Инвенция. Чёрная заря

Азарэль. Он не мог исчезнуть. Не мог погибнуть так – нелепо, бесследно. Сердце тянуло её назад, к темнице, к сгоревшему дому, куда угодно, лишь бы найти его.

Она остановилась.

– Спасибо, – её голос был тих, сдержан. – За то, что вытащил меня. Но дальше наши пути расходятся. И надеюсь больше не встречу тебя.

Колдун хмыкнул.

– В столицу возвращаться рискованно, – сказал он спокойно. – Но я обязан проводить тебя.

Орфэль резко обернулась, глаза сверкнули, как у зверя на охоте.

– Куда?

– До безопасного места, – мягко возразил он. – Тебе бы… помыться.

Она заметила под ногами шишку. Схватила её и метнула в него изо всех сил. Шишка пролетела мимо, ударилась об землю с треском. Змедрисс чуть приподнял бровь, победно усмехнулся. В глазах сверкнула искра забавы.

– Без тебя разберусь!

– Конечно-конечно!

Он поднялся по низкому склону и замер на вершине. Внизу, в дымке заката, ютилась деревушка, крыши которой отсвечивали красновато-золотым.

– Там, – кивнул он. – Предлагаю передохнуть там.

Глава 3. Начало леса.

В дом я зашёл – ждал тепла,Но хозяйка холодна.Чай остыл, улыбки нет,Вот такой вот был «привет».Чужой приют.

Лес редел. Густые стволы расходились, открывая подножие скалы. У самого каменного обрыва притаилась деревушка – старая, перекошенная, будто сама земля устала её держать. Крыши провалились, стены накренились, мутные окна смотрели на мир безжизненно. В редких проёмах дрожал тусклый свет – словно слабая жизнь в больном теле. Осенний лес окутывал всё жёлто-бурой листвой, над которой низко висело ночное, свинцово-серое небо. В воздухе пахло дымом, сыростью и прелой травой.

– И что дальше? – хрипло спросила Орфэль, утирая с лица мокрые пряди.

– Попробуем приют найти, – сказал Змедрисс. В голосе его звенела привычная насмешка. – Может, кто пустит в дом промокшую кошку и её прекрасного спутника.

Первый дом встретил их захлопнутой дверью и бранью. Второй – агрессивным мужиком с лопатой.

– Гостеприимный народ, – протянул Змедрисс, скривив губы.

Последний дом с огнём в окне стоял на краю деревни. Он отличался от остальных: крыша целая, стены подновлённые, хотя под рамой пробивались сырые грибы. Колдун постучал – дверь распахнулась почти сразу.

– Ох, гости! – воскликнула женщина. Лицо её светилось, словно мед на солнце.

Мужчина прищурился, поморщился и резко отвернулся, будто почуял запах дохлятины.

– Ты куда? – нахмурилась эльфийка.

– Мне здесь не нравится, – процедил он. – Пойдём куда потеплее.

– А ты мне не нравишься! – огрызнулась женщина и, резко махнув рукой, добавила уже мягко: – Пусть одноглазый катится лесом. А ты, золотце, заходи.

Фэль устало кивнула и, собрав в себе холодную сдержанность, произнесла:

– Простите за поздний визит. Надеюсь, не причиню Вам неудобства.

Змедрисс дотронулся до её плеча.

– Орфэль, подож…

– Не тронь меня! – резко отдёрнулась она.

– Ты неправильно понимаешь, – начал он, но её взгляд оборвал слова.

– Хватит! Убирайся.

Она шагнула внутрь и не обернулась.

Дом оказался тёплым и сухим. Пахло травами, смолой и свежей похлёбкой. Стены были низкие, из тёмного дерева, потрескавшиеся. С потолка свисали связки шалфея, полыни и зверобоя, чуть покачиваясь, как будто их кто-то недавно тронул. В печи потрескивали дрова, отбрасывая по стенам дёрганные тени.

– Что с тобой приключилось, дитя? – спросила хозяйка, назвавшаяся Луррой. Голос её был мягок, но взгляд цепкий, будто читала книгу, страницы которой не хочется листать.

