Жестокое солнце

Агния Ордынская

Жестокое солнце

Если где-то поздно ночью встретили вы незнакомца

Кто любит солнце? Только крот.

Лишь праведник глядит лукаво,

Красоткам нравится урод,

И лишь влюбленный мыслит здраво.

Лентяй один не знает лени,

На помощь только враг придет,

И постоянство лишь в измене.

Франсуа Вийон, «Баллада истин наизнанку»

Три вороны на дороге расклевывали человеческую руку. Нетерпеливо каркали, подпрыгивая, толкались, блестя бусинками глаз, и спешили урвать кусок синюшно-багровой плоти, пока злые люди не начали кидать камнями.

Это все проклятая война виновата! Рут поморщилась, захлопнула окно и спустилась вниз, в трактир. Хотела позвать Филония, но он словно сквозь землю провалился – как, впрочем, всегда, когда требовалось поработать. Поэтому Рут прихватила с собой палку с острым железным трехгранником на конце и вышла на единственную улицу, сиречь Северный тракт.

Деревня их была на самом краю мира, дальше – Темнолесье. Тракт делил деревню надвое, дальше изгибался и шел не на север, а скорее на северо-запад, по самому краю Темного Леса, почти до Гномьих гор. Но вот привыкли называть Северным испокон веков.

По весне помер старый князь, и наследнички вяло грызлись за не самый лучший удел. Вроде и единственная дорога мимо той половины мира, где жили чудовища, а вроде и медвежий угол, где ни налогов собрать, ни девок красивых найти. Доход был только с купеческих караванов, которые пользовались Северным трактом, но с началом войны их стало в разы меньше, а гномы и вовсе торговать отказались.

Однако даже сюда, в глушь, докатились слухи о Черных легионах. Вслед за слухами пришли беженцы, а за ними – голод и чума. И дезертиры с мародерами, конечно. Лучшим свидетельством конца времен и по совместительству ужасным предзнаменованием была та самая мертвая рука, радовавшая сейчас ворон. Что дальше – кровавый дождь?

Рут машинально коснулась ножа, закрепленного на бедре. Крутанула палкой, отгоняя ворон, вгляделась в оторванную, раздутую руку, смердящую как будто на половину деревни. Мужская, несвежая, без уродливых нарывов, с кольцом. Что без нарывов – хорошо, значит, владелец не был болен. А вот кольцо, да еще и золотое – плохо. Если бегут даже зажиточные, теряя конечности, скоро война придет на порог. А идти ей некуда.

Рут раздраженно ткнула острым концом в мертвую плоть и понесла ее перед собой, как трофей. В главный вход, выходящий на дорогу, заносить не стала. Обогнула здание трактира, открыла калиточку в заборе, огораживающем задний двор, и уже там брезгливо стряхнула руку в костер, который горел на заднем дворе круглые сутки. Коровьи лепешки, хворост, мусор – все сожрет очистительное пламя.

Здесь Рут даже один раз избавилась от двух оборванцев, кто думал, что одинокая женщина – лакомый кусочек. Сама не верила, что вот так вот просто разбила одному голову посохом, а второму острым концом глаз проткнула – все случилось очень быстро. Хорошо ночь была, никто не заметил возню под забором трактира. Так что Рут оттащила тела на все тот же задний двор и сожгла, а потом долго отмывалась и плакала.

Даже трусливому дезертиру Филонию (по-простому, Фильке) Рут с полгода назад чуть было не размозжила голову посохом, приняв за насильника и грабителя. Его спасло то, что он пал на колени прям на пороге и принялся ее умолять о пощаде.

Рут пожалела дурака, сбежавшего из княжеского ополчения, да сама оказалась не умнее – потому что сдуру взяла его в помощь по хозяйству, и зря. Филька был ленивым и хитрым, ел много, делал мало. Но хоть выглядел внушительно – здоровый, чернявый. Робкие селяне пугались, и тонкий ручеек предложений руки и сердца, текущий к Рут со времен смерти старого Ласло, наконец иссяк окончательно. Зато и насильники поотстали.

Ласло Моховой был прежним хозяином трактира, варил дерьмовое пиво и неплохие лечебные настойки. Жирный, кривоногий, лысый, ходил в любую погоду в засаленном ватном халате и маловатой ему дырявой шапчонке, опираясь на кривую, но крепкую палку, которой больно колотил мальчишек, обзывавших трактирщика колдуном. Ласло же спас пять лет назад Рут от смерти, но сделал ее своей служанкой. А еще Ласло действительно колдовал ночами и знался с нечистой силой из Темнолесья. Даже удивительно, что умер просто так – свалился с лестницы прошлой зимой, залившись собственным пивом, и свернул шею. А трактир перешел к Рут.

