Избранные труды

Таким образом, необходимо прийти к выводу, что соучастие вполне мыслимо и в тех случаях, когда отсутствует взаимная осведомленность каждого из соучастников о присоединившейся деятельности другого соучастника.

Необходимо лишь иметь в виду, что отсутствие взаимной осведомленности не исключает соучастия лишь в том случае, когда не знающим об участии другого присоединившегося лица (подстрекателя или пособника) является исполнитель: он, исполнитель, может не знать, что явился жертвой преступного подстрекательства или что орудие преступления дано ему пособником. Наоборот, соучастия нет и не может быть, если исполнитель знает о помощи других лиц, но другие помогающие исполнителю лица о его планах не знают. Так, А., одолживший револьвер Б. и не знавший, что Б. взял револьвер для убийства, естественно, не может рассматриваться как пособник убийцы. Следовательно, в приведенном выше примере с двумя ворами соучастие будет, если А., зная о намерении Б. совершить кражу из амбара, заранее, хотя и без ведома Б., прорубит для него дыру в стене амбара, – налицо соучастие; и, напротив, соучастия нет, если исполнитель Б., заметив, что А., пытаясь украсть, прорубил дыру в стене амбара и ушел, воспользуется этой подготовленной работой и совершит кражу.

Этот вывод совершенно неизбежен; он покоится на общем учении о составе преступления как основании уголовной ответственности: пособники или подстрекатели, не знающие об исполнителе и не знающие, следовательно, кому и в каком преступлении они помогают, естественно, за это преступление за отсутствием на их стороне вины отвечать не могут.

Такова и судебная практика. Так, в связи с определением Железнодорожной коллегии Верховного Суда СССР от 26 декабря 1951 г. был выдвинут следующий общий принцип: «Пособничество предполагает осведомленность пособника о преступном характере действий или намерений исполнителя преступления и умышленное оказание содействия в совершении преступления, либо его сокрытии».

В связи с этим можно установить следующие положения. Соучастие не вносит изменений в общепризнанные основания уголовной ответственности, оно не создает нового вида солидарной ответственности: как при индивидуальной деятельности, так и при деятельности по соучастию уголовная ответственность предполагает наличие двух и всегда одинаково необходимых элементов состава – вины и причинной связи. Соучастие образует лишь особую форму ответственности, так как оно представляет собой особо опасную форму деятельности – деятельности нескольких лиц, совершивших одно и то же преступление. Соучастие, таким образом, может быть в общей форме определено как совместное участие нескольких лиц в совершении одного и того же преступления, участие, при котором каждое из действующих лиц должно быть причинно и виновно связано с преступным результатом.

Соучастие не есть простое совпадение деятельности нескольких лиц. Соучастие вместе с тем не есть деятельность нескольких лиц, всегда и обязательно основанная на предварительном соглашении. Между соучастниками необходима субъективная связь. Соучастие поэтому должно быть точнее определено как такого рода совместное совершение несколькими лицами одного и того же преступления, при котором, по крайней мере, организатор, подстрекатель и пособник знают о деятельности исполнителя. Где нет этой минимальной субъективной связи между участниками, там нет соучастия. Где эта субъективная связь принимает более интенсивные формы, там она служит основанием к различению отдельных видов соучастия. Верховный Суд СССР неизменно проводит четкое различие между объективным содействием исполнению преступления и соучастием в этом преступлении. Так, и в определении Военно-транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 12 января 1949 г. указано:

Ч. признан виновным в том, что он, работая уполномоченным и кладовщиком орса, 21 июля 1948 г. во время выгрузки муки из баржи дал распоряжение грузчице П. вынести один мешок муки в тот штабель, который уже им был принят от шкипера баржи, а впоследствии этот мешок муки он направил в магазин для реализации за наличный расчет. Кроме того, Ч. вывез из склада один мешок муки в пекарню, имея намерение похитить эту муку, но был задержан.

П. вменено в вину, что она при выгрузке муки из баржи похитила один мешок и вынесла на берег.

Приговор суда в отношении П. и Ч. подлежит отмене по следующим основаниям.

