Однажды в Москве. Часть I

Мансуров, посмотрев на мой ошарашенный вид, расхохотался. И у меня рот скривился, выдавливая подобие улыбки, но ответить не успел. Дверь отворилась, и на пороге появился Кореец.

– Пошли. Старик ждет…

Глава XVI

Оказывается, узнав подробности своего освобождения, Казанцев еще тогда изъявил желание встретиться со мной. Мы поднялись на третий этаж и оказались в широкой и освещенной приемной, где нас вежливо встретили и провели в очень большой и светлый кабинет Савелия Николаевича. Он сидел в кожаном кресле у массивного стола, но при виде нас встал, подошел и крепко пожал нам с Мансуром руки. Комната была теплая, из старого камина то и дело слышался хруст горящих дров.

Казанцев был одет просто, по-домашнему. Запомнились красновато-клетчатая рубашка поверх теплых спортивных финок и, по-видимому, теплые шлепанцы, носы которых по-восточному были загнуты вверх. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы.

– Этот герой, выходит, тоже с Кавказа?

– Из Баку, – уточнил Кореец.

– Парадокс! – усмехнулся и, пройдясь обратно, вновь развалился в кресле Казанцев.

– Что-то не так? – недоуменно, Кореец.

– Да все так, вроде… Но, знаешь, что меня удручает, Ким?..

Кореец молча уставился на него. Мы с Мансуром переглянулись.

– …Я, Казанцев Савелий, всю свою сознательную жизнь боролся за величие и чистоту русской нации. Я даже церковь не признаю, поскольку считаю, что христианство нам славянам навязали жиды, лучше уж мы басурманами стали, сейчас были более плодовиты и родовиты.

Я принципиально хочу очистить Питер и Москву от разных чехов, дагов, айзеров, разных хачей, среднеазиат… Поскольку считаю, что если они хотят к нам, то сначала пусть русскую культуру и язык изучают как следует, нашу ментальность воспринимают. Пусть сначала годков 20 в Сибири и на Дальнем Востоке отпашут, там все равно против китайцев и япошек они все русские. И только после мы можем их здесь, в самом сердце Руси, принять. В Сибири, в 40-градусном морозе и в обществе с белыми медведями у них весь кавказский и мусульманский гонор пропадет. Они и сало будут жрать, и водку лакать. А то как хорошо, сразу с аула на Арбат! Хорошо пристроились!..

Но что получается? Заказывают меня свои, славяне, а спасает нерусь. Сватается к моей Олесе какой-то печенег-татарин, который еще и активно молится!.. А эта дура отвечает ему взаимностью, хотя я чуть ли не с пеленок ее воспитывал в духе наших славянских традиций. Что мне теперь, и его завалить?..

Русскую державу, которую по крупинкам собирал и лелеял грузин Джугашвили, сливают янки свои же подонки. Что происходит, Ким? Черт, да ты и сам не русский!

– Я детдомовский… – спокойно возразил Кореец. Видно было, ему неприятна тема. – А эти ребята – бакинцы. У них там раньше другой нации не было.

– Ты мне как сын. И вы мои сыновья… – Казанцев, кряхтя, вновь встал, по-отечески обнял Кима, после лениво поковылял к большой географической карте, висевшей на стене. – Не слушайте брюзжание старого маразматика, мне просто за державу обидно. Посмотрите, что враги со страной сделали, – указал он рукой на географические просторы Евразии: народ на народ натравили, брата на брата. Всюду кровь, война, разруха. Азербайджанцы-армяне, грузины-абхазы, таджики-киргизы, украинцы-русские – это вообще в голове не укладывается! Славяне на славян пошли!.. А они жиреют. Жрут и жрут… Кровью будут харкать! – он резко обернулся, скрещивая пальцы привычным жестом на спине. – Рано или поздно все попадут в лапы русского медведя. Тогда все припомним!..

Мы у него где-то час просидели. Он подробно спрашивал меня о ситуации в стране, про оккупацию Карабаха, исторические предпосылки конфликта, отношение азербайджанцев к русской культуре, вообще к России, сколько русских проживает у нас, про мою личную жизнь… Он очень удивился, когда узнал, что я женился уже в Москве на армянке, и, вообще, в Баку до сих пор проживают около 30-40 тысяч армян, а я удивился его информированности ситуацией на Кавказе, конкретно в Азербайджане, вплоть до внутридворцовых интриг. Некоторых должностных лиц он лично знал и пренебрежительно называл по именам, но очень уважительно упомянул покойного ныне президента Алиева. Оказывается, их дороги в Кремле когда-то пересекались.

