След лаванды

Алекса Грей

След лаванды

Глава 1. 22 июня 2025 года

Над городом медленно опускались сумерки, затягивая небо густыми мазками оранжевого и лилового. Последние лучи солнца, словно не желая уступать власть надвигающейся ночи, цеплялись за острые шпили и грани крыш, окрашивая стёкла многоэтажек в оттенки расплавленного золота. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом раскалённого за день асфальта, выхлопных газов и сладковатым душком перезревающей липы из ближайшего сквера. Где-то вдалеке, глухо позванивая на стыках рельсов, брёл почти пустой вечерний трамвай. Его слепые глаза-фары мерцали в дымке, как блуждающие огни в наступающей темноте. Ветер, поднимаясь с пустынных проспектов, шевелил обрывки газет и афиш, прижатых к земле чьими-то небрежными шагами, и нёс с собой какофонию большого города: приглушённый гул машин, заунывный лай собак, обрывки смеха и музыки из открытых окон.

С балконов стандартных девятиэтажек спального района доносились обрывки разговоров, ссоры, смех, звон посуды – непритязательная, бытовая симфония жизни. Где-то за стеной спорили о политике, где-то настойчиво плакал ребёнок, а из открытой форточки третьего этажа лилась заунывная, хриплая мелодия старого шансона о несбывшейся любви. Жизнь текла своим чередом, глухая и слепая к чужой боли, к чужим потерям, поглощённая своими сиюминутными заботами.

В одном из окон, на девятом этаже, вспыхнул жёлтый, болезненный прямоугольник света. Старая люминесцентная лампа на кухне, мигнув раз-другой, с натужным гудением загорелась в полную силу, отбрасывая на стены, заставленные банками с консервацией, дрожащие, нервные тени. Они колыхались на обоях с выцветшим узором, будто пытаясь удержать что-то неуловимое – может быть, ускользающее время, а может, просто последние следы дневного тепла, уступающего ночной прохладе.

Валентина Петровна вошла в маленькую, тесную кухню. Её неспешные шаги едва слышно шуршали по вытертому до дыр линолеуму с безликим геометрическим узором. Её некогда стройная фигура была сгорблена грузом прожитых лет, но в осанке ещё угадывалась былая стать – прямая, негнущаяся спина учительницы старой закалки, привыкшей держать в строгости и страхе целые классы. Седые, тонкие как паутина волосы, собранные в аккуратный, тугой пучок, поблёскивали в мертвенном свете лампы, словно припорошённые утренним инеем. Лицо её, когда-то красивое и властное, было изрезано глубокими морщинами, каждая из которых казалась шрамом от прожитой жизни – глубокие складки у поджатых губ, тонкие лучики у глаз, когда-то живых, смеющихся, а теперь лишь устало щурящихся от слабого, раздражающего света.

Привычным движением она поставила на конфорку закопчённый, старый эмалированный чайник. Металл зашипел под каплями воды, успевшей натечь из тонкой, скулящей струйки крана. Вода здесь всегда была жёсткой, отдававшей лёгким, но упрямым привкусом ржавчины и хлора. Но старая женщина давно, очень давно перестала обращать на это внимание. Пальцы, узловатые от запущенного артрита, с трудом разгибаясь, потянулись к верхней полке – там стояла старая жестяная коробка из-под монпансье с выцветшими розочками. Мята. Единственное, что ещё хоть как-то помогало заглушить тревогу и уснуть в давящей тишине квартиры.

В углу, на краю застеленной клеёнкой стола, тихонько потрескивало и шипело старое радио марки «Спидола», подарок мужа ещё в далёкие, счастливые восьмидесятые. Из его динамиков, затянутых серой тканью, лилась скрипичная соната Бетховена, знакомая до каждой ноты, до каждой вибрации. Когда-то, кажется, в другой жизни, под эту самую мелодию они танцевали с ним в их первой, тесной, но невероятно уютной квартирке… Тогда ей ещё казалось, что впереди целая вечность, дети вырастут счастливыми, а старость будет тёплой, солнечной, окружённой заботой близких.

«Как же давно это было…»

Мысль прозвучала в голове тихо, как эхо в заброшенном колодце. Пенсионерка провела дрожащим пальцем по шершавому краю чашки – белой, с потрескавшейся эмалью и синими, наивными незабудками. Подарок дочери на шестидесятилетие. Теперь Настя жила за тысячу километров, в другом часовом поясе. Звонила раз в месяц, сдержанно, вежливо, словно отчитываясь перед начальством. А сын… Сын, её мальчик, её слабость, просто исчез в серых, бездушных туманах Северной столицы. Словно растворился в них без остатка. Последний раз он звонил три года назад – его голос был чужим, отстранённым, пьяным.