Рут поворошила багровые угли, прокаливая наконечник палки от возможной заразы. Завтра кольцо из пепла заберет. Замурлыкала Пляску повешенного, уж больно песенка просилась к ее настроению. Надо собрать ценности и вещи, если придется бежать. Она давно решила, что убежит только в самый последний момент, если земля загорится под ногами, ведь у нее была причина здесь торчать безвылазно.

Она часто расспрашивала беженцев, что происходит на землях, которые захвачены Черным магистром. Люди сходились только в одном – там беда. Оставшихся не ждет ничего, кроме долгой и мучительной смерти. Дороги украшают «свечи магистра» – столбы с облитыми смолой людьми, которые горят заживо неделями. Растут новые леса – не из берез, елей да осин, а из насаженных на колья пленников, тоже живущих в таком состоянии долго благодаря порченной магии. Однако были и те, кто оставался, несмотря на самые кошмарные слухи. Вот только рассказать, что там на самом деле, они по понятным причинам не могли.

Черного магистра вроде бы именовали Каэтано Горо. А вот народ, свой и захваченный, прозвал поначалу колосажателем – но Горо любил разнообразие в казнях, по слухам. А еще собирался завоевать весь мир. Черный – и все тут сказано. Детей он отнимал у родителей и забирал в свой дворец, и больше о них ничего не было слышно. Поговаривали, Горо специально отказывался от королевских и императорских титулов, называя себя всего-то Великим магистром Ордена черных рыцарей, никогда не снимал уродливой маски и уничтожал всех несогласных самыми страшными и невообразимыми способами.

Истории одна ужаснее другой ползли впереди армии завоевателей. Рут делила на десять те россказни, которыми ее потчевали беженцы в обмен на хлеб. Но война подступала, и так невовремя. Засушливое лето кончается, придет дождливая осень, а за ней холодная зима. Впереди неприятельские войска, позади лес с чудовищами, в перспективе неурожай и болезни. А у Рут вся надежда на сегодняшнюю волшебную ночь.

Рут пять лет исправно ходила в лес в эту самую ночь, дважды чуть не погибла. Но надеяться не перестала. Сегодня она опять возьмет вещицу, которую тогда сумела припрятать от Ласло, и пойдет в лес просить.

Она остановилась на пороге задней двери трактира. Дверь еще в прошлую зиму волколаки погрызли, но каменный дуб выстоял под их зубами и когтями. Пробовали еще через крышу залезть, но в трубу давно решетка вмонтирована. Надо послать Фильку подновить петли ставен. Неизвестно, от кого придется защищаться уже завтра.

– Госпожа Рут, тут мясо привезли, – Филоний боязливо высунулся из-за створки. – Вы сказали, чтоб я не начинал без вас.

Рут только фыркнула и пошла мыть руки. Фильку нельзя было подпускать ни к еде, ни к ценностям – непременно стащит.

Поставщик – угрюмый вдовый мужик – привозил ей туши коров уже без шкур. Но разделывала она всегда сама. Еще Ласло научил. Рут криво улыбнулась, вспоминая, как боялась в первый раз, как ей было противно. Если б она не выглядела глупенькой дворяночкой-белоручкой пять лет назад, Ласло не взял бы ее к себе в надежде на выкуп, так и погибла бы в Темнолесье. Но работать он ее заставил будь здоров! А потом все обещал помочь домой вернуться, но говорил, что для этого она должна пребывать рядом с тем местом, где ее нашли.

Рут надела кожаный фартук поверх унылого серого шерстяного платья, взяла свой топорик и два ножа – охотничий и кухонный. Велела Фильке в сарае на заднем дворе зажечь лампы и составить вместе пару запасных столов, сама вскипятила воду и ополоснула кипятком чисто выскобленные столешницы. Сегодня трактир открывался позже, как раз прибудет очередной купеческий караван со слухами и сплетнями. Купцы хоть серебром платят.

Туши выложили на столы, и Рут взялась за работу. Парой точных ударов топорика она раскалывала грудную клетку, осторожно перевязывала трахею и вынимала ее вместе с желудком. Так содержимое желудка не пачкало мясо. Потом она вытаскивала внутренние органы и выкладывала их в отдельную посуду, а затем она и Филька распиливали тушу надвое специальной пилой.