Орфэль долго молчала. Села на лавку, сжала кулаки, глаза блестели в полумраке. Почти шепотом, но каждое слово резало тишину:

– Много чего. Дом сожгли. Пытали. Сбежала из темницы… Встретила врага всей своей жизни.

Лурра лишь кивнула, словно ожидала подобного ответа.

– Вот оно как… – коснулась плеча серовласой. – Сейчас будет банька. Вода тёплая, с травами. Снимет боль, хоть ненадолго.

– Спасибо, – тихо выдохнула эльфийка. – Вас не пугает, что я могу быть разбойницей?

– Да полно тебе. Видала я разное, – фыркнула Лурра. – А вот этот твой… хм… «спутник» – вот он точно беда на двух ногах.

Слово «спутник» она произнесла с такой ненавистью, что даже Орфэль отвела глаза.

– Я и сама не в восторге, – холодно ответила она.

Лурра кивнула удовлетворённо и пошла к окну. Наклонилась – и резко застыла.

– Ах ты ж леший окаянный!

– Что случилось? – Фэль подняла голову.

– Приятель твой! – Лурра плюнула в сторону окна. – Стоит за забором, как пугало. В дерево упёрся, меч натирает… и не мигает. Тьфу!

Девушка почувствовала, как холод пробежал по спине, хотя в комнате было тепло. Лёгкая дрожь смешалась с усталостью – и с предчувствием, что этот визит не окончится спокойно.

– Он не мой приятель…

– И слава лешему, – буркнула травница. – В моём доме ему делать нечего.

Снаружи раздался насмешливый голос:

– Я слышу, ведьма!

– Вот и прекрасно! – рявкнула старушка. – Слышишь? Убирайся к своим демонам, крысёныш!

– А я думал, у тебя хоть немного вкуса есть, старуха. – Парировал он, оглядывая колючие, сухие уродливые кусты.

Травница прыснула:

– Уж точно больше, чем у тебя манер!

– Манеры? – протянул он насмешливо. — А ты что, ждёшь от меня реверанса в дверях твоей лачуги?

– Лачуга, говоришь? – рявкнула она. – Вон из моей деревни, тогда и не придётся ноги марать!

Орфэль прикрыла глаза ладонью, чувствуя, как в этой деревенской кухне расплетается новая война.

***

В бане пар стелился под потолком тёплой дымкой. Девушка сидела в широком дубовом тазу: колени поджаты, руки обхватывают плечи. Вода была горячей, пахла травами и лавандой. На поверхности плавали тёмные стебли, светлые лепестки, редкие веточки – словно сама лесная чаща собралась, чтобы обнять её.

Дверь скрипнула. Вошла Лурра с глиняным кувшином.

– Ну-ка, покажи руку, золотко, – сказала она.

Орфэль нехотя вытянула обожжённую руку. Женщина плеснула настой на чистую тряпицу и приложила к коже. Щипало так, что Гром стиснула зубы и втянула воздух.

– Потерпи, красавица, – твёрдо проговорила травница. – Быстрее заживёт. Негоже молодой девушке с такими шрамами ходить.

– Боюсь, не все мои шрамы можно излечить, – выдохнула Фэль, стараясь не дёрнуть рукой. – Что это?

– Настойка моя, – пояснила Лурра. – Тут дягиль – чтоб кровь гнала. Ромашка – успокаивает. Зверобой, он всегда рядом, когда рана злится. И немного заговора. Всё вместе – и боль утихнет, и следов почти не останется.

Она аккуратно убрала тряпицу.

– Оставлю тебе настойку. В предбаннике вещи приготовила – чистые, утиральник тоже там.

Орфэль кивнула устало, но искренне:

– Спасибо.

Лурра мягко коснулась её плеча и вышла, оставив за собой только тихий скрип двери.

