Северный компас

В корабельной среде, где слухи распространялись быстрее любого вируса, неукротимый нрав Бахи и его готовность дать отпор любому обидчику породили вокруг него ореол опасного, непредсказуемого человека. Срочники его откровенно побаивались, и это порождало не только уважение, но и зависть, и злословие. За его спиной шептались, распускали небылицы, приписывая ему все мыслимые и немыслимые грехи. И эти слухи, как водится, рано или поздно доходили и до офицерского состава, формируя у них предвзятое отношение к строптивому дагестанцу. К тому же, нельзя было сбрасывать со счетов и застарелый, въевшийся в плоть и кровь армейской жизни, бытовой расизм, который нет-нет да и прорывался наружу в виде косых взглядов или обидных намеков.

Однажды, то ли по неопытности, то ли по какой-то другой, неведомой причине, Баха зачем-то поднялся на офицерскую палубу, куда матросам без особого на то разрешения вход был заказан. Его заметил молодой, но уже успевший нахвататься командирских замашек, старший лейтенант. Вместо того чтобы спокойно сделать замечание, офицер, видимо, решив продемонстрировать свою власть, рявкнул на Баху в самой грубой, оскорбительной форме.

Для Бахи, с его обостренным чувством собственного достоинства, это было как удар хлыстом. Он не привык сносить оскорбления, тем более незаслуженные. Слово за слово, и словесная перепалка быстро переросла в открытый конфликт. Чем именно спровоцировал его офицер – то ли неосторожным словом, то ли пренебрежительным тоном, – но Баха, вскипев, не сдержался и влепил обидчику звонкую оплеуху.

Это был уже не просто проступок, это было ЧП – нападение на офицера при исполнении. Дело немедленно было передано наверх, по инстанциям. Долго разбираться не стали – офицер всегда прав, а уж тем более в конфликте с матросом, да еще и «лицом кавказской национальности». Чтобы замять скандал и не портить статистику, Баху в срочном порядке, без лишнего шума, перевели в другую часть, другой город, куда-то подальше от глаз начальства и от греха подальше. Для Артёма это была тяжелая потеря – он лишился не только друга, но и надежной опоры в этом суровом, враждебном мире.

Глава 20: Неожиданный Шанс

Потеря Бахи, его единственного настоящего друга и защитника на корабле, стала для Артёма тяжелым ударом. Теперь он остался один на один с враждебным миром «дедовщины», и чувство незащищенности, которое он испытывал раньше, усилилось многократно. Но это же отчаяние, это чувство загнанности в угол, как ни странно, придало ему и новую, отчаянную решимость. Он понял, что больше не может полагаться ни на кого, кроме самого себя, и что если он хочет выжить и сохранить хотя бы остатки собственного достоинства, ему нужно что-то менять, искать какой-то выход из этого замкнутого круга.

Дни тянулись в бесконечной череде изнурительной работы, уборок и унижений. Но Артём не сдавался. Он наблюдал, прислушивался, анализировал. Он искал любую возможность, любую лазейку, чтобы изменить свое положение, вырваться из этого болота. И вот однажды, подловив момент между одной бесконечной работой и другой, когда большинство старослужащих были заняты своими делами, он решился на отчаянный шаг. Собрав всю свою смелость в кулак, он направился в каюту командира службы снабжения. Это был рискованный шаг, но Артём чувствовал, что терять ему уже нечего. Он должен был попытаться.

Подойдя к алюминиевой двери каюты, Артём на мгновение замер, собираясь с духом. Затем, неуверенно, он постучал.

– Разрешите войти, товарищ старший лейтенант? – его голос дрогнул, но он старался говорить как можно тверже.

– Да, да, заходи, – донеслось из-за двери.

Артём толкнул дверь и шагнул внутрь. За столом, заваленным какими-то бумагами, сидел молодой офицер – старший лейтенант Макаров, командир службы снабжения. Это был приятной наружности мужчина, лет двадцати пяти, с открытым, располагающим лицом и добрыми, немного наивными глазами, которые как-то не вязались с суровой флотской формой.

И в ту же самую минуту, едва Артём успел закрыть за собой дверь, произошло нечто неожиданное. Накопившееся за всё это время напряжение, страх, унижение, тоска по дому, по нормальной человеческой жизни – всё это разом прорвалось наружу. Слезы, горячие, жгучие, хлынули из его глаз неудержимым потоком. Он зарыдал, затрясся всем телом, как ребенок, не в силах сдержать душащие его рыдания. Это было совершенно непроизвольно, он не пытался никого разжалобить, не пытался манипулировать. Просто в присутствии этого человека, с его добрыми глазами, в этой тихой, отделенной от остального корабельного мира каюте, он вдруг почувствовал, что здесь это можно, здесь его поймут, здесь его не осудят. Это было как прорвавшаяся плотина, и остановить этот поток было уже невозможно.

