступления.

– Ах, нужда толкает?

– Ты, кажется, не понял, кто ты, – строго сказал Светл-О-Бай. – Над этими людьми висит угроза, супротив которой ты был ниспослан. Ты должен защищать их, а не винить в своих бедах.

– Прекрасно! – подивился Рэй кошачьей наглости. – Может, я еще и сам виноват в моем ограблении?!

Светл-О-Бай с удивлением поглядел в ответ.

– Может, и сам. Не сомневаюсь, что был вариант действий, который бы не привел тебя в сие прискорбное положение. Будь ты сильнее – отбился бы от бандитов, будь осторожнее – не угодил бы в ловушку, будь умнее – вовсе обернул бы встречу себе на пользу. Иоахим, знаешь ли, не простой человек. Ты упустил все возможности.

– Тогда я хочу сначала. Давай еще раз, верни меня к Башне. Я найду другой путь или смогу обмануть бандитов, или даже отобьюсь от нападения!

– Мне лестно, что ты находишь меня таким всемогущим, – вскинул кошачьи брови волшебник. – Твоя наивность, конечно, умиляет. Впрочем, – горько усмехнулся он, – ты не поверишь, сколько раз я сам хотел «начать сначала». Вот только у меня и близко нет таких сил.

– Тогда объясни, почему жители так к нам относятся? Огузки с деньгами – вот кто мы для них. Но мы ведь герои, ты сам сказал.

– Да, герои, – нахмурился Светл-О-Бай. – Это записано в божественном контракте и этого не отнять. Но что с того? Ожидал благоговения, не успев совершить ни одного достойного поступка? С какой стати людям трепетать пред безымянным пришельцем?

– Но не грабить же!

– Почему нет? Опять же свобода воли.

– Но я полагал, что контракт…

– Что? – резко вступился волшебник, сверкнув золотыми глазами. – Сделает тебя неуязвимым? Даст возможность вновь и вновь переигрывать события? Позволит жить в раздолье, не прилагая усилий? Уверен, что не давал обещаний о том, что геройское поприще будет соответствовать твоим мечтам!

Кот быстро охолонул и продолжил мягко:

– Извини, человек. Я в каком-то смысле понимаю, что ты ожидал не этого. Но у меня нет забавы, из которой герой выходит победителем. Цель твоего контракта ни много ни мало спасти сей несчастный мир. Точнее, его людей. Большая задача, да? А ведь даже не понимаешь, насколько точно ты высказался. Ты – герой! – с потаенным значением отметил волшебный кот.

Он помедлил секунду, чтобы до Рэя дошла глубина этого утверждения. Когда этого не случилось, златоглазый покровительственно произнес:

– Соверши хлопок одной ладонью.

Рэй опустил взгляд на руки, вмурованные в деревянную колодку.

– Невозможно.

Светл-О-Бай улыбнулся и продолжил:

– Горе, уходя, рождает счастье. Только в отчаянии можно познать надежду. Лишь конец света рождает истинных героев. Без зла, – он таинственно посмотрел на свой острый загнутый коготь, – не существует и добра. Таков этот мир. Таковы законы всех миров во Вселенной. Если бы с этим миром всё было в порядке, ему попросту не нужны были бы герои. Понимаешь? Ты, герой, есть ни что иное, как манифестация отчаяния этого мира!

Светл-О-Бай поднял голову к низкому своду трюма так, словно там раскинулось звездное небо.

– Но никто не говорил, что это в принципе возможно – что-либо изменить, – с обреченностью в голосе, проговорил вдруг он. – Как много героев положат свои жизни, чтобы добиться хоть сколько-то приемлемого продолжения истории? Один, десять, сотня? Или же это не удастся никому? – обернулся он, и взгляд ледяных желтых глаз заставил сердце героя сжаться. – Этот мир не отличается от твоего в основных своих законах. Время линейно, будущее не определено, а принятое решение нельзя изменить, приходится лишь встречать лицом к лицу последствия. Укради сегодня и жди, что завтра тебя накажут; помилуй убийцу и будь готов, что однажды кто-то может вновь расстаться с жизнью; доверься человеку, а потом не сетуй на богов и злую судьбу за нож, ударивший в спину. Всякое действие имеет последствия. Я… уже выучил этот урок, – с горечью хмыкнул Светл-О-Бай. – Сегодня был твой черед.

