скачать книгу бесплатно
Посмотрев в сторону лестницы, Силас пересек гостиную и поднял голову, дабы убедиться, что ему не показалось. И, к его ужасу, ему не показалось – от гробовой тишины, стоявшей на втором этаже, у него кровь в жилах застыла, а волосы встали дыбом. Правда, в этом состоянии Силас пробыл недолго, ибо его внимание отвлекло мерное назойливое жужжание. Повернув голову, он узрел жирную зеленую муху, вылетевшую из-под лестницы. Следом за ней показалась пара мух, за ними еще и еще, пока гостиная не оказалась во власти крылатого воинства. Издавая мерзкое жужжание, мухи витали над столами в поисках еды и питья, а те, что понаглее, так и норовили залезть в нос и в уши.
– Ах, же ты зараза, – проворчал Силас, догадавшись, откуда взялось столько мух.
Заглянув под лестницу, он обнаружил причину – порог дверцы, ведущей в подвал. Недолго думая, он схватился за дверную ручку и рванул ее на себя, как в тот же миг был атакован роем мух. Следом потянуло сладковатым смрадом, от чего у него засвербело в носу. Закрыв нос, он кинулся прочь от дверцы и столкнулся лицом к лицу с Арьеном. Сельма, узрев клиента, икнула и обронила тарелку.
– Господин? – изумился Силас, чьи самые худшие опасения только подтвердились.
Измазанный кровью с головы до ног, Арьен держал в одной руке нож, а в другой голову рыжеволосой шлюхи с разрезанным от уха до уха ртом.
– А шлюхи-то, твои, никчемные, – обронил Арьен и пырнул
Силаса в живот.
Упиваясь ужасом в глазах жертвы, Арьен провернул нож с таким удовольствием, с каким проворачивают кабанину, насаженную на вертел. Издав глубокий вздох, Силас содрогнулся и повалился на залитый кровью пол. Корчась от боли, он судорожно хватал собственные кишки, вываливающиеся наружу. Холод смерти, про который он много раз слышал, принимал его в свои объятия. Довольно скоро его конечности окоченели, и он не мог пошевелить и пальцем. Жирные мухи, бесцеремонно сновавшие по его телу, ныряли во все щели, куда можно было только пролезть. Последнее, что Силас узрел перед кончиной, это как Арьен схватил Сельму за шею, поднеся нож к ее рту. Закрыв глаза, он провалился в темноту, а вместе с ним ушла и мечта о величии борделя «Две стрелы».
– Ну же, будь хорошей девочкой, – прошептал Арьен на ухо Сельме. – Не бойся меня, я хочу тебя сделать счастливой.
Осклабившись, он принялся кромсать шлюхе рот, будто пилил дрова. Гостиная наполнилась воплем Сельмы, а мухи в ужасе разлетелись в стороны.
– Ах ты, сука! – вскричал Арьен и полоснул ножом по языку жертвы, от чего та еще пуще заверещала, брызжа кровью.
– Ты что делаешь, ублюдок?! – заорал Анри, очнувшись от крика шлюхи.
– А ты не знаешь? – огрызнулся Арьен, старательно выкорчевывая язык у жертвы. – Делаю человека…
Не договорив, он одним ударом кулака был сбит с ног и отлетел от окна.
– Если кому скажешь, что здесь произошло, – сказал Анри, глядя в глаза Сельмы. – Я тебя найду и довершу дело брата, все поняла?
– Мммм…, – замычала Сельма, держась руками за окровавленный рот.
– Пошла вон.
Метнувшись к выходу, Сельма рывком открыла дверь и выпорхнула наружу. Оглядев гостиную, Анри вышел следом и, убедившись, что снаружи никого нет, вернулся в дом и вытащил на крыльцо Арьена, а после обошел бордель и привел из конюшни двух коней. Взвалив братца на одного из них, Анри привязал его к задней луке седла своего коня и в спешке покинул бордель. Преодолев полусотню шагов, он в нерешительности остановился у путевого столба, не зная, куда держать путь.