Фэль осталась одна. Она опустила голову в ладони, вдохнула травяной пар и позволила себе расслабиться. Вымыла волосы – смывала с них сажу, кровь, пот, словно стирала саму память последнего дня. Ещё раз ополоснулась, осторожно обработала ожоги и царапины настойкой. Потом, воспользовавшись моментом, выстирала исподнее.

В предбаннике было прохладнее, пар уже не давил на грудь. На лавке лежали аккуратно сложенные свежие рубаха и штаны. Она ожидала чего-то простого, грубого, холщового, но ткань оказалась ещё плотнее и колючее, чем представляла. Эта одежда была не для красоты и не для удовольствия – для работы и выживания.

Сначала девушка с сомнением провела ладонью по ткани. Потом выдохнула: выбора нет. Натянула одежду на себя, ощущая холод и тяжесть ткани, которая будто впивалась в плечи.

Сапоги остались грязными и потёртыми, с засохшей кровью и следами пути. Мысль их отмыть мелькнула и тут же пропала: всё равно придётся снова месить трясины и болотную воду.

В доме Орфэль накормили пирогом. Лурра сказала, что он с картошкой и луком, но тесто отчётливо отдавало мёдом и чем-то цветочным. Невольница ела быстро, почти не чувствуя вкуса, и проглотила всё до крошки. Хозяйка лишь кивнула, будто её это нисколько не удивило.

– Комната твоя за печкой. Постель свежая. Отдыхай. Я тоже лягу, ноги гудят, – сказала она.

Гостья ответила тем же кивком. В спокойствии травницы было что-то большее, чем простая доброта: оно напоминало землю – тяжёлую, тёплую и неподвижную, которая принимает всё и никого не спрашивает лишнего.

Шик-шик-шик.

Комнатушка за печкой годилась разве что для крыс да хлама. Лавка у стены, низкая кровать, матрас жёсткий, как дверная доска. Подушка плоская – будто из неё вырезали всё мягкое и оставили одну тряпку. Одеяло колючее, каждая нитка чесалась, словно его ткали из крапивы. На подоконнике стояла одинокая ромашка в глиняном горшке – наклонилась к свету и притворялась, что всё это, может быть, и есть дом.

Орфэль знала одно: спать здесь невозможно. Даже если сильно устал.

Но дело было не в матрасе и не в одеяле. Всё портил звук.

Шик-шик-шик.

Шик-шик-шик.

Ф-ф-фшик-шик-шик!

Камень точильный. Нож по обуху. Удар по металлу – с наслаждением. Будто сам демон точил когти у неё под ухом. Орфэль зажала голову подушкой, вдавила её в уши, но толку было меньше, чем от занавески против урагана.

Шик-шик-шик. Бо-о-ом!

Последний удар по медному тазу вышвырнул её из кровати. Хозяйская накидка едва успела соскользнуть на плечи, а она уже шагнула на веранду.

Ночь вцепилась в лицо холодом. Лес скрипел ветками, листья шептались, будто обсуждали её. А на крыльце сидел Змей. Колдун. Демон. С улыбкой, которая, вероятно, у него и была «виноватой». В руках блестел длинный клинок, у ног валялся точильный камень.

– Какого лешего ты тут шумишь?! – сорвалось у неё. Голос хриплый от недосыпа.

– Спасаю тебя, – сказал он.

– От чего? – прищурилась Гром. – От сна? Я сама справляюсь.

– От неё… – произнёс он так, словно это было разгадкой самой важной тайны.

– Кого? – отрезала она.

– Неё, – повторил он и улыбнулся.

Орфэль стиснула кулаки.

– Если не прекратишь этот шум, я сделаю каждую твою ночь бессонной.

В её голосе не было ни намёка на шутку: усталость, угроза и тихая решимость того, кто привык доводить дело до конца.

Змей замер, напильник в руке застыл.

– Ах да? – он с лёгкой насмешкой провёл пальцем по краю клинка. – Тогда слушай… — шик-шик-шик. – Буду честен: умею делать бессонные ночи весьма… увлекательными. Впрочем, решать тебе, жаловаться или нет.