Остались только эти стены, пропитанные запахами одинокой старости – пылью, нафталином, дешёвыми лекарствами и тлением забытых бумаг.

Пар от чая тонкой струйкой поднялся к её лицу, согревая морщинистую, высохшую кожу. Валентина Петровна закрыла глаза, глубоко вдыхая горьковатый аромат мяты, но тут же вздрогнула, всем телом ощутив ледяной укол инстинктивного страха. Ей показалось, что она услышала тихий, но отчётливый скрип входной двери. Сердце ёкнуло, замерло на мгновение – она абсолютно точно помнила, что закрыла дверь на все замки, на все щеколды после ухода назойливой соцработницы. Даже стальную цепочку повесила.

Женщина вгляделась в тёмный прямоугольник дверного проёма, ведущего в прихожую, щуря свои слабые глаза. «Показалось… Старость, нервы…» – попыталась она успокоить себя, но пальцы непроизвольно сжали ручку чашки так, что побелели костяшки.

Тишину, нарушаемую лишь продолжающимся шипением радио, разрезал новый, леденящий душу звук – тихий, но чёткий скрип половицы прямо за её спиной. Не в прихожей. Уже здесь, в кухне. Валентина Петровна, чувствуя, как холодная волна страха подкатывает к горлу, медленно, с трудом обернулась. Свет от кухонной лампы упал на фигуру, застывшую в дверном проёме.

Длинное чёрное кожаное пальто, облегающее стройный силуэт, будто вторая, блестящая кожа. Белоснежные, противоестественно яркие в тусклом свете перчатки без единой складки или морщинки. И маска. Гладкая, фарфоровая, отполированная до зеркального блеска, без единого функционального отверстия. Лишь два зияющих, абсолютно чёрных, бездонных пятна на месте глаз и нарисованная чем-то тёмно-багровым, неестественно широкая, застывшая в вечной усмешке улыбка-гримаса.

– Кто вы? – выдохнула Валентина Петровна, инстинктивно отступая к раковине, чувствуя, как подкашиваются ватные ноги. Её голос дрожал, предательски срывался на шёпот, а сердце колотилось с такой бешеной силой, что боль отдавала в челюсть и виски.

Незнакомец не ответил. Не издал ни звука. Он сделал один плавный, почти невесомый шаг вперёд, и его белая перчатка потянулась в глубокий карман пальто. В желтоватом свете лампы блеснуло что-то тяжёлое, матовое – небольшая, но увесистая свинцовая статуэтка. Она было странно изогнута, словно древний языческий идол, несущий на себе печать тысячелетий.

Валентина Петровна не успела даже вскрикнуть от ужаса. Её мозг лишь успел зафиксировать короткую, молниеносную дугу, которую описала в воздухе зловещая фигурка.

Послышался глухой удар. Тёплая, густая жидкость брызнула на её лицо, затекла за воротник старенького, потёртого халата. Тело, внезапно ставшее непослушным и чужим, безвольно рухнуло на холодный кафель, опрокинув чашку. Мутный чай смешался с чем-то более тёмным, алым и живым, растекаясь по грязному полу причудливыми узорами.

Убийца замер на мгновение, наблюдая, как последние искры жизни покидают остекленевшие глаза старой женщины. Потом, с той же методичной, леденящей спокойностью, аккуратно достал из внутреннего кармана небольшую, свежую веточку ароматной лаванды и положил на грудь трупа, точно по центру, аккуратно расправив соцветия.

– Спокойной ночи… – прошептал он голосом, в котором странным, нечеловеческим образом уживались нежность и ледяная, космическая пустота.

Маска склонилась над жертвой, будто в последнем, саркастическом поклоне, и чёрная фигура бесшумно растворилась в темноте прихожей.

Грохот захлопнувшейся входной двери прозвучал неожиданно громко в мёртвой, опустевшей квартире. На улице окончательно стемнело. Но в том самом окне, на девятом этаже, свет так и не погас. Он продолжал гореть, как немой свидетель. Как будто кто-то всё ещё ждал в гости.

