След лаванды

– Звучит как сюжет для мелодрамы, – фыркнула подруга. – Но свадьба всё равно состоится, не смотря ни на что. Это решено, и она ничего не сможет с этим поделать, как ни пыжься.

– Именно так, – Даша хотела добавить что-то ещё, язвительное и смешное, но её прервал едва слышный скрип входной двери в прихожей. Она нахмурила свои идеально выщипанные брови. Странно. Она ведь была уверена, что захлопнула её, повернув ключ. Или это скрип пола? – Ой, кажется, Саша вернулся. Ладно, Ир, я тебе завтра перезвоню, договорились?

Не дождавшись ответа подруги, Даша бросила телефон на кухонный стол, где тот заскользил по гладкой поверхности. Она окликнула жениха. Её голос прозвучал громко и немного неестественно во внезапно наступившей тишине.

– Саш, это ты? Я думала, что ты сегодня у родителей ночуешь, – она обернулась в сторону прихожей, вытянув шею, но в ответ не последовало ни тяжёлых, знакомых шагов, ни его низкого, спокойного голоса.

Даша насторожилась. В кухне вдруг стало непривычно, давяще тихо – даже часы на стене, обычно мерно и успокаивающе тикающие, будто затаились, замерли. Она медленно, на цыпочках, шагнула вперёд, к арочному проёму, ведущему в прихожую. Сердце неожиданно начало биться чуть быстрее, отдаваясь глухим, тревожным стуком в висках.

– Саша?.. Ты что, меня не слышишь? – её голос дрогнул.

Прихожая была погружена в глубокий, почти непроглядный полумрак. Свет из кухни слабым, желтоватым конусом освещал лишь часть пространства, выхватывая из темноты смутные, искажённые силуэты знакомых вещей: вешалку, большое зеркало в массивной резной раме, напольную вазу с давно засохшими цветами. Но этого скупого света было более чем достаточно, чтобы разглядеть неподвижную фигуру, застывшую прямо у входной двери.

Это был не Саша. Человек в длинном, тёмном, почти чёрном пальто и ослепительно белых перчатках стоял, прислонившись спиной к двери, будто ожидая чего-то.

Даша почувствовала, как ледяная, парализующая волна животного страха поднимается от пяток до самого затылка, сковывая мышцы. Её взгляд, против её воли, медленно, мучительно пополз вверх – от чёрных ботинок к складкам пальто, и наконец – к лицу. Она едва не вскрикнула, но звук застрял где-то в горле.

На неё уставилась фарфоровая, идеально гладкая маска. Мертвенно-белая, глянцевая, без единой морщинки или поры. Вместо глаз – два чёрных, бездонных, пустых отверстия, втягивающих в себя свет и надежду. А вместо рта – нарисованная чем-то тёмно-багровым застывшая улыбка.

Девушка хотела рвануться назад, в кухню. К столешнице, где лежали ножи, чтобы схватить самый большой из них для защиты. Но её ноги предательски отказались слушаться. Они будто вросли в паркет, стали тяжёлыми и ватными.

Фигура сделала один плавный шаг вперёд. И в этот момент луч света из кухни упал на её правую руку. Даша заметила, что незнакомец зажимает в белой перчатке какой-то небольшой, но явно тяжёлый металлический предмет. Что-то блеснуло тусклым, матовым блеском.

Не было времени на крик, на осмысление, на мольбу. Мгновение – и тяжёлая, странной формы железная статуэтка описала в воздухе короткую дугу, обрушившись на девушку.

Удар пришёлся прямо в лицо, в лобную кость, с ужасающей, расчётливой точностью. Всё, что она успела почувствовать, – это ослепляющая, жгучая боль, затмевающая всё на свете, и оглушительный хруст собственного черепа. Мир перевернулся, поплыл, закружился и мгновенно потемнел, как будто кто-то выключил свет. Даша безвольно повалилась на пол, но в тот момент, когда её тело коснулось паркета, сознание уже давно покинуло её.

Тихо, почти бесшумно, на ещё теплую, подрагивающую в последней агонии грудь девушки упала небольшая, аккуратная веточка лаванды. Свежая, сочная, влажная от росы. Будто её только что сорвали в каком-то райском саду. Живая и благоухающая. Обречённая на то, чтобы покоиться на груди уже неживого тела.

Человек в маске наклонился, с холодным, клиническим любопытством рассматривая свою работу, словно проверяя качество исполнения. Затем, не спеша, абсолютно бесшумно развернулся и растворился в темноте коридора. Он вышел в подъезд, оставив за собой лишь густой, сладковато-пряный запах лаванды и абсолютную, гробовую тишину. Тишину, в которой больше не было места ни радости, ни смеху, ни счастливому будущему.

