Негативный Разум

Я снова засмеялся. Мы подошли к двери, на которой висел бумажный листок с надписью от руки: «Strukov, MD, PhD».

– Добро пожаловать в наши шикарные апартаменты! – весело сказал он. – Наконец-то меня не будут пилить за то, что мы живем тут вдвоем с Артёмом Сотниковым.

Артём спал, когда мы вошли, но свет из коридора и наши голоса его разбудили. Это был очень высокий (метр девяносто) парень с длинными темными волосами, небритой щетиной, и обликом Аполлона, и профилем, как будто высеченным из мрамора. Но удивительным образом он при этом был стеснительным, что придавало ему дополнительный шарм.

Артём пробормотал что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок, к стенке. Струков указал на двухъярусную кровать, стоявшую в углу:

– Тут все уже готово для тебя. Твоя полка – нижняя, у меня – верхняя. Знаешь почему?

– Потому что ты всегда на высоте.

– Абсолютно верно. Если нужен туалет или душ, то надо вернуться в коридор и дальше направо до конца. Окей?

– Окей, лучше не бывает.

У меня были с собой полотенца, зубная щетка, паста и, в общем, полный набор средств гигиены. Я пошел в ванную комнату, она была, как всегда в таких местах, не очень, но все-таки лучше, чем вы могли бы подумать. Я принял душ и вернулся в комнату. Струков читал что-то на планшете и не отреагировал на мое появление. Я лег в кровать, укутался в одеяло – было довольно прохладно – и почти мгновенно уснул.

3

Я проснулся оттого, что Струков будил меня, причем весьма агрессивно.

– Вставай, вставай, вставай… – повторял он, дергая меня за руку.

Я едва смог открыт глаза. Взглянул на часы – там было чуть больше восьми утра.

– Так, что началось?!.. – воскликнул я. – Я лег в три ночи! Дай мне поспать!..

– Днем поспишь, – решительно сказал Струков. – Пойдем смотреть пациентов, я и так уже на час подвинул весь процесс ради тебя…

– Какой еще процесс?

– Так, что за ленивые вопросы, Мечников? Какой процесс… Нужно взять кровь, биопсию нерва, проверить мРНК, начать тестировать препараты… A ты думаешь, чем мы тут занимаемся?

Его доводы показались мне убедительными, хотя чувствовал я себя, как будто меня всю ночь непрерывно били палками. Я пошатываясь встал и оглядел комнату – повсюду был творческий бардак, все углы и полки были завалены бумагой, коробками, компьютерными запчастями, пробирками и одеждой. Артём Сотников спал в абсолютно такой же позе, как я его видел в три часа ночи, когда пришел.

– А он? – с последней надеждой спросил я, указывая на Артёма.

– Он нерд, у них свое расписание, оставь его.

– Я тоже нерд.

– Ты другой нерд, ты – ботан. Ботаны должны много работать.

Мне не понравился ни его тон, ни формулировка этого предложения, но я ничего не сказал. Я быстро оделся и пошел в ванную, а когда вернулся, меня ждал приятный сюрприз – Таня Нейробиолог приготовила завтрак и пригласила нас в импровизированную столовую, в которой был всего один старый-старый стол.

– Спасибо, Таня, – сказал я. – А то еще мгновение – и я сбросил бы господина Струкова прямо с Красноармейского Моста за его манеры.

– Манеры ужасные у него, согласна, – улыбнулась Таня. – Но даже господин Струков знает, что без кофе никакой нормальной работы не будет.

Струков махнул на нее рукой и налил себе кофе, которое допил уже через минуту и стал холодно смотреть на нас, поторапливая.

Как вы понимаете, завтрак из-за этого получился коротким, и уже через десять минут мы втроем шли по коридору, ведущему к бывшему отделению лучевой онкологии, где теперь находилось пять палат для пациентов.

– Как все-таки вам удалось тут все оборудовать прямо под носом у армейских частей?! – воскликнул я.

– В этом мало моей заслуги… – сказал Струков, открывая дверь и проходя в отделение.

– Да, в самом начале мы положились на Струкова. Он попытался что-то заказать сам, и нас всех чуть не накрыли тут, – сказала Таня улыбаясь.

– А здесь есть какие-то патрули? – спросил я.

– Да, они пускают вертолет, который облетает ЦИКР и район, тогда мы вырубаем всю технику. Наши идиоты из Оппозиции считают, что так безопаснее. И кто я такой, чтобы с ними спорить… – ответил Струков.