Глава 2. 1 июля 2025 года

Анна замерла у массивной дубовой двери, от которой веяло холодом и серьёзностью. Её пальцы нервно разглаживали несуществующие складки на строгой тёмно-синей блузке – единственной, купленной специально для этого дня. Дверь, тёмная, почти чёрная, с тяжёлой, отполированной до зеркального блеска латунной ручкой, казалась порталом в другой мир. На ней гордо красовалась лаконичная табличка из матового металла: «Песков И.Л. Директор». Анна уже в который раз перечитала эти буквы, пытаясь унять предательскую дрожь в кончиках пальцев и заставить замолчать навязчивую трель сердца, отдававшуюся в висках.

«Соберись, Соколова. Ты не школьница на экзамене», – сурово приказала она себе мысленно, впиваясь взглядом в зарубы на двери.

Но тело не слушалось. В горле стоял тугой, неприятный ком, а ладони, несмотря на прохладу в коридоре, предательски холодели и влажнели. Она не была уверена, что её возьмут. Опыта в оперативно-розыскной деятельности, в настоящей полевой работе – ноль. За плечами было лишь блестящее юридическое образование, три года работы корпоративным юристом в гиганте «Вектор», безупречная аналитическая логика и то самое упрямство, которое не раз выручало её в офисных баталиях и судебных процессах.

Но «Ворон» – это не офис с глянцевыми столами, ортопедическими креслами и фальшивыми улыбками. Здесь, как ей чудилось даже сквозь толстую дверь, пахло совсем иным: остывшим порохом, старой кровью и пылью архивных дел. Здесь не выигрывали дела – здесь искали правду, выковыривая её из-под груд лжи, манипуляций и человеческого равнодушия.

За дверью раздались тяжёлые, уверенные шаги, скрип кожаного кресла, принимающего вес, а затем – низкий, насквозь прокуренный мужской голос, от которого по спине пробежали противные, ледяные мурашки:

– Соколова, зайдите!

Анна сделала глубокий, почти истеричный вдох. В нос ударил терпкий, густой аромат свежесваренного крепкого кофе, смешанный с запахом пожелтевших от времени документов и старой, качественной кожи. Она толкнула тяжёлую дверь.

Кабинет оказался небольшим, но дышащим историей, властью и мужским характером. Центром вселенной был массивный дубовый письменный стол, покрытый паутиной царапин и тёмными кольцами от бесчисленных кофейных кружек. Он был буквально завален папками с кричащими красными пометками «Срочно!» и «Не разгибать!».

По стенам, от пола до потолка, стояли такие же тёмные, дубовые шкафы, доверху забитые архивными делами, корешки которых пестрели номерами и годами. Но больше всего Анну привлекла стеклянная витрина-полка с криминалистическими трофеями: гильза 9мм, залитая в прозрачный акриловый куб; драматичная фотография перевёрнутого, искорёженного автомобиля; старый, с содранной воронкой пистолет Макарова на вещественном учёте. И странный, зловещий предмет, похожий на ржавый, самодельный нож-заточку, с аккуратной биркой: «Орудие убийства. Дело № 47-Б. Признание получено».

За столом, спиной к высокому окну, заливающему кабинет утренним светом, сидел мужчина лет пятидесяти, но выглядевший на все шестьдесят – не от возраста, а от неподъемной тяжести взгляда. Его лицо, изрезанное глубокими морщинами, напоминало рельефную карту местности, где каждая складка, каждая борозда словно отмечала дело, которое оставило на нём свой неизгладимый шрам. Тёмные, густые брови были нахмурены, тонкие губы плотно сжаты. Он не смотрел на Анну, уткнувшись в какую-то бумагу, будто намеренно давая ей эти лишние, томительные секунды, чтобы осознать: здесь она – просительница, и её статус юриста из «Вектора» не значит ровным счетом ничего.

Молчание продлилось несколько вечностей, прежде чем Игорь Леонидович, не поднимая головы, бросил:

– Присаживайтесь, – он ткнул ручкой в сторону простого деревянного стула, стоящего перед его столом.

Анна молча села, машинально поправляя складки юбки. Её взгляд упал на лист, лежащий перед ним – её собственное, тщательно составленное резюме, испещрённое красными пометками и вопросительными знаками на полях. Как школьное сочинение, вернувшееся с пометками «не раскрыто», «сомнительно».

