Волшебное дуновение

И вот дымит чужак своей палочкой – и направляется прямо к запертой двери, что ведёт наверх. Удивился Суфлёрушко: как же он пройдёт, если снаружи на двери железный замок? Это домовым стены и двери не помеха, а людям, чтобы ходить, нужны дыры и проходы.

Но чужак в дверь не пошёл: пошевелил он старые кирпичи возле дверной рамы, вынул один-другой, потом ещё несколько – и пролез в дырку, а там и в сам театр. Похоже было, что не первый раз он этим ходом пользуется.

Кинулся Суфлёрушко за чужаком следом, волнуется: зачем же тот сюда тайно проник, что задумал?

На счастье, все двери в театре были крепко заперты: дёргал-дёргал их незнакомец, но замки выстояли. Тогда потопал чужак своими грязными ножищами по чистым коврикам и дорожкам прямиком в зрительный зал, по дороге со злости витрину с куклами опрокинул: разбилась витрина, попадали беспомощные куклы. Рассмеялся чужак, уселся в кресло возле самой сцены, дымит своей палочкой да пепел с неё на пол стряхивает. Одну издымил, на пол бросил, другую издымил, бросил. Третью поджёг, отшвырнул в сторону тлеющую спичку – разбежался от спички по ковровой дорожке махонький огонёк. Кинулся тушить его Суфлёрушко, затоптал, заволновался – а вдруг чужак тут пожар устроит, вдруг сгорят от его дымных палочек родные театральные стены? Позвал Тишу, стали они вокруг чужака ходить, стучать, греметь и шуршать, что есть сил.

А чужак их не слышит, не пугается.

Бросил тогда Суфлёрушко тайный клич о помощи братцам-домовым, мигом слетелась из соседних домов шустрая молодёжь – стали все ухать, гукать, посвистывать и завывать с колосников ужасающе. Подскочил чужак, бледный от страха, ринулся вниз – и прочь, на улицу.

Даже дыру в стене кирпичами заложить забыл.

Пришёл утром охранник, увидел разбитую витрину, заохал, расстроился. Грязные следы привели его к подвальной дыре. Позвал он людей: всё убрали, всё починили, все дыры накрепко заделали.

Вздохнул домовёнок с облегчением: спасён театр!

А вскоре и Суфлёр Суфлёрыч с гастролей возвратился, выслушал эту историю, похвалил домовёнка за смекалку.

Вернулся с гастролей и весь театр: и куклы, и актёры. Месяц отдохнули – на работу вышли, новый театральный сезон открывать.

Только старая актриса-прима, что играла в театре целых шестьдесят лет, не вышла, сильно она расхворалась. Поболела-поболела – и решила совсем на отдых уйти.

Устроили ей в театре пышные проводы: сцену гирляндами украсили, сказали на прощание много добрых слов о её труде и редком таланте. Накрыли в фойе длинный стол, пошёл пир горой, тосты да музыка. Молодёжь танцевала, старики обнимались и украдкой плакали, понимая, что у каждого настанет такой час, когда придётся навсегда оставить родную сцену. Жалко их было Суфлёрушке.

Домовые ведь долго живут, куда дольше людей.

Пошли в театре репетиции: стали на роли, что старая прима раньше играла, молодых актрис вводить. И роль Золушки досталась юной Саше, тоненькой и золотоволосой.

Очень домовёнку эта Саша нравилась: говорила она нежным голосом, не курила, как другие актрисы, дымных палочек и любила мазать за ушами каким-то душистым снадобьём из хрустального пузырька.

И потом долго пахло от неё волшебными цветами…

Суфлёрушко уже понимал: куклы куклами, но и от актёра многое зависит, ведь говорят и поют все куклы актёрскими голосами. И вот стала Саша играть Золушку, и так дивно пела она её песенки, что сердечко у домовёнка трепетало и сочились из глаз водяные капельки.

– Эх, – ворчал дедушка, – и ты туда же, очеловечился! Домовым плакать не положено.