– А где сами армейские части? Вокруг ЦИКРа? Там что-то вроде патрулируемой границы?

– Ну, как сказать… ЦИКР полностью обнесен стеной, там есть патрули, но они очень часто меняются, знаешь, никто из этих армейских увальней не отваживается оставаться рядом с больными шок-деменцией больше двенадцати часов. Солдафоны после своей смены бегут прочь, ничего дальше своего носа не видя. По сути, вся защита ЦИКРа больше для того, чтобы никто из больных не сбежал. Они следят за количеством больных очень строго, даже не знаю почему. Поэтому мы в основном забираем их у конвоя еще до того, как они попадают в ЦИКР.

– Ух ты! – восторженно проговорил я. – А что такое конвой?

– Конвой – это тупоголовые водилы, которые…

– Кто бы сомневался… – Таня закатила глаза, а я громко засмеялся.

– А что?.. Я в чем-то неправ? – Струков искренне удивился. – Ну, они, по сути, дальнобойщики, которые свозят больных сюда со всей Европейской части за бешеные деньги. Они тоже стремятся управиться как можно быстрее, поэтому обычно вообще ничего не замечают вокруг.

– Слушай, а ты мне никогда это не рассказывал!

– Ну да… это вроде как темная сторона нашего штаба…

Мы пришли в круглую комнату с пятью дверьми, ведущими в палаты, созданными из рентгенологических комнат. Двери были прозрачными, и мы могли видеть пациентов – сейчас они все еще спали. В центре комнаты стоял длинный стол, на котором было четыре рабочих места с компьютерами. Позади было несколько подсобных помещений с пробирками, иглами, трубками и прочим медицинским оборудованием. Там уже работали двое медбратьев, набирая лекарства и растворы для гигиены больных.

– Доброе утро, гайз! – сказал я.

– Здорова, док! – сказали они, протягивая мне руки.

Струков уселся в кресло и предложил нам всем садиться.

– Я побаиваюсь этого места, – сказала Таня. – Особенно когда больные просыпаются.

– Да, мы абы кого стараемся не брать в пациенты, – сказал Струков и загадочно посмотрел на меня. – Понимаешь, о чем я?..

– Вы берете «говорящих»?

– Да, это жуть, когда они начинают говорить… – Таня покачала головой.

Струков запустил программу, содержащую данные на всех пациентов, которые когда-либо находились в этих стенах, начиная от общих жизненных показателей, кончая структурой специфических участков ДНК и мРНК.

– Когда мы берем нового пациента, мы делаем биопсию коры через центральные вены. Потом мы отдаем эти нейроны Тане, и она начинает ставить над ними свои темные опыты…

– Да уж конечно… – Она улыбнулась.

– В лабораторных условиях у нас прекрасные результаты, но ничего не работает на реальных больных, поэтому мы тебя и выписали из Америки. Большинство ты уже и так знаешь, поэтому если коротко, то мы начали разблокировку некодируемой ДНК от точки М1 до тетта-19…

Струков, наверное, и правда хотел рассказать коротко, но, как и все люди, чем-то глубоко увлеченные, он пересказал мне почти всю историю с момента начала исследования. Суммируя: они разблокировали очень много генов и находятся сейчас в шаге от создания лекарства. Проблема была, как обычно, в том, что ресурсы подходили к концу и следующие гены для разблокировки нужно было выбирать очень тщательно. Для этого они меня и вызвали.

Я несколько раз уснул в течение истории Струкова, сидя на удобном кресле, а Таня вообще ушла к себе в лабораторию, но он ничего не заметил. Когда он закончил рассказ, я сказал первое, что мне пришло в голову:

– Слушай… А вы смотрели в области Тау?..

Струков сперва недоуменно взглянул на меня, но уже через секунду его глаза полыхали.

– Вот!.. Вот!.. – воскликнул он, открывая модель ДНК нейрона. – Вот зачем ты здесь, вот почему я тебя так люблю!

– Нет, я просто подумал…

– Это неважно! У тебя уникальное мышление, Мечников! – Он замолчал на секунду и снова удивленно посмотрел на меня: – А почему ты вообще думаешь, что там может быть что-то полезное?

– Ну… Зона Тау изначально связана с синтезом микро-РНК именно во фронтальной коре головного мозга… – неуверенно начал я.