– Анна Игоревна Соколова, – начал он, наконец откидываясь в кресле, которое громко вздохнуло кожей. – Выпускница юридической академии, три года в «Векторе»… Зарплата – весьма и весьма выше средней. Карьерные перспективы – очевидные, вплоть до главы юрдепартамента. Так почему, скажите на милость, детективное агентство? У нас нет бесплатных кофемашин, корпоративов на Бали и золотых парашютов. Только грязь, чужая кровь, враньё и нервный срыв в качестве бонуса к пенсии.

Его взгляд, пронзительный, словно скальпель, впился в неё, пытаясь вскрыть, добраться до сути. Анна не опустила глаз, но сердце всё ещё глухо бухало в груди. Она слегка сжала кулаки, уперев их в колени, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

– Я исчерпала потолок в «Векторе», Игорь Леонидович. Я устала от километров никчёмных бумажек и фальшивых, натянутых улыбок в переговорках. Я хочу чего-то большего, чем быть высокооплачиваемым клерком на побегушках у топ-менеджеров. Я хочу настоящего дела. Смотреть людям в глаза и видеть не позицию по сделке, а душу. Видеть ложь и правду. Не читать унылые договоры, а находить настоящие, живые ответы. Расследовать, докапываться, – её голос звучал ровно, но внутри всё сжималось от напряжения.

Песков усмехнулся коротко, беззвучно, лишь уголки его губ дрогнули.

– Романтично. Очень. Но не поймите меня неправильно, – начал он нарочито аккуратным, почти патерналистским тоном, который он, видимо, по привычке использовал в общении со всеми неопытными кандидатами, особенно женщинами. – Это агентство – не голливудский сериал. Для работы здесь недостаточно диплома с отличием и юношеского желания вершить правосудие. Вам потребуются конкретные, часто неприятные навыки. Внимательность к деталям, которые все пропускают. Холодная, безэмоциональная логика. Способность мыслить как преступник. И крепкие нервы. Как вы считаете, обладаете ли вы хоть чем-то из этого?

Анна вгляделась в его глаза. В них читалось откровенное скептическое любопытство, словно он разглядывал необычный, но вряд ли полезный экспонат. Девушка невольно задумалась, не является ли причиной этого её принадлежность к женскому полу в этой сугубо мужской, пахнущей потом и опасностью среде.

– Я готова доказать это на деле, если вы дадите мне шанс, – парировала она, не отводя взгляда.

Детектив несколько секунд молча, изучающе смотрел на девушку, сидящую перед ним с выпрямленной спиной. Ему вдруг показалось, что за этим хрупким, почти фарфоровым фасадом всё же может скрываться стальной стержень.

– Разумеется… Докажете, – проговорил он, растягивая слово, словно наслаждаясь его звучанием и наблюдая за её реакцией. Игорь Леонидович неспеша нагнулся, скрипнул нижним ящиком стола и выудил оттуда обычный лист бумаги и ручку.

– Базовый тест. Элементарно, – он что-то быстро, размашистым почерком написал на листке и движением, полным скепсиса, толкнул его к Анне. – Перед вами показания трёх фигурантов по вымышленному эпизоду. Определите, кто из них лжёт, и главное – аргументируйте. Без аргумента – не ответ.

Анна взяла листок. Текст был написан крупным, неровным почерком:

«Свидетель 1: Я видел, как подозреваемый вышел из дома в 23:00.

Подозреваемый: В 23:00 я был дома и смотрел по телевизору футбольный матч "Метеор-Динамит", на первом канале.

Свидетель 2: В это время по первому каналу показывали любимый сериал моей жены, а не футбол. Мы смотрели его вместе.»

Девушка внимательно перечитала показания дважды, отключив эмоции и включив чистое, отточенное годами аналитическое мышление. Информации было минимально, контекста – ноль. И тем не менее, её палец уверенно ткнул в строчку с показаниями подозреваемого.

– Он солгал, – произнесла она спокойным, ровным, уверенным тоном, каким когда-то заявляла «Возражаю!» в суде.

Песков приподнял бровь в неподдельном удивлении.

– Обоснуйте.

– Футбольные клубы «Метеор» и «Динамит» базируются в одном городе и выступают в одной лиге. Они принципиальные соперники, но они не могут играть друг против друга в официальном матче, так как это противоречит регламенту турнира. Следовательно, подозреваемый либо грубо ошибся, что маловероятно для фаната, либо намеренно солгал о своём алиби.

Анна оторвала взгляд от бумаги и посмотрела прямо на Пескова. Его пронзительные тёмные глаза выражали редкое для него удивление и, ей показалось, крупицу неподдельного уважения.