Фэль стиснула зубы. Звук точильного камня снова зазвучал, но теперь она слушала его как вызов. Каждое «шик-шик» било по нервам.

– Достаточно! Я спать хочу, а не слушать твою «увлекательность».

– Конечно-конечно, – Змей убрал клинок и с мурчанием в голосе добавил: – Но предупреждаю: ночь ещё молода… и кто знает, чем она нас удивит.

Орфэль не ушла сразу. Стояла, сжимая кулаки, взгляд вцепился в него, каждый мускул готов к действию. Потом медленно вернулась в комнату – не тихо, а с чувством. Ещё вернётся. Тогда уже не будет шуток.

Фьююю-фьюиу-фьфьфь.

Фьююю-уиу-иии.

Флейта за окном взвизгнула так, будто её использовали вместо пилы. Но хуже всего было то, что это не было неумением. Нет – Змей держал инструмент слишком уверенно, чтобы поверить в случайность. Он прекрасно знал, как должна звучать флейта, и именно поэтому нарочно выжимал из неё самые мерзкие, скрежещущие ноты.

Следующая трель оказалась ещё гаже: тонкая, противная, как мышиный писк. Девушка зашипела, прижала ладони к ушам, но звук, словно нарочно, пробирался сквозь пальцы и стены.

С той ночи Орфэль Люциния Гром возненавидела флейту.

Матушка Лурра.

– Хватит!

Орфэль дёрнулась, словно кто-то толкнул её с кровати, вырвав из дремоты. Сердце гулко билось, дыхание сбилось. Чужой голос был низкий, хриплый. Он отозвался в стенах маленького домика так, будто хозяином здесь был не человек.

– А-а-а-а!

Крик донёсся с кухни. Что-то грохнуло, пол заскрипел, с потолка посыпалась побелка – словно в печь врезалось дикое животное.

– Ааагрх! Прекрати!!!

В зеркале мелькнула тень. Широкая, тёмная.

За окном продолжала звучать флейта – не тонкая и резкая, как прежде, а странно красивая, тянущая за собой, словно заклинание.

Орфэль поднялась, ноги коснулись ледяного пола. Осторожно выглянула на кухню.

Там металась тварь. Почти два метра ростом, горбатая и уродливая. Кожа её была бледная, вздутая, будто изнутри распирало гнилью. В трещинах сочилась грязная слизь, струйки тянулись по телу, оставляя бурые разводы. Она зажимала уши когтистыми руками и билась о стену, как раненый бык. Лицо вытянутое, с кривым носом и острыми зубами. На теле – мох и чёрные пятна, словно у мертвеца, слишком долго пролежавшего в воде.

Запах ударил в нос – кислый, трупный, такой густой, что Фэль едва успела прижать ладонь к губам, чтобы не вырвало. Казалось, сама падальская яма с тёплыми останками вошла в дом.

Хижина была тесной. Дверь – за спиной чудовища. Оставалось только окно.

Живот свело, руки дрожали. Но она старалась мыслить: окно – единственный выход, сумка – обязательно, шум – опасен. Она нагнулась за сапогами, пальцы скользнули по пряжке. Пот стекал по вискам, каждый вдох казался слишком громким – будто его можно услышать за версту.

Шаг. Половица хрустнула.

Девушка застыла, сердце рвануло в горло.

Тварь тоже замерла. Медленно повернула голову. Глаза мутные, белёсые, но Фэль почувствовала – взгляд пронзил её насквозь.

Она хотела броситься к окну, но ноги не слушались.

Карга рванула первой.

Орфэль инстинктивно рухнула к стене, прижалась, стараясь стать невидимой. Существо не добежало: вдруг рухнуло на колени, завыло, закрывая уши.

Флейта смолкла, воздух наполнился тягучей тишиной, которую прорезал только дрожащий, влажный хрип тваринки.