Старший лейтенант Макаров, увидев такое неожиданное проявление чувств от молодого матроса, не остался равнодушным. Он не стал смеяться или ругаться, а наоборот, по-человечески участливо предложил Артёму стакан воды, стал успокаивать его, говоря какие-то ободряющие слова.

Постепенно Артём успокоился, слезы высохли, и они смогли поговорить как двое взрослых людей. Удивительно, но этот эмоциональный срыв, эта минута слабости, не только не повредила Артёму, но, наоборот, словно растопила лед недоверия и стала ключом к дальнейшему взаимопониманию. Офицер, видимо, разглядел за этой внешней уязвимостью нечто большее, чем просто сломленного «карася».

В ходе разговора Артём, осмелев, рассказал Макарову, что до армии он учился в кулинарном ПТУ и даже имеет диплом повара. Эта информация, казалось бы, не имевшая никакого отношения к его нынешней службе трюмного, неожиданно заинтересовала офицера.

– Повар, говоришь? – Макаров с любопытством посмотрел на Артёма. – Ну-ка, проверим твои знания. Скажи-ка мне, боец, какой выход блюда, то есть вес одной порции, у рагу овощного с мясом?

Артём, не задумываясь ни на секунду, четко ответил:

– Четыреста пятьдесят восемь граммов, товарищ старший лейтенант.

Макаров удивленно поднял брови. Он встал из-за стола, подошел к книжной полке, достал оттуда какую-то потрепанную книгу – видимо, сборник рецептур или кулинарный справочник, – полистал её и, найдя нужную страницу, прочитал вслух:

– Рагу овощное с мясом – выход четыреста двадцать – четыреста шестьдесят граммов.

Он посмотрел на Артёма с нескрываемым восторгом.

– Невероятно!

Артём лишь скромно пожал плечами. Знания, полученные в ПТУ, неожиданно пригодились ему в самой что ни на есть экстремальной ситуации. Макаров был явно впечатлён. С этого дня он стал относиться к Артёму с особым уважением и в дальнейшем, в разговорах с другими офицерами или матросами, частенько называл его не иначе как «повар шестого разряда», что, конечно же, было шуткой, но шуткой весьма лестной для молодого матроса. Этот маленький эпизод стал поворотным моментом в службе Артёма, открыв перед ним новые, неожиданные перспективы.

Что именно происходило за кулисами этой маленькой корабельной драмы, какие рычаги задействовал старший лейтенант Макаров, Артём, конечно же, не знал. Он по-прежнему числился в БЧ-5, в подчинении у своего сурового и неразговорчивого командира, и продолжал нести нелегкую службу трюмного. Но что-то неуловимо изменилось в его положении.

Макаров, видимо, проникшись к Артёму искренней симпатией и оценив его неожиданные таланты, решил взять его под свое крыло. Он не мог просто так, в одночасье, вырвать матроса из одной боевой части и перевести в другую – это требовало согласований, рапортов, и прочей бюрократической волокиты. Но он сделал все, что было в его силах, чтобы облегчить участь Артёма и, в конечном итоге, перевести его в свою службу снабжения.

Возможно, он поговорил с командиром БЧ-5, убедив того, что от Артёма будет больше пользы на камбузе, чем в трюме. Возможно, он использовал свои связи в штабе, чтобы ускорить процесс перевода. Как бы то ни было, но вскоре Артём с удивлением узнал, что его переводят из трюмной команды в службу снабжения, под непосредственное начало старшего лейтенанта Макарова. Это была настоящая удача, почти чудо. Для Артёма это означало не просто смену специальности, это означало новую жизнь, новые надежды и, возможно, шанс избежать тех ужасов, которые ему пришлось бы пережить, останься он в БЧ-5.

Глава 21: На «Гарсунке»

Весть о переводе, словно попутный ветер, наполнила паруса души Артёма новой надеждой. Собрав свои нехитрые матросские пожитки из тесного, пропахшего машинным маслом кубрика трюмных, он с легким сердцем покинул это мрачное царство труб и клапанов. Его новый дом теперь располагался палубой выше – на мичманской палубе, где находились кубрики службы снабжения.

Этот, казалось бы, незначительный переход – всего лишь на одну палубу вверх – был для Артёма настоящей победой, символом освобождения от тяжелой, грязной и опасной работы. Он словно поднялся из трюмного ада в какой-то подобие рая. Новые соседи, новая обстановка, новые обязанности – всё это вселяло в него оптимизм и веру в то, что худшее уже позади.