– Это… Это… Это блестяще. – Струков начал хлопать меня по плечу. – Вот почему личное присутствие никогда не заменит дистанционную работу.

Он позвал меня ассистировать в проведении биопсии седалищного нерва первому пациенту. Процедура была нужна, чтобы следить за изменениями в нейронах под действием лекарств. Биопсия нерва была в сто тысяч раз менее информативной, чем биопсия мозга, но это было все равно лучше, чем ничего. Мы вчетвером – Доктор Струков, медбратья и я – облачились в демроновые костюмы и зашли в палату.

Я много раз видел больных шок-деменцией на всех стадиях. Интересно, что все они имели очень много общего во внешности. Бледная кожа с каким-то голубоватым отблеском, заостренные черты лица, темные глаза и волосы (они темнели, если были светлыми до этого), исчезновение поверхностных вен – это было у всех. Все больные были очень худыми, сам по себе аппетит у больных не снижался, но они стремительно теряли вес по неизвестной нам причине.

Пациент был мужчиной средних лет, одетый в больничную пижаму, очень чистый и ухоженный, благодаря медбратьям. Он сидел на кровати, глядя в стену, не двигаясь и даже почти не моргая. Заметив нас, он медленно поднялся и, повернув голову ко мне, глядя мне в глаза, произнес:

– В темнейшей тьме… Внутри Клешней Вселенной… Дау Дэи… Атэну Дэи… Натау Рэ…

Я застыл на месте, пытаясь справиться с внезапно возникшим приступом страха. Я посмотрел на Струкова, и он понимающе кивнул.

4

Работы было полно. Дни пролетали стремительно и были тяжелы и утомительны. Так как никаких лаборантов у нас не было, а Струков не очень хорошо умел оперировать пробирками и пипетками, нам с Таней каждый день приходилось заполнять десятки пробирок, потом центрифугировать, потом мыть это все, а потом опять заполнять новыми растворами.

Вечером я обычно ходил по пустой лаборатории туда-сюда и думал о плане на завтра. Моя идея с генами из участка Тау оказалась успешной и уже через неделю принесла очень хорошие результаты в лабораторных условиях. Я подружился с командой Струкова, но особенно с Артёмом. Артём любил видеоигры, и я тоже их любил, еще он любил путешествовать и идти на неоправданный риск, что, видимо, и привело его в штаб сопротивления. К оппозиции, как и к политике в целом, он был довольно равнодушен, что тоже мне импонировало. Но особенно нас сблизила любовь к японской культуре. Однажды, во время очередного вертолетного патруля, когда выключили электричество, мы сидели в нашей комнате и болтали про Японию.

– Мне нравится хайку, – сказал я. – Вот, помню одну…

О, звездопады,Сколько желаний моихСбыться могло бы[6]…

Артём посмотрел на меня с недоумением и сказал:

– Ненавижу Японию, это худшая страна в мире!.. Одно их аниме чего только стоит! Эти большеглазые девчонки с сиськами, каждая больше моей головы… И пафосные подростки с мечами, достойными внимания Фрейда… Вообще, будь я правителем Земли, первым указом я бы огородил Японию высоким забором и наслал бы на них шок-деменцию!

Я стал смеяться, прям аж до слез. Не поймите меня неправильно – Артём любил Японию и любил все, что они делают, включая аниме. Я думаю, в этом был какой-то защитный механизм.

– Но хайку же прекрасны, ты не можешь не согласиться!..

– Ой, тоже мне хайку… – Артём задумался на немного, а потом продекларировал:Призвали в армию.Где же автоприцелУ автомата?..

Я стал смеяться навзрыд, и даже Струков, который зашел к нам найти что-то в своем творческом бардаке, присоединился ко мне.

– Это гениально, Артемон! – сказал он улыбаясь.

Я познакомился с загадочной Анорой, которая бо́льшую часть времени проводила где-то за пределами штаба и никому ни о чем не рассказывала, а если ее спрашивали, то никогда не отвечала.

Тот пациент из первой комнаты, говоривший на странном языке, умер через несколько дней. К сожалению, это был исход любого больного деменцией нейронного шока. Обычно смерть наступала в течение четырех месяцев, некоторые жили шесть и только единицы выживали больше года.

– Это худшая болезнь всех времен, – мрачно сказал Струков.

