След лаванды

Её руки, сложенные перед собой, слегка дрожали, но взгляд был цепким, изучающим. Она бегло, но очень внимательно осматривала кабинет, будто сканировала его на предмет улик. Потрёпанные папки с засекреченными делами, заляпанные кофе сводки, пятно плесени в углу у потолка, даже глубокую царапину на кожаном подлокотнике его кресла. Взгляд охотника за деталями.

– Марк, знакомься, это Анна Соколова, – представил её Песков, тяжело опускаясь на стул, который жалобно заскрипел под его весом. – Твоя новая напарница по делу.

Марк ощутил, как в висках застучала знакомая, разрывающая голову боль. Он резко откинулся на спинку кресла, скрестив мощные руки на груди. Его голос прозвучал низко и резко, как лезвие, рассекающее воздух:

– Я в няньки для стажёров не нанимался. У меня тут трупы, а не детский утренник.

Песков не дрогнул, его лицо оставалось каменным. Он уже давно привык к крутому нраву и упрямству Власова.

– Анна окончила юридическую академию с красным дипломом. У неё аналитический склад ума, – начальник потянулся к столу, взял почти пустую пачку сигарет, оставшуюся с утра. Не спрашивая разрешения, он закурил, выпуская струйки едкого дыма. – Три года в «Векторе» корпоративным юристом. Но, увы, совсем без практики в настоящих расследованиях. Ты же понимаешь, что пускать её одну на дело я не могу. Это против всех правил.

– Отлично! – с сарказмом бросил Марк. – Тогда дай ей разобрать архив, – он резко ткнул пальцем в сторону огромного, заваленного бумагами и папками шкафа. – Там три года неразобранных и неоцифрованных заявлений. Пусть копается, ищет связи. Это безопасно и полезно.

– Её испытательный срок длится две недели, – Песков выдохнул густое облако дыма, глядя на Марка через сизую, колышущуюся пелену. – Если за это время она не справится, не впишется в коллектив – уйдёт. Но если покажет себя… – Он многозначительно замолчал, давая словам повиснуть в воздухе.

Глаза Марка вспыхнули холодным огнём. Он так резко вскочил, что Анна невольно отпрянула, едва не задев хлипкую стопку папок с допросами.

– Ты вообще видел, чем я сейчас занят?! – его кулак с силой обрушился на стол, заставив подпрыгнуть всё его содержимое и звякнуть ложку в кружке. – Три трупа! Ноль зацепок, ноль свидетелей, ноль идей! Я даже не знаю, с какой чёртовой стороны подступиться к этому делу, а ты подсовываешь мне… – его взгляд, полный презрения и усталости, скользнул по Анне, – …девчонку, которая, я почти уверен, даже настоящую кровь видела только в стерильных пробирках на лабораторных работах и в сериалах!

Песков лишь устало, почти по-отечески вздохнул, будто наблюдая привычный, изматывающий спектакль.

– Две недели, Марк. Ради бога. Всего две недели, – он потушил недокуренную сигарету, с силой раздавив окурок в переполненной пепельнице. – Если она окажется абсолютно бесполезной – заберу. Отправлю работать с бумагами к Ларисе в бухгалтерию. Но если её свежий взгляд и юридическая смекалка окажутся хоть как-то полезны… – начальник тяжело поднялся и поправил пиджак. – В нашем деле, как ты сам знаешь, лишних глаз не бывает. Особенно незамыленных.

Марк с глухим стоном раздражения плюхнулся обратно на своё место, потирая переносицу. Головная боль нарастала, пульсируя в висках синкопами ярости и бессилия.

– Ладно, – он резко выдохнул. – Чёрт с тобой. Возможно, мне и правда уже начинает изменять профессионализм. Помешала парадигма. Свежий взгляд действительно не помешает, – но по его горькому, саркастичному тону было ясно: он вовсе не жаждал компании и считал это даже оскорбительным. – Как там тебя? Соколова? Садись вон на тот стул и начинай изучать материалы дела. С самого начала.

Песков с лёгким, едва заметным кивком одобрения развернулся и вышел, плотно прикрыв за собой дверь, оставляя их в напряжённой тишине. Анна осторожно опустилась на указанное ей место. Её пальцы потянулись к ближайшей папке с фотографиями, но тут же замерли в сантиметре от неё, будто боялись осквернить прикосновением саму смерть, запечатлённую на них.

– Может быть, вы расскажете мне об этом деле подробнее? Структурированно? – спросила она тихо, но чётко, выдерживая его взгляд.