– Чёрт возьми… – тихо выругался он. – Что ж, вы абсолютно правы. Подозреваемый солгал. Как я вижу, с логикой и общим кругозором у вас действительно всё в порядке. Ну, или вы просто скрытый футбольный статистик. – детектив хрипло усмехнулся своей собственной шутке, но в глазах уже не было прежней насмешки.

Он откинулся в кресле, размышляя, постукивая пальцами по столу, а затем неожиданно, испытующе спросил:

– А что, если бы второй свидетель подтвердил, что в это время по телевизору действительно шёл футбол? Как бы вы тогда вычислили ложь?

Анна не моргнула глазом.

– Тогда я бы запросила официальное расписание телевизионных трансляций на тот день. Или задала бы подозреваемому уточняющие вопросы по деталям матча – счёт, авторы голов, удаления, тактические схемы. Лжецы, составляющие алиби на ходу, редко погружаются в такие детали, ограничиваясь общими фразами. Их история рассыпается при первом же давлении.

Песков медленно, с одобрением кивнул, оценивая не только ответ, но и ход её мысли.

– Неплохо. Тактически верно. Но в реальной работе, Соколова, вам придётся сталкиваться не только с кабинетными логическими загадками. Бывали ли вы когда-нибудь в морге? Видели ли труп вблизи, не на экране, а вживую? Чувствовали ли этот специфический запах формалина и смерти?

Анна почувствовала, как по спине пробежал знакомый холодок страха, но подавила его.

– Нет, не бывала. Но я готова к этому, – её голос прозвучал чуть тише, но всё так же твёрдо.

– Готовность, особенно моральная, – это ещё не то же самое, что реальная психофизиологическая способность не упасть в обморок при виде вскрытия, – Песков провёл крупной, исчерченной жилами рукой по краю стола, оставляя чёткий след на тонком слое пыли. – Ладно. Проверим и это. Вчера к нам поступило новое дело. Мужчина, владелец небольшого бизнеса, найден мёртвым в своём кабинете. Предварительно – острое отравление. Возможно, суицид. Но есть нюансы, которые меня смущают. Хотите взглянуть? Прямо сейчас.

Не дожидаясь ответа, он достал из стопки «Срочных» дел одну папку и извлёк оттуда крупноформатную фотографию, положив её перед Анной.

Анна заставила себя не отвести взгляд, не моргнуть, не выдать внутренней дрожи. На снимке, сделанном с жестокой, криминалистической чёткостью, был запечатлён мужчина лет сорока пяти, сидящий в кресле за массивным письменным столом, неестественно склонив голову набок. Лицо было искажено предсмертной гримасой боли, рот полуоткрыт, на губах и подбородке – засохшие, тёмные следы рвотных масс или пены.

– Что вы видите? – спросил Песков, внимательно наблюдая за малейшими изменениями в её выражении лица, за движением зрачков.

Анна сделала глубокий вдох, отодвинув в сторону страх, и включила анализ.

– Поза… Она неестественна для человека, который просто умер за столом. Расслабленные мышцы не смогли бы удержать тело в такой позиции. Он бы просто сполз или упал на стол. А здесь создаётся впечатление, что его намеренно подпёрли, придали сидячее положение. Возможно, чтобы создать видимость естественной, не насильственной смерти. Инсценировка.

Песков вдруг ухмыльнулся, но на этот раз в его ухмылке было нечто похожее на одобрение.

– Близко к истине. Очень близко. На самом деле, его действительно подпёрли книгами сзади, чтобы оттянуть время обнаружения. Но вы уловили суть с первого взгляда. Неплохо. Для новичка – более чем неплохо.

Он убрал фотографию обратно в папку, как будто стирая со стола саму память о смерти, и снова сложил руки перед собой. Его выражение лица стало официальным, начальственным.

– Считайте это вашей первой маленькой победой. И началом испытательного срока. Две недели. Я не могу, просто не имею права поручить вам расследовать хоть сколько-то серьёзное дело в одиночку. Это было бы преступно. Но я, так уж и быть, определю вас в напарники к одному из наших лучших детективов. Учитесь, наблюдайте, впитывайте всё, как губка. И ради всего святого, не лезьте под ноги с инициативой. Если справитесь, вольётесь в коллектив и покажете себя – останетесь на постоянной основе. Если нет…

Начальник усмехнулся, и в его глазах снова мелькнул привычный холодный скепсис, давая понять, что на большие успехи с её стороны он всё ещё не рассчитывал.