Рэй глядел в тоскливые золотые глаза волшебника, взгляд которых в эту секунду потерялся где-то вдалеке. Он хотел задать еще вопрос, но кот не дозволил:

– Мы болтаем попусту, а время коротко. Твои раны исцелены. Я оставлю часть своей энергии в твоем теле, это позволит тебе не околеть еще минимум пару дней. Надеюсь, за это время ты доберешься до места назначения.

– И что мне с этим-то делать? – поднял Рэй скрепленные колодкой руки. – Толку от твоей мудрости? Пусть прошлого не изменить, но помоги сейчас.

Волшебник выдохнул.

– Я не имею ни права, ни возможности напрямую воздействовать на этот мир. Даже наш с тобой договор – страшное нарушение. Чтобы его исполнить, мне, как видишь, пришлось остановить само время. Я не способен разбить эти кандалы, потому как само время сейчас стоит на месте, а разрушение – это энтропия. Энтропия происходит только во времени. Я также не способен нарушить законы Яви и волшебным образом переместить тебя в пространстве. Придется прожить то, к чему привела дорога. Ты, впрочем, до последнего удара сердца вправе действовать, меняя ее направление! Соверши побег, устрой восстание, покончи с собой, – тут он понизил тон. – Свобода воли – удивительная вещь, согласись?

Светл-О-Бай поднял лапы, встряхнул капюшон своей монашеской робы, накинув его на голову и прижав большие треугольные уши.

– Не переживай. Никто не ждет, что ты и правда что-то изменишь. Хоть на героев и возложена великая миссия, уверяю, подписанный тобою контракт не предусматривает никакого наказания за провал. А уж тебя, бездарного и лишенного всего, никто не осудит за бездействие. Считай это моей последней податью: я лично дарую тебе свободу. Можешь жить как посчитаешь нужным и возможным, а бремя геройства оставить другим.

Рэй опустил голову. Приключение завершилось постыдными побоями и снисходительной подачкой от божественного нанимателя. Уж если тот, кто лично отправил его в этот мир, ни на грамм не верит в успех, на что ему самому рассчитывать?

– Вообще, – вдруг сказал Светл-О-Бай, – история этого мира до сих пор складывалась довольно печально. Как и истории его героев. Успехи первого поколения наших посланников оказались сомнительны. Ты, несомненно, узнаешь о Великих Героях, как их тогда прозвали. Второе колено героев, в котором довелось родиться тебе, пока вовсе не проявило себя, и честно сказать, надежд на вас у меня еще меньше. Мы в точке бифуркации, но стоит она под крутым уклоном вниз. Какой исход нас ждет?

– Второе колено? Герои когда-то уже приходили в этот мир?

– О да! Несколько веков назад. И они немало преуспели, да так и не завершили миссию. Больше отступать некуда, вашему поколению решать судьбу.

– Что это значит?

– Хватит вопросов. Коль интересно – ищи ответы сам. Не божественный контракт и даже не великая цель делает человека героем, а проделанный им путь. Честность, достоинство и верность ремеслу – я подарил тебе путь! Но идти по нему или нет – твой собственный выбор.

* * *

Ныне

Судья, раздосадованный неискренностью обвиняемого, дослушал его скупой рассказ, лишенный фантастических событий, случившихся в Правой Башне и корабельном трюме.

– В таком случае! Объявляю, что представленные по делу обвинительные доказательства являются исчерпывающими. Защитительных доказательств на рассмотрение не представлено.

Белокурый секретарь за аналоем встрепенулся и прилежно зафиксировал последний комментарий судьи.

– При отсутствии иных допустимых и относимых доказательств, отсутствии поручителей и возможности уплатить наказание, оказывается, что обстоятельств, подлежащих изучению судьей, не осталось.