Как видно из материалов дела, П. во время выгрузки баржи по распоряжению уполномоченного орса Ч. вынесла один мешок муки и положила, по указанию того же Ч., в штабель, который уже был принят Ч. Действия П. суд неосновательно квалифицировал как хищение, поскольку она, являясь грузчицей и находясь в подчинении Ч., выполнила лишь распоряжение непосредственного начальника, не преследуя при этом цели хищения. То обстоятельство, что П. не имела цели хищения, подтверждается и тем, что она в дальнейшем не предпринимала никаких мер по использованию этого мешка муки. О том, что П. имела сговор с Ч. о хищении муки, в деле нет никаких доказательств. При таких обстоятельствах дела у суда не было никаких оснований выносить в отношении П. обвинительный приговор. И в более позднем определении от 7 марта 1955 г. по делу П. Судебная коллегия Верховного Суда СССР указала:

Приговором по настоящему делу были осуждены К., О., В. и М. по обвинению в том, что они, организовавшись в бандитскую группу, ворвались в дом Б. и ограбили его квартиру, забрав вещи и деньги. Б. были нанесены ранения железной палкой по голове, а также финским ножом в левый бок и спину.

П. признан судом виновным в том, что он этой группе лиц указал дом Б. как объект для ограбления и дал им железную палку, с помощью которой грабители взломали дверь в доме Б. и причинили ему ранения.

По делу, бесспорно, установлено, что П. указал грабителям дом Б. и дал им железную палку. Однако по делу не доказано, что П. знал о существовании бандитской группы, и то, что эта группа готовится ограбить зубного врача Б.

На этом основании дело в отношении П. было прекращено.

Возникает общий вопрос об ответственности соучастников при условии незнания ими отдельных обстоятельств совершенного преступления.

Воспользуемся следующим примером.

Иванов и Петров договорились украсть белье, висящее на чердаке. По уговору Иванов должен был полезть за бельем на чердак, Петров – ждать с тележкой за углом. Когда Иванов влез на чердак, он белья не нашел, но увидел шубу, висевшую на веревке. Иванов взял шубу и понес в переулок, где его ждал Петров. Можно ли аргументировать освобождение Петрова от ответственности ссылкой на то, что он о шубе не знал и о ее краже не договаривался? Ответ здесь может быть лишь один: так как Петров не знал о таком обстоятельстве (шуба, а не белье), которое не образует элемента состава кражи, то такое незнание не исключает умысла и, следовательно, ответственности Петрова за соучастие в краже шубы.

В случаях ответственности по соучастию, где незнание различных фактических обстоятельств пособником или подстрекателем – обычное явление, выделение признаков, образующих элементы состава, особенно важно. Так, подстрекатель к убийству может и не знать и весьма часто и не знает, когда, в каком месте исполнитель убьет жертву; однако на стороне подстрекателя, бесспорно, умысел – умышленное причинение смерти, ибо не известные ему обстоятельства – время и место убийства – не являются элементами состава убийства.

Конечно, совершенно иное положение, если неведение соучастника касается обстоятельств, образующих элементы состава преступления. Так, если Иванов склонял Петрова к хищению личной собственности, а Петров совершил кражу социалистической собственности, то Иванов может нести ответственность за подстрекательство к краже личной собственности.

Это положение – ответственность каждого соучастника по всем элементам состава, охваченным его умыслом, – относится в одинаковой мере как к элементам состава, характеризующим преступное действие и его последствия, так и к элементам, характеризующим субъекта преступления.

Учебник уголовного права развивает иную позицию. «Что касается обстоятельств, относящихся к личности самого исполнителя, – указывается в учебнике уголовного права, – то вопрос о вменении их в уголовную ответственность соучастникам должен разрешаться не всегда одинаково. В тех случаях, когда обстоятельства, относящиеся к личности самого исполнителя, все же характеризуют большую или меньшую степень социальной опасности совершенного им преступления, они подлежат вменению в уголовную ответственность и остальным соучастникам, поскольку они охватывались их предвидением… Но те личные обстоятельства, которые характеризуют лишь исключительно степень социальной опасности данного конкретного преступника и которые совершенно не влияют на характер и содержание совершенного деяния, не могут быть вменены в уголовную ответственность остальным соучастникам»[158].

В качестве примера первого рода, когда на соучастников не распространяется ответственность по элементам состава, характеризующим личность исполнителя, хотя бы соучастники сознавали этот элемент, приводится соучастие гражданского лица в убийстве, совершенном военнослужащим; по учебнику, гражданское лицо должно в этих случаях отвечать не по ст. 17 и ч. 2 ст. 136, а по ст. 17 и ч. 1 ст. 136 УК РСФСР.

В качестве примера противоположного характера, когда на соучастника распространяется ответственность по всем им сознаваемым элементам состава, хотя бы и относящимся к личности исполнителя, приводится соучастие в корыстном убийстве лица, не преследовавшего корыстных целей. Это весьма расплывчатое и искусственное разграничение, основанное на механическом делении обстоятельств на субъективные и объективные, глубоко ошибочно.

