Морозных степей дочь

* * *

Зима (студень, трескун, лютень месяцы)

Холода крепчали, а снега́ в лесу росли.

Пришел студень, первый зимний месяц, а за ним беспощадный на морозы трескун. С морозами в Бересту пришел голод. Пустая каша, репа и хлебная тюря изо дня в день не давали питательных веществ, которые требуются, чтобы работать в морозы на лесоповале. Заключенным выдали теплую одежду: фуфайки и тряпье, которым следовало заматывать ноги и голову.

В единичные ясные дни тусклое зимнее солнце, которое тут именовали Хорсом, с трудом взбиралось до трети небосвода, рыскало над еловыми пиками пару часов и снова, влекомое неодолимой силой, проваливалось за горизонт в тёмно-желтом зареве.

Река давно закрылась, и заключенные ходили по ней на другую сторону, где валили тот же лес, только чуть ближе. Работы никто и не думал отменять из-за закрытия навигации. За всё время новых заключенных приводили дважды, пешком, прямо через леса. Обморожения среди каторжников стали обыденностью.

Вскоре заболела Лиша.

Вдобавок к отвратительному питанию, внутри барака стоял нестерпимый холод. Только места поблизости от печи обогревались сносно. Заключенные грудились на полу, оставляя нары, удаленные от тепла, однако согретого пространства недоставало.

Рэй выхаживал Лишу всеми силами. Первым делом он отогнал от нее знахаря, который велел пить маковый настой, чтобы снять кашель. Оказалось, что местные имеют совершенно дикое восприятие болезней: те считались живыми существами, что селятся в людях, вызывая недуги. Болезни, будучи живыми, конечно, нападали на человека, когда тот не мог их заметить, например, ночью. По этой причине долгий сон тоже считался первоисточником болезни, тогда как работа, напротив, закаляла организм, измором выводя вселившееся в душу лихо.

Не одна Лиша, но и другие заключенные страдали от плохого питания, которое нередко доводило до куриной слепоты. Милые, что питались куда лучше, не испытывали таких симптомов и тем не стеснялись демонстрировать свое превосходство. Рыба в ответвлении Медвежьих притоков, на котором стояла Береста, водилась мелкая и костлявая, в основном пескари и шипастые окуни. Говорили, что в соседних, более глубоких притоках водится щука, но до них заключенных почти не отпускали.

Рэй истово бился за жизнь подруги. Куриный бульон, компот из мороженой смородины, настой укропа – лучшее, что он смог измыслить против цинги и кашля. Всё пришлось выменивать у милых по грабительскому курсу.

Болезнь напарницы была непомерно тяжела для Рэя. Сознание залепляли ненастные дни: подъем затемно, сборы, работа, которая каждым днем подтачивает здоровье, возвращение в лагерь. Ночь руки гудели от бесконечных ударов по мерзлым стволам.

«Если она умрет, я…» – думал он очередным тёмным утром, голыми ладонями удерживая плошку вареной репы с хлебом, и опять побоялся закончить это предложение словом, что так и просилось на язык – сдамся. О геройстве и мыслей не было. Побег чрез снега был немыслим.

Последним из бегунов был Яшка, паренек, который даже на порубных харчах не утратил сложения атлета. С ним-то и случились странности.

Яшка отбывал за убийство: ночью залез в дом к дочке сельского ростовщика, а когда был застукан за делом, с дуру схватился за кочергу и зашиб младшего брата возлюбленной. Родом из крестьянской, но состоятельной семьи, он так и не примирился с неволей, отчего, хочется верить, подвинулся рассудком. А хочется верить потому, что, ежели Яшка всё-таки был в своем уме, то его слова не оставляли ничего кроме тревоги.

– Меня там ждут, – несколько дней к ряду твердил он, вглядываясь в вечерний лесной стан и до крови царапая левую руку. – Она хочет. Хочет, чтобы я пришел.

Рэй уже оставил надежду узнать что за «она». Пытался вразумить Яшку, убедить, что в черной лесной глуши никто его ждать не может, что через сугробы, которые утягивают по пояс, он и нескольких верст не пройдет. Яшка только сильнее вдавливал красные ногти в истерзанную кожу, сосредоточенно глядя на мрачный лес.

В один день, перед тем как пройти лагерные ворота по завершении трудового времени, он остановился, пропуская вперед себя других каторжан, выждал секунду и ломанулся обратно к лесоповалу! Стрелок на сторожевой вышке лениво поднял лук, натянул тетиву, но в темноте так и не поймал прицел. Погоню сторожа не устроили.