– Я такого от тебя не ожидал, – проговорил Арьен, придя в себя.
Мотнув головой, он уселся в седле и вперил взгляд в затылок Анри, точно хотел его проткнуть.
– Я сам того не ожидал, – отозвался Анри.
Сколько он себя помнил, он ни разу не поднимал руку на брата, и другим не позволял этого делать. И вот, это случилось. Боль за Арьена, за то, во что он превратился по его вине, он носил в своем сердце всю жизнь. Теперь же он ощущал, как его сердце разрывается на части.
– И все ради какой-то шлюхи.
– Прости меня, если сможешь.
– Эх, да что там, – выдохнул Арьен, отведя взгляд в сторону.
Выдержав паузу, Анри посмотрел на солнце, быстро клонящееся к горизонту, подстегнул коня и двинулся на юг.
– Почему на юг? – поинтересовался Арьен.
– А ты пораскинь мозгами.
– Я бы на их месте в Вестхарбор подался – два дня пути, сел на корабль и попутный ветер в помощь.
– Калум, если он всему голова, вовсе не дурак – в Вестхарборе полно шпионов, а в Соутланде можно затеряться.
Анри знал, о чем говорил, ибо Королевский тракт, соединяющий Миддланд с южным побережьем Соутланда, представлял собой дорогу длиной в четыреста двадцать пять миль. Первые двести пятьдесят три мили тракт шел по прямой линии, соседствуя с лесами и полями, убегающими на запад и восток на две-три сотни миль. На западе земля Соутланда упиралась в Скалистые берега, за которыми лежало Западное море, известное своей непредсказуемостью. На востоке простирались леса Грин Каунтри, за которыми плескалось Море слез, окаймленное пятью большими островами. Внешне спокойное, Море слез вблизи восточного побережья Соутланда было неистовым, предпринимая бесконечные атаки на крутые берега Соутланда. Лишь только ближе к устью Гритривера море и суша приходили к согласию: береговая линия, изрезанная бесчисленными бухтами, давала волю морским водам, вдающимся глубоко на территорию Соутланда. Второй отрезок тракта начинался у Форта короля Аргуса, построенного завоевателем Соутланда на берегу Гритривера – широкой и бурной реки, берущей начало в отрогах Скалистых берегов. Имея протяженность в двенадцать миль, эта часть тракта шла с запада на восток вдоль северного берега Гритривера, и заканчивалась у горбатого моста, что в двух милях к югу от Соутхиллса. Что до третьего отрезка Королевского тракта, то начинался он за мостом и далее шел по прямой линии, до самого южного побережья Соутланда. Эту часть тракта, имеющую протяженность в сто шестьдесят миль, называли не иначе, как Пустынной дорогой, ибо земли за Гритривером не отличались ни буйной растительностью, ни богатством дичи, ни удобствами к жизни, к которым так привыкли люди, живущие к северу от реки. Правый берег Гритривера, богатый рыбой и зеленью, через пару-тройку миль переходил в степи и полупустыни, местами изрезанных ручейками, зачастую пересыхающими в жаркие дни лета. За двадцать-тридцать миль до южного побережья, омываемого водами двух морей, начиналась пустыня Соутланда.
– А если они подались в Нортланд?
– В эту глухую дыру? – улыбнулся Анри. – Не смеши меня, братец.
– Гэвин из Нортланда, – сказал Арьен с обидой в голосе.
– Гэвин не дурак, чтобы ослушаться приказа королевы, а вот Калум…
УИЗЛИ
– П-о-о-о-сторони-и-сь! – прокричал зычным голосом бородач, восседавший на телеге, полной корзин с рыбой.
Толпа, сквозь которую пробиралась телега, расступалась не столь охотно, как того хотелось бородачу. То здесь, то там раздавались недовольные возгласы, что, мол, не в тот час он собрался на рынок. Народ, еще с утра стремившийся в верхнюю часть Миддланда, ближе к сумеркам устремился в обратном направлении, уподобляясь отбойному течению в прибрежной полосе. Впрочем, ему было все нипочем.