Не может быть различных принципов установления ответственности соучастников в отношении одинаково сознаваемых ими элементов состава. Поэтому, идет ли речь об объективных обстоятельствах (хищение в крупных размерах) или обстоятельствах субъективных (военнослужащий), ответ один: если соучастник сознавал отягчающий элемент состава, он отвечает, если не сознавал – не отвечает. Стать на иной путь – значит подорвать общие основания ответственности соучастников, ибо оказалось бы, что соучастник находится в привилегированном положении: индивидуально действующее лицо отвечает за все элементы состава, охваченные его умыслом, а соучастник – за некоторые, «индивидуальные», не отвечает.

Такое разграничение и по существу порочно. Пособник убийству, совершаемому заведомо военнослужащим, являющемуся по закону более общественно опасным, должен, естественно, караться как пособник этому особо опасному виду убийства.

Общий принцип, определяющий ответственность за так называемые отягчающие или смягчающие обстоятельства, заключается, таким образом, в следующем: поскольку умысел каждого соучастника (как и умысел индивидуального виновника) должен охватывать все те фактические обстоятельства, которые являются элементами состава, то отсюда непосредственно следует, что отдельный соучастник не несет ответственности лишь за те отягчающие обстоятельства, которых он не знал.

Как известно, Указ от 4 июня 1947 г. карает недоносительство лишь о более общественно опасном хищении (хищении повторном, группой или в крупных размерах). Является, следовательно, весьма существенным установление того факта, что лицо знало о совершении именно более общественно опасного, а не простого хищения. Верховный Суд СССР с полным основанием не усматривает наказуемости недоносительства, если этот факт не установлен. Так, в определении Железнодорожной коллегии Верховного Суда СССР от 17 января 1949 г. по делу И. указано: И. признана виновной в недоносительстве о хищении П. грузов, за что и осуждена по ст. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества».

В отношении И. приговор подлежит отмене. Материалами дела не доказано, что ей было достоверно известно о групповом хищении грузов или крупном размере похищенного П. груза, что давало бы основание для привлечения И. к ответственности за недоносительство. В силу изложенного коллегия приговор в отношении И. отменила, и дело о ней производством прекратила.

Общий принцип, выдвинутый по настоящему делу, правильно устанавливает, что «недоносительство о хищении государственного или общественного имущества карается в уголовном порядке только в том случае, если обвиняемый был осведомлен о квалифицирующих признаках хищения, которые указаны в ст. ст. 2 и 4 Указа от 4 июня 1947 г.».

Таким образом, как соучастник, так и недоноситель может нести ответственность по тем отягчающим признакам, которые охвачены его умыслом.

Роль каждого из соучастников в совершении преступления, как известно, различна: один стреляет, другой стоит на страже, третий ждет в лесу. Различными могут быть и социальные облики соучастников, и мотивы совершения преступлений, и многие другие признаки. Эти различия, однако, ни в коей мере не исключают некоторого единства, которое связывает соучастников и делает необходимым самый институт соучастия. Это единство выражается в том, что все соучастники, как бы ни были своеобразны объективные и субъективные черты участия каждого из них в совершении преступления, всегда отвечают за одно и то же преступление: А., стоявший на страже, Б., добывший орудие, В., ждавший с машиной в лесу, и Г., непосредственно совершивший убийство, – все отвечают за совершенное убийство.

В качестве основного и общего тезиса, характеризующего соучастие, это положение не может вызвать сомнений, но самое понятие «одно и то же преступление» требует уточнения, основанного на развитом выше общем учении о составе преступления. Особенно существенно в данном случае иметь в виду проведенную выше классификацию составов по их общественной опасности: составы основные и составы менее или более общественно опасные.

Существо вопроса заключается в том, что то единство, которое предполагается понятием соучастия, не есть единство составов. Поэтому один соучастник может отвечать за основной состав, другой – за более или менее опасный состав и, следовательно, по другой статье Уголовного кодекса, ни в коей мере не колебля общего положения об ответственности соучастников за одно и то же преступление. Так, если лицо, систематически и в крупных размерах расхищающее государственное имущество, перевозит его с помощью шофера, который знает, что отвозит похищенное имущество, но об остальных хищениях не осведомлен, то основной расхититель должен отвечать по ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г., а шофер – по ст. 17 УК РСФСР и ст. 1 того же Указа.

Таким образом, вполне реально положение, когда ответственность соучастников определяется по различным статьям Уголовного кодекса; однако принципы ответственности по соучастию этим ни в какой мере не колеблются. В этом случае соучастники отвечают за одно и то же преступление – хищение социалистической собственности – только по статьям, предусматривающим составы различной общественной опасности.