И теперь он с гордостью носил новую, «должность» – кок и кладовщик. Старший лейтенант Макаров, видя его неподдельный интерес к кулинарному делу и ценя его знания, решил использовать его таланты по полной. Это была ответственная, но гораздо более интересная и «чистая» работа, чем та, что ему приходилось выполнять в трюме. Он чувствовал себя на своём месте, и это придавало ему сил и уверенности в завтрашнем дне.

Первым местом, где Артём смог применить свои кулинарные познания уже в официальном качестве, стала Кают-компания «Гарсунка» – столовая для офицеров и мичманов. Это было особое место на корабле, располагавшееся на уровне офицерской палубы и разительно отличавшееся от общей матросской столовой.

Помещение «гарсунки» было хитроумно разделено на три части. С одного борта располагался зал для офицеров – более просторный и лучше обставленный. С другого борта – помещение поменьше, предназначенное для мичманов. А посередине, между этими двумя залами, находилась небольшая, но хорошо оборудованная кухня – своего рода дополнительный, элитный камбуз, где и предстояло трудиться Артёму.

Здесь всё было по-другому: иная посуда, иные продукты, иные требования к качеству блюд. Работа на «Гарсунке» требовала не только кулинарного мастерства, но и особой аккуратности, расторопности и умения угодить взыскательным вкусам офицерского состава. Для Артёма это было настоящим испытанием, но он с энтузиазмом взялся за дело, стараясь оправдать доверие старшего лейтенанта Макарова и доказать, что он действительно «повар шестого разряда».

Однако радужные ожидания Артёма от новой службы быстро столкнулись с суровой реальностью флотской «дедовщины», которая, как оказалось, процветала и здесь, в «элитной» «гарсунке». Помимо него, на этом маленьком камбузе трудилось ещё трое срочников – все «годки», уже отслужившие свое и считавшие ниже своего достоинства утруждать себя какой-либо работой.

Вся тяжесть обслуживания офицерской и мичманской столовых легла на плечи Артёма. Его рабочий день начинался задолго до общего подъема, в пять утра. Первым делом нужно было сварить на завтрак компот из сухофруктов – традиционный флотский напиток. Затем – накрыть столы в обоих залах, расставить посуду, приборы, салфетки, соблюдая все правила сервировки. После завтрака – горы грязной посуды, которую нужно было перемыть, полы в обоих залах и на камбузе, которые требовали тщательной уборки. И всё это приходилось делать ледяной водой, так как горячую воду на корабле давали только по субботам, в банный день. Единственным помощником Артёма в этой неравной борьбе с грязью был кусок жесткого, но такого незаменимого хозяйственного мыла.

Основные блюда на обед и ужин готовились на общем, большом камбузе. Артёму приходилось таскать оттуда тяжелые баки с едой, затем разливать её по тарелкам и выдавать через специальное окошко в зал. В офицерском зале один из «годков» изображал из себя официанта, лениво разнося тарелки и принимая заказы. В мичманском зале ту же роль выполнял другой «старослужащий». А третьего «годка» Артём видел только тогда, когда тот являлся пообедать или поужинать. Всё остальное время этот «воин» либо «качался» где-то в спорткаюте, наращивая мышечную массу, либо просто спал, либо занимался какими-то своими, никому не известными, делами. На работу у него, естественно, времени не оставалось.

Артём четыре раза в день – после завтрака, обеда, ужина и вечернего чая – в одиночку, холодной водой и хозяйственным мылом, перемывал горы посуды, драил полы в двух залах и на камбузе, поддерживая идеальную чистоту и порядок. Работа была изнурительной, но он, как ни странно, справлялся, находя в себе какие-то скрытые резервы. Время, заполненное до отказа этой бесконечной работой, летело незаметно.

Иногда, в редкие минуты отдыха, когда удавалось присесть и перевести дух, Артём, глядя на свои огрубевшие, но сильные руки, думал, что эта адская работа развила в нём какие-то сверхспособности. Он чувствовал, что стал выносливее, сильнее, научился справляться с огромными нагрузками и не падать духом. И эти мысли порождали в нём наивные, но такие желанные мечты о будущем. Он представлял, как вернется домой, на гражданку, и, обладая такой невероятной работоспособностью, устроится сразу на три работы. Он будет трудиться не покладая рук, и тогда уж точно заработает много денег, сможет помочь матери, купить себе все, о чем мечтал. Эти мысли, как спасательный круг, помогали ему держаться на плаву в этом море тяжелой, монотонной работы.