– Эй, смотри куда идешь! – крикнул бородач, остановив лошадь перед самым носом Уизли.
Не замечая людей, тот медленно брел по улице, напоминая человека, идущего на казнь: понурая голова, взгляд, опущенный в пол и медленная, неуверенная походка, словно он оттягивал конец своего жизненного пути. Уткнувшись лицом в лошадиную морду, Уизли услышал запах гнилой рыбы, а подняв взгляд, узрел большие
грустные глаза.
– Эй, дубина, прочь с дороги! – крикнул бородач, угрожающе
поигрывая кнутом, но Уизли, точно его не слышал, продолжая смотреть в глаза лошади.
– Я вот тебе, – пробурчал бородач и замахнулся на Уизли, как тут же осекся, поймав пустой взгляд незнакомца.
Осадив бородача, Уизли потеребил лошадь за ухом и отступил в сторону.
– Так-то лучше, – буркнул бородач и от всей души прошелся кнутом по спине лошади.
Издав недовольное ржание, лошадь дернулась и последовала дальше, а Уизли продолжил путь к отчему дому, до которого оставалось совсем немного. Посматривая на быстро убывающее солнце, он с каждым шагом прибавлял ходу, пока не оказался на Концевой улице.
– Прости, отец, – прошептал Уизли, остановившись напротив единственного окна, из которого часами любил смотреть на улицу.
Вздохнув, он развернулся и зашагал в сторону борделя «Две стрелы». Зайти в отчий дом Уизли, как того не желал, не решился, боясь посмотреть в глаза отца. Он прекрасно понимал, что больше его не увидит, ибо за убийство полагалась виселица. Оказавшись напротив черного входа в бордель, Уизли остановился, почуяв неладное.
«Странное дело, – мелькнуло в его голове. – В борделе тихо, будто день с ночью поменялись местами».
Обойдя бордель, он оказался у забора, за которым простиралось красное море из цветов. Не успев насладиться этой красотой, Уизли увидел, как из парадного входа выбежала женщина, а вслед за ней появился мужчина огромных размеров. Оглядевшись, он воротился в дом и вскоре снова показался, неся на плече тощего, неказистого на вид мужчину. Затем, тот, что побольше, привел из конюшни двух коней, взвалил другого на одного из них и помчался в сторону Королевского тракта.
«Что-то здесь не чистое», – подумал Уизли и прокрался к калитке борделя.
Отворив ее, он пробрался в сад никем незамеченным, благо, вокруг не было ни единой души. Впрочем, уже вскоре послышались голоса.
– Слышал про хозяйку?
– А как же, про ублюдка, выброшенного из окна только ленивый не говорит!
– Да нет же, я говорю про то, как хозяйка померла!
– А я знал, что этим все закончится.
Завидев у забора двоих незнакомцев, Уизли вздрогнул, ощутив себя вором, пойманным за руку. Правда, он довольно быстро справился с волнением и двинулся им навстречу, ибо что-то ему подсказывало, что в бордель не стоит совать нос.
– Ты-ы-ы посмотри, какой красавец, – проговорил один из незнакомцев, кивнув в сторону Уизли.
Толкнув калитку, он вошел во двор борделя и встал как вкопанный, перегородив Уизли дорогу. Уткнувшись в широкую грудь незнакомца, Уизли попытался обойти его, как уперся в его лысого приятеля.
– Эй, куда же ты бежишь!? – вскричал тот, схватив Уизли за локоть. – Не хочешь провести вечер с двумя достойными господами?
– Пойди прочь! – огрызнулся Уизли и попытался вырвать руку.
– А он мне нравится.
– И мне, – осклабился усач и небрежно схватил Уизли за талию.
Наклонившись, он сложил губы в трубочку и потянулся к его лицу.