Яшку нашли следующим же утром, да не в лесу, куда он стремился, а на лысой просеке лесоповала, где обтесывали стволы. Даже версты от ворот не пробежал. А кровь так глубоко пропитала снег, что бурое озеро оставалось на виду еще несколько дней. Кто-то говорил, что Яшку задрал шишкун, кто-то грешил на обычных волков, что подвывали ночами недалеко от поместья, а кто-то полагал, что побрала беднягу сама Яга, мол, она-то его и зазывала.

Жизнь тянулась медленно и тоскливо. Однако в отчаянии, как и обещал Светл-О-Бай, проглядывалась надежда. Чесноки в основном держались вместе: много раз с Рэем, который не сделал никаких запасов с осени, делились заначками еды, теплой одеждой, учили удить рыбу, шить, делать подобие зубной пасты из лиственничной смолы и угля. Примелькавшись среди сторожей, он упросил того самого северянина поучить стрельбе из лука. Зимой у сторожей работы немного, так что беловолосый в порыве снисхождения научил натягивать тетиву на лук, брать прицел и мастерить стрелы.

В один из дней к Рэю, что сидел на наре, подрагивая от холода, подошел сосед со стоящими торчком ушами. Семь лет назад этот детина голыми руками задушил купца прямо на рыночной площади. Аресту не сопротивлялся, а на допросе и суде не сказал ни слова, так что даже и неизвестно за что купчина отдал Богу душу. Но ясно было, что убийца о своем поступке не сожалеет. Как всегда молчаливый, он поглядел на Рэя пустыми глазами, а потом вынул из-за пазухи сверток мороженой облепихи. Указал на Лишку, а следом на другого заключенного со схожими симптомами. Пораженный таким даром, Рэй принялся за дело: горячий облепиховый морс был, пожалуй, лучшим, что можно было изготовить тут для больных.

Лихорадка напарницы не спадала еще неделю. Всё же одним морозным пасмурным утром она выбралась из-под трех одеял, которые Рэй добыл неизвестно каким путем, и даже притянула усталую улыбку. Самый счастливый день в его жизни.

* * *

Луна за луной минули пять месяцев. Пришел зимобор – первый месяц весны.

Успехи в лечении подруги и других узников не остались без внимания. Местные знали точно, какие симптомы несовместимы с жизнью, и в том, что Лишка преставится со дня на день, не сомневался никто. На том Рэй подцепил шутливое прозвище Коновал9. К весне, после исцеления гнойной раны милого по кличке Штырь, Рэй получил собственную мазу со стороны милой избы: Нос великодушно предложил завести собственную маруху из бабьего крыла, а его верный приятель Штырь так был рад исцеленной ноге, что зазвал Рэя раз в неделю столоваться в милой избе!

Соблазн был огромный. Последнее, кроме того, что было возможностью поесть человеческой еды, еще и считалось страх как почетно. Рэй, однако, унял секундный голодный порыв и рассудил иначе. Милые, как он заметил, народ переменчивый и даже дерганый. Не загадаешь, как долго продлится их фартовое покровительство. Сторожа и чесноки из бараков как друзья будут понадежнее, да и, по-честному сказать, сближаться с отъявленными бандитами, а именно из таких состояла милая каста, не больно-то хотелось. Потому прошение героя было скромнее, но содержало многократно больший потенциал: допустить к работе в мастерских.

* * *

Глубокая весна (снегогон месяц)

Пришел второй месяц весны. Смертельная хватка морозов отпустила Бересту. Прошла Масленица: целую неделю кандальники отдыхали от лесоповала и ложками ели сладкий кисель. Дни потянулись длиннее, солнце стало легче и выше, а лес наполнялся звонким пением пернатых. Под конец месяца небо то и дело рассекали красивые клинья – возвращались из теплых краев гуси и журавли. В воздухе запахло свежестью и жизнью!

Приход весны, однако, стал еще более голодным: прошлогодние запасы иссякали в ноль, а до нового урожая было далеко. Почти всех коз из хлевов съели зимой. И вторая странность: кто-то повадился драть кур. На фоне недостатка пищи это выводило из себя не только милых, но и сторожей.

Три-четыре раза в седмицу находили груду окровавленных перьев. Сторожа шпыняли милых за бардак. Милые же были уверены, что кур режет кто-то из бараков. Несколько раз они устраивали обыск, но ни одного перышка не было найдено. Случайных заключенных это, однако, не спасало от демонстративных побоев.