Позади уродины вырос силуэт. Звон металла – резкий, хрусткий. Клинок свистнул и срубил голову одной точной, смертоносной линией. Она ударилась о край лавки, оставив след, и глухо плюхнулась, издав звук, похожий на лязг полусгнившего дерева. Из шеи выступала тёмная, вязкая кровь с омерзительным гнилосладким запахом, густым и удушающим. Влажная, дрожащая масса тела осталась на месте, извиваясь последними судорогами.

Колдун стоял неподвижно. Никаких эмоций, ни малейшего следа сожаления или удовлетворения. Казалось, он не убил, а просто завершил то, что должно было быть сделано. В его движениях не было ни спешки, ни жестокости – лишь точность, доведённая до совершенства. Даже в тени угадывалась сила, тяжёлая и осязаемая как камень.

Орфэль смотрела на него, и сердце едва выдерживало ужас. Перед глазами стояли два кошмара: уродина без головы и колдун с холодным, неумолимым клинком в руке. Дыхание перехватило, грудь сжалась, голова закружилась. Тьма налетела на глаза и слиплась в мутную черноту – она не могла больше держаться и провалилась в сон.

Глава 4. Конец творца.

Смятение.

На рассвете к столичному берегу прибилась лодка – перекошенная, пробитая, едва державшаяся на воде. Серые доски расползались по швам, и казалось, стоит лишь ветру подуть сильнее – и вся посудина уйдёт под воду без следа.

Когда серовласый эльф перекинул ногу через борт и ступил на причал, лодка будто облегчённо вздохнула – и медленно пошла ко дну. Вода сомкнулась над нею с тихим бульканьем, словно проглотила ненужного свидетеля.

Воздух пах портовой гнилью, рыбой и углём. Солнце едва высовывалось из-за горизонта, заливая гавань тусклым, холодным светом.

Он направился прочь от причала – усталый, но по-прежнему уверенный. Шёл легко, мягко, как тот, кто знает, что любая дорога принадлежит ему. Портовые обитатели расступались: кто-то провожал его настороженным взглядом, кто-то торопливо отворачивался, будто боялся случайно встретиться глазами. Азарэль же дарил им ту самую юношескую улыбку, что когда-то обезоруживала даже воров и убийц.

Путешествие оказалось провальным, побег от пиратов – всего лишь досадной неприятностью. И всё же виной всему, думал он, был потерянный талисман.

– Азарэль Гром… чтоб мне провалиться… – знакомый голос, глухой и хрипловатый, прорезал утреннюю тишину.

Эльф поднял взгляд. У старого корабля, накренившегося к воде, стоял Робин. Капитан выглядел старше, чем прежде: те же глаза, что будто видели слишком многое, те же грубые руки. Он держал их сцепленными за спиной, словно пытался скрыть что-то.

– Робин! – голос Азарэля потеплел. – А я уж думал, ты опять ушёл в море.

– Лучше бы ушёл, – буркнул тот. – Озеро надоело. Ты, выходит, жив.

– Конечно, – мягко усмехнулся эльф. – Я ж упрямый.

Робин не улыбнулся.

– Тебе домой надо, – сказал он после короткой паузы. – И… поскорее.

Гром прищурился:

– Что-то случилось?

Капитан провёл рукой по бороде, подбирая слова.

– Там… дым был.

– Дым?

– Дом твой, господин Гром. Сгорел.

Эльф замер. Несколько секунд – ни вдоха, ни движения. Потом короткий выдох, почти смешок:

– Опять? – Он попытался усмехнуться. – Знал бы ты, сколько раз он уже горел… Всё же, если Люци-Фэль и на этот раз не пострадала – не страшно.

– Не знаю… – тихо сказал Робин. – Там… плохо всё выглядело.

Улыбка исчезла. Азарэль опустил взгляд, сжал ремень сумки, будто искал в этом движении опору.

– Я разберусь. Спасибо, друг.

– Слухи ходят, – продолжил капитан, и голос его стал едва слышен, – что всех, кто был в доме, увезли в городскую стражу.

Изобретатель вскинул голову:

– За что?

Робин открыл рот, но осёкся. Взгляд его метнулся по сторонам, и всё стало ясно – говорить нельзя.