Гвозди один за другим забивались в крышку гроба. Судья облизнул губы и принялся за дело:

– Рэй. Словом шестнадцатым Разбойного приказа ты назван виновным в попытке убийства без свады3, да по разбою, против забоярского общинника-рядовича в житьем звании. Словом третьим Приказа об иноземцах утверждается право земли: всякого человека, именующего себя иноземцем и свершившего преступления на землях великого князя, но не доказавшего бумагой или верным словом своего подданства иноземному владыке, надлежит подвергать суду, как будь то подданный самого́ великого князя в онжем звании. Следовательно, не усматривается оснований к тому, чтобы передать твое дело на рассмотрение суда твоей собственной страны… где бы таковая ни была, – пожевав губами, прибавил судья. – Доказательства принадлежности к достойным родам Княжества с твоей стороны не представлены. По итогу я предаю тебя суду как беззванного вольника, проживающего на землях Великобая Симеоновича столбового бояры великого князя Василия Дмитриевича.

Обескровленные губы обвиняемого сжались.

– Именем великого князя Владыки семи краев вменяю тебе предусмотренную виру4: четыре меры в пользу князя и четыре меры на возмещение вреда обвинителю. Ввиду отсутствия у тебя имущества для уплаты виры, ты приписываешься на отработку в трудовое поместье Береста со сроком заключения, равным четырем зимам.

Рэй смятенно опустил голову. «Господи, четыре…»

– Всё записано? – осведомился судья у помощника за аналоем. – В таком случае заседание по обвинению Рэя из Падуба окончено. Заводите, пожалуйста, следующего, – распорядился он, как вдруг помощник наклонился к его уху и прошептал что-то, косясь на осужденного. Тут и судья задумчиво присмотрелся к тому.

В момент, когда у осужденного загорелась робкая надежда, судья нахмурился, еще раз с недовольством обернулся на помощника – тот покровительственно кивнул и даже показал на строчку в обвинительном листе. Седовласый собрал руки в замок, поразмыслил и сквозь зубы продолжил:

– Принимая, что лихое дело было свершено Рэем из Падуба из, кхм, неканонических уверований… а также из возможной, кхм, причастности к пришельцам, именующим себя героями, – выцеживал слова судья, и было видно, что ему это очень не нравятся, – вира будет увеличена вполовину и составит шесть мер. А срок заключения, соответственно, составит шесть зим. Как и было сказано, исполнение наказания…

Помощник, что удивительно, всё еще не удовлетворенный прозвучавшим, еще раз склонился к судье, однако тот вдруг одернулся и ударил ладонью по столу:

– По́лно! Ни в Княжеской Правде, ни в Разбойном приказе нет таких оснований! Не стану казнить, доколе не будет, бесспорных доказательств свершения клятвопреступных злодеяний, – возразил он, шлепнув по листку в руке. – …А вот дела мне нет до писем бояры Великобая! – в ответ на следующий шепоток помощника ответил судья. – Я, слава богам, княжьей волей – Разбойным приказом сужу, а не каракулями Симеоновича. Пусть сам героев отлавливает, коль они ему не милы. Всё! Отработка виры исполняется здесь, в трудовом поместье Береста, – завершил судья, раздраженно откинувшись на спинку стула.

Юноша-секретарь почтительно кивнул, сделал запись и подал жест ябетникам.

Душа Рэя была сокрушена. «Каких еще неканонических уверований?!» Лишь за возможную, недоказанную причастность к героям наказание за и без того выдуманное преступление увеличили на половину? Да ладно Рэй еще не сказал, что сам является подлинным героем, а то б, похоже, казнили на месте!

Осужденный пытался воспротестовать, еще раз потребовал слова, но ябетники уже схватили под руки. Стража вывела Рэя через другую дверь, а он всё удерживал в руках пустую зеленую тетрадь, до которой никому не было дела.

В следующей комнате старичок с плешью на голове записал осужденного в толстую амбарную книгу с разлинованными углем полями: Имя: Рэй, рода нет, рядо́вого звания, шесть зим, дата. Здесь же выдали каторжную одежду и неряшливо подстригли туповатыми ножницами – элемент наказания, разделяющий негодного человека (преступника) с предками.

Пучки волос ложились на колени, а вместе с ними терпели крах остатки надежд.