Большую часть мяса тут же резали и складывали в бочки, пересыпали дорогущей розовой солью и специями. Меньшую – отправляли в подвал на ледник. Рут делила отходы на три части: продать, на холодец и раздать бедным. При Ласло она подкармливала чужих детей тайком, а как старый сквалыга по пьяни сдох – осмелела. Подумать только, ведь когда-то, в прошлой жизни, она воротила от мяса нос, считая его недостойной пищей!

Когда закончили, Рут сама пошла в трактир переодеваться, ведь ее одежда была заскорузлой от крови, и готовить ужин для гостей, а Фильке пригрозила, что если он плохо отмоет столы в сарае от крови и забудет посыпать пол песком, то ляжет сегодня спать голодным.

На кухне уже крутилась молодая подавальщица. Рут взяла ее недавно, и та еще не успела привыкнуть к внешнему виду хозяйки. Вот и сейчас – обернулась и с визгом подскочила.

Рут отмахнулась от извинений служанки и с ухмылкой потрогала уродливые бугры и наплывы на лице. Знали бы они, что страшная, как ведьма, хозяйка трактира на самом деле вполне неплоха собой. Ласло сразу сказал, глядя на подобранную им в Темном Лесу девчонку, что если она не хочет каждый вечер принимать члены гостей в себя, то должна выглядеть уродиной. И сам показал ей, как лепить на лицо свечной воск.

Теперь Рут выглядела как жертва оспы и бородавочного проклятия одновременно. Но, несмотря на лицо и худобу, желающие находились. Некоторые готовы были трахать ее в темноте, другие хотели жениться и заполучить трактир, доставшийся ей от Ласло в наследство. Их всех Рут спускала с лестницы. А потом повторяла себе: она тут временно, она найдет способ отправиться домой.

Трактир постепенно наполнялся посетителями. Несмотря на войну, дела у Рут шли неплохо: купцы сновали туда-сюда между армиями коалиции, воевавшей с Черным магистром, а останавливались поесть у Рут. Других трактиров в округе не было, а у нее хоть и дороговато для захолустья, но еда вкусная, мясо прожарено правильно – никаких паразитов. И документик на право продавать пиво еще самим князем заверен, не подкопаешься.

Рут пошла разливать пиво, которое тоже варила сама. Подавальщица носилась туда-сюда, Филька бродил вразвалочку между столов – вроде посуду убрать, но на деле напрашивался на угощение. Зато потом приносил на хвосте сплетни. Надо его отправить сегодня нужники чистить, чтоб много не выпендривался и не подглядывал, куда Рут уходит ночью, ведь разболтает же. А слава ведьмы ей сейчас совсем не нужна, она все равно выглядит чужачкой. Не хватало еще, чтоб трактир отобрали или спалили от зависти.

К стойке подсел толстый Ферт Панаш – Смотрящий по каравану.

– Привет, хозяйка, – кивнул важно.

Рут молча налила ему в пузатую глиняную кружку пива. И даже не стала говорить, что за счет заведения – Панаш и так знал. Он долго пил, булькая и хлюпая, потом крякнул и отер рукавом густые седые усы.

– Не передумала еще? – спросил.

Рут поморщилась. Панаш был из тех, кто звал ее замуж несмотря на рожу и ее дурной характер. Уж больно ему нравилось, как она с трактиром управляется.

– Нет, благодарю, Ферт. Останемся каждый при своем, – она растянула губы в улыбке.

– Ой, смотри, девка, – Панаш хмыкнул. – Это последний караван до зимы. И новый еще не обсуждали. Может, и не будет больше. Караванов то есть.

– Что так? – Рут ощутила неприятный холодок между лопаток.

– Черные легионы уже в двух недельных переходах. И купцы там не нужны. А каждого пленника заставляют приносить магическую клятву. Ох, стар я для всего этого дерьма! – Панаш выглядел уставшим и понурым. Даже скабрезностей привычных не говорил.

– Да неужели Черный магистр все население вырезает подчистую? – Рут хмыкнула. – Тогда откуда беженцы взялись?

– Не поминай его к ночи, – посоветовал Панаш. – Услышит. Не знаю я, что там на его землях творится, и надеюсь никогда не узнать. Но тебе советую бежать с нами. Я даже в женихи больше набиваться не буду. Уезжай с нами, девка. Работу я тебе найду и даже под юбку не полезу.