Эльф кивнул – коротко, по-военному, будто принял приказ. Развернулся и ушёл, не оглянувшись.

Знакомые очертания пригорода, каменистая дорога, солнце, восходящее над горизонтом. С одной стороны поля, с другой лес. Однако воздух был не тот. Он был тяжёлым, густым, пропитанным гарью. Чем ближе к особняку, тем плотнее становился запах дыма. Земля чернела. Деревья стояли обугленные, словно вытянутые руки умерших.

Когда вершина холма показалась впереди, сердце у Азарэля провалилось в пятки. Он ускорил шаг, потом перешёл на бег.

Он не мог поверить своим глазам. Огромный дом переживший несколько катастроф, стоял чёрным остовом на сером небе. Крыши не было вовсе, левая часть обвалилась внутрь.

Азарэль остановился. Несколько секунд – тишина. Только потрескивание углей и его собственное дыхание. Потом он рухнул на колени. Пальцы вцепились в выжженную землю, горячую, как рана. Грудь вздымалась часто, неровно, будто сердце пыталось вырваться наружу.

И всё, что он смог прошептать – хрипло, бессвязно, – было:

– Н..ммм…

Он знал, где родные дома его слуг и кинулся к ближайшему. К дому старшей служанки.

Дом Гвенет выглядел, как воспоминание о мире, где когда-то было спокойно: низкий, деревянный, с крошечным огородом и перекошенным пугалом, одиноко сторожившим высохшую грядку. Почти уютный, если не знать, что в паре вёрст отсюда – выжженные поля.

Азарэль ударил кулаком в дверь. Раз, второй, третий – пока изнутри не донёсся испуганный писк засовов.

– Господин Гром!.. – старуха вскрикнула, распахнув дверь. – Вы живы… милосердные боги… – и, не удержавшись, опустилась на колени. Пальцы дрожали, когда она коснулась подола его одеяния и поцеловала его, словно боялась, что он рассыплется в пепел.

– Гвенет, встань, – тихо сказал он, поддерживая её за плечи. – Что случилось? Где Орфэль?

Она открыла рот, но вместо слов вырвался хрип. Пальцы побелели – так крепко она вцепилась в подол.

– Пожалуйста, – его голос дрожал, но оставался мягким. – Возьми себя в руки. Скажи мне. Она ведь… жива?

Гвенет покачала головой, будто пытаясь вытрясти из себя кошмар.

– Я не… не знаю… – выдохнула она, кусая губу.

– Гвенет, – повторил он, уже тише, почти шепотом. – Скажи, что ты видела.

Слёзы скользнули по её морщинистым щекам.

– Солдаты… пришли вчера днём, – слова ломались, будто она их выдавливала из горла. – Сожгли дом. И… забрали молодую госпожу… в темницу.

В груди что-то щёлкнуло. Он вскочил, почти не чувствуя ног, и бросился к дворцовой темнице через весь город. У ворот стража успела среагировать только на мгновение – Азарэль пронёсся через них, как сквозняк, не замечая их криков. Двери, замки, коридоры – всё это было лишь мелочью, преградой, которую он рвал на части. Спокойное лицо едва скрывало внутренний шторм, который вот-вот вырвется наружу: ярость, страх и переживание слились в одно, и ни одна стража, ни одна дверь уже не имела значения.

– Орфэль! – крик сорвался, ударился в своды и распался на сотни отражений. Ответа не было.

Стражники подоспели – руки, железо, грубость. Его втолкнули в освещённую факелами комнату. За столом сидел дознаватель – невысокий, небритый, с глазами, в которых когда-то, возможно, был свет, но теперь оставалась только скука.

Он даже не поднялся. Только лениво произнёс:

– Господин Гром. Мы уж думали, вы не решитесь спуститься.

Азарэль выпрямился. Его голос прозвучал ровно, слишком спокойно:

– Где Орфэль?

– Ваша внучка… – дознаватель чуть повёл плечом, – её здесь больше нет.

– Что значит – "нет"?