– Ну же, давай поговорим, – прошептал он, одарив Уизли жарким дыханием.
– Давай, я не против, – процедил Уизли.
Лицо усача побледнело, будто оно было отдано комарам на откуп. Ощутив жжение внизу живота, он склонил голову и узрел рукоятку от ножа.
– О, Боже, – прошептал он и сделал шаг в сторону, окропив дорожку кровью, а затем пал как подкошенный.
– О, Боги! – вскричал его приятель и бросился в бордель со всех ног.
– Эй, а поговорить!? – бросил Уизли вдогонку.
Не получив ответа, он засунул нож за пояс, перешагнул через труп и неспешно, будто ничего и не совершал, покинул двор борделя. Оказавшись у путевого столба, Уизли без раздумий повернул направо, на плохо вымощенную дорогу, ведущую к Рогатому заливу и Скалистым берегам.
Как и тринадцать лет тому назад, когда он в первый и единственный раз посетил с отцом южный берег Рогатого залива, его путь пролегал среди полей и холмов, за которыми буйствовали воды залива. Заход солнца, заставший его в дороге, показался ему зловещим. Облачившись в кроваво-пурпурное одеяние, небо походило на тело, истекающее кровью. Бредя по безлюдной дороге, Уизли не слышал ни лая собак, ни крика чаек, ни ругательств запозднившихся путников, спотыкающихся на неровной дороге. Он ничего этого не слышал, точно все вокруг вымерло – только голос ветра и шум собственных шагов.
– Жаль, отец, что ты этого не слышишь, – пробормотал Уизли, попытавшись развеять гнетущую тишину.
Сорвав с лица платок, он вдохнул соленого воздуха и ускорил шаг, вглядываясь в темнеющий горизонт. Всякий, кто ходил по этой дороге, знал, что до Зеленых валунов, откуда дорога сворачивает в сторону Скалистых берегов, пять часов ходу. Уизли помнил ту ночь, когда они с отцом добрались до валунов, сплошь покрытых мхом, как протиснулись между ними и взяли вправо, с трудом преодолев две сотни шагов по крутому склону холма, но, оно того стоило. Черная полоса горизонта, у которой сливались небо и море – он ничего прекрасного в жизни никогда не видел. Не мог он оторвать взгляда и от огней, выхватывающих из темноты силуэт огненной саламандры. И от огоньков в крестьянских домах, походящих на светлячков. Все это он помнил как сейчас.
– Отец, ты как-то сказал, что здесь ты потерял свою жизнь, а со мной снова обрел себя. Как знать, отец, может, здесь я обрету себя, как ты считаешь?
Не услышав ответа, Уизли остановился и посмотрел на небо: блеклая луна, лишенная свиты, казалась одинокой, как и он посреди пустынной дороги.
– Прости отец, ты, небось, уже ко сну отходишь, а я тут лезу с вопросами?
Взъерошив волосы, он улыбнулся и поспешил дальше, навстречу новой жизни.
ТАРМИСА
– Похоже, ночь будет холодной, – устало произнесла Тармиса, поеживаясь от холода.
Не услышав ответа, она бросила взгляд через плечо и узрела
спящую попутчицу. Сидя позади, тетушка Мэй держалась за ее талию, покачиваясь при каждом шаге кобылы. Покинув на рассвете пределы Миддланда, обе женщины пробыли в пути весь день. Перекусив перед заходом солнца в «Двух пескарях», они опрометчиво пустились в путь, невзирая на опасности, которые таила в себе ночная пустынная дорога.
– Тетушка, тебе не холодно? – спросила Тармиса, не желая слушать пение цикад и собственное сердцебиение.