II

Поздняя осень (полузимник месяц)

Северо-Восточный край

Звали ее Лишка. Ежели ее так нарекли родители, то, наверное, потому, что желали ей всего и с излишком. А коли это имя дал брат, то, пожалуй, потому, что в родном своем доме она оказалась попросту лишней. И последнее было куда как более вероятно, ибо крестьянские дети редко получали настоящее имя раньше своей четвертой зимы, а к ее четырем годам родителей уже не стало.

После обеда Лишка бродила по мрачному, догола вытоптанному деревенскому двору – бездельничала. Да и что тут, в Бересте, делать? Высоченный, зубастый тын со всех четырех сторон. Это такая стена из частокола. Нет, обычно дел в поместье полно, но сегодня, слава Маре, неделя5. Как и в деревне, в последний день седмицы тут никто не работает: лесоповал, будь он неладен, закрыт, а внутри поместья даже сторожа́ не смеют докучать арестантам распоряжениями. Это так наместник повелел! В неделю ни к каким работам каторжников не привлекать, давать волю на отдых. «Хороший он, – опять подумалось ей, – справедливый. Чего ж он в этакой глухомани с нами, окаянцами, чахнет?»

Она вынула из кармана свежий комочек мул-травы – кусочек счастья в этом угрюмом поместье – и хотела уж закинуть под язык, но позади кто-то по-разбойничьи свистнул. Лиша обернулась. «Ах, да», – с тоской вспомнила она. Неделя была примечательна еще и тем, что где-то раз в луну именно в этот день привозили новеньких обитателей Бересты. Алёшка-Дятел, Штырь, верзила Драный и, конечно, Нос – четыре молодца поджидали посреди двора на почтительном расстоянии от приветственной (судейской) избы.

Судья, он же упомянутый наместник, его слуги и сторожа́, они-то все живут в стольном доме, самом большом, двухэтажном, посредине поместья. Лиходеев рассуживают в небольшой лачуге. Удобно: вход в нее прямо с речного причала, а выход уже в арестантский двор. Заходишь вольным человеком, выходишь острожником.

А свистнул Лишке сударь по прозвищу Нос – просто так, от веселого настроения. Что ж, ему можно. Лиша в ответ смиренно кивнула, собрав руки на животе. Если б так посмел сделать кто из чесноков, то она бы отвернулась, да еще б губу на сторону скривила. А Нос ее уже давно, как тут говорят, застолбил. Оно так, в общем-то, было не принято, ибо женского полу в порубе6 мало, но Нос – каторжник новой породы, сам под себя порядки устанавливает.

Не успела она это обдумать, как заметила, что четверо уже окружили вышедшего из приветственной избы, только что рассуженного заморыша. Ох, сейчас они его для острастки прижмут, растолкуют что почём и укажут место, пополнив ряды сговорчивых чесноков, за счет работы которых милы́е и живут тут в раздолье. Видали уж картинку! И хотела отвернуться, но неволей задержала взгляд: в окружении стоял вовсе не заморыш, который несколько седмиц скитался по лесам, прежде чем его наконец-то загнали дружинники, а рослый, плечистый сударь. Даже за позорно остриженной головой и арестантским рубищем угадывалось в его облике что-то сильное, пока еще не надломленное.

* * *

– Смотрю, первый раз зашел, – с ухмылочкой выговорил один тщедушного сложения. – Что, голубь, память хорошая?

– Не жалуюсь, – сухо ответил Рэй.

– Тогда напрягай уши, – сказал тот и принялся объяснять, как устроено сие поместье.

В сущности, всё сводилось к тому, что Береста – это община. Прямо как деревенская, но еще теснее. Рядо́вые общинники зовутся «чесноки», сиречь честные каторжники, они же кандальники. Хотя собственно кандалов тут давно никто не носит; слово осталось с былых времен, когда вокруг поместья не было шестиаршинного бревенчатого тына, а в лесах почти не водились чудовища. Чесноки – это те, кто по-честному отрабатывает свою долю и по-честному же получает от общины.

– А есть, понимаешь, гузаки, – сказал тощий, с ненавистью захватив кулаком воздух. Тощак хоть и рисовался да размахивал руками, а ясно было, что среди обступивших он вовсе не главный.