Марк едва заметно закатил глаза, но, стиснув зубы, начал сухо, по-военному чётко излагать:

– Три жертвы. Разных социальных групп, возрастов, районов проживания. Они не были знакомы между собой и, по предварительным данным, никак не пересекались. – Марк повернул три основные фотографии так, чтобы девушке было удобнее их рассмотреть. Его пальцы легли на снимки с отстранённостью патологоанатома. – Первая: Семёнова Валентина Петровна, пенсионерка, семьдесят один год. Бывшая учительница. Проживала одна в хрущёвке на проспекте Науки. Ближайшие родственники – дочь в Нижнем Новгороде и сын в Питере. Конфликтов, по словам соседей, ни с кем не имела, вела достаточно замкнутый образ жизни. Тело было обнаружено двадцать четвёртого июня соседкой, которая почувствовала неприятный запах. Смерть наступила от удара тяжёлым тупым предметом с узкой ударной поверхностью по голове. Предположительно, слесарным молотком или томагавком. По оценкам наших экспертов, смерть наступила между десятью вечера и полуночью.

Он ткнул пальцем в жуткий снимок: пожилая женщина лежала на кухонном полу в луже запёкшейся крови. Голова неестественно вывернута, глаза остекленели. Анна медленно, с усилием кивнула, подавляя рвотный рефлекс и давая знак, что он может продолжить.

– Вторая жертва: Смирнов Алексей Иванович, рабочий-наладчик на заводе «Прогресс», сорок семь лет. Разведён, есть взрослый сын. Бывшая жена умерла пять лет назад. Тело мужчины было обнаружено его сыном двадцать шестого июня в собственной квартире в спальном районе. – На фото – мужчина в растянутой майке и спортивных штанах, упавший лицом в потёртый ковер. – Тот же метод: единственный точный удар по голове, смерть мгновенная. Без признаков борьбы, без следов ограбления. И никаких следов взлома на входной двери. Либо у убийцы был ключ, либо жертва сама впустила его. Альтернатива – преступник проник в квартиру через балкон, это был первый этаж.

Анна внимательно вгляделась в фотографию, стараясь абстрагироваться от ужаса и переварить сухую информацию. Марк тем временем продолжал:

– Третья жертва: Веселова Дарья Николаевна, девятнадцать лет. Студентка экономического факультета. Находилась в отношениях с однокурсником, парнем из обеспеченной семьи, около года. Пара собиралась пожениться. Со слов друзей, Дарья имела незначительный конфликт с будущей свекровью на почве ревности, но открытой вражды не было. Труп был найден тридцатого июня женихом девушки. – На фотографии была изображена молодая, очень красивая девушка в летнем розовом платье. Её светлые волосы слиплись от тёмной, уже бурой крови, залившей половину лица. – Удар нанесён спереди, в лобную долю. Значит, она видела убийцу, смотрела ему в лицо. Но, опять же, никаких признаков обороны, следов борьбы на руках. Под ногтями – чисто. Как будто она замерла в ступоре от страха или знала его и не ожидала удара.

Марк остановился и пристально посмотрел на Анну, словно проверяя, не потеряла ли она сознание или достаточно ли внимательно она его слушает. Девушка глубоко вздохнула. Её взгляд скользил по фотографиям, останавливаясь на деталях: позах тел, выражении застывших лиц, пустых глазах, запечатлевших последний миг абсолютного ужаса.

– Вы точно уверены, что эти преступления связаны? Что это один и тот же убийца? – переспросила она, поднимая на него серьёзный, выдержанный взгляд.

– Абсолютно. На сто десять процентов.

– Как вы можете быть так уверены, если у них нет видимых пересечений? У убийцы есть устойчивый почерк? Помимо удара по голове?

– Да. Есть один крайне навязчивый элемент, – Марк пододвинул фотографии жертв ещё ближе к Анне. Он криво ухмыльнулся, заметив, как она чуть заметно побледнела. Но девушка быстро взяла себя в руки. – Рядом с каждым телом, а точнее, на теле каждой жертвы, была обнаружена вот эта штука.

Он швырнул на стол три отдельных, увеличенных фотоснимка. На каждом из них была запечатлена аккуратная, свежая веточка цветущей лаванды.