* * *

А в это самое время стал пошаливать на колосниках над сценой один стригун неуловимый…

Если кто не знает – стригуны они и есть стригуны, всё стригут и режут, что им по дороге попадается. Попалась нитка – нитку стриганут, попалась верёвка – верёвку порежут, попадись им канат, даже трос стальной – и по нему полоснут своими острыми, как лезвия, когтищами. Будут вжикать и вжикать, пока совсем не перетрётся.

Просто так, не для чего, такой уж у них нрав.

Всякий вам скажет, сколько от этих стригунов вреда. В театре – особенно: и пуговицы с костюмов летят, и шнурки на ботинках лопаются. Может оторваться даже целый занавес.

Стригунов гонять очень трудно: юркие они, узенькие, везде пролезут. Вот и приходится домовым денно и нощно заделывать в стенах дырки, затыкать щели, замазывать самые малые трещинки – всё от вездесущих стригунов.

А этот нашёл-таки тайный лаз: прошмыгнёт, навредит – и скроется.

Измучились дедушка с домовёнком от его злых шалостей.

И вот как-то раз кончался вечерний спектакль, пела Золушка-Саша свою финальную песенку – голосом, точно колокольчиком, звеня. Сидел в уголке за кулисой домовёнок и от счастья таял.

И вдруг видит: декорация от прошлого действия, что над Сашиной головой высоко-высоко на колосниках висела, как-то странно качается. Присмотрелся Суфлёрушко – а глаза у домовых зоркие – и видит: канат, что декорацию держит, почти совсем перетёрт, вот-вот лопнет.

«Стригун шалит, – мигом догадался домовёнок, – надо Сашу спасать!»

А на сцену ему никак нельзя, на сцену ему не положено – но ринулся он туда, прямиком к Саше. Подскочил – и толкнул её в сторону. И как силёнок-то хватило?

Домовые ведь маленькие.

В этот миг как раз опускался занавес. Упала Саша за ширмой, откатилась вбок: актёры падать умеют, их этому специально в школах учат, как и многому другому, полезному. А вслед за Сашей рухнула сверху и декорация – как раз на то место, где только что пела песенку театральная Золушка. Саша лежит ни жива ни мертва: на мгновение почудилось ей, что прошмыгнул у её ног кто-то чёрный, мохнатый и махонький, с яркими синими глазами.

Мелькнул – и скрылся.

Актёры зашумели, подбежали, радуются, что всё так хорошо обошлось, что Саша цела осталась. Вышли кланяться. А зрители так ничего и не заметили.

Дедушка Суфлёр Суфлёрыч стригуна прогнал, да и лаз его тайный нашёл и заделал: в гардеробе он был, за вешалками, под самым плинтусом.

А домовёнок сидит, грустит – знает: крепко попадёт ему теперь за ослушание…

* * *

Долго потом Суфлёр Суфлёрыч вздыхал, и так происшествие обдумывал, и эдак: как ни крути, а нарушил домовёнок театральный уклад, на сцену выбежал. А домовым уклад нарушать нельзя.

Собрались окрестные домовые, пошумели-повздыхали – и решили: судьба теперь домовёнку новое место искать, пришёл его час. Должен он найти себе дом, где домовых не водится, там и жить.

Такой уж у домовых закон, никуда не денешься.

Обняли все Суфлёрушку, наказывали в гости заходить, не забывать своих товарищей – и на помощь обязательно звать, если потребуется. И сами тоже обещали за ним присматривать: для домовых расстояния не помеха.

Батон Батоныч ему особенных сытных калачиков на дорожку испёк, с миндалём и сахаром – вкуснота!

Обошёл домовёнок родные театральные углы и закоулки, молча попрощался со всеми куклами – и с Сашиной нежной Золушкой, и с печальным Гамлетом. И шуршавке Тише крепко лапу пожал.

Тиша грустила: она бы вместе с Суфлёрушкой в путь отправилась, но уж очень была боязливая. Да и к дедушке сильно привязалась за долгие годы.

Нашуршала она Суфлёрушке на прощание короткий стишок:

Шуршу шу́шур, шуршу ширш –

Шаша-шу́ша шура сширш-ш-ш…

И подарила сшитый ею новый бархатный балахончик.