– Я останусь тут, – упрямо сказала Рут и отошла, давая понять, что разговор окончен. Однако с трудом сдержала слезы. Ей и самой было страшно, ждать черные легионы – это не бессловесные туши рубить и не в пьяных оборванцев палкой тыкать, но она не могла отсюда уехать.

Через час в зал стеснительно просочился оборванный рыжий паренек. Купцы хотели его выгнать, но Рут не позволила. Подозвала, критически оглядела. Незваному гостю могло быть и десять, и четырнадцать лет – в зависимости от того, как кормили. Рыжий попросил хлеба, тихо и стеснительно. Рут отказала. Но затем вручила лопатку и велела поработать за еду – выгрести золу из очага. Парень аккуратно выгреб золу и раскидал ее по грядкам, щеткой вычистил решетку для дров, подмел вокруг. Тогда Рут ему дала хлеба с сыром и даже молока, что, конечно, за такую простую работу было многовато.

– Если вычистишь конюшню, разрешу переночевать на сеновале и угощу завтраком, – хмыкнула.

– Нет, я пойду, мне надо, – тихо сказал парень. – Спасибо, тетя.

– Как зовут-то хоть? Чтоб знать, что на могилке писать, когда тебя по кусочкам на опушке леса найдут? – Рут уперла руки в боки.

– Кей.

– И все? – Рут даже удивилась. Впервые у кого-то имя из одной буквы.

– Да осенит вас Свет, – сказал парень и вышел.

Рут покрутила головой. Давненько тут не объявлялись почитатели Светоносного. И хорошо бы не объявлялись вовсе – фанатики нисколечко не лучше кровавых мучителей.

А вечер шел своим чередом – селяне заказывали гречку с овощами, купцы и их охрана – похлебку и жаркое, и Рут врезала посохом всего одному пьяному наемнику, за которого сразу извинились. За час до полуночи она всех выгнала, заперла остатки еды в погребе и строго-настрого наказала Филонию прибраться. Подавальщице дала меди и еды для ее семьи, а сама поднялась наверх.

Трактир «Во мху» построил еще отец Ласло, Барнабас Моховой. Рут не стала менять вывеску, потому что Ласло записал ее своей племянницей, и звалась она, соответственно, Рут Моховая. Двойные каменные стены на первом этаже позволили бы выдержать небольшую осаду. Всего этажей было два, плюс просторный чердак и погреб с тайным лазом. Даже крыша была не соломенная, а из дорогущей черепицы, почти не текла в дождь (только из одной дыры лило) и не загоралась в жару.

Ласло комнаты наверху сдавал продажным девкам, но Рут прогнала их. Ей было и жалко их, и противно с ними быть под одной крышей, ведь большинство девок уже страдали дурными болезнями. Так что комнаты на втором этаже стояли чистыми, протопленными и пустыми на случай, если кому переночевать захочется. А в конце коридора Рут устроила свое жилье. Раньше-то она вообще на чердаке жила и часто мерзла зимой.

Рут с наслаждением содрала воск с лица и умылась. Причесалась, убрала волосы не в дозволенную приличиями косу, а в два пучка. Глянула на себя в мутное зеркальце, грустно вздохнула. Почти как раньше. Быстро вылезла из серого платья, под которым носила короткую рубашку и штаны, накинула на плечи ватную куртку и плащ с капюшоном. Взяла свой любимый посох и выбралась в окно. Она еще с утра приставила к нему деревянную лестницу, чтоб мимо Фильки не ходить.

Местные давно подозревали, что Рут ходит ночами в лес. Будь времена поспокойней – гореть бы ей на костре на какой-нибудь Праздник Света. Но, по слухам, Черный магистр поклонялся Тьме, и чем ближе были его легионы, тем меньше трогали черных магов, колдунов и ведьм. Рут, когда думала про это, печально вздыхала – к тьме и магии она не имела никакого отношения. Может, и зря. Попросилась бы сейчас в Черное войско, скакала бы на ящере голышом и размахивала бы огненным бичом, а вечерами ела бы сырую человечину и участвовала в оргиях. Про магистра и не такое рассказывали.