– Если бы Гайдар Алиевич тогда пришел к власти вместо этого сукиного сына и агента масонов Горбачева, он бы отстоял державу, и все сейчас было по-другому… Но история не признает условностей, – вздохнул он, – теперь эта наша с вами задача спасти страну, сынки. И вы, – обратился он ко мне с Мансуром, – в свое время пригодитесь. Мы не забудем ни друзей, ни врагов…

Я уже знал, как они расправляются с врагами, честно говоря, где-то и понимал их. Они были правы по-своему и защищали свой этнос, свои ценности и идеалы… На противоположной стороне была жажда власти, сила капитала, старая римская политика – разделяй и властвуй, и ожидаемое вследствие этого – руины некогда процветающих стран.

Но у меня были свои интересы и, соответственно, интересы своей маленькой страны, за которую я радел. И, покидая резиденцию этого неформального лидера державников, я все мрачнел и не переставал думать – настолько глубоко я должен внедриться в этот омут, чтобы выполнить поставленную задачу, и как при этом остаться “чистеньким” и перед ними, и перед своими…

– Ну, перед своими понятно, – не сдержался и опять встрянул Прилизанный. – А перед ними зачем?

– И нашим и вашим… – хихикнул Оператор. – Ясно, так всегда удобно.

– Это тебе удобно, козел, – в тот же миг заткнула его Гюлечка, – вроде мужчина, а не совсем.

– Короче, пидор – третий род, – согласился Бакинец.

– Фу, мужлан… – брезгливо поморщился Оператор. – Предпочитаю, меня называли геем. Я горжусь этим, и будущее за нами, – решительно подытожил он.

– Твое будущее на кладбище, – естественно, не смог не среагировать Ветеран в тельняшке, – если сейчас же не заткнешься! И вообще, что он тут делает? Съемки закончились. Пусть убирается!

– Убирайся! – все хором повторили, кроме Прилизанного, который просто закивал, и Режиссера. Последний упорно делал вид, что поглощен работой.

– А я сам ухожу… – гордо вскинув голову, встал Оператор. – Мэтр, вы со мной? – обратился он к Режиссеру. Тот в ответ что-то невразумительно промычал.

– Как хотите… – начал собираться Оператор. – И не забудьте мне оплатить за эти два потерянных дня по высшей шкале.

– А это почему? – возмутилась Аталай, как будто платили из ее кармана.

– А за вредность, – ответил Оператор, оборачиваясь у полуоткрытой двери. – Я тут психику подорвал. Надо же, под стол!.. А по всем этим воякам тюрьма плачет. Особенно по этому бандиту в тельняшке… – ткнул он пальцем в своего главного антипода и быстро хлопнул за собой дверью. И вовремя, так как на том месте, где ранее разглагольствовала его голова, со стуком образовалась помидорная ляпа, которая начала стекать по поверхности. Все с благодарностью повернулись к Ветерану в тельняшке.

– Итак, почему вы хотели остаться чистеньким и перед ними? – как ни в чем не бывало повторил вопрос Прилизанный. – Объяснитесь.

– А что тут непонятного, – недовольно проворчал Длинный. – Во-первых, мораль – мы были в команде, мы это не раз обсуждали. Во-вторых, я банально боялся…

Длинный налил в бокал немного воды и медленно выпил.

Все терпеливо ждали развязку.

– …Я боялся прежде всего за родных, за свою команду, – наконец продолжил он. – Кстати, их приняли и дали под мое неформальное начало. Как вы думаете, мы долго продержались бы, если выяснилась истинная подоплека моего нахождения в Организации?

Молчание было красноречивее любого ответа.

– Ну, хорошо, – не отставал Прилизанный, – допустим, вашу чертову мораль мы поняли. Допустим… Но как вы в этом дерьме собирались остаться для всех “чистеньким”, можете объяснить?

– Я решил не раскрывать информацию непосредственно об Организации перед бакинскими товарищами. Вернее, раскрывать в том объеме, который был необходим. Я работал в паре с Саламовой, информацию давал ей, а она все накопленное чуть ли не по буквам передавала Конторе. У нее самой не было доступа к руководству, прочим источникам, ее коньком были призывники-дезертиры. Хотя и это поставляло нам огромный поток военно-политической информации непосредственно с поля противника.