Глава 8. 1 июля 2025 года

Кабинет тонул в глубоком вечернем полумраке, будто сам воздух в нём был густым и тяжёлым, пропитанным свинцовой пылью нераскрытого дела и бессильной яростью. Пылинки медленно, почти мистически кружили в единственном узком луче света, пробивавшемся сквозь щель неплотно сдвинутых тяжёлых бордовых штор, оседая на бесконечных стопках документов и сводок, накопившихся за время расследования.

Тишину нарушил мягкий стук в дверь. Прежде чем Марк успел ответить, дверь приоткрылась, и в проёме показался знакомый фигурант – старший эксперт-криминалист лаборатории агентства, Андрей Лебедев. В руках он бережно нёс ту самую картонную коробку, теперь помещённую в прозрачный полиэтиленовый пакет. Его лицо, обычно выражавшее спокойную уверенность, сейчас было усталым и немного смущённым.

– Марк Романович, – кивнул он, подходя к столу. – По вашей посылке.

Марк молча указал на свободный край стола, жестом приглашая к отчёту. Сердце у него неприятно сжалось; он уже читал ответ в позе и взгляде криминалиста. Анна, стоявшая у окна, обернулась, но не приблизилась.

Андрей аккуратно поставил пакет с коробкой на стол и тяжело вздохнул, снимая очки, чтобы протереть их платком.

– Что я могу сказать… Результаты, к сожалению, отрицательные. Полностью.

Он сделал паузу, глядя на мрачнеющее лицо детектива, и продолжил, перейдя на профессиональный, отстранённый тон:

– Коробка стандартная, производства «Картон-Пром», продаётся в любом почтовом отделении. Этикетка распечатана на самом обычном лазерном принтере, таких тысячи. Никаких уникальных особенностей.

– Отпечатки? – коротко спросил Марк, хотя уже знал ответ.

– Ничего. Поверхность картона пористая, не лучший объект для дактилоскопии, но… Здесь чисто. Обработали парами цианоакрилата, просканировали под разными углами – ни единой пригодной для идентификации папиллярной линии. Отправитель явно работал в перчатках.

Марк молча кивнул, его пальцы сжались в кулаки.

– Само растение – лаванда лекарственная, садовая, – продолжил эксперт. – Никаких редких сортов. Никакой пыльцы, которая могла бы указать на конкретное место, никаких микрочастиц почвы уникального состава. Ниточка – хлопковая, самая распространённая.

– ДНК? – последняя соломинка, за которую хватался Марк, оказалась гнилой.

Андрей лишь развёл руками, и в этом жесте была вся исчерпывающая ясность.

– Ничего. Ни на коробке, ни на скотче, ни на самой ветке. Полная стерильность. Этот человек не просто осторожен. Он педантичен. Он знает все наши методы. Он орудует в перчатках. Вероятно, ещё в бахилах и маске. Тщательно уничтожает все биологические следы.

Он постоял ещё мгновение, глядя на раздавленного детектива и его ничего не понимающую напарницу, а затем тихо сказал:

– Извините, Марк Романович. Если больше ничего не нужно…

Марк лишь молча кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Криминалист так же тихо вышел, оставив их наедине с неутешительными результатами и давящей тишиной.

Свет старой настольной лампы дрожал на столе, выхватывая из окружающей темноты хаотично разбросанные папки, увеличенные фотографии с мест преступлений и исписанные неровным почерком листы с пометками. Запах остывшего, горького кофе смешивался с едва уловимым, но навязчивым и зловещим ароматом лаванды – той самой, что их призрачный убийца методично оставлял на местах преступлений, словно свою визитную карточку. Печать, подпись.

На столе, в центре этого хаоса, лежали крупноформатные снимки жертв, выстроенные в строгом хронологическом порядке. Три лица, три судьбы, оборванные одним и тем же холодным, выверенным до миллиметра расчётом. Никаких видимых связей – ни общих знакомых, ни пересечений в ежедневных маршрутах, ни финансовых взаимодействий, ни цифровых следов в социальных сетях. Чистый, девственный лист, на котором убийца рисовал свою кровавую картину.

Длинные, искажённые тени от лампы ползли по стенам, цепляясь за огромную белую доску, испещрённую десятками заметок, фотографий и газетных вырезок. Фотографии мест преступлений с разметкой криминалистов, схемы расположения тел с точными замерами и указанием векторов удара, подробная карта города с отмеченными красными булавками точками – всё это складывалось в жуткую, бессмысленную мозаику, где отчаянно не хватало самого главного элемента – личности убийцы.

Марк стоял перед доской, сжимая в руке чёрный перманентный маркер так, что его костяшки побелели. Каждая мышца в его теле была напряжена до предела, готовая сорваться. Голова гудела от бесконечных, ведущих в тупик версий, от изматывающих попыток найти хоть какую-то закономерность в этом абсурде. Его взгляд, воспалённый и неумолимый, впивался в три фамилии, обведённые в самом центре доски жирным красным кругом.