– Это наша единственная вещественная улика. Что-то вроде визитной карточки преступника. Больше ничего. Ни следов обуви, ни отпечатков пальцев, ни волокон, ни биологических следов на местах преступления. Ублюдок – призрак. Он чертовски осторожен, аккуратен и продумал всё до мелочей. Тщательно спланировал каждое движение. Скорее всего, жертв он выбирал не случайно и не спонтанно. Возможно, был с ними заочно знаком, или долго следил за ними, изучал режим и привычки. Это мне пока неизвестно. Всё понятно или есть вопросы?

– Был ли проведён детальный опрос свидетелей и родственников? Дополнительный осмотр мест преступления с металлоискателями, кинологами и ультрафиолетовыми лампами? – спросила Анна, выжидающе глядя на Марка. Её юридический ум уже искал процессуальные ошибки.

– Первым же делом, – Марк усмехнулся её книжной наивности. – Как я уже сказал, на местах преступления наши криминалисты с собаками и весь арсенал техники не нашли ровным счётом ничего полезного. Со свидетельскими показаниями – полный провал. Никто ничего не видел и не слышал. Так что мы могли только составить список ближайшего окружения и выявить потенциальных подозреваемых.

Детектив достал из папки лист А4 с аккуратным списком и бросил его на стол перед Анной. Она взяла листок в руки. На нём было напечатано:

«1. Ульянова Людмила Викторовна – соседка Семёновой В.П. (69 лет, пенсионерка, вдова). Давала показания, алиби подтверждено соседями.

2. Семёнова Анастасия Дмитриевна – дочь Семёновой В.П. (43 года, бухгалтер, Нижний Новгород). Замужем, детей нет. Алиби подтверждено (стационар, подготовка к операции).

3. Семёнов Дмитрий Дмитриевич – сын Семёновой В.П. (32 года, официально безработный, Санкт-Петербург). Стоит на учёте в ОВД за мелкие кражи. На связь не выходит, точное местонахождение неизвестно.

4. Смирнов Николай Алексеевич – сын Смирнова А.И. (22 года, IT-специалист). Находится на учёте у психолога, тяжело перенёс смерть отца. Алиби подтверждено (работа, коллеги).

5. Зуев Александр Андреевич – жених Веселовой Д.Н. (20 лет, студент). Алиби подтверждено (продлёнка в университете, однокурсники).

6. Зуева Лариса Владимировна – мать Зуева А.А. (51 год, предприниматель, разведена). Имела напряжённые отношения с несостоявшейся невесткой, хотя сейчас искренне горюет о её смерти. Алиби подтверждено частично (была одна дома).»

Анна перечитала список несколько раз, стараясь запомнить все имена, связи и статусы.

– Разумеется, это не исчерпывающий список. Только самые близкие из окружения жертв. Те, у кого теоретически мог быть мотив, – пояснил Марк, наблюдая, как она впитывает информацию. – Мы детально опросили тех, с кем смогли связаться: Ульянову, Смирнова-младшего и семью Зуевых. С Дмитрием Семёновым – главным подозреваемым по первой жертве – нам пока не удалось выйти на контакт, объявлен розыск. Его сестра, Анастасия, уже исключена – железное алиби было подтверждено в больнице. Она числится там с двадцатого июня и до сих пор.

– Подождите… – Анна подняла на него глаза, полные искреннего недоумения. – То есть, у вас по трём жестоким убийствам нет абсолютно ничего? Ни показаний, ни вещественных доказательств, ни явных подозреваемых? Только… этот ботанический сувенир? – она нерешительно ткнула пальцем в фотографию лаванды.

– Да, – Марк горько усмехнулся. – Только лаванда. Наша единственная зацепка, которая ведёт в никуда. Преступник – призрак. Гений или сумасшедший.

Анна глубоко нахмурилась. Её пальцы сжали край стола так крепко, что побелели костяшки.

– Вы думали о том, что лаванда – это не просто подпись, а полноценное сообщение? Какой-то символ? Может, это отсылка к чему-то глубоко личному, важному для самого убийцы? К травме, к месту, к человеку? Или это просто насмешка над нами?

– Это нам с тобой и предстоит выяснить, Соколова, – он отхлебнул из кружки ледяной, горький кофе и скривился. – И переходи наконец на «ты». Я не настолько древний, чтобы церемонии строить. Здесь все на «ты». Даже со смертью.