Обнялись домовые, старый и маленький, всхлипнули тайком. Дедушка домовёнку книжицу неприметную на дорогу дал: не «Домо́вая Книга», конечно, но тоже не даст скучать в минутку отдыха.

Взял Суфлёрушко свою метлу да мешочек с пожитками.

И шагнул в большой незнакомый мир…

Объяты любовью свыше,

Творим мы бесславно жизнь свою,

И кто забудет об этом –

Бесславен трижды…

Лепушок

мыльная сказка

Мыльный Лепушок жил в ванной, на нижней полочке, в старой треснутой мыльнице. Это бабушка собирала обмылки, что оставались от разных кусков мыла, и слепляла в колобочек – Лепушок.

Лепушок был пёстрый, кривенький и благоухал, как цветочная поляна: и лавандой, и розой, и фиалками, и нежной сиренью.

Даже лимоном.

Бабушкина невестка, важная плечистая женщина, сердилась на старушечьи причуды, ворчала:

– Что мы, нищие какие – обмылки собирать? Надо к себе иметь уважение!

А бабушка молчала.

Лепушок рос, рос – стал большим, кругленьким.

Как-то раз бабушка мылась в ванне, да и заснула, старенькая. Чуть не утонула.

А Лепушок спрыгнул с полочки, нырнул в воду – и брызнул бабушке в глаза мыльной пеной. Бабушка проснулась, охнула. Так Лепушок бабушку спас.

Стали они дружить. Бабушка делилась с ним своими грустными переживаниями, вспоминала прошлое, улыбалась, вздыхала. А Лепушок пускал для неё радужные мыльные пузырики.

Он был хороший слушатель.

Однажды сердитая невестка прибиралась-прибиралась в ванной – да и выбросила мыльного Лепушка. Давно хотела.

Оказался Лепушок на помойке.

Пришли нищие бомжи, стали рыться в мусоре – и бросили Лепушка на землю.

Крался мимо подвальный кот, понюхал Лепушка, фыркнул:

– Гадость какая!

Прибежал глупый бездомный пёс, схватил Лепушка зубами: думал – еда. Стало у пса во рту мыльно, противно. Выплюнул он Лепушка – и за котом погнался, чихая и потряхивая ушами.

Примчались дворовые мальчишки, стали поддавать Лепушка ногами, вроде мячика.

Всего в песке изваляли.

Тут полил дождь стеной, мальчишки по домам разбежались.

Собралась вокруг Лепушка большая-пребольшая лужа. Стал Лепушок в ней кувыркаться, вспоминать родную ванную, бабушку. Кувыркался-кувыркался, пока вконец не измылился.

Поплыли по луже мыльные пузыри – много-много!

Вышло из-за туч солнце, заглянуло в лужу, собой залюбовалось. Засверкали мыльные пузыри всеми цветами радуги – так красиво! Кто шёл мимо – радовался.

А бабушка повздыхала-повздыхала – да и стала потихоньку от невестки слеплять новый мыльный колобочек.

Лепушок.

Замарашек

немыльная сказка

Замарашек родился хорошеньким-прехорошеньким. Просто прекрасным. Он сиял, как лесное солнышко.

И назвали его – Сашик.

Королевский лесник и его жена не могли налюбоваться на своего милого сыночка. Сашик рос, рос – научился бегать, прыгать. И даже читать.

По слогам.

Однажды, глядя, как он умывается, матушка сказала:

– Какой ты у меня красивый, сыночек! Я знаю, тебя ждёт чудесная судьба! Когда ты вырастешь, твоей невестой обязательно станет самая прекрасная царевна!

А Сашик уже знал, кто такая царевна. В их крошечном домике, затерявшемся в огромном лесу, висела на стене старая картинка: зелёная лягушка в золотой короне. Под ней когда-то была надпись «Царевна-лягушка», но слово «лягушка» оторвалось и осталось просто – «Царевна».

Сашик мрачно покосился на картинку: ничего себе невеста – лягушатина болотная! Пусть даже и в короне. Нет уж, не надо ему такой чудесной судьбы.

Он стал думать, как отвертеться от матушкиного неловкого пожелания.

Думал-думал – и придумал.