– Он не случайный убийца, – его голос звучал глухо, будто доносился из какой-то далёкой глубины. – Он не маньяк в классическом понимании. Он выбирает. Целенаправленно. И готовится к каждому визиту. Тщательно, педантично, профессионально.

Он повторил это уже в который раз, будто заклинание, единственную неоспоримую истину, в которой они могли быть уверены среди всей этой неразберихи.

Анна отошла от окна и теперь сидела напротив, в кресле, подперев ладонью подбородок. Кончик её карандаша автоматически выводил на листке блокнота какие-то круги и штрихи, но мысли явно уносили её далеко от четырёх стен кабинета.

Её пальцы нервно постукивали по виску, а взгляд скользил по фотографиям, не видя их по-настоящему, зациклившись на внутреннем диалоге с самой собой. В её глазах отражались не лица, а цифры, психологические профили и статистические выкладки. Тщетные попытки понять извращённую мотивацию того, кто оставлял после себя только смерть. Смерть и цветы.

– Статистика и почерк подтверждают версию о серийном убийце с ярко выраженным ритуальным элементом, – наконец проговорила она вслух, выводя себя из ступора.

Она провела пальцем по одной из самых жутких фотографий, лежащих перед ней на столе, и коснулась изображения той самой маленькой веточки лаванды, аккуратно, почти с нежностью положенной на грудь первой жертвы – пенсионерки Семёновой.

– Но почему именно лаванда? Что это – глубокий личный символ, закодированное послание нам или всему миру, или просто причуда больного, но блестящего ума? – она помолчала несколько секунд, прежде чем продолжить. – Кажется, он не просто кидает её, а кладёт с определённым положением…

Марк молча подошёл, его тень накрыла снимок. Он провёл рукой по изображению разбитого черепа и запёкшейся лужи крови. И эта проклятая веточка – нарочито нежная, живая, почти кощунственная на фоне демонстративной жестокости убийства.

– Это символизм, – выдохнул он, и в его голосе прозвучала усталая убеждённость. – Для него это имеет фундаментальное значение. Это часть ритуала, часть его больной картины мира. Иначе бы он не стал так заморачиваться, рисковать и тратить время на месте преступления.

Марк сделал паузу, переключив внимание на следующую жертву, Алексея Смирнова.

– Или он просто хочет, чтобы о нём говорили. Чтобы его боялись и узнавали. Один назойливый репортёр из редакции «Городского вестника» уже вторую неделю, как коршун, кружит вокруг здания и караулит меня у выхода, пытаясь выцарапать хоть какую-то деталь об этом деле. В своих жёлтых статейках они уже окрестили его Маньяком-флористом. Может, преступнику нравится такая слава?

Анна не ответила сразу. Её пальцы нервно перелистывали страницы распечатанного справочника по символизму растений и архетипам, останавливаясь на нужном абзаце.

– Как я и говорила, лаванда исторически символизирует чистоту, умиротворение, защиту от злых сил и память, – она подняла на него глаза, в которых горел огонь аналитика. – Возможно, он считает, что очищает их от чего-то? Считает их грешниками, носителями скверны, которую он смывает кровью?

– Или это просто его дьявольская, циничная подпись, – Марк щёлкнул автоматической ручкой. – Насмешка над нами, над нашим бессилием. Смотрите, мол, я тут цветочки разбрасываю, а вы меня поймать не можете.

Анна кивнула, делая пометки в блокноте: «Ритуал очищения? Символическое погребение?». Марк переключил внимание на фотографию Дарьи Веселовой и продолжил. Его голос стал жёстче, уходя в чистый, безэмоциональный профайлинг.

– Он методичен до остервенения, хладнокровен как айсберг, – детектив ткнул пальцем в снимок, в точку входа удара. – Удары наносит точечно, с огромной силой – пробивает черепную коробку с первого раза, минимальное количество травм. Значит, либо физически очень крепок, либо хорошо знает анатомию человека. На телах женщин нет ни намёка на следы сексуального насилия, а значит, движущая сила – не либидо. Из квартир жертв ничего не пропало. Видимо, он добивался совершенно других, нематериальных целей.

– Ты уверен, что это мужчина? – Анна подняла на него вопрошающий взгляд. – Сила удара… Это могла бы быть и женщина с подходящим орудием и знанием техники.

– Прямых доказательств нет. Но по мировой статистике, около девяноста двух процентов серийных убийц – мужчины. Да и женщины, за редчайшим исключением, редко действуют с такой индустриальной, физической жестокостью. Хотя… – он задумался, проводя рукой по щетине. – В истории, конечно, были маньячки. Но даже если бы у женщины была подобная мотивация, вряд ли у неё хватило бы физической силы нанести такие сокрушительные травмы даже с помощью хорошего инструмента. А инструмент подобран идеально.