Ситуация прояснилась, когда на одного из милых напало ночное лихо, которому и пришлись по вкусу местные несушки. Был это не то росомаха, не то здоровенный манул. Позднее пострадали и ночные сторожа. Никто не был убит, но изодранные руки и ноги наглядно доказывали, что зверь вовсе не боится людей.

Сегодня Рэй трудился над стиркой белья для стольного дома. Эта работа считалась непочетной, но на деле была в разы легче, чем лесоповал.

– Как д-думаешь, что произошло сегодня н-ночью? – поинтересовался Рэй у напарника. Заикания возникли пару месяцев назад по неведомой причине.

– Петьку-сторожа подрали? Да и поделом, равно дело выродок окаянный. Чтоб ему…

– Я о т-том, что это за зверь такой ночной?

– Хрючево лесное, мало их там бродит? Вот поверьте, други, зверь людскую кровь раз попробует, уж вкус не забудет, – авторитетно утверждал короткий мужичок по кличке Веник, сваливая гору коричневого белья в огромную лохань с водой. – Увидите, други, с нынешней ночи всякий раз будет драть того, кто в ночную остается, ага.

– Нашел кого слушать, Рэй, – вмешалась Лиша, высыпая еще копну поверх.

– А что з-засаду бы сторожам не организовать?

– У сторожей и оружия хорошего нет. Черной железякой такого морока не возьмешь, тут сталь нужна! Ну а лучше стали – что? Известно! На́говор. Надо к бабке-шептухе идти, чтобы зверя отвести. То-то!

– Бабке? Это которая Яшку побрала? – усмехнулся Рэй. – Как т-только ее не зовут: Яга, Шептуха, Йогиня.

Лишка задорно напела:

– А на окраине села Люська-ведьма жила,

Хочешь – верь, хочешь – нет, было ей сто двадцать лет!

Она хихикнула и сплюнула комок мул-травы в воду:

– Чушь! Ну, говорят, живет какая-то старуха в лесу, где-то даже неподалеку от нас, кто-то из судимых дескать видел. И якбы звери ее не берут, но что с того? Сумасшедшая баба. Поди, из нашего же поруба бегунья. Инку Зубачиху помните? Чем не ведьма? – опять хихикнула.

– Ведьма или нет, – продолжил Рэй, – меня б-больше интересует, что судья даже пообещал сократить срок заключения тому, кто убьет лихо. И вот что любопытно, срок будет сокращен тому, кто принесет зверев х-хвост. Колдун он, что ли, судья наш, х-хвосты-то собирать? Чем не голова или уж т-туша целиком?

– Думаешь, что-то особенное в этом хвосте? Выходит, судья ведает, что именно к нам забрело?

– А то! – опять вклинился сосед. – Ведает, еще как! Да судья сам, что лешего, боится зверюгу! Кудлатый ведь по званию выбирать не станет. «Хрусть» судейской шейкой во сне и удерет с жирненькой добычей, хе-хе!

– Хм, вот это, кстати, возможно, – посерьезнев, закивала Лишка. – Не то, что оно судью загрызет, а что судья по правде его боится. Короче, мужики, тут вот какая буза. Подслушала я нынче утром разговор сторожей, – затаенным шепотом начала она. – Говорят, что судья уже распорядился для решения проблемы, – она сделала интригующую паузу, – пригласить героев!

Рэя на этом слове будто ковшом ледяной воды окатило!

Впервые после суда кто-то в этом мире упомянул божественных посланников. «Господи, как же я забыл? – оторопело подумал он, и пред глазами скопом пустых страниц пролетели последние месяцы. – А я – тоже?..»

– Рэй, неси сюда вон тот ушат, – кликнула Лиша.

В общей сложности уже более полугода он провел в заточении. Суровая осень, беспощадная зима, а теперь эта голодная весна. Тепло вернулось, но голод! Серый, животный голод, что диким волком скребся изнутри и бесновался только сильнее, когда удавалось наложить руки на лишнюю порцию постной каши или обглодать вываренный в супе хребет. Да еще зверюга, что подрала последнюю скотину. Черт, да Рэй сам готов был сожрать живьем несчастных куриц, только бы наесться хоть один раз! Голод, холод, нищета и болезни заполонили сознание, заставив позабыть о предназначении.

– Рэй?

Голову обогревало весеннее солнце, но сердце похолодело.