Забор трактира отмечал окраину деревни. Направо поворачивал тракт, налево в темноте вились кривые плетни, чисто символически ограждающие огороды селян. А вот дальше располагалось пустое место, сейчас в половину перелета стрелы (так говорили, а Рут стрелять из лука не умела и проверить не могла). А еще говорили, что лет сто назад расстояние до леса было в два перелета. Так или иначе, но раз в год мужики старательно расчищали всякую поросль здесь, между лесом и деревней, – кустарники, кривые чахлые деревца. К самому лесу приближаться боялись, не то что заходить. Один Ласло как у себя дома шастал.

Расчистка вроде как нужна была, чтоб никто незамеченным не подобрался. Но тому же волколаку все равно, он за несколько минут до деревни добегает. Хорошо, что из леса чудовища появлялись редко и в основном зимой, но кто знает, что будет дальше?

Под ногами попадались камни, да ямы, и жесткая, непригодная лаже лошадям в пищу трава. Было темно, хоть глаз выколи, но Рут все равно старалась идти незамеченной, сильно пригибаясь и натянув капюшон чуть ли не до подбородка. Так она подкралась к самой границе, что отделяла лес от человеческих владений.

Перекрученные серо-черные стволы деревьев в два-три обхвата стояли чуть ли не сплошной стеной, их кора напоминала чешую, а во тьме под голыми искривленными ветвями нет-нет, да и поблескивали желтые огни чьих-то голодных глаз. Рут вынула слабо светящийся голубым кусочек кварца. С живым огнем в Темнолесье нельзя, деревья удушат. А этот камешек на цепочке достался ей от Ласло вместе с трактиром и несколькими книгами – по зельям, волшебству и классификации чудовищ.

Она развернула носовой платок, достала прокаленную на огне иглу и ткнула в палец. Посмотрела на бусинку крови в голубоватом сиянии и решительно размазала ее по коре ближайшего дерева. Ей послышался будто бы вздох. Значит, ее пропустят.

Все местные знали, что этот лес умеет двигаться, а Рут однажды даже видела. Из земли вылезали белесые толстые корни, похожие на слепых змей, и отвоевывали еще немного человеческого пространства. Ласло говорил, что весь лес – единое живое существо: холодное, древнее, злобное. Дальше на северо-востоке волшебные деревья кое-где уже подступали к самому тракту, пробуя корнями выворачивать его камни. А еще десяток лет – и лес дойдет до деревни.

К счастью, иногда лес соглашался попробовать кровь и пропустить. Однако мало какая кровь ему подходила. Ласло вот знал, как проводить ритуал, но лес его не принимал, а у Рут получилось сразу. Ласло все ей повторял, что она должна обладать магическим даром, просто ленится его использовать. Даже бил ее регулярно своей палкой, но Рут не могла и свечи зажечь.

Она привычно оглянулась на теплые оранжевые огоньки деревни – каждый раз думала, что, возможно, видит их в последний раз. Ветер донес запах дыма и собачий лай. Ну, ноги, пошли! И Рут решительно протиснулась между ближайших стволов, отмечая, что за год похудела от постоянной беготни и суеты по хозяйству.

За тройным кругом «сторожевых» деревьев стало посвободнее. Рут, сжимая светящийся кварц, ступала по мягкому мху мимо огромных светящихся грибов, образующих ведьмины круги, а свисающие с ветвей лишайники гладили ее волосы и лицо. Если Рут тревожила одну из огромных гадюк, которые водились здесь во множестве, то замирала и ждала, пока та уползет, раздраженно шипя. Противоядия от яда этих змей у Рут не было.

Она осторожно обходила по краешку милые полянки с гладкими пенечками, которые так и манили присесть и съесть пирожок. Только расслабишься с пирожком, как из пенечка выскочат щупальца с присосками, которые пьют кровь неосторожного путника. Рут как раз перешагнула через скелет очередного дурачка, уже наполовину затянутый мхом. Хоть на косточках и блестели перстни побогаче утренней находки, снимать золото с мертвеца она не стала – здешний лес не любит жадных. И хорошо, что ей не надо в ту часть, где живут гигантские пауки. Рут была там всего раз и еле унесла ноги. Никому не захочется стать высосанной досуха мумией или вынашивать паучьи яйца в себе.

Иногда под ногами вилась тропинка – соблазнительная, будто нахоженная. Но местным дорожкам и тропкам доверять нельзя, они слишком часто меняли свой рисунок, да и шла Рут по приметам, которые оставил еще Ласло.