Итак, я решил “фильтровать” передаваемое…

–Но, позвольте, – Прилизанный никак не успокаивался, и это было понятно, – вы были обязаны всю исчерпывающую информацию передавать в Баку. Это там должны были решать, что использовать, что игнорировать, а что засекретить, если это было целесообразно. Вы же сами утверждаете, что Кореец и Мансуров по горло были связаны с армянами, а Мансуров непосредственно входил в контакт с сепаратистами, по существу являлся связующим звеном между азербайджанскими предателями-военнослужащими и их партнерами с армянской стороны. Я правильно изложил?

–…

– И как тогда, по-вашему, правильно сокрытие информации об организации, пусть даже очень опасной, но тесно связанной со спецслужбами противника?

– Мы, кажется, друг друга не понимаем, – после некоторого молчания ответил Длинный. – До разбора деятельности Мансурова еще дойдем. А что касается остального… К сожалению, буква закона не всегда соответствует букве разума. Я же сказал: передавать информацию в том объеме, который был необходим в соответствии с поставленной задачей. Вовсе не было нужды сливать в Баку информацию о внутрироссийских процессах, в которых была замешана или напрямую участвовала Организация. Например, то же самое похищение Савелия Казанцева или же его освобождение в результате ограниченных боевых действий. А также чисто криминальные разборки, последовавшие после… Или же, допустим, попытка ликвидации этого московского рыбака-чинуши, который никакого отношения к Азербайджану не имел.

Местонахождение штаб-квартиры, десятки других точек Организации… Конечно, российские силовики были в курсе, это формирование являлось частью их. Но одно дело информационное поле внутри самой России, а другое – ее акустика из ближнего зарубежья.

Как я отметил, проводимая нашими военными разведчиками операция по выявлению агентурной сети противника в военных и прочих эшелонах власти была строго засекречена и замыкалась на человеке, которому я полностью доверял. Но рано-поздно должна была произойти передача накопленной информации в политические инстанции, хотя бы из-за необходимости запуска карательной машины государства. Вот тогда-то я не был уверен, что какое-то звено в этой цепочке не слило бы нас – “виновников” всего этого переполоха, обратно, в соответствующие структуры России.

И еще, – облокотился на сиденье Длинный, обходя взглядом присутствующих, – я не собирался доносить на самого себя на теперь уже ваши, так называемые, правоохранительные органы. Согласитесь, везде существует человеческий фактор. Если кто-то с пониманием отнесся бы к моим порой криминальным методам внедрения в среду противника во имя достижения цели, нашлись бы и те, которые увидели бы в них совсем другую подоплеку, соответствующую их ограниченному мировоззрению. Этой братии, к сожалению, во времена ура-патриотизма в Азербайджане, да и после, как мне известно, в вашу чиновничью среду просочилось немало.

– А вы не собирались после завершения всего возвратиться на родину, – спросила с трепетом Аталай.

– Куда, – безнадежно развел руками Длинный, – в Баку? Со своей армянской родней?..

Мы, кажется, только сейчас начали осознавать весь ужас сложившейся ситуации вокруг этого человека, который вдруг начал ассоциироваться в нашем воображении маленьким островком, окруженным со всех сторон враждебно бушующими волнами. Даже Прилизанный умолк со своими казенными вопросами. Из временного ступора нас вывела внезапная атака на окна ресторана ветряной бури, которая резко распахнула одно из них, видимо, незакрытого на щеколду, и заставила станцевать жалюзные занавески аж над нашими головами. Зазвенела посуда, задетая их краешками. Мы вскочили и закрыли окно, выгнав бурю обратно за стены заведения.

– А как дальше думал жить? – спросил рассказчика, наконец, Арзуман, возвращая его в орбиту повествования, – я имею в виду после завершения операции.

– Во всяком случае возвращаться назад не входило в мои планы. В Москве, да и по всей России тогда были разбросаны десятки тысяч смешанных бакинских семей, которых объединяло общее горе и статус беженцев и изгоев. Вот среда, в которую мне пришлось бы влиться. Кроме того, я к тому времени управлял предприятиями тестя, потому этот аспект тоже держал меня в сфере российско-московских эконом-реалий. Потому и я хотел попросить у полковника Мусаева уничтожить все следы моей деятельности в этой операции после ее завершения.

