Война, которой не будет?

– У твоей матери настоящий самолет есть?

– Размечтался. У ея для представительства подержанный крузак имеется, который горючку жрет как авиалайнер. А по будням мы на мерине раскатываем. Чего уставился – так мерседес называют, что по годам, если б лошадью был, то уже наверняка представился от старости.

– А в полку как отмазался?

– Бате, конечно обо всем рассказал, с чайником расплатиться надо было, да и как бы иначе объяснил, почему для дальнейшего прохождения службы в одной пижаме явился. Он сам всё в штабе утряс и приказал позабыть эту историю. И сам же тебе растрепал. А еще блажил – Не вздумай кому пикнуть, а то за полного идиота примут и дальше в психушке будешь служить – пилотом спецкровати для буйно помешанных. Все умные и не очень, от армии закосить мечтают. А ты дотумкал в войска через теракт прорваться. Не стал я ему объяснять, что борюсь я, как могу с глобальным потеплением.

– ?

Дак у каждого человека в среднем температура тела 36,6 градусов. А на земле народу скоро пять миллиардов будет. Вот представь, – если всех на южном полюсе собрать, то и там средняя температура поднимется выше чем среднегодовая в Африке. Почти по этому поводу Анатоль Франс – Слышал про такого? Ну вот, не обещаю, конечно, точной цитаты, но звучит так – «…Когда людей хотят сделать добрыми и мудрыми, свободными, но воздержанными и великодушными, то неизменно приходят к желанию… перебить всех».

Да не смотри на меня так недобро. Я вовсе не такой кровожадный. Это ж не из меня цитата. Просто, и то истина, во время боя я балдею. Главное перебздеть первые минуты. Страху до кончиков волосяного покрова яиц и близко расположенной задницы, короче вся шерсть дыбом и едва не обвирзаещься под себя. А зато потом какой азарт! Нет слабо – кайф. Нет, и это слишком жалкое слово для передачи ощущений. Восторг! Дикий! Ни с чем не сравнимый! До солнца и прочих мелких звезд! Какой там азарт? Тут же ни рулетке, ни еще чему-то другому, изобретенному человеком, близко не потягаться. Это невозможно передать словами, можно только самому испытать, прочувствовать каждой клеточкой тела. Тут же не просто возбуждение. Смерть гладит и щекочет так, что всем гетерам и гейшам жившим на земле и близко не соперничать. Короче не мне убогому браться за описание таких чувств. Да очень многие кто воевал, по настоящему, знают. Только, как и ты, признаться стесняются. Вот такой не слишком гладкий анекдот.

Чего насупился? Когда-то говорили, – война все спишет. Твои и мои приключения списала, поднять бы тост, чтоб не списала так же и нас самих. Только пожелание такое запить нечем, да и чем чаще тосты, тем дальше пожелаемое. Но сейчас я б выпил.

– Есть у меня немного во фляжке.

– Водки?

– Воды.

– Дурак, я ж не помыться хочу. Да, мамлей187, а чего ты не спишь?

– 

Да вот, после контузии, наверное, спать почти не могу. Подремлю минут сорок, потом еще столько же подушку мну разными способами. А удастся уснуть, то через час все по-новой. Понял, что лучше уж не маяться, а найти какое-нибудь дело. Зато днем, если хоть пятнадцать минут не посплю, хожу дурак дураком. На командирских курсах клево было. Почти всю ночь могу к занятиям готовиться, отсюда и отметки неплохие получать, а днем на лекциях всегда прикорнуть можно. Но пришел я к тебе не из-за бессонницы. Похоже, завтра отправляемся мы. Куда, Батя как всегда темнит. Приказал с поста тебя снять. Да и чего тут колунить, когда наш полигон по всему периметру и без нас неплохо охраняется.

– 

Чиво тогда мы тут раскизделись. Мне-то только ступню контузило напрочь, а со сном у меня полный ажур. То-то я думаю, к чему моя отрезанная пятка свербится. Как базарил Сенека, -

Vectatio

interque

,

et

mitata

regio

vigorem

dalet

– путешествия и еще что-то там, короче перемена мест, укрепляет здоровие. Цепляйся за дуги, мигом домчу. Вот только киску свою найду да заодно «коня привяжу».

– 

У тебя еще и конь есть?