Я ходил по лаборатории, размышляя обо всем этом, а еще о том, возможно ли вообще победа над шок-деменцией. А потом я внезапно понял, что нахожусь в комнате не один. Я обернулся и увидел Анору, сидящую на стуле, закинув ногу на ногу. Я был совершенно уверен, что еще секунду назад ее тут не было.

– О, привет, Анора, – сказал я, сразу почувствовав, как обычно при виде ее, стеснение и неловкость.

Анора выглядела как квинтэссенция всего самого блестящего, что есть во внешности Киры Найтли или Оливии Уайлд, – высокая брюнетка с огромными глазами и идеальными чертами лица. Она взмахом поправила волосы и взглянула на меня.

– Привет, док, – сказала она. – И часто ты тут по ночам?

– Эээ… – Я потер рукой подбородок, думая, какую стратегию разговора с ней выбрать, говорить правду или нет. – Иногда…

– Иногда? – она улыбнулась. – По-моему, каждую ночь.

– Ну, не каждую… – Я опять смутился, посмотрел на потолок, потом на пол, а потом снова на нее. – Просто стараемся закончить все. Чем быстрее, тем лучше… А ты что здесь делаешь?

– Где?.. Вообще в штабе или прямо сейчас в лаборатории?

– Оба вопроса.

– В штабе я затем, чтобы защищать вас.

– От чего?

– От тьмы. – Ее зрачки сузились, и она окинула лаборатории быстрым, странным взглядом, как будто и правда искала вокруг какую-то тьму.

– От тьмы? – переспросил я.

– От того, что неуловимо для зрения и что перемещается мгновенно из одной точки в другую. Вы делаете потрясающую работу, но Тени окружают вас.

Я никогда еще не видел ее такой разговорчивой. Знаете, если бы кто-то другой начал рассказывать мне о таких странных вещах, возможно, я бы не стал слушать. Но в случае Аноры, которая всегда была сверхсерьезной, я даже немного испугался.

– Я не очень понимаю, если честно…

– Не хочешь выбраться на улицу?.. – Анора встала и подошла ко мне.

– Ну можно, почему бы и нет… – согласился я, хотя все это становилось все страннее и страннее.

– Отлично.

Мы вышли в коридор, по пути я зашел в свою комнату и, стараясь не разбудить Артёма и Струкова, взял куртку и ботинки. Мы добрались до массивной двери, ведущей на первый этаж госпиталя, поздоровались с патрульным, который открыл ее нам без всяких вопросов, и вышли наружу.

– Как там гены из локуса Тау? – спросила Анора.

– О, ты даже и про это знаешь! – удивился я. – Ну, они подают надежды…

Она указала мне на девятиэтажное здание, возвышающееся на фоне многочисленных однообразных пятиэтажек, и мы пошли к нему. Мы прошли через широкую площадь возле больницы, усыпанную мокрыми осенними листьями и заполненную мелкими холодными лужами, потом перешли разбитую автомобильную дорогу и оказались во дворе девятиэтажки. Район уже несколько лет был нежилым, после открытия ЦИКРа отсюда постепенно вывезли все население, но в то же время он не был и абсолютно пустым. Кроме нас, здесь жили и другие люди, которые по разным причинам скрывались от закона, – я слышал от Ильи, что в некоторых участках разместились целые банды и группировки. Сначала я даже подумал, что именно их Анора имела в виду, когда говорила о том, что она нас «защищает». Илья, Грэг и остальные военные люди из оппозиции были вооружены до зубов и имели большой опыт в использовании этого оружия – так что они были вполне способны защитить и себя и нас.

Что же Анора действительно имела в виду?..

Я шел, осторожно оглядываясь по сторонам, непривычно чувствуя себя в этом совершенно темном опустевшем городе, освещенным только ноябрьской луной и звездным небом. Но Анора, напротив, уверенно шагала впереди меня, не выражая никакого беспокойства.

– Я советую вам быть решительнее с локусом Тау, – сказала она. – У вас меньше времени, чем кажется.

Мы зашли внутрь дома и стали подниматься по лестницам. Анора вытащила из куртки карманный фонарь и осветила узенькие хрущевские лестничные пролеты с сантиметровыми слоями пыли на ступенях и облупившейся зеленой краской на стенах. Я вдохнул спертый и пыльный воздух, и мне вспомнилось мое волгоградское детство – мне повезло жить в доме, который был новее остальных, но идея была все та же. Я вспомнил, как играл в догонялки на этих лестничных пролетах с друзьями, а потом мы соревновались, кто сможет перепрыгнуть больше ступеней. С одним из друзей действа я общался до сих пор – его звали Андрей Абдураимов, он так и остался жить в Волгограде и работал сейчас энергетиком. Струков категорически запретил мне с ним связываться, сказав, что я подвергну риску и его, и себя. Он был абсолютно прав, как и в большинстве случаев, но я все равно чувствовал вину.