Из мутного, идущего рябью зеркала воды на него смотрело чужое лицо: непривычно вытянутый, с резкими чертами облик высохшего старика. Впалые щеки вырисовывались полукруглыми тенями, глаза – черные впадины без искорки жизни, борода, которую тут не требовали брить, отросла бурым сорняком.

Узник смотрел на отражение, недоумевая: «Чего это он уставился?» Он провел рукой по отросшим волосам, и злой двойник по ту сторону почему-то сделал то же. Затем двойник положил ладони себе на лицо – на щеки легли костлявые пальцы с отросшими ногтями. Пустые впадины глаз бессмысленно пялились – как вдруг отражение разбилось ударившим по воде ковшом!

– Кого узрел-то там, соколий?! – звонко хрюкнула Лишка, орудуя черпаком. – Ты на воду не заглядывайся, уведет! – хихикнула она.

– А? Уведет?

– Ясно дело, в воде ведь духи живут. Потому она всё отражает, а в отражении…

– Это ладно. Г-герои, говоришь? – переспросил Рэй. – А много их будет?

– Я почем знаю? – хмыкнула она, утапливая белье в ледяной воде. – Вряд ли они тут что-то поймают, только на награду судьеву позарились, небось целый мешок серебра посулили, вот и запрягли такую даль. Надеюсь, не заплатят им вперед, а то слиняют, даже не поглядим, как их сожрут.

– Сожрут? – удивился Рэй. – Г-героев-то? А ты не высокого о них мнения.

– Куда там! Видала, их в Сяве раньше много было. Кичливые такие, мол, снизошли до ваших бед, мужики раскошеливайтесь, бабы подол задирайте! А до дела доходит – друг друга готовы поубивать за место в кустах. А уж в ратном деле на этих героев стыдоба смотреть: не княжьи солдаты, а деревенские колдыри им по мусалам надают.

– П-подожди, – не веря ушам, возразил Рэй, – разве герои не обладают божественными т-талантами? Они ведь должны быть честны, д-достойны и преданы долгу?

Лишка не в первый раз глянула на напарника с подозрением, но в этот раз взгляд был короче, а подозрений в нём больше.

– Может, они чего и должны, пришельцы-спасители, как же! Девственность мою пусть спасут, ха! – опять хрюкнула. – Да они нам тут сто лет не всрались, герои-то.

Разговор оставил сомнения. Что же успели наворотить предшественники Рэя?

До конца рабочего дня он размышлял об услышанном. Нечто встряхнуло его, словно от долгого сна, заставив сердце биться. Вечером он упросил Лишку подстричь ему волосы, вопреки здешним традициям подчистую сбрил непослушную бороду, затем подстриг ногти и подшил свою арестантскую одежду.

Герои, однако, не спешили явиться.

* * *

Поздняя весна (уже травник месяц).

Уж полная луна прошла, как Рэй стал жить надеждой встретить соратников. Несчетное количество раз он представлял, какой будет встреча: узнают ли они собрата, смогут ли помочь в его положении, а что важнее – захотят ли? То ли одна эта мысль, то ли приход весны, с которым оживала природа, но призванный более не позволял себе пасть духом, сердце билось сильно и ровно.

Изо дня в день он трудился пуще прежнего, стараясь и укрепить форму, и обрести навыки. В мастерской Рэй вытачивал посуду, стрелы, рукояти для инструмента. Он так и не пристрастился к горькой на вкус вощеной мул-траве, а все порции выменивал на продукты. Зимняя хандра ушла, а в голове кто-то уверенно твердил: «Этот лагерь – не конец моей истории». Назло волшебному коту, который, верно, уж позабыл о нём, назло Амадею, герою, вероятно, идущему предрешенным на успех путем. Да, Рэй был здоров вопреки всем невзгодам, силен – на лесоповале другие не выживают, у него был друг и даже небольшой авторитет в лагере; со всем этим можно было работать. Впрочем, возникшие заикания пока побороть не удалось.

Так глубоко задумался он, шагая через двор с охапкой дров на груди, что не заметил, как перед ним возникла стена. Он оступился, а через секунду оказался на земле, звонко усыпанный поленьями.

– И как это понимать? – уязвленно прозвучало над ним.