Глава 4. 24 июня 2025 года

Алексей Иванович переступил порог своей квартиры, ощущая на сгорбленных плечах невидимый, давящий груз – тягучий, липкий, как свежая смола, высасывающий последние капли сил. Воздух в прихожей был густым, пропитанным запахом остывшей пыли, старой древесины паркета и чем-то ещё – чем-то неуловимо горьким, затхлым, словно сама атмосфера здесь пропиталась годами молчаливого отчаяния и безысходности.

Дверь захлопнулась за ним с глухим, завершающим стуком, будто навсегда отрезав его от внешнего мира. Где-то там далеко остались оглушительный грохот цеховых станков, едкий, въедливый запах машинного масла и металлической стружки, и пронзительные крики вечно раздражённого сменного мастера. Он не стал включать свет, позволив сумеркам поглотить себя. В полумраке виднелись знакомые до боли очертания мебели – этажерка, платяной шкаф с просевшей дверцей. Сейчас они казались чужими, искажёнными, даже зловещими.

Пальцы, загрубевшие и плохо слушающиеся от усталости, на автомате расшнуровали старые потрескавшиеся ботинки, оставив их у порога, как два немых, верных свидетеля ежедневного изнурения. Кожаные края были стёрты до белёсой бахромы, подошвы истончены до просвета. На левом ботинке, у мизинца, темнело неопрятное пятно – то ли въевшаяся грязь, то ли засохшая кровь от старой мозоли, которая никак не хотела заживать, вечно напоминая о себе тупой болью.

Алексей, почти не чувствуя ног, опустился в своё любимое кресло у окна – то самое, с просевшими пружинами, издающими при каждом движении жалобный скрип, и потёртой до дыр коричневой обивкой. За долгие годы оно стало его личной, убогой цитаделью. Здесь, в этом углу спокойствия, он мог хоть ненадолго забыть о монотонной рутине. О том, что его жизнь давно и необратимо превратилась в замкнутый, беспросветный круг.

За окном медленно гасли последние багровые отблески заката, окрашивая скудную комнату в сизые, холодные сумерки. Ветер, забившийся в щели рамы, шевелил желтоватую, потёртую занавеску, оставляя на подоконнике тонкие наплывы уличной пыли. Где-то вдалеке, словно из другого измерения, доносился отрывистый, тревожный лай собаки, чьи-то торопливые шаги по асфальту, приглушённый, беззаботный девичий смех – обрывки чужой, нормальной жизни, которая шла своим чередом, не обращая ни малейшего внимания на его никчёмное существование.

Коля не звонил уже долгое время. Алексей очень тосковал по сыну, но понимал, что тот сейчас с головой погружён в работу. Несколько недель назад Коля рассказывал о каком-то большом проекте, который ему поручили. Говорил, что это точно принесёт долгожданное повышение до старшего программиста и увеличение зарплаты. Но с тех пор никаких новостей от сына Алексей не получал.

Веки налились тяжестью и сомкнулись сами собой. В ушах, помимо звона тишины, стоял навязчивый, низкочастотный гул – отголосок восьмичасового цехового грохота, смешанный с собственной пульсацией в висках. Где-то на кухне монотонно тикали старые настенные часы, отсчитывая секунды его жизни, словно насмехаясь над его бесконечной усталостью.

«Хоть бы сегодня обошлось без дебоша этих алкашей сверху…» – мелькнула единственная, обрывочная мысль в его тяжёлой голове.

Но тишина, такая редкая и хрупкая, длилась недолго. Её нарушило нечто.

Сначала это был едва уловимый шорох. Словно кто-то провёл сухим пальцем по бархату или просыпал песок на пол. Алексей даже не открыл глаз, списав шум на ветер, сквозняк или бродячего кота на балконе. Но звук повторился. Ближе, чётче. Осознаннее.

«Неужели опять крыса завелась? С соседями говорил уже тысячу раз, постоянно мусорят…» – попытался он убедить себя.

Алексей медленно, с трудом приподнял отяжелевшие веки. Комната была почти полностью погружена в темноту, но что-то – то ли древний инстинкт самосохранения, то ли лёгкое, едва заметное движение воздуха, сквозняк не оттуда – заставило его мышцы напрячься, а сердце сделать тревожный удар.

Звук раздался снова – на этот раз явно изнутри. Мягко закрылась балконная дверь, а затем послышалось тихое, металлическое шарканье.

«Не может быть… Я и окно, и балконную дверь всегда плотно закрываю…»

Он жил на первом этаже, но за все годы ни разу не сталкивался ни с ворами, ни с хулиганами. Да и брать здесь особо было нечего – разве что допотопный телевизор да стопка потрёпанных советских книг в фанерном шкафу, оставшихся с тех далёких времён, когда жизнь ещё казалась чем-то большим, чем бесконечная, серая рутина.