Анора вела меня на крышу. Мы поднялись на девятый этаж и нашли люк в потолке с прикладной лестницей. Анора ловко забралась по лестнице, распахнула люк и исчезла из виду. Я медленно последовал за ней. Схватившись за холодные железные поручни, я взобрался наверх и ступил на мокрую и скользкую кровлю крыши. С высоты открывался вид на Волгоград на западе и ЦИКР на востоке. Мы с Анорой подошли к самому краю, глядя на мрачные огни ЦИКРа. Я никогда не видел его до этого и представлял себе намного меньше. По сути, это была целая крепость, отделенная от всего мира высоким забором, усеянным тысячами огней, за которым скрывались длинные многоэтажные бараки с камерами, в которых дожидались смерти больные деменцией нейронного шока.

– Более сорока тысяч людей сейчас находятся внутри, – сказала Анора.

Я представлял себе похожую цифру, но никакой официальной информации об этом не было. В груди сразу похолодело, я подумал о том, как далек я от реальности, рисуя карты ДНК и планируя свои опыты.

– Ты не заметил ничего странного в Струкове? – спросила она.

– Струков вообще сам по себе странный, – сказал я, и это была совершенная правда.

– Он что-то скрывает от всех, даже от тебя. Ты знаешь что-нибудь о его работе над нейроимплантами и генами Аврора А в России пятнадцать лет назад?

– Ну… – Я опустил голову и понял, что вот с этого момента мне придется обманывать. – Не очень-то много… Кое-что…

– То есть не хочешь мне ничего рассказывать, – улыбнулась Анора. – Но это ничего, я и сама все знаю. Интереснее другое… Как ты думаешь, закончил ли он те эксперименты с нейроимплантами, как он утверждает, или до сих пор продолжает?..

А вот про это я никогда не думал. В груди стало еще холоднее, я почувствовал, что начинаю нервничать.

– Его жена и дочь погибли при очень загадочных обстоятельствах, что, если он планирует какую-то месть?.. – Анора продолжала заваливать меня загадочными вопросами.

– Кому?.. – Я бросил на нее взгляд, она стояла недвижимая и непоколебимая, а в глазах сверкала уверенность. – Анора, а правда, что ты работаешь в спецслужбах?..

Она усмехнулась и помахала головой, ветер играл с ее волосами, а на лицо падали крохотные капли дождя.

– Нет. Я просто хочу показать тебе то, что действительно происходит вокруг.

Она резко обернулась и через мгновение оказалась в нескольких шагах позади меня. Я не успел даже уловить, как она это сделала. На противоположной стороне я увидел темный силуэт, медленно двигающийся навстречу нам.

«Тени окружают нас», – вспомнил я ее слова.

– ДЭЭЭУУУУУУ… – раздался монотонный голос в темноте.

Я вытащил телефон из кармана и посветил вперед фонариком. Силуэт не был человеком. Это было какое-то существо, лишь смутно напоминающее человека. Лица у него не было, как не было ладоней и ступней. Все его тело было как будто покрыто чем-то темным и скользким.

Я попятился назад, возможно, даже вскрикнул что-то. Анора шагнула навстречу силуэту – тот замахнулся на нее рукой, но прежде, чем успел что-нибудь сделать, она пронзила его ослепительно яркой белой струной, вырвавшейся откуда-то из рукава ее куртки. Я лишь замотал головой, отказываясь верить тому, что происходит. Силуэт упал на землю и исчез, растворившись в темноте.

Струна Аноры была около двух метров в длину, но при этом не шире сантиметра, она сверкала спокойным белым сиянием и ловко изгибалась, двигаясь вокруг нее. Через секунду струна исчезла так же внезапно, как и появилась.

Анора повернулась ко мне – она не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной.

– Теперь ты знаешь чуть больше, – сказала она. – Это Химеры. Они ищут Струкова, чтобы помешать ему создать лекарство против деменции нейронного шока. Пока приходят единицы, но они уже близко. Скоро их будут тысячи. – Она прищурилась, глядя на огни ЦИКРа. – Поэтому я и говорю, что лучше бы вам поторопиться.