– 

Да нет, какой там конь – скорее конек горбунок. Это старое

уже выражение о необходимости сгонять

по малому до ветру. Тогда мужики видимо огого были, с немалым достатком, недаром о заблудивших говорили

– «захромал на третью ножку». Сейчас про какой-то двадцать первый палец лепечут. А еще в старые времена армейская призказка была – солдат без ложки, что без третьей ножки.

– 

Теперь – солдат без бирки, как она без дырки. Но поскольку это мне уже побоку, по тому где кобура на офицерской портупее, командую отход на заранее подготовленные позиции койкомест.

– 

Есть, разрешите выполнять!

– Марфушка, где ты там промышляешь, приказа вышстоящего начальства не слышала. Айда до папули – кири – кири – кири.

Из пожухшей травы бесшумной молнией промелькнула серая тень ласки и тут же скрылась под бушлатом на груди бойца.

Уже на ходу, под негромкое урчание мотора, почти забиваемое шуршанием травы под колесами, Шурка не очень заботясь чтоб его расслышали, проворчал: – а вот насчет бессонницы я тебе не завидую, эдак поэтом можно стать или философом, по нашим временам равнозначно придурку.

Следующий день запомнился только какими-то непродуманными погрузочно-разгрузочными работами и прочей бестолковой суетней. Сначала грузили малышки в КамАЗы, под тенты с ярко размалеванной рекламой фруктовой фирмы. Это только обзывается разведывательная машина «малышкой». А на самом деле хоть и низенькая, а весит за счет оборудования и четырех управляемых ракет, да пулемета с гранатометом, да боезапаса, пожалуй поболе тонны188. Попробуй, подними такую на высокий борт. Подставить пару брусьев, да заехать своим ходом нет проблем. Но где найдешь подходящие доски в чистом поле, пусть и именуется данный объект полигоном. Все ж при помощи мата и подручных средств первый этап завершен. Через час разгрузка на взлетном поле гражданского аэродрома, и затем трехчасовое ожидание грузовой «Тушки», прямо на бетонке под палящим солнцем. Зачем спрашивается секретность с перевозкой в «рефрижераторах», зачем утренняя спешка? Когда наконец-то расфасовались в брюхе самолета, вышел хмурый командир экипажа. Внимательно просмотрев крепление груза, буркнул, не обращаясь ни к кому конкретно: – «Зверя спрячьте в какую-нибудь клетку. Это вам все-таки боевой самолет, а не филиал зоопарка». Ласка, одуревшая от людской нервотрепки, то выскакивала на шею Шурке, то пряталась за пазуху. Боец, ласково поглаживая животинку, важно процедил, – это не просто зверюга, а заколдованная принцесса, если её поцеловать, то она в гарную чувиху превратится.

– А чего ж не поцелуешь.

– Так от её морды мышами пахнет, коих на вашем воздушном фрегате наловить успела. Акромя того красивых баб, (едва заметный кивок в сторону Екатерины), тараторящих без умолку, и без того достаточно. Вот заколдованная и помалкивающая словно в тряпочку, в мой бушлат, одна единственная на всём белом свете осталась. Да еще на неё, как на зверя, документик специальный имеется, мол прививка против бешенства поставлена и в нашей группе присутствует как специально обученный диверсант. Показать бумажку или продемонстрировать диверсию?

Пилот только буркнул что-то нечленораздельное и скрылся за бронированной дверью кабины.

(Ну, вот ведь действительно, говоря о женской красоте, когда фигурирует не что-то с фигуры, а только лицо, то упоминают бездонные глаза излучающие неземной блеск, соболиные брови, румяные ланиты или носик, либо взабавно вздернутый, либо кой-то греческий. Да еще вот губы, непременно чувственные? Вот про ротик что-то нет таких проникновенных слов. А ведь все причиндалы на личике это второстепенное. Недаром в старь гутарили – с лица воды не пить. Только женский рот важен в семейной жизни, – важно, чтоб он как можно реже открывался.)

Катюша, которая считала себя уже освоившейся в армии, сейчас також была измученно напуганной. Осторожно протянув руку, она погладила зверька. Ласка, признающая прикосновения единственного родного человека, слегка напряглась готовая наказать за таковую фамильярность. Но унюхала в намерениях большой сучки, (а как еще выразить в своих мыслях определение особи женского пола), нет ни чуточки агрессии, а только, сквозь некоторую боязнь, умиление и где-то даже поиски хоть какой-то поддержки. Как тут не пожалеть человека? Хоть и не больно-то надо, но пусть себе поластится.