Сашик перестал умываться. Совсем. «Если я не буду умываться, – решил он, – никакая жаба в короне в меня не влюбится. И я спасён!»

Он не умывался день, два.

Неделю…

Сначала лесник и лесничиха ничего не замечали: они думали, что сынок потемнел от летнего загара. Потом почуяли неладное… Но было уже поздно: ни уговоры, ни угрозы, ни старый отцовский ремень на сыночка не действовали.

В конце концов родители смирились и стали звать его Сашик-Замарашек. Потом «Сашик» отвалилось – как когда-то слово «лягушка» от старой картинки.

И остался просто Замарашек.

Но родители всё ещё помнили, какой он у них красивый – там, под надёжным слоем грязи.

И про себя называли его «Наш Прекрасный Замарашек».

На своё счастье, Прекрасный Замарашек жил в лесу и редко встречался с незнакомыми людьми. Он даже учился дома, поэтому избежал чужих насмешек – и от собственной грязи вовсе не страдал.

С годами причина, по которой Прекрасный Замарашек дошёл до такой странной жизни, почти забылась, а вот привычка не мыться – осталась: он не чистил зубов, не стирал носки.

И сторонился лягушек – так, на всякий случай.

А ещё Замарашек избегал любых разговоров о царевнах.

* * *

Тем временем в соседнем государстве за лесом подрастала Прекрасная Царевна. Всем она была хороша – и умница, и красавица. И папа – Царь.

Да только вот страдала Царевна хроническим насморком и никогда не расставалась с вышитыми носовыми платочками. Кстати, из-за вечного насморка царевна вовсе не чувствовала запахов.

Просто никаких.

И наконец пришла пора подыскивать ей жениха.

Мигом возникло большое оживление в жениховской братии: кому же не охота стать царским зятем? Там, глядишь, и сам в цари продвинешься.

Но не тут-то было: Царевна оказалась с характером. «Не пойду, – сказала она, – за кого попало». И объявила конкурс: кто из женихов совершит самый удивительный поступок, тому с ней и под венец.

Что тут началось! Женихи ночей не спали, ломая голову, чего бы такого удивительного сотворить. До чего они только не додумались!

Повар Варёный прошёлся на руках от своего столичного ресторана до золочёных ворот царского дворца, крепко держа левой ногой фаршированную грибами курицу, а правой – печёное яблоко.

Купец-иностранец Фосэйл сразу перестал торговать залежавшимся товаром и снизил цены в десять раз.

Фокусник Надувалло запихнул в свою шляпу двадцать четыре кролика подряд, а заодно – стакан вина, золотую зажигалку с королевским вензелем и девять серебряных дворцовых вилок.

Поэт Аполинер Бездумных публично сжёг все свои книжки, а заодно – и труды своих собратьев по словесному ремеслу.

А политик Баян целых три дня говорил народу только чистую правду.

Но Царевна ничему не удивлялась.

Она и бровью не повела, когда ей доложили, что известный скульптор Лихоруб вытесал из цельной скалы свой собственный бюст высотой с пятиэтажный дом, что столичный портной Выпендрилка сшил платье с семью рукавами, что модный лекарь Тык-Дык лечит больных китайскими иероглифами.

Никто не мог удивить Прекрасную Царевну. Она лишь вытирала платком свой розовый носик и небрежно гнусавила: «Подумаешь!»

Не найдя достойного жениха для дочки в своём государстве, Царь-Папа взялся за иностранцев.

Слух о конкурсе женихов дошёл и до родителей Замарашека. Они отвозили в столицу дрова, наслушались странных рассказов – и всё передали сыну.

Как только Прекрасный Замарашек узнал, что заграничная Царевна ищет жениха, он не на шутку перепугался: вдруг сбудется давнишнее матушкино предсказание?

Он решил бежать.

Ночью Прекрасный Замарашек собрался и тихонечко улизнул из дому.

Родителям он оставил записку:

«Не ищите меня: надо будет – сам найдусь.

Ваш любящий сын Замарашек»

Замарашек решил укрыться в самой чаще леса, в заброшенной медвежьей берлоге, про которую знал лишь он один. Переждать, пока всё не уляжется – пока лягушка в короне не разыщет себе какого-нибудь жениха.