Гузаками, продолжал он, становятся те, кто не соблюдает правила или как-то по-особенному провинится перед общиной. Правил оказалось немного: не стучать сторожам на чесноков, не присваивать чужого, не копить гаман7, не устраивать бардаки и с выкладкой участвовать в общих работах. Однако первым условием удержания масти было вспомогание. «Отдавать четвертину», по словам острожника, это неотъемлемый мазан честного каторжника.

– Сбором четвертин, стало быть, вы четверо занимаетесь? – уточнил Рэй, но глядя не на болтуна, а на другого – крепыша с непропорционально длинным носом, торчащим над толстыми усами и бородой.

– Эх, галка, не галди, – добродушно улыбнувшись, ответил на это длинноносый. А вот и главарь, понял Рэй.

Тот подплыл точно утка по воде и очень мягко опустил руку ему на плечо. Пришлось, однако, поднапрячься, чтобы под ее весом не согнуться.

– Меня звать Нос. Это Алешка-Дятел, – представил болтуна, – а это Драный, – со значением указал на хмурого, патлатого здоровяка с огромными кулачищами.

«Чудище», – подумал Рэй, взглянув на саженные плечи и пустые глаза, утопающие в тени надбровных дуг. Довершал образ кривой шрам на верхней губе.

– Этот Алешка у меня божедур еще тот, намаялся я ним, веришь? А Драный так вовсе говорить не умеет, только зубы выбивать годится, – весело молвил носатый, но затем резко отбросил благосклонный тон. Поднятой кверху ладонью он торжественно указал на приземистые дома впереди: – Ты идешь на двор! Ступив на двор, ты становишься общинником. Жизнь тут тяжелая, жиру нет, а сторожа́ любой косяк распределяют на всех. Один ёж тухлянку затешит, а огребает весь честной люд. Микитишь, голубь, куда я веду? Мы с мужиками по зову сердца помогаем в неблагодарном деле, которое ты обозвал сбором, да только за ради того, чтобы всем всего хватало! Так что, ёшка? Будешь подпевать или по говну мотать? – закончил он емко, предоставив Рэю два нехитрых варианта предстоящей жизни.

– Я понял, – ответил прибывший. – Четвертина – это честно.

– Быстро слобастил, голубь, – похвалил Нос и обратился к Драному: – Гляди, я ж издали сказал, что этот свой. Глаз-то у меня орлиный!

Алешка-Дятел жеманно подхватил:

– Ха, ты, Нос, вообще зверь дикой. Глаз у тебя орлиный, нос крысиный, а уд лошадиный, ха-ха.

Нос и двое других загоготали над шуткой. Драный, видимо, не улыбался никогда.

– Ладно, Дран, не кручинься. Успеешь кулаки размять, – приободрил Нос. – Сказали, сегодня привоз большой.

– Следующий вышел, – прогудел Драный и, не советуясь с вожаком, направился к другому новичку.

Уходя, длинноносый встретился взглядом с неряшливого вида девчонкой, которая весь разговор терлась неподалеку, и сделал жест, мол, займись.

Та вынула руки из просторных рукавов тулупа, сплюнула что-то под ноги. Короткая мальчишеская стрижка, одежда как и у мужчин: серо-коричневое сукно; все предметы ей велики.

– Мягко стелет, жестко спать, а? – бросила она, когда господа удалились.

Девушка встряхнула сухие, светло-русые волосы, наполненные опилками, и взыскательно оглядела новичка ясными глазами. Были они не голубые и не серые, а в самом деле бесцветные, чистые, как ручеек.

– Я о том, что зря ты согласился, – шмыгнула она, глядя вслед авторитетам, которые уже взяли в хоровод другого новичка.

– Не смог отказаться.

– Прямо как все тут, – хрюкнула она, усмехнувшись. – Их тут зовут милы́е. Ну а порука эта у них хитрая.

– На деле отнимают больше четвертины?

– Ну никто не забирает ложку ежедневной пайки крупы или кислой капусты. Зато новые рубахи, мясо на праздник, простыни, обутки, прочий слам уходит, только ручкой вслед маши! Знаешь, как считать четверть от нового зимнего тулупа? Эт вспомогатели тебя враз научат: четверть это и будет тулупчик целиком в обмен на дырявый, со скомканной набивкой.