– А, правда, Марфуша каким-то диверсиям обучена? Шурка только криво усмехнулся. – Нет, только еще учится, если не считать того, что под мой матрас дохлых крыс подсовывает. Она еще юненькая, её совсем недавно, прям от мамкиной титьки, мне пионеры за геройские подвиги подарили. Пашка, сидящий с другого бока от Александра ткнул его в бок. – Это, какие такие пионеры? – Да в наше время скучное время уже и никакие. Купил я ее в зоосаде. Там хищников кормить нечем, вот и распродают попугайчиков да хомячков всяких, что настоящему зверю на один зубок. Я хотел было летучую мышь взять, как у «Волкодава» Семеновой, но таковых в наличии не оказалось, вот мне это чудушко и досталось. Потому и не убегает далеко, жмется ко мне поскольку не попривыкла к свободе. Как-то в довольно примитивной гегемонской энциклопедии вычитал, за последние четыре тысячи лет человек не одомашнил ни одно животное, акромя пращурами прирученных. Вот решил исправить досадное недоразумение. Типа загладить вину человечества перед братьями нашими, несправедливо называемыми «меньшими». Батя, слышащий весь разговор, только скривился. Он был против пятого члена в своей группе, но вслух не возражал. Хорошо хоть не скунс. Типа, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не беременело, да вопросы столь наивные, на которые и высшее командование затруднится ответить, не задавало. Незаметно пригубив коньячка из заветной фляжечки, он блаженно растянулся на не слишком удобном сидении. Нормалёк, жаль что не спится – кабы с того не спиться. Вроде бы и не плохо на ближайшее время устроились. А дальше? Правильно, что изничтожили всяких оракулов, так и норовивших предсказать будущее…

Уж если и держать какую-либо зверушку, то конечно – кошку. Их еще древние египтяне за божества принимали. Нет, конечно, кошка не для такой походной жизни. Здесь не всякая собака выдержит. Кошка существо домашнее. Но где теперь дом где помнят и ждут? Был когда-то. Но любимая дочурка даже с днем рождения забыла поздравить, а про бывшую жену и вспоминать не хочется. В год свиньи у нее двойной праздник.

Когда это все началось. С глупого поцелуя на танцплощадке или еще более торопливого перепиха прям неподалеку от нее. Да нет, тогда всем правила похоть. Глупой была свадьба, на которую, в общем-то, у обоих не было особого желания. Но с Галкой понятно – любая девка мечтает поскорее выскочить замуж, тем паче за молодого офицерика. Желает родить ребенка, а потом. А потом желания становится все меньше. Ну, по крайне мере к родному мужу. Позже союз связываемый общим дитём и штампом в паспорте становится постылым до ненависти. Как говорится, жили они до того бедно, что на восьмое марта, на подарок жене и теще приходился только один букет из трех цветочков – один супруге и два её маме. А иногда хотелось наоборот.

Чего придерживаться какой-то навязанной морали, когда все именно так. Когда теряешь настоящее. Ведь не враг же ей, так окуда столько неприятия и даже ненависти. Конечно, во многом сам виноват. Да не во многом, а во всём. Всегда «не подарок» был, да ведь и любовь была? Но к ней в довесок всякое. Скелетов в коробке под черепушкой у каждого не занимать.