Следовательно, не в формальном признаке единства карательной нормы выражается единая ответственность соучастников за одно и то же преступление. Эта ответственность выражается в материальной однородности преступления, за которое отвечает каждый из соучастников, – материальной однородности, а не в тождестве составов.

В этом еще раз находит подтверждение то, что понятия преступления и состава преступления не тождественны.

Самый факт участия нескольких лиц в хищении социалистической собственности не дает достаточных оснований для квалификации их преступных действий как хищения группой. Так, в определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 17 декабря 1949 г. по делу Л. и др. указано:

«Л., К. и С. признаны виновными в том, что они по сговору между собой похитили из колхозного сарая 43 кг табаку, который при обыске у них был обнаружен и возвращен колхозу.

Из материалов дела видно, что никакого предварительного сговора между осужденными в совершении хищения табака не было. Вечером Л., К. и С. возвращались из клуба и, проходя мимо сарая, где сушился колхозный табак, зашли в этот сарай с тем, чтобы попросить у сторожа покурить. Сторожа в сарае не оказалось, а сарай, как всегда, был открыт, и каждый из осужденных набрал по нескольку ниток табаку; похищенный табак каждым из них был унесен к себе домой. Каждый из осужденных действовал самостоятельно и независимо друг от друга, и поэтому у них оказалось обнаруженным разное количество табаку.

При этих условиях преступления поименованных лиц надлежало квалифицировать по ст. 3 названного Указа от 4 июня 1947 г., а не по ст. 4 того же Указа».

Самостоятельного рассмотрения заслуживает вопрос о соучастии гражданских лиц в воинских преступлениях, частных лиц – в должностных преступлениях и др.

Вопрос о соучастии в воинских преступлениях прямо разрешен в законе: согласно примечанию 2 к ст. 193 УК РСФСР «соучастие в воинских преступлениях лиц, не упомянутых в настоящей статье (т. е. не военнослужащих и не военнообязанных), влечет за собой ответственность по соответствующим статьям настоящей главы».

Вопрос об ответственности частных лиц за соучастие в должностных преступлениях несколько сложен. В буржуазной литературе настойчиво проводится различие между так называемыми «чистыми» должностными преступлениями и так называемыми «смешанными» должностными преступлениями. К первым обычно относят злоупотребление властью, превышение власти и бездействие власти; ко вторым – должностной подлог и должностную растрату. В соответствии с этим различением буржуазная теория выдвигала тезис, что в так называемых «чистых» должностных преступлениях частные лица соучаствовать не могут; они могут отвечать лишь за соучастие в так называемых смешанных деликтах, в которых элементы должностных нарушений сочетаются с общеуголовными элементами[159]. Эта точка зрения издавна проводилась судами царской России. «Мнение» Государственного совета по делу Я. и К. от 4 ноября 1873 г. выражалось в следующем: «Преступления по должности или по службе, как то показывает и самое их название, принадлежат к разряду преступлений, особенно в том смысле, что они могут быть совершаемы только служебными или должностными лицами, в противоположность преступлениям общим, виновником в учинении которых может быть каждый гражданин государства. Посему в общем правиле, участие частного лица в должностном преступлении не может иметь места. Но это правило не есть правило безусловное, а допускает исключения, вызываемые самим предметом служебных преступлений или родом тех прав и обязанностей, которые они нарушают. Внимательное рассмотрение раздела Уложения о наказаниях показывает, что преступления и проступки по службе государственной и общественной распадаются на две главные группы: 1) на преступления и проступки, заключающиеся в нарушении исключительно одних лишь служебных обязанностей, той или другой должностью на лицо возложенных, и 2) на преступления и проступки, учинение которых заключает в себе, сверх нарушения обязанностей службы, еще и обыкновенное, общее преступление, преследуемое само по себе, независимо от того, будет ли оно совершено должностным лицом или же частным лицом».

В системе социалистического уголовного права вопрос об ответственности частных лиц за соучастие в должностных преступлениях сомнений вызвать не может. В социалистическом государстве должностные лица неразрывно связаны с народными массами. В социалистическом государстве каждый гражданин заинтересован в закономерной работе государственного аппарата, и каждый гражданин может и должен отвечать, если он является соучастником должностного преступления.

Более того, само различение «смешанных» и «чистых» должностных преступлений таит в себе опасность создания какого-то особого привилегированного положения для должностных лиц, виновных в совершении общеуголовных преступлений. Социалистическое уголовное право подобную систему должностных привилегий отвергает.