– Ничего особенного, – с ленивым удовольствием произнёс он.

Воздух в комнате словно уплотнился. Факелы потрескивали, вода в стенах шептала. Гром вдохнул глубоко, будто втянул в себя всю тьму вокруг.

– Вы, должно быть, понимаете причину… – продолжил дознаватель, глядя на посиневшие ногти. – Старый эльф со своими изобретениями: пол-империи зовёт вас спасителем, другая половина шепчет, что лучше бы вы никогда не родились.

Он усмехнулся.

– Никто не благодарен. Просто ждут, когда стальной бог рухнет.

– Вы закончили?

Тиран усмехнулся, играя словами, как плетью:

– Ваша девчонка молчала. Мы думали, расскажет, где вы прячете своих тварей, стальных демонов… Но упрямая. Пришлось… поднажать.

Тишина сгустилась. Даже огонь будто втянул пламя внутрь, опасаясь нарушить мгновение. Азарэль опустил голову. Когда поднял глаза – комната сузилась, воздух стал плотным, как вода.

– Что вы сделали с ней?

– Я же сказал, – дознаватель чуть усмехнулся. – Ничего такого. Стража, в пыточную его. Посмотрим, что скажет сам господин Гром.

– Почему сначала не спросили меня?! – Голос мастера сорвался. – Кто отдал приказ? Кто рассказал о титанах?

Стражники двинулись вперёд, дёрнув эльфа за собой. Гулкий треск разорвал тишину – звук шел из самих стен, как будто щёлкнула трещина в камне. Волосы на затылке тирана поднялись дыбом. Мгновение – и вспышка: белый свет взорвался в комнате, слепя и разрезая воздух.

Пахло озоном и палёной медью. Металл завизжал, словно пытался сбежать из собственных цепей. Стражников отбросило к стенам – сухо, тяжело, будто рукой титана. Факелы вздохнули и потухли.

На секунду мир стал глухим и слепым.

Азарэль стоял посреди комнаты. Тяжело дышал. Ладони дрожали, по пальцам разбегались ломаные нити света – то тусклые, то снова рвавшиеся в искры. Это не был рассчитанный жест и не церемония. Оно произошло само, как будто что-то внутри него не выдержало и выстрелило наружу.

Дознаватель, побледнев, вжался в кресло, боясь даже шелохнуться.

– В-вы… Вы…

– Где она?

– Нет! Господин Гром, нет! Мы не причинили ей вреда, клянусь! Я её и пальцем не тронул! Она… – в голосе тирана звенел страх, но не раскаяние. – Она пропала. Сбежала. Не знаю как. Просто – исчезла. Сегодня утром не нашли ни следа.

Он говорил поспешно, будто хотел оправдаться, но глаза его бегали, и в них читалось то, чего он не договаривал.

– Никто не видел, – продолжил дознаватель тихо. – Сторожа клянутся, что всё было спокойно. Камеры целы, замки не тронуты. Просто нет её. Ни сумки, ни сапог, ничего.

Вид у Азарэля был теперь другой – спокойный, как шторм, когда уже поздно бежать.

– Значит, сбежала, и, возможно, жива… – сказал он. – Это единственное, что тебя спасло.

Гром вышел в коридор, и никто не смог его задержать. Камень под его шагами потрескивал, будто не выдерживал напряжения.

Когда дверь темницы захлопнулась за ним, тиран рухнул на колени – в полной тишине, где пахло грозой.

Роняя город.

Азарэль вышел на площадь. С неба моросил мелкий дождь, едва заметный, но липкий. Вдалеке над крышами копились тяжёлые тучи, чернели, сжимались, медленно ползли к городу, поглощая горизонт.

Он остановился в самом центре площади, там, где старый фонтан уже давно превратился в глухую чашу с мутной водой. В ней отражалось небо – серое, вязкое, и отражался он сам: фигура неподвижная, руки сомкнуты за спиной привычно, как у мастера, который привык держать мир в ладонях и следить, чтобы ни одна деталь не выскользнула.