Алексей, превозмогая одеревенение в ногах, медленно поднялся, стараясь не издавать ни звука, и потянулся к клавише выключателя на стене. Громкий, одинокий щелчок раздался в тишине – но свет не зажёгся. Лампочка даже не моргнула. Либо снова выбило пробки в щитке, либо… Либо кто-то намеренно перерезал провода снаружи… Ледяная волна страха пробежала по его спине.

В прихожей, прямо за его спиной, раздался новый звук – осторожный, но абсолютно чёткий шаг. Не скрип пола, а приглушённый стук обутой во что-то мягкое ноги, ступившей на паркет. Кровь резко, горячей волной ударила в виски, мгновенно сжигая остатки усталости и превращая её в животный адреналин. Алексей инстинктивно отпрянул назад, к столу, его ладонь нащупала его край. В полной темноте пальцы скользнули по холодному, ребристому металлу – канцелярский нож, забытый вчера после вскрытия почтовой коробки. Он сжал пластиковую рукоять, больно впившуюся в ладонь, и выставил короткое, но острое лезвие в пустоту перед собой.

– Кто здесь? – его голос прозвучал хрипло, неестественно громко и гулко в мёртвой тишине квартиры. Ответа не последовало. Только тишина, ставшая ещё гуще, ещё враждебнее.

И тогда в дверном проёме, ведущем из прихожей в комнату, словно материализовавшись из самой густой тьмы, возник неясный силуэт. Сначала Алексей подумал, что ему померещилось. Игра теней от фар проезжающей машины. Но фигура не исчезала, была плотной и реальной. Очертания были размыты в темноте, но он смог различить длинную, чёрную одежду и контрастные, страшные белые пятна. Перчатки. И маска на лице. Гладкая, фарфорово-белая, без единой морщинки, словно лицо куклы. Пустые, бездонные глазницы, смотрящие прямо на него, и нарисованная тонкой кистью, неестественно широкая, довольная улыбка.

Алексей замер, парализованный внезапным, леденящим душу страхом. Сердце колотилось с такой бешеной силой, что ему казалось – этот неподвижный человек в маске должен слышать его стук. Пальцы судорожно, до боли сжали рукоять ножа, но всё тело отказывалось слушаться, будто скованное невидимыми ледяными цепями. Ноги стали ватными.

Фигура не двигалась, лишь наблюдала со своего места. Как опытный, голодный хищник, оценивающий жертву перед молниеносным прыжком. Алексей не мог понять, сколько времени прошло. Может, полчаса, а может, всего несколько секунд. Время потеряло всякий смысл, спрессовалось в один момент чистого, неописуемого ужаса.

И вдруг – резкое, смазанное движение в темноте, короткий свист рассекаемого воздуха.

Последнее, что успел почувствовать Алексей Смирнов, прежде чем сознание навсегда погасло, – это страшный, оглушающий удар по темени, дробивший кости черепа. Его окончательно, бесповоротно поглотила абсолютная тьма и навязчивый, сладковато-пряный запах лаванды – удушливый, густой, как предсмертный вздох.

Глава 5. 1 июля 2025 года

Тишина в кабинете Марка была настолько густой, что Анна слышала не только пульсацию крови в собственных висках, но и едва уловимый скрип старого здания, доносящийся из стен. Воздух стоял неподвижный, тяжёлый, пропитанный многослойным запахом пыльной бумаги, остывшего горького кофе и чего-то металлического, острого.

Узкий солнечный луч, пробивавшийся сквозь щели в полузакрытых шторах, как лезвие разрезал полумрак, высвечивая мириады пылинок, медленно и хаотично кружащихся в воздухе.

Анна, затаив дыхание, аккуратно разложила фотографии с мест преступлений на столе, стараясь не задеть их ламинированные края дрожащими, всё ещё не пришедшими в себя пальцами. Снимки лежали перед ней, как зловещие карты Таро, способные предсказать лишь один исход – смерть.

Бледные, восковые лица жертв. Нервно скрюченные, одеревеневшие пальцы, застывшие в последнем отчаянном, беспомощном жесте.

Она заставила себя сосредоточиться не на самой смерти, не на физиологии, а на деталях обстановки – на том, что эту самую смерть окружало. На фоне, на мелочах, которые могли быть частью сценария.