В этом плане весьма поучительно выступление В. И. Ленина в 1892 г. в Самарском окружном суде по делу о железнодорожной аварии на станции Безенчуг Оренбургской железной дороги[160]. Согласно обвинительному акту по делу, на этой станции произошло столкновение пяти пустых вагонов, двигавшихся по рельсам вследствие поднявшегося ветра, с ручным вагончиком, на котором ехал ремонтный рабочий. В результате столкновения был убит сын этого рабочего. К ответственности были привлечены начальник станции Языков и рабочий Кузнецов. Выступая в качестве защитника Языкова, В. И. Ленин не ставил вопроса об ответственности за служебное упущение – «нерадение по службе» (халатность), выразившееся в недостаточном контроле за работами на станции, а, напротив, считал правильной квалификацию действий начальника станции Языкова по общеуголовной норме – ст. 1085 Уложения о наказаниях, предусматривавшей ответственность за недостаточный надзор, повлекший за собой несчастия с людьми.

Необходимо, однако, учесть, что соучастие в должностных преступлениях представляет собой все же некоторые особенности, которых нельзя игнорировать. Существо вопроса заключается в том, что частное лицо может быть организатором, подстрекателем или пособником, но исполнителями должностных преступлений могут быть только должностные лица. Эта особенность вызывается тем, что в реальной действительности, в повседневной жизни лишь должностные лица являются исполнителями служебных функций: они отдают распоряжения, подписывают документы и т. д., поэтому только они фактически и могут совершать должностные преступления.

Таким образом, единственные совершители должностных действий – должностные лица, естественно, являются и единственными исполнителями должностных преступлений.

Следовательно, необходимо прийти к выводу, всецело усвоенному судебной практикой, что частные лица могут отвечать за соучастие в должностных преступлениях в качестве организаторов, подстрекателей или пособников этих преступлений.

Отсюда последователен и другой вывод: должностное лицо может быть соучастником преступления, совершенного частным лицом. Эти случаи нередки в жизни и судебной практике в связи с привлечением к ответственности по ст. 107 УК РСФСР за спекуляцию. В ст. 107 УК РСФСР, как известно, введен элемент состава, ограничивающий круг лиц, могущих нести ответственность за спекуляцию: закон говорит о «частных лицах». Однако должностное лицо может отвечать по ст. 17 и 107 УК РСФСР, если оно явилось соучастником спекуляции, совершенной частным лицом.

Так, постановление Пленума Верховного Суда СССР от 18 февраля 1949 г. по делу К. и др. указывает:

«Коллегия не опровергла обвинения их в том, что они своими действиями способствовали спекулятивной деятельности К. При этих условиях должностное положение осужденных не устраняет их ответственности за соучастие в спекуляции, подлежащее квалификации по ст. 17-107 УК РСФСР».

Возможность ответственности за соучастие не исключается и в тех случаях, когда в законе указаны конкретные субъекты преступления. Статья 95 УК РСФСР устанавливает уголовную ответственность за ложное показание свидетеля, эксперта или переводчика. Здесь, таким образом, дан конкретный перечень лиц, ответственных за ложные показания. Однако кажется бесспорным, что лицо, склонившее свидетеля к ложному показанию, должно также нести уголовную ответственность по ст. 17 и 95 УК РСФСР. Вопрос этот приобретает особое значение в связи с применением ст. 128-а УК РСФСР об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции.

Как известно, ст. 128-а УК РСФСР предусматривает уголовную ответственность за выпуск недоброкачественной продукции «директоров, главных инженеров и начальников отделов технического контроля». Однако и здесь это указание конкретных субъектов не исключает возможности ответственности по соучастию. Так, если начальник цеха разными способами и средствами способствует главному инженеру или директору завода в выпуске недоброкачественной продукции, он должен отвечать как соучастник по ст. 17 и 128-а УК РСФСР, ибо оба совершили одно и то же преступление – выпуск недоброкачественной продукции.

* * *

Самостоятельного рассмотрения заслуживает вопрос о так называемом эксцессе исполнителя, то есть об ответственности соучастников за действия исполнителя, выходящие за пределы намеченного преступления (например, убийство исполнителем кражи А. хозяина квартиры при сговоре А., Б. и С. совершить кражу). Самое понятие «эксцесс» указывает, что речь идет о действиях, лежащих вне умысла соучастников. Но если, как подробно было развито выше, отдельные элементы состава, не охваченные умыслом соучастника, не могут быть вменены ему в вину, то тем более не может соучастник отвечать за действия исполнителя, образующие самостоятельный состав преступления (убийство – в приведенном примере с кражей).