Рэй медленно возводил взгляд. Кожаные сапоги с невысоким роговым каблуком: мягкая кожа, тонкая выделка и, с ума сойти, металлические пряжки! Надо отметить, что любое изделие из металла в этом мире обладало фантастической ценностью. Заправленная в штаны белоснежная рубаха со шнуровкой на груди, затянутая кожаным поясом, выгодно подчеркивала талию, крепкую грудную клетку и выдающиеся плечи. Черты лица симметричны и красивы, легкие растрепанные волосы цвета пшеницы не касались плеч, а отсутствие укладки придавало образу моложавую небрежность и лихость. Молодой мужчина имел облик эталонного героя былин!

– Я дождусь извинений?

Рэй, давясь умножившимися заиканиями, вымолвил что-то, но, только собрался задать вопрос, как благородные светло-голубые глаза утратили интерес к никчемному кандальнику. Герой былин цыкнул и зашагал прочь. За ним трусил молодой паренек с большим рюкзаком кустарного пошива. Этот одарил Рэя каким-то уж очень брезгливым взглядом.

«Неужто и правда герой? – взволновался узник. – Подумаешь, толкнули его».

Сегодня на пристани позади частокола вновь высились перепончатые мачты шхуны, что курсировала по этой реке. Присутствие корабля не было чем-то необычным, этот швартовался каждые две-три седмицы, подвозя кое-какое продовольствие, новых заключенных и изредка – гостей: коробейников, знахарей, странствующих монахов, несущих непопулярное в этих землях учение о некоем пророке, убитом солдатами старого княжества сотни лет назад. Гости прибывали в лагерь на правах вольных посетителей, квартировали в стольном доме и уезжали той же, максимум следующей лодкой, а то и уходили пешком. Однако Рэй отметил, то сегодня-то в лагере уж очень шумно из-за количества прибывших.

Получив тычку от сторожа, он собрал рассыпанные по двору поленья, но другой надзиратель, забавно окая, окликнул:

– Гой, Коновал! Оставь покамест дрова, вон те ящики надобно сносить до стольного дому, в клад за кухней. Обожди, сыщу тебе подмогу.

– Н-нормально, Митяй! – не без труда поднимаясь из приседа с ящиком на груди, ответил Рэй. – Один управлюсь.

Он прошел в стольное здание по знакомому пути: направо, мимо кухни и далее до упора. Вошел в просторную кладовую, а внутри, сначала лишь краем глаза, увидел ее.

Случайны ли случайности? Во всяком случае от этой случайности у Рэя стиснулось сердце.

Цве́та теплой платины волосы, собранные на затылке в хвост, были единственной деталью, не сокрытой плотным коричневым полусолнцем (так называли длинную накидку с капюшоном, которая защищала от непогоды). Рэй уж замечал, что подобное полусолнце, за простоту кройки и практичность, выбирают очень многие гости, даже высокого ранга. Девушка, подогнув под себя ногу, деловито сидела на большом ящике возле окна. На руках у нее пачка листов. Прическа, движения и взгляд неуловимо отличали ее от местных, выдавая что-то знакомое, даже родное.

Но Рэй чертовски занервничал. Он так ждал встречи с героями, с людьми из родного мира, да только сердце так и заметалось в груди, а голова враз опустела от мыслей. Не в силах не отметить, сколь ухоженно выглядит девушка, Рэй понял, что его-то облик, несмотря на недавние старания, без стеснения выдает уголовника да невысокой масти. А когда она оторвалась от бумаг, подняв вопросительный взгляд густо-серых глаз, сердце и вовсе предало, рухнув в пятки.

Кандальник отвернулся, проследовал до угла. С важным видом он поставил тяжелый ящик. Дважды проверил, успешно ли тот установлен на дощатом полу, а убедившись, что прямоугольный короб не планирует укатиться, решительно прошагал по половицам и опять остановился возле девушки. Снова столкнулся с выразительными серыми глазами, и заготовленная фраза, которая в голове звучала уверенно и непринужденно, вывалилась нелепицей:

– П-п-ривет. Я, собственно, мы-можно кое-что… с-спросить?

Девушка настороженно опустила ногу на пол, опустила бумаги и уперла левую руку в бедро, приоткрыв накидку. Под полусолнцем виднелась светлая туника, а на поясе-то у нее, мать-честная, сверкнуло навершие настоящего меча! Одно это сообщало об ее исключительном положении в Бересте. У сторожей было кое-какое металлическое оружие: копья да пара кистеней, но то просто лом в сравнении с таким мечом!

– Извини, – незаинтересованно ответила она бархатистым контральто, – я тут жду друзей. Занимайся своими делами.

После чего демонстративно сосредоточила взгляд на бумагах, всем видом давая понять, что к общению не расположена.