– А организация Корейца? – я спросил.

– От них я тоже со временем собирался отойти… – ответил Длинный, чуть задумавшись. – Не знал, каким образом, но собирался. Я понимал всю опасность положения нахождения в рядах Организации, хоть и чувствовал себя как за каменной стеной, что было немаловажно в существующем криминальном хаосе России того времени. Но и осознавал, что моя защищенность напоминает спокойствие человека, сидящего на пороховой бочке, от которой тянется, возможно, не самый длинный фитиль…

В общем, я хотел мирного сосуществования со своей семьей в среде бакинцев, проживающих в Москве, поскольку иные анклавы меня не приняли бы. Ну и черт с ними!.. – махнул он рукой, как мне показалось, с некоторой досадой. – И без всякого криминала и участия спецслужб в моей жизни.

– Ну ладно, валяйте дальше, как шли к этой цели, – тихо проворчал Прилизанный.

– Спасибо, что позволили, – сыронизировал Длинный…

Глава XVII

Через некоторое время все эти вопросы я смог обсудить непосредственно с Сабиром Ахмедовичом, который прибыл для встречи со мной в Москву в сопровождении Расулова.

– В чем причина его приезда, – спросил я, озадачившись, у Наили. – Всегда же приезжал Адылов?

– В Баку неспокойно. Вновь произошли попытки военного мятежа.

– Я в курсе. Но какое это имеет к нам отношение?

Она пожала плечами:

– По-любому после таких ситуаций начинается чистка…

Она, в общем-то, не ошиблась. На встрече, организованной Саламовой, залегендированный родственником специально подобранного для этой встречи “дезертира” Сабир Ахмедович об этом прямо высказался. Сам Дезертир с до блеска обритой и, наверное, от рождения деформированной головой тоже сидел за нашим столом в привокзальном кафе и аппетитно уплетал чебуреки.

Да, это был Киевский вокзал.

Я невольно поморщился. “Дезертир” казался не лучшим представителем. Бесцеремонно чавкал и беспардонно озирался на женщин. Словно подтверждая мои мысли, он вновь сладко почавкал, но, получив легкий тумак от Расулова, чуть не подавился, затравленно озираясь на своего надзирателя. Расулов подмигнул мне.

– За этого говнюка его производители дают хорошие деньги. Командир, – обратился он к Сабиру Ахмедовичу, – разрешите хоть раз в жизни присвоить деньги негодяев.

– Не разрешаю, – устало произнес полковник. – Оформляйте все на оперативные расходы. Впрочем, небольшую премию вы заслужили, – “пожалел” он своего офицера, – на чебуреки.

– Всего лишь… – уныло протянул тот.

– Просят его устроить… – кивнул в сторону “молодца” Сабир Ахмедович. – Есть варианты? – он казался раздражительным. Наверное, содействие дезертирству даже во имя важной цели ему нелегко давалось. – На всякий случай, мы родственники этого… отступника.

– Русским владеет?

– Нет, конечно… – ухмыльнулся Расулов. – Советской власти давно нет, дорогой. Люди выживают. Образование в деревнях уже неактуально.

– Понятно… Валентина свободна? – нарочито серьезно я спросил Наилю.

– В прошлом месяце освободилась. В смысле, уже вытурила Рамаза Папунашвили – развелась. Давно просит нового мужа, деньги кончились. Но ей уже 43.

– Для него сойдет… – оглядев “жениха”, я резюмировал. – А насчет работы ему светит только рынок. Пусть пока язык изучает и манеры улучшает. Вам, как постоянным клиентам, сделаем скидку.

– Ну, спасибо, уважили… Теперь к делу. Мы вам благодарны за организацию работы с закавказскими призывниками. Блестящий результат. Скажу честно, – прикурил сигарету полковник, – на сегодняшний день тандем Саламова-Гусейнов – наша самая успешная разработка. Вся информация, полученная от вас, в последующем подтверждается. Но мы ждем результаты от основной задачи. Поймите, каждый просроченный день – это новые жертвы на линии фронта, угроза дестабилизации внутри государства. Вы в курсе, что произошло в Баку?