Первая жертва: пожилая женщина с седыми, тонкими, как паутина волосами, уложенными с почти погребальной, неестественной аккуратностью. Лицо относительно спокойное, будто уснувшее, если не считать тёмного, запёкшегося пятна крови на виске и почти воскового, прозрачного оттенка кожи. На груди, точно по центру, поверх потрёпанного халата – аккуратная, свежая веточка лаванды. Её маленькие фиолетовые соцветия казались каплями чернил на блёклой, выцветшей ткани.

Вторая жертва: мужчина средних лет, упавший лицом в ковёр в гостиной. Поза выглядела нарочито неудобной. Лаванда лежала не на виду, а у него под левой рукой, будто забытый, затерявшийся аксессуар, случайно оказавшийся на месте преступления.

Третья жертва: молодая девушка в розовом платье. Голова неестественно запрокинута. Широко открытые, остекленевшие глаза с расширенными зрачками смотрели в пустоту – она видела убийцу в последний миг. Лаванда была снова аккуратно, почти с благоговением уложена на её груди, контрастируя с яркой тканью.

– Лаванда… – Анна размышляла вслух, перебирая фотографии. Её голос прозвучал глухо, отрешённо, словно эхо в пустом, холодном склепе. – Это не случайность. Слишком последовательно, слишком… ритуально. Может быть, это часть какого-то обряда? Подношение богам или дьяволам? Символ?

Марк, откинувшись на спинку стула до предела, так что та жалобно застонала, усмехнулся коротко и сухо. Однако в его уставших глазах не было ни капли настоящего веселья. Лишь глубокая, хроническая усталость.

– Ага. Или наш преступник – просто неудавшийся флорист с очень специфическим чувством юмора. Может, он дарит букеты тем, кого отправляет на тот свет. Со скидкой.

Анна пропустила его колкость мимо ушей, продолжая вглядываться в снимки. Её мозг работал на высоких оборотах, выстраивая и тут же ломая логические цепочки.

– Лаванда исторически символизирует чистоту, умиротворение, защиту или память, – продолжила она, проводя подушечкой пальца по изображению цветка на груди Дарьи. – В Средневековье её жгли, чтобы защититься от чумы или злых духов. А ещё…

Анна замолчала на мгновение, и в воздухе повис неприятный, тягостный подтекст.

– …её часто клали в гробы, чтобы заглушить запах разложения. Чтобы последний образ был… благоухающим.

Марк нахмурился, его пальцы сомкнулись на ручке кресла. Он уже мысленно перебрал все очевидные, стандартные версии: бытовая месть, психическое расстройство, банальная, немотивированная жестокость серийного маньяка. Но этот ритуальный, почти археологический подтекст… Это было свежо. Это пахло нестандартным мышлением.

– Ладно, Шерлок, – он скрестил руки на груди, и стул под ним снова скрипнул. – Допустим, твоя теория имеет право на жизнь. Это извращённый ритуал. Окей. Тогда главный вопрос: почему именно эти три жертвы? Что между ними общего, кроме этого проклятого растения? Что их объединяет в голове у этого ублюдка?

Вопрос повис в прокуренном, спёртом воздухе. Тяжёлый и зловещий, как предгрозовая туча. Анна задумалась, её взгляд устремился в пустоту поверх фотографий. Она машинально перевернула страницу в деле, пробегая глазами сухие строчки протоколов осмотра и первичных допросов.

– Может, они все в какой-то ключевой момент жизни посещали одно и то же место? Клинику, специализированный магазин, церковный приход? Или… – она перевернула ещё одну страницу, ища ответ в биографиях, – совершили нечто, что наш убийца счёл непростительным грехом? Некое коллективное действие, известное только им и ему?

– Хочешь сказать, что все они были лично, напрямую связаны с убийцей? Были знакомы или состояли в какой-то одной, общей для них группе? – переспросил Марк, в его голосе зазвучал скептицизм.

– Это классическая версия, и её нельзя отрицать. Но что, если связь не прямая? Может, он просто долго и методично следил за ними? Выбирал по какому-то извращённому критерию, выжидал идеальный момент, а затем наносил удар? Может, он не мстит знакомым, а собирает коллекцию?

– Звучит сложно и немного по-голливудски, – Марк покачал головой, но спорить уже не стал. Хотя в его глазах всё же мелькнула тень заинтересованности. В кабинете снова воцарилась тишина, прерываемая лишь монотонным, навязчивым тиканьем старых часов на стене.