– …вас вышибут отсюда так быстро, что вы даже не успеете понять, в какой именно момент допустили роковую ошибку. Вам ясен контракт?

Анна внимательно, не перебивая, выслушала и по-деловому кивнула. Она изо всех сил старалась держать абсолютно нейтральное, невозмутимое выражение лица, хотя внутри у неё бушевала буря из страха, азарта и жгучего желания доказать свою состоятельность.

– Абсолютно ясен, Игорь Леонидович. Я справлюсь.

Глава 3

Кабинет Марка Власова тонул в полумраке, словно затянутый пеплом после пожара. Тяжёлые бордовые шторы, пропахшие вековой пылью, табачным дымом и одиночеством, были плотно задвинуты, едва пропуская тусклые лучи хмурого утра. Они окрашивали комнату в грязно-серые, унылые тона, превращая её в подобие камеры. Единственным источником жизни была настольная лампа с потрескавшимся зелёным абажуром, отбрасывавшая желтоватый ореол света на хаотичное нагромождение документов, разбросанных по поверхности стола. Свет подчёркивал пятна от кофе, похожие на континенты на карте, заломы на потрёпанных листах протоколов и тёмные отпечатки пальцев, оставленные в спешке и отчаянии.

Воздух был спёртым и густым. В нём витал терпкий, горьковатый аромат пережаренных зёрен – кофе в потрескавшейся керамической кружке с надписью «Лучшему коллеге»давно остыл, превратившись в непригодную для питья горькую жижу. В кабинете стоял едва уловимый, но въедливый запах бумажной пыли, химических чернил от принтера и слабый, металлический привкус крови, оставшейся в порах кожи после вчерашнего детального осмотра чёрт знает какого по счёту трупа.

Марк сидел, ссутулившись. Его широкие, мощные плечи были напряжены до предела, будто он нёс на себе невидимый, неподъёмный груз всех нераскрытых дел города. Пальцы с коротко, почти под корень остриженными ногтями нервно перебирали фотографии, на которых были изображены застывшие в последнем ужасе лица. Три убийства. Три абсолютно не связанных между собой человека. Разные социальные слои, возрасты и районы проживания. И одна зловещая, абсурдная деталь, сводившая детектива с ума, – свежая ветка лаванды, аккуратно, почти с благоговением положенная на месте каждого преступления. Словно насмешка, таинственная подпись художника на готовой картине смерти.

«Почему лаванда?» – мысль сверлила мозг, как раскалённая дрель, не давая покоя. «Символ? Послание? Или просто извращённая причуда маньяка-перфекциониста, который наслаждается своей игрой в кошки-мышки со следствием?»

Он сжал кулаки до хруста, чувствуя, как под кожей пульсирует знакомая, глухая, беспомощная ярость. Дело, которое свалилось на него всего три дня назад, уже начало казаться безнадёжным. Ни вменяемых зацепок, ни логичных мотивов, ни даже намёка на системность в выборе жертв. Только расчётливый, отточенный почерк профессионала или одержимого, который словно растворялся в воздухе, не оставляя после себя ни пылинки.

Лигирование ДНК по базам – нулевые совпадения. Дактилоскопическая экспертиза – чисто, как после уборки. Камеры наблюдения на всех подступах – либо слепые зоны, либо убийца знал их расположение с точностью до сантиметра, двигаясь словно тень.

Когда в дверь постучали, Марк даже не поднял глаз, буркнув хриплое, пропитанное усталостью и раздражением:

– Войдите, чёрт возьми! Дверь открыта!

В кабинет, нарушая его вязкое уединение, вошёл начальник детективного агентства Игорь Леонидович Песков и – следом за ним – девушка, лицо которой Марку было абсолютно не знакомо. Он медленно, с трудом оторвав взгляд от фотографий, поднял взгляд. Он оценивающе осмотрел незваную гостью, словно моментально проверяя её на профпригодность.

На вид ей было около двадцати пяти-семи. Каштановые волосы, собранные в тугой, идеально гладкий пучок у затылка – явная попытка выглядеть строже и старше своих лет. Серые, широко посаженные глаза – холодные, аналитические, сканирующие. Но в самой их глубине, за слоем профессионального любопытства, читалась робость, неуверенность новичка, ещё не привыкшего к ежедневному соседству с насильственной смертью.