– Ясно, – вздохнул Рэй. – Не думал, что увижу тут женщин, – только сейчас сообразил он.

– Говорят, есть порубы только для мужиков, – безразлично пожала она плечами. – А здесь община ж. Как в хозяйстве без баб?

– И правда. Извини.

– Ха, за что извинить-то?

– С мужчинами, наверное, не очень удобно.

Она неловко отвела взгляд, потерла нос картофелину. С виду Рэй дал ей чуть более двадцати, но создавалось впечатление, что выглядит она старше, чем на самом деле.

– Тебя-то, красивый, за что закрыли? – сменила она тему. – Что-то не похож ты на разбойника.

– Мало разбойничал, наверное.

Рэй хотел было излить негодования, рассказать, как глупо и несправедливо всё обернулось. Однако в последний момент взял себя в руки, ведь кому есть до этого дело до чужого нытья? Он с вызовом посмотрел в ее необычные, почти прозрачные глаза и заявил:

– Напал на человека. С оружием. Хотел зарезать, да к гусю подмога подоспела, вот и не рассчитал силы.

Ответ девчонке понравился – хихикнула.

– Хой дикий! А с виду не скажешь, – она прищурилась и сказала мягко: – Зарезать он хотел, как же. Поди, за кого-то другого каторгу взял? Ла-адно, можешь не говорить. Всем подряд хоть про разбой не клепай. Засмеют.

– Не веришь?

Та глянула даже с жалостью:

– Глаза у тебя не такие. Драного видел? Там такое в глазах. Ему ведь что щей поесть, что человека поленом насмерть заколотить – даже в лице не переменится. Его и сам Нос побаивается. А у тебя в глазах…

Она склонила голову, задумалась. И Рэй так и не узнал, что у него.

– Короче, меня Лиша зовут!

Рэй представился и поинтересовался причиной ее заключения. Та отмахнулась:

– Тать. На четыре зимы зашла, но две уже прошли!

– Четыре. Многовато за… – не закончил предложение Рэй, поскольку не понял, что за преступление такое – тать.

Лиша беззаботно покачивалась на носках:

– Многовато. А то и нет. Я ж купеческий дом обнесла! Княжих писем-то не знаю и Разбойный приказ не читала. Да я и читать не умею. Судья сказал четыре, стало быть, четыре. А ты – шесть? Тоже не худо!

– Мне, похоже, по статусу добавили, – досадливо признался Рэй, да тут же прикусил язык: «Ох, дурак!»

– Статусу? – шепнула она.

Рэй отмахнулся, дескать, не бери в голову, но Лишка, вмиг учуяв секрет, прильнула точно юркая муха, ухватила его за щеки и принялась тянуть! Он попятился, да девка оказалась проворнее и уже через секунду умудрилась притянуть к себе и скользнуть обоими указательными пальцами ему в рот, раскрыв челюсти!

Кое-как он вырвался, толкнув ее в грудь.

– Вот эт да! – искренне удивилась девушка, игнорируя всё возмущение новичка, который внезапно стал еще интереснее. Она опять подалась ближе – теперь осторожно, и совсем шепотком: – Вот это зубы! Белая кость, честное слово. Покажи еще, а?

Рэй предупредительно отступил, пытаясь разобрать, что на уме у белоглазой чудачки.

– Пс-с, слушай, – она огляделась и повторила восторженно: – Слушай, ты же из сословных? Да не купчина, нет! Ужто боярский? Во рту-то жемчуга один к одному! В житьей братии таких к твоему году не сыщется. А чего тогда тут оказался? Ах, значит опальный?! – чуть не визжала она от восторга.

Рэй тревожно поднял руку, прося ее сбавить тон.

– Да не бойся! – хрюкнув, усмехнулась Лиша. – Я-т тебя не выдам. Вот что, другом мне будешь! Боярских друзей у меня ни в жизь не бывало. На вот, – она украдкой вынула из-за пояса бурый шарик и с подчеркнутой важностью вложила ему в ладонь. – Жвачка мула. Свеженькая, только утром намяла. Угощаю!