5

Всю ту ночь я, конечно же, не мог уснуть и уснул, только наглотавшись бензодеазепинов[7]. Да, теории о том, что деменция нейронного шока имеет сверхъестественное происхождение, были давно, их были тысячи, были целые религии и культы, особенно в Америке, где людям только дай попаниковать. Над этим никто не смеялся, потому что шок-деменция наводила ужас. Любое объяснение было лучше, чем ничего.

Перед тем как мы попрощались вчера, Анора рассказала мне, что шок-деменция является оружием, созданным всемогущей инопланетной расой. Кроме меня, об этом, а также о химерах и надвигающейся тьме она никому не сказала.

Я попытался найти Анору утром, перед тем как пойти в лабораторию, но ее нигде не было. Я вздрогнул, подумав, что возможно, прямо в этот момент на нее набрасываются инопланетные монстры, возникающие из ниоткуда.

Мы встретились со Струковым в столовой, где мы каждое утро пили кофе, это стало традицией. Тани пока не было, и я быстро решил выведать у него, знает ли он что-нибудь из того, что Анора сказала мне.

– А что, если шок-деменция – это болезнь, посланная кем-то из космоса?.. – как бы невзначай спросил я.

Струков чуть не поперхнулся кофе, а потом чуть не облил меня им.

– Ты что, Мечников, перечитал книг про свой локус Тау?

Нет, он ничего не знал. Тем более, не знала Таня. А значит, и все остальные. Не знаю, на что рассчитывала Анора, рассказав мне это, но я и правда стал работать быстрее. Я быстрее принимал решения, отсеивая одни участки и выбирая другие, и к вечеру я сделал раза в два раза больше опытов, чем обычно. К концу дня у меня страшно разболелась спина от постоянного стояния над пробирками.

– Ух ты, вот это ты даешь! – восхитилась Таня, оценив мою сегодняшнюю работу. – Ты что это? На грани открытия? Ну поделись со мной тогда!

– Я вчера почти всю ночь не спал… – сказал я, думая о том, что будет, если я сейчас возьму и расскажу ей про химер. – Это трудно объяснить, но мне кажется, что у нас мало времени, нам нужно торопиться… Я себе поставил срок – десять дней.

– Найти нужный участок ДНК за десять дней?! – Таня посмотрела на меня огромными глазами. – Десять дней?!

– Мне просто кажется, что тут не очень безопасно… И чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше, – сказал я, и, видимо, что-то на моем лице заставило ее заволноваться.

Таня сразу стала серьезной.

– Ты имеешь в виду солдат?.. Да, я тоже думала об этом, патрули участились, и вертолеты летают все чаще…

В лабораторию зашел Струков и победно взглянул на нас. Это означало, что у него был план.

– Решетникова прислала мне сообщение, что она с Красным Крестом сегодня была в ЦИКРе и видела там еще одного больного, говорящего на том же странном языке, что и пациент из первой комнаты.

Еще до моего прибытия Таня и Струков обнаружили, что изменения в некодируемой ДНК «говорящих» пациентов были более выражены, чем у остальных, и это только подтвердилось в последующих опытах. Если мы сумеем забрать этого пациента из ЦИКРа к нам, это намного ускорит работу…

– Собираю команду для похода в ЦИКР, – закончил Струков, как будто в ответ на мои мысли.

– Я с тобой, – решительно сказал я.

– Надо найти Анору, с ней как за каменной стеной. Она как будто мысли иногда читает, честное слово…

Или она и вправду их читает. Кто такая Анора – было тоже важнейшим вопросом, мучившим меня ничуть не меньше, чем истоки шок-деменции и природа химер.

Мы нашли Анору в инженерной, она сидела, закинув ноги на стол, и читала книгу. На обложке было написано: «Конец Мечтателей».

– Люблю дешевое фэнтези, – улыбнулась она, увидев нас.

– Анора, нужна твоя помощь с походом в ЦИКР, – прямо сказал ей Струков. – Мы хотим забрать у них одного «говорящего» пациента.

– Никаких проблем, Саша. Два условия. С нами пойдет Мечников. – Она посмотрела на меня, и я кивнул в ответ. – И нам нужен кто-то из военных вроде Грэга или Ильи.