Не услышав ответа и на этот раз, она вздохнула и посмотрела на ночное небо: полная луна, стоящая высоко в небе, мерцала бледным ликом, находясь в окружении россыпи звезд. Еле различимые, они были далекими и чужими, не такими, как звезды в ночном небе Гланвилла. Погрустнев от мысли о родном крае, Тармиса издала глубокий вздох, как ее внимание привлекла кровавая звезда, объявившаяся в западной части небосклона. Быстро поднимаясь над линией горизонта, звезда походила на уголек: то исчезая, то появляясь, она мерцала и увеличивалась в размерах, несясь навстречу луне.
– О, Боги, какая же красота.
Улыбнувшись, Тармиса обернулась к старухе, дабы поделиться с ней впечатлением, как по ее лицу пробежала тень тревоги: цикады, до сих пор оглушавшие округу звонким пением, вдруг замолкли, а ее сердце, напротив, забилось сильнее, уподобляясь свободолюбивой птице, заключенной в клетку. Темный горизонт исчез в густой пелене, сквозь которую не мог проникнуть ни взгляд, ни острие клинка. Холод уже не знал пощады, ибо пронизывал до костей, словно это был вовсе и не Королевский тракт, а морской берег Нортланда, обуреваемый ледяными ветрами. Проникая сквозь плотные шерстяные одежды, он ложился на кожу толстой коркой, обжигая, точно пламя в очаге. Кровавая звезда, так внезапно взошедшая в небе, встала над луной и засияла пуще прежнего, отбрасывая пульсирующие лучи. Но, это было только началом. Раздались отдаленные, еле уловимые голоса, будто их произносили на последнем издыхании. Так взывают истекающие кровью воины, прося о смерти на поле брани, дабы не оказаться добычей падальщиков.
– Тетушка, ты это слышишь?
– Я тебя-то с трудом слышу, а что вокруг, и подавно, – проворчала тетушка Мэй, издав громкий зевок. – Ох, и зачем я тебя послушалась, сидела бы себе в борделе, чем не жизнь!
Узнав о кончине госпожи Делиз, они, как и прочие обитатели борделя, встали перед выбором – остаться и продолжать жить во грехе, или избрать иной путь жизни, свободный от греха. Обронив пару слов о своем благородном происхождении, Тармиса уговорила старуху покинуть родной город и составить ей компанию, дескать, благонравной даме не место в доме грехов, и что она сумеет ей обеспечить достойную старость. Падкая на лесть, старуха перед такими словами не устояла, хотя и пребывала в больших сомнениях.
– Не ворчи, тетушка, ты лучше послушай.
Голоса, до того еле уловимые, стали ближе, а вместе с ними ближе стала и пелена, походившая на клубящийся туман.
– О, Боги! – воскликнула тетушка Мэй.
Узрев звезду в небе, она содрогнулась, словно перед ее очами предстало привидение: суровое морщинистое лицо старухи стало бледным, мало чем отличаясь от ее белого чепца.
– Слышишь? – спросила Тармиса, ощущая, как холод сводит ее скулы.
– Дыхание мертвецов, – прошептала тетушка Мэй, прижавшись к Тармисе плотнее.
Ухмыльнувшись, Тармиса остановила лошадь и посмотрела на старуху с укоризной во взгляде: она знала о пророчестве, но, как и многие прочие, в него не верила, полагая, что обступивший их холод не что иное, как предтеча близкой осени. На ее удивление туман, находившийся в сотне шагов от них, то же остановился, будто кто-то незримый управлял им. Голоса замолкли, но через мгновение другое снова наполнили округу, но это уже были не голоса воинов, молящих о смерти, а голоса воинов, рвущихся в бой. Помимо голосов и криков слышались стон и плач, выворачивающие душу наизнанку: точно острыми коготками они рвали ее на части, бросая клочки на грязную дорогу.
– Надо уходить с дороги, – сказала Тармиса.
Не дожидаясь ответа старухи, она взяла вправо и погнала лошадь к дубу, одиноко стоящему посреди поля. Туман же, подобно гончей, последовал за ними.
– Только бы не подвела, только бы не подвела, – пробурчала Тармиса, ощущая за спиной жестокий холод.