Я кивнул:

– Мы стараемся. Вряд ли кто-то добился большего за такой короткий срок.

– Но конкретных результатов нет, как я понимаю? Только честно.

– А что лгать, – я посмотрел на Саламову, которая пыталась разговорить Дезертира, обиженно надувшегося после тумака Расулова, – так и есть. Срок маленький, и задача нелегкая.

Полковник с Расуловым переглянулись.

– Обстоятельства изменились, мы не можем ждать. В связи с этим у нас конкретное предложение, – тихо проговорил Сабир Ахмедович.

Неприятный холодок прошелся по телу. От такого тона ничего хорошего не ожидалось.

– Что вы, сидя в Баку, можете предложить? – слова мои прозвучали резко, почти грубо.

Ответил Расулов:

– Нам нужен Мансуров. Вся информация у него в голове. Напрасно с ним нянчились, – недовольно посмотрел он на полковника, – теперь время жмет… Не справился ты с задачей, Гусейнов. Я привык изъясняться прямо.

– Как это, вам нужен Мансуров? – не обращая внимание на выпад, я спросил у Мусаева. – Я что-то не понимаю.

– А что тут понимать, – вновь Расулов, – нам нужен Мансуров, а ты должен его подставить. Для этой цели снят частный дом в Подмосковье. Некий криминальный авторитет – азербайджанец, проживающий в Москве, нам поможет. Естественно, в детали его не посвятили.

– Вы собираетесь похитить Мансурова и выбить у него информацию? – я помрачнел. Саламова также сосредоточилась.

– Почему сразу выбить, – уклончиво ответил Сабир Ахмедович, – можно уговорить…

– Это без толку.

– В таком случае есть специальные инъекции, освежающие память… Нужен конкретный результат, Гусейнов. Пойми, у нас его уже требуют.

– Понимаю… – я облокотился на сиденье, пройдясь взглядом по заведению. Через несколько столов приметил двоих смугловатых мускулистых ребят, но они были скорее северокавказцами. Словно прочитав мои мысли, Расулов нахмурился:

– Мы здесь одни.

– А мы нет… – кивнул я на противоположный столик в десяти метрах от нас, где мирно потягивали пиво Павлик с Толиком.

Расулов недовольно проследил за моим взглядом.

– Так ты отдашь на съедение своего дружка?

– Если это предложение исходило бы от этого субъекта, – кивнул я на Расулова, – я не удивился бы. Но вы!..

– А что я! – взорвался полковник. – Ты, знаешь, какова обстановка в Баку? Требуют конкретных результатов. Я же полностью засекретил вашу деятельность! А в Генштабе одному новоназначенному мудаку-куратору вдруг стало интересно, каким образом поступает к нам точечная информация по Армении. Требуют список агентов-нелегалов. Я даже не могу им сообщить, что всю эту кашу заварили всего-то два человека.

– Один… – я поправил.

– Как это понять?

– У вас только Саламова. Все лавры ей. И сразу после завершения операции спрячьте ее, хоть внешность меняйте. Вы до сих пор не поняли, с кем имеете дело…

И еще: вы уничтожите всякое упоминание обо мне. Это первое условие.

– Так-так… – это полковник.

– Гони второе. – Расулов.

– Вы не тронете Мансурова до завершения операции. И вообще, на территории России.

Полковник удивленно переглянулся с Расуловым.

– И как ты аргументируешь эту позицию?

– Боюсь, не поймете.

– Ты уж постарайся! – в голосе Мусаева прозвучали раздражительные нотки. Я почувствовал, как и Расулов напрягся. – Выглядит так, как будто спелись…

Я заметил недоуменный взгляд также Саламовой. Но она молчала и не вмешивалась.

– Во-первых, Мансуров не глупая курица, чтобы подставиться. Жизнь его многому научила…

– Ответь по существу! – перебил полковник.

– Если, допустим, вы даже заполучите Мансурова, не факт, что он расколется даже с помощью инъекций. Вы не представляете, настолько он силен и вынослив. А ваши боксерские имитации, Расулов, разумеется, над заключенными, вообще смехотворными окажутся в случае с Мансуровым.

Оппонент кисло улыбнулся. Я продолжил:

– И что потом? Вы собираетесь его ликвидировать? Без суда и следствия?