– Н-нет проблем, – ответил Рэй.

Он вышел в коридор и прислонился к стене. «Пэ, пэ, пэ-ри-вет», – иронически изобразил он себя, врезав по лбу. Отлично поговорили.

* * *

Рабочий день тянулся до омерзения долго. «Герои!» – не давала покоя мысль. Они здесь, в Бересте, возможно в последний раз на ближайшие годы! Но сторожа снова и снова выдавали глупые указания, уводившие с главной площади, где с теми можно было пересечься. Конечно, это было лучше, чем целый день провести за двором, на валке или распилке деревьев, однако новые поручения лишали шансов еще раз встретить кого-нибудь из столь ожидаемых гостей.

В очередной раз за день Рэй вошел на кухню стольного здания, доставив поварам мешок костей для вечерней баланды, а украдкой всё глядел дальше по коридору на кладовую, где разместили гостью. Место размещения не странное: в кладе было достаточно места, имелись лавки и даже остовы кроватей, так что незнатные гости часто ночевали именно там, а не в судейском крыле.

– Эй, видал барыню со светлыми волосами? – спросил Рэй у молодого кухарщика.

– Видал, просила передать, что ей на тебя насрать, – хихикнул Кашка, известный в поместье рифмоплет.

– Не знаешь кто она? Говорят, из героев.

– Из героев из самих. Из настоев, из постоев. Или всё же из застоев?

– Где она сейчас?

– Где сейчас – не знаю, но чувства интимные к ней питаю!

– Ладно, понятно с тобой, – отмахнулся Рэй и собирался уж уйти с кухни.

– Только никакая она не барыня, – бросил вслед Кашка. – Прибыла пешком, одета по-мужицки. У судьи была – тот сразу как свекла.

– Пешком? – удивился Рэй. – Не по реке? Ну-ка расскажи, Кашка, ты ведь все сплетни знаешь.

Кашка самодовольно улыбнулся.

– Тот, что с копьем и слугой, тот на ладье. А эта сивка тем же днем, но пешком!

Вот как интересно получалось, стало быть девушка не вместе с тем напыщенным чурбаном, с которым Рэй столкнулся ранее?

* * *

Время шло к вечеру. По площади перед стольным домом крался набивший оскомину запах разваренной крупы. Рэй, сидя на крыльце своей избы, старательно штопал свою рубаху.

Черная тень высокого дымохода стольного здания уже пересекла весь двор и начала карабкаться по стене барака, как это происходило из вечера в вечер.

«Бесполезно», – нервно коля́ пальцы иглой, думал Рэй. А взять и постучаться в стольное здание после ужина? Пустят ли сторожа? А первым делом, станут ли сами герои разговаривать с преступником? Но нельзя упускать эту единственную… – и тут Рэй ощутил чье-то присутствие.

– Друг, а вот скажи, – отстраненно глядя на карабкающуюся по стене тень дымохода, спросила она, и Рэй не поверил, что эти умные слова прозвучали наяву: – корень четной степени из положительного числа имеет положительное или отрицательное значение?

Он поднял ошарашенный взгляд на девушку в коричневой накидке и, похлопав глазами, ответил:

– П-понятия не… впрочем, постой.

Мозг будто заискрил, сердце застучало. Позабытые знания виднелись в глубине памяти, светились далекими яркими точками! Рэй закрыл глаза и ухватил их, точно рыбешку в реке.

– Оба? – несмело ответил он.

В ответ девушка очень приятно улыбнулась, но Рэй того даже не заметил, продолжив объяснять:

– Ну д-да, если степень к-корня четная, то зна-значений б-будет, но равных по м-модулю.

Девушка опустила взгляд на страшно заношенную рубаху в руках товарища. Рэй опомнился, приколол драгоценную в этом месте иголку на пояс штанов, чтобы не потерять, и быстро набросил рубаху, скрыв тощее тело.

– Я тебя за местного приняла, но что-то тебя выдало, сама не знаю. Извини за вопрос. По правде, я и сама не знаю правильного ответа. Просто проверяла реакцию.

– А п-просто спросить не могла? – ответил Рэй, не в силах сдержать глупую улыбку.

– Зато я теперь точно знаю, что ты из наших.

Она бросила взгляд на группу заключенных возле соседнего барака. Те перешептывались, безо всякого стеснения разглядывая гостью. Признаться, этим же сейчас был занят и Рэй. Ведь, ох, было что поразглядывать!