Чего теперь поминать былое. В одно болото, говорят, дважды не помочишся. Водки мало, вот на тоску и пробивает. Нет! Лучше уж остаться на воспоминаниях о кошках. Когда-то, вроде бы и совсем недавно, казалось армия скончалась в легкой предсмертной агонии и семейная жизнь треснула до развода, осталась только водка, противная и палёная, но утешающая. Дембельнувшись пристроился ненадолго инструктором по вождению в автошколу. Ненадолго, поскольку одна подопечная курсантша никак не успевала вовремя притормозить. Тогда демонстративно уселся на заднее сиденье учебной «копейки». А что может случиться страшного на первой передаче? Но даже на скорости менее чем с десяток км/час девица протаранила соседнюю машину с такой же звездой. – Чего ж ты дура не тормозила? – Так ведь машинка сама всегда останавливалась! Повреждений людям моральных и технике минимальных, но с работы турнули. Повезло устроиться сторожем в заброшенный пионерлагерь. Вот работа на пределе сил и умственных способностей, которые занять совсем нечем. Зачем-то нужна была обихоженная территория чиновникам из местного министерства образования. Оборудование уже разграблено этими самыми чинушами, то-есть охранять то почти нечего, но зарплату небольшую, на которую приобретешь рази что язву, зато регулярно платят. Сторож сам себе начальник и хозяин, а чтоб настоящее начальство незаметно не подкатило, прикормил дворняжку. Та посторонних на бъект не допустит. Хоть росточком не волкодав да лает так грозно, подштанники еще не прокусанные обмарать неча делать. И вот ведь – допустила. Однажды утром обнаружил у своих дверей кошечку, простую, серенькую, да еще беременную. Откудава взялась, как собаку, которая люто ненавидела всю их породу, уговорила пропустить? Не поднялась нога, у самого почти бомжа, прогнать животину. Пригрел в своей прокуренной конуре. Потом часто посмеивался, когда обходил владения. Впереди собачка трусит, а сзади кошка не отстаёт. Куда ты с таким животом? А та смотрит понимающе, но всем видом отвечает: – а как вас без призору оставить? Вы ж опять до ближайшей деревни за спиртягой разбавленной уроете. Бывало, порежешь себе колбаски. Кошка посматривает искоса, но мяргать кусочек выпрашивая, иль своровать ненароком, то ни-ни. Только когда плесну себе пойла, вся смощится и впярится прям в глаза. Не надо мол. И действительно чувствую, да, не надо. Смех ли, но так и пить почти завязал. Потом окотилась она. До сих пор противен сам себе, что котят утопил. А куда я потом, когда подрастут, их дену? Лучше уж несмышленым жизни лишиться, чем потом мыкаться? Обиделась кошечка, ушла…. Чуть позже, когда в воздухе запахло настоящей войной, наши правители принялись армию воскрешать и я в ней пригодился. Но до сих пор иногда млится во сне, как кошка забирается на одеяло и своим ласкающимся тельцем согревает мою насквозь простуженную душу.

3.

Екатерина чувствовала себя, что называется не в своей тарелке. Перепады давления при взлете и гнетущее чувство неизвестности вызывали приступы тошноты. А тут еще эти грубые мужики буквально игнорируют ее. Какой глупец сказал, что в армии развито чувство товарищества. Да все заняты только собою, своими мелкими мыслями, или чуть более крупными зверушками. И компьютер, и дельтапланеризм тоже были попытками срываться из дома, где она также никому не была нужна. Но армия, похоже, самая нелепая затея. Кажется из двух зол выбрала все, причем наихудшие. Здесь по утрам надо делать зарядку, а я предпочитаю делать ее, когда мобильник запищит о том, что жрать хочет. Тут когда тебя о чем-то просят, то волшебное слово вовсе не пожалуста, а Бегом! И даже отдание чести, это совсем не то, о чем втайне мечтает каждая девственница. Короче именно тут понимаешь, что за родину нисколько не жаль пожертвовать жизнью соратника. А всё из-за чего мы тут? Неужто толчком послужило прочтение материных мемуаров, нашлёпанных в простое между очередным мужчинкой. Глупых, как попытка голубого забеременеть. И вот ведь дура, напечатала свои воспоминания на домашнем компе, и на доступ к файлу пароль поставила, как ровно не понимает, для дочери потому и интересно стало документ вскрыть, так чтоб пользователь не заметил. Печатала бы на своем ноутбуке, должна знать к нему не прикасаюсь. Замаскировала быль тем, что имена ради пиетета изменила. И типа там ее изнасиловали. Да кто ж ее изнасилует, когда она сама подо все хоть чуть способное двигаться, всегда готова броситься, даже как Анна Каренина под паровоз. А о том, что детская память все цепко сохранила, только совсем в другом свете, не подумала. Впрочем, мать вообще думать, не способна…. Ой, похоже у нас это наследственное.

«Я всегда недолюбливала Сергея Виссарионовича (ну и отчество мужику боженька прилепил). Тоже еще любовничка мать нашла. Во-первых, несколько моложе, но из-за своей постоянной неопрятности и небритости смотрится старше. Во-вторых, из его рта все время тащит толи перегаром толи гнилятиной. А в-третьих, мать далеко не старая, довольно видная женщина, образование высшее, вредных привычек не имеет, заведующая лучшей универовской общагой в городе. Могла бы найти себе партию поприличнее. Университет все-таки. Наверняка есть холостые преподаватели в профессорской или на не слишком худой конец доцентской степени. Ну, пусть даже и не совсем холостые. Да об этой ее связи с завхозом, конечно же, все знают.