–…

– Вывезти его из страны вы тоже не сможете, нет ресурсов. И отпустить нельзя будет – нас подставите. И в скором вас будет искать одна из самых опасных организаций в мире… В общем, весь ваш расклад мне напоминает фантазии ребенка, насмотревшегося шпионских фильмов.

Мансурова нельзя воспринимать как вражеского агента в классическом определении, и вина его полностью не доказана, все пока в домыслах. Потому это будет смахивать больше на преступление…

– Я так не считаю, – с неприязнью перебил Расулов. – Это хорошая комбинация, и она удалась бы с твоим участием. Инъекции наши достаточно результативны, можешь пробовать. И мне очень непонятно, почему ты вдруг отмазываешь этого подонка?

– Действительно, почему? – словно очнувшись, спросил полковник.

– Да перестаньте сверлить меня подозрительными взглядами, это уже смешно, – досадливо ответил я. – Не о нем пекусь я, а о себе. Неужели думаете, что после сдачи Мансурова моя жизнь здесь будет иметь хоть какую цену? Саламова, допустим, скроется в Баку. А мне куда?.. Потому и не нужны мне ваши лавры героя. Я просто хочу жить, не опасаясь за жизнь своих близких, и прошу, и требую – после завершения операции меня забудьте!

– Думаю, он прав, – неожиданно вклинилась Саламова. – Вы не учли фактор Корейца. Они с Мансуровым большие друзья. В случае исчезновения друга Кореец будет землю носом рыть и вконец докопается до истины. И еще, он способен на вендетту не только в Москве. Вспомните, как они расправились с ментами, которые были виновны в трагедии семьи Мансуровых.

– Теперь что прикажете делать? – процедил Расулов. Видно было, ему неприятна позиция Саламовой. – Этот урод будет наносить нам урон, работать на армян, нагло пересекать наши границы, а мы будем учитывать фактор Корейца?

– Нет, почему же, берите Мансурова в этих самых границах, если сможете, – чуть с иронией ответила Саламова, – но только после завершения операции и ликвидации документации на тех, кто останется в России, в том числе на моих братьев.

Я согласна с Гусейновым, что вы не сможете гарантировать абсолютную секретность в проводимой вами операции после передачи материалов следствию, значит, и безопасность ее участникам. Потому стоит прислушаться и к нам.

– Так на кого же все оформлять? – явно разозлился Расулов. – Этому нельзя, другому…

– Предлагаю разработать сеть несуществующих агентов из среды дезертиров и все списать на них, – предложила Саламова. – У бакинских структур нет возможности перепроверить всю текущую информацию. Все пока создается, нужны годы. Не мне вас учить…

– То есть вы предлагаете мне обыкновенное оперативное жульничество, – полковник ответил спокойно, в отличие от Расулова без эмоций.

– Главное не формулировка, – меня всегда восхищало в Наиле умение четко передавать мысли, – можно обозначать это жульничеством, можно оперативным комбинированием или еще как-то, как вы там называете, не помню. Но если в результате уцелеют головы ваших людей, то, думаю, вы на это пойдете. Вы просто по-другому не сможете.

– Не надо за меня решать, что я смогу, что нет, – ответил с досадой Сабир Ахмедович. – Черт!.. – неожиданно стукнул он ладонью по столу, да так, что Дезертир вновь поперхнулся чебуреком и начал противно кашлять.

– Да, я на все пойду! Я готов стать даже карманником, лишь бы добраться до этих мерзавцев, которые на крови наших солдат делают деньги, да еще умудряются числиться героями…

Теперь же, по существу, – взял он себя в руки. – Мне надо получить ясный ответ всего на один вопрос: когда вы закруглитесь с задачей? Другими словами, когда вы готовы передать нам конкретные имена, адреса, оперативное планирование противника в Баку, в Карабахе, в приграничных территориях, прочее и, естественно, все подкрепленное фактическим материалом?

Мы с Саламовой переглянулись:

– У меня пока нет четкого ответа… – я решил выложить все как есть. – В настоящем я очень вплотную приблизился к Мансурову и Корейцу. Благодаря браку, я почти свой в среде армян, управляю предприятиями тестя и тесно общаюсь с окружением Спартака Манучарова – мы в одной экономической упряжке. Я в команде Мансурова крышую коммерческие точки, в том числе и Спартака…

– Давай по порядку, – перебил Мусаев. – Что ты конкретно можешь сообщить по Мансурову?