Внезапно впереди послышался громкий шорох, через миг к нему добавились и слезливые причитания. Рут мигом нырнула за ближайшее дерево, присела и спрятала светящийся камень. Поморгала, привыкая к темноте, пока причитания стали громче. На той самой натоптанной тропке появилась из-за расколотого молнией дерева девушка. Шла себе, размахивая руками, пошатываясь, будто пьяная, и на жизнь жаловалась невнятно. Рут едва не сплюнула от досады – угораздило же на Злую Гизелу напороться!

Лунный луч ненадолго пробился сквозь неплотно сплетенные над тропинкой кроны, и Злая Гизела вступила в бледный кружок света. Теперь было видно, что она мертвячка – веки и губы синие, глаза белесые, зрачок в точку, темные волосы спутались и отросли чуть ли не до пят, и ногти уж больно длинные, скорее когти. Одежда на гостье из могилы богатая, но по моде столетней давности – узорная рубашка, красное платье, красные сапожки, бусы жемчужные на шее в несколько рядов. Да только бусы те порваны, а с одежды вода ручьями льет и никогда не высыхает. И тина в волосах.

– Бедненькая я… Бедненькая… Кто ж поможет… ы-ы-а-а-а-у-у… – хныкала Гизела, шатаясь и шаркая, пока тащилась мимо спрятавшейся Рут.

Когда-то она, влюбленная в княжеского сына извела соперницу вместе с нерожденным ребенком. Отравила, кажется. Все тайное стало явным, и предмет мечтаний Гизелы собственноручно ее утопил. Да, видимо, что-то пошло не так, наверное, не стоило в Чернолесье топить. И в ближайшее новолуние утопшая за ним явилась. Тут ему бы и убить ее железом и солью, а труп сжечь. Но княжеский сын просто уехал в столицу.

С тех пор Злая Гизела таскается по лесу, ищет его. Если встретит женщину, то лезет царапаться, и от царапин тех гнилая горячка приключается (правда, многие выживают). К мужчинам пристает, детей с пути сбивает, чтоб лес их сожрал. И только в новолуние опасна – загрызть может. Иногда и до деревни доходит, но там от нее даже на самой завалящей лачуге обереги стоят. Короче, достопримечательность местная!

Наконец Злая Гизела, хныкая и ворча, удалилась достаточно, чтоб Рут могла вылезти и продолжить путь при неверном свете заколдованного кварца. Вот и нужное место – холм с лысой верхушкой, где огромные камни стоят по кругу. Рут встала в центр, достала из потайного ту самую вещь, которую бережно хранила с прежних времен. Провела пальцами по гладкому черному корпусу маленькой плоской коробочки с давно не работающим кругом по центру и уж пять лет как погасшим прямоугольником. Только это и поддерживало ее в уверенности, что она не сошла с ума.

Рут прижала вещицу к груди, встала на колени и попросила – без магических формул, но от всей души, чтобы ее забрали, чтобы ее вернули домой. И стояла так чуть ли не час, пока колени не заболели.

Полночь прошла, и снова ничего не вышло. Рут вытерла рукавом слезы разочарования. Нельзя плакать слишком сильно, на слезы могла прийти Бабка Ламия, от нее не отобьешься простым железом.

Ласло говорил, что нужно знать правильные заклинания, чтоб у Рут все получилось и она смогла вернуться домой. Старый колдун обещал ее научить, но не торопился, мол, отработай пока свое спасение. Учил говорить на местном языке, драться посохом, читать, разделывать туши, варить пиво… Только заклинаниям не учил. А потом, сволочь, умер – и осталась Рут тут без всякой надежды. Еще и легионы эти Черные наступают…

Она распрямилась, потянулась и уже было собралась домой, как вдруг услышала тихий стон из-под противоположного склона холма.

Рут помедлила. Там ее мог ждать кто угодно. Или что угодно. Но когда-то в схожей ситуации ей помогли. И пусть она отработала потом на Ласло почти четыре с половиной года, что сполна хватило за спасенную жизнь – она не могла пройти мимо человека в беде. Сколько она ни шпыняла бедноту, ни замахивалась посохом на попрошаек, но все в деревне знали: у хозяйки Рут доброе сердце. Вот и сейчас Рут судорожно стиснула светящийся кристаллик в потной ладони, помолилась опять неизвестно кому и осторожно начала спускаться, хоть ноги и скользили по влажной глине.

Наконец пятнышко голубоватого света остановилось на чьем-то крупном носу. Рут подобралась ближе, держа руку на рукояти ножа, но человек – мужчина – был без сознания и уже больше не стонал. Рут едва не присвистнула, оценив рост незнакомца, его широкие плечи.