Все бы ничего. Не слушает дочь – ее право. Дочь тоже далеко не всегда слушала, вот и осталась одна с Маринкой без мужа и без квартиры. Пришлось жить в этой же общаге с мамкой в одной комнате. А этот хмырь почти каждый день под ногами тусуется. Хоть и живет в соседней секции, и когда я дома старается лишний раз глаза не мозолить, но все равно слишком его много. Да еще с дурочкой дочерью общий язык нашел. Маринка с ним гораздо охотнее проводит время, чем с родной матерью или бабушкой.

Так и тянулось бы у меня незнамо какие годы. Потому как все попытки найти не просто трахаля, а нормального самодостаточного мужика оканчивались неудачей. Кому нужна баба с высшим образованием, без квартиры, но с приданым в виде довольно капризного, а временами и истеричного ребенка. Да еще и работа бухгалтера в фирме дурацкая. Начинается с десятого часу дня, хоть выспаться можно, но зато заканчивается зачастую поздно вечером. А конец месяца, а тем более квартала, так и вовсе без выходных. Оно может и не так плохо – родных: мать и чадо, почти не видно. Но досадно и всего остального тоже. Как, насколько память не изменяет, накропала одна коллегиня – Наташка Сыромятникова:

… Так живем всю жизнь, не видя света,

Дебит, кредит это не игра.

И весною и в разгаре лета,

Мы не люди, мы – бухгалтера….

В один не самый добрый день, открылось, что у матери рак. Лечилась от него она совсем недолго и угасла быстро как свечка. Менее чем за год.

После похорон. Сергей Виссарионович стал исполняющим обязанности коменданта. Нас не трогал, наоборот: и стирка (кроме женских штучек), и готовка обедов-ужинов на нем. Вот только Маринка совсем перестала слушаться меня. Чуть что, то только полупьяный завхоз у нее авторитет. Какую мать это не взбесит? Однажды утром собирая дочь в школу, с какого-то тут же забытого пустяка, началась у нас обеих истерика. Паршивка даже плюнула в меня. Я не в силах сдержаться отхлестала её по щекам. Понятно, тут и крики и вой, которые наверняка пол общаги слышали. Ну и конечно тут же явился И.О. коменданта. Грубо вырвал у меня моего ребенка. Почти полуголую увел одеваться к себе. Я, конечно, не отдавала себе отчета. Само сорвалось, мол, привлеку его за совращение малолетних. Он ничего не сказал, только посмотрел на меня так, что чуть не подавилась, но ведь не успокоилась, еще кучу гадостей наговорила. Через полчаса, отправив мою дочь в школу, он зашел ко мне. Я все еще валялась в постели, уткнувшись в мокрую от слез подушку. Понимаю – не права, но извиняться не собиралась. Думала – прочитает сейчас лекцию и уберется, а я виду не подам что слышала.

Но вышло не так. От неожиданности я даже пикнуть не успела. Скинул он с меня одеяло, задрал рубашку, гипюровые трусики под его лапами порвались ровно из паутины. И вошел он в меня безо всякой подготовки. Это же больно поначалу оказывается, когда вот так сразу. Я попробовала сопротивляться, но крепкий удар в бок лишил дыхания. А когда, наконец, то в легкие стал поступать воздух, насильник уже сделал свое дело и тяжело дыша, сказал: – «Если пикнешь хоть в полслова, сегодня же вылетите обе на улицу».

На работу в этот день я опоздала. Прикидывала, как бы пострашнее отомстить. Была б моя воля, по клочкам бы его шкуру, одними ногтями содрала. Но месть со шкуродерством пришлось отложить. Куда-то ведь с ребенком действительно деваться надо. В общаге прописки, кроме очень временной, конечно же, нет. Квартиру снять, так не по моей зарплате. Родных, которые бы приютить смогли – никого. Стиснула зубы и гордость в узду, но жить-то надо, подставляй….

Дня через два он снова зашел, когда Маринка собиралась в школу. Помогает ей портфель собрать вечно с вечера не приготовленный. Она с ним щебечет дурочка малая, а я молчу, прикидываю каким бы словом побольнее его задеть, конечно, как дочь уйдет. Но вот ушла она, а я такая вся разгневанная только рот открыла, как он развернул меня и раком поставил. Коротенький халатик чуть ли не на голову задрал. Попробовала я сопротивляться, но он натренированным уже движением, сдернул мои трусишки и спокойно вошел в меня, но еще сволочь волосы так кулаком стянул, слезы на глаза и мысль одна, побыстрей бы все кончилось. В этот раз само соитие больным не было. Как ровно я уже готова была.

Так и повелось у нас. Раза два в неделю заходит он по утру, провожает мою дочь в школу. А потом пользует меня, повернув к себе попой. Зато все постирано у нас и выглажено. Продукты закуплены и ужин сготовлен. Никому я, конечно, не рассказывала об этом, об изнасиловании, только чувствую, чуть ли не нравиться такая жизнь стала. По крайне мере даже работа уже не столь раздражала.

Однажды, правда, не пустила его. Только он дочь выпроводил, я вытолкнула его и закрылась на замок. С содроганием ожидала, что начнет вышибать дверь. А он просто ушел. Я сначала улыбнулась своей маленькой победе, а потом разревелась как дура.

Больше недели он вообще к нам не заглядывал. Пришлось по вечерам готовить самой, но Маринка – маленькая сволота, отказалась прикасаться к моей стряпне. Мол, такое даже кошка общагинская обнюхав, тут же лапами вокруг заскребет. Дочь, после школы весь день проводила в завхозовской комнатушке. Там и уроки делала, там и ела, домой только спать заявлялась.

А потом, утром, нас опять настигла какая-то истерика. Маринка удрала от меня в одной пижаме и вернулась только со своим Виссарионовичем. Он молча собрал и отправил её в школу. Затем, одним жестом показал, мол, поворачивайся. Я встала в привычную позу, а сама чувствую уже плыву. Хотелось мне его так даже скулы свело. Он только вошел в меня, а я уже в полном экстазе. Позже, когда он вытирал свое дело моими трусишками, я спросила, почему он никогда не разговаривает со мной. А ты разве хочешь? – ответил он. И действительно совсем недавно казалось поговорить нам не о чем. Но теперь-то и выглядеть он стал по-другому. И прическа появилась, и бородка аккуратно пострижена, и запах изо рта исчез, зубы видимо нашел время и деньги залечить. Еще на моё восприятие повлиял случайно подслушанный разговор болтушек студенток. Обсуждали они на общей кухне какого-то своего сокурсника – ловеласа. Одна соплячка высказалась: – Да ну его, липнет ко всем подряд, а сам, как до дела дойдет, дернется четыре раза и потёк. Ну ни малейшего удовольствия. Я уж лучше бы нашему коменданту отдалась, сразу видно, что мужик….

Разговаривать с Сергеем Виссарионовичем я почти и не разговаривала. Но запирать перед ним двери больше не пыталась, впрочем, и ложиться под него не торопилась. Пусть по привычке сзади пристраивается. Но один раз, когда он, проводив Маринку, только пристроился, двери отворились, и дочка ввалилась в комнату. Она как всегда что-то забыла положить в портфель. Глаза ее округлились, рот открылся готовый закричать. Я от растерянности застыла как вкопанная. Сергей же отскочил от меня, моментально вздел спущенные до колен брюки. – Мариночка, маленькая, пойми, у взрослых так иногда бывает. Иди спокойно в свою школу. Никто никого не обидел. Хочешь, я тебя провожу? Маринка же в ответ только фыркнула и умчалась, так и не взяв того, за чем возвращалась. Я зарычала: – ты бы хоть бы дверь запирать научился. Он только в ответ виновато улыбнулся. Закрыл двери и повалил меня на спину. Я готова была орать еще долго, да он не прислушивался, а так классно распластал меня. И все слова и мысли унеслись и потерялись в истоме охватившей мое тело. В первый раз я поняла, как долго он может доставлять наслаждение. Его губы и язык, то нежные, то грубые, касались самых сокровенных точек, и все тело отзывалось на них таким… трепетом. Тихий стон и даже поскуливания вырывались у меня, пожалуй первый раз без всякого притворства. Не помню, чтоб я активно помогала ему, но простыня, скомканная подо мной и влажная от пота, говорила сама за себя. Не знаю что такое оргазм. Мне кажется, он всегда со мной. Но в этот раз, подчиняясь волнам разливающегося блаженства, я просто потеряла сознание, потому не почувствовала даже как Сергей выплеснул семя. Даже как ушел, помню смутно, через пелену влаги застлавшую глаза. А когда он ушел, я еще с полчаса лежала и боялась пошевелиться, чтоб не утратить услады владеющей телом.