* * *

А тем временем Царя-Папу и его дочку позвал в гости их сосед – Король. Тот самый Король, в чьих лесных владениях скрывался Прекрасный Замарашек. И ехать им предстояло как раз тем самым дремучим лесом.

На лесной дороге карету с путешественниками настигла ужасная гроза: дождь хлынул как из ведра, загремел гром, засверкали молнии! Лошади испугались – и понеслись.

От бешеной скачки дверцы кареты распахнулись, и бедная Царевна вывалилась. Прямиком в лужу.

А ошалевшие от страха лошади мигом умчались прочь – вместе с каретой и негодующим Царём-Папой.

Царская дочка выбралась из лужи: она измазалась в грязи с головы до пят, волосы её спутались, корона потерялась. А в лесу было зябко и сумрачно, дождь лил и лил…

Царевна стала искать убежище – и наконец укрылась под ветвями дремучей ели. Когда же дождь кончился, оказалось, что бедняжка не помнит, в какой стороне дорога. Сперва она кричала, аукала – никто не отзывался, потом решила дождаться помощи – но никто не приходил за ней. Царевна поплакала, повздыхала – и пошла наугад. Лесные тропки сами привели её к замарашековой берлоге.

В берлоге было так уютно: тепло и сухо. Усталая Царевна свернулась калачиком и крепко заснула.

А вскоре вернулся и Прекрасный Замарашек.

Обнаружив грязную-прегрязную особу, спящую в его берлоге, он очень удивился.

Даже присвистнул.

Свист разбудил царскую дочку, и она увидела перед собой грязного-прегрязного Замарашека.

– Ты кто, грязнуля? – зевнув, спросила Царевна.

– На себя лучше посмотри! – усмехнулся Прекрасный Замарашек. – Я вообще-то здесь живу, а вот тебя сюда, похоже, никто не звал.

– Не очень-то и надо, – хмыкнула незваная гостья. – Тоже мне царские палаты!

– Вот и уходи, раз не нравится, – весело посоветовал Замарашек.

Бойкая незнакомка пришлась ему по душе.

– Я бы ушла, – вздохнула Царевна, – да не знаю, куда идти. Я заблудилась.

Она рассказала Замарашеку, как ехала в гости, как попала в грозу, как выпала из кареты и потеряла своего папу. Только про то, что папа её – Царь, а сама она – Царевна, не стала говорить.

Так, на всякий случай.

– Проводи меня к папе, чумазик, – попросила незнакомка, – и тебя щедро наградят. Очень щедро: мой папа жутко богатый! Он отвалит тебе целую кучу денег.

– Деньги ваши мне ни к чему. Зачем они мне? Я живу здесь, в берлоге, – ответил Прекрасный Замарашек, – я никогда не покидаю леса. Но, если хочешь, я могу вывести тебя на лесную дорогу и показать, в какой стороне город.

Он накормил гостью орехами и ягодами, потом, по её просьбе, проводил до ручья. Царевна умылась, высморкала нос, почистила платье и туфельки. И тогда Замарашек увидел, какая она прекрасная.

Сердце его дрогнуло.

– А ты не хочешь умыться? – деликатно поинтересовалась Царевна.

– Я никогда не умываюсь, – гордо заявил Замарашек. – Никогда!

Слово за́ слово – и он рассказал ей свою историю: и про лягушку в короне, и про всё остальное.

Царевна была потрясена. Никогда не слышала она ничего удивительнее!

«Вот за него я бы вышла замуж, – подумала царская дочка, – не будь он таким грязнулей…»

Замарашек, как и обещал, проводил её: сперва – до лесной дороги, потом – до лесной опушки. Они разговаривали обо всём на свете, шутили, смеялись – и никак не могли расстаться.

А на опушке с ними вдруг поравнялась карета: это Царь-Папа кружил по лесу в поисках потерянной Царевны. Царь радостно обнял дочку.

– Вот мой спаситель, – объявила Царевна, указывая на Замарашека.

– Ты спас мою дочь-Царевну! Проси чего хочешь! – радостно воскликнул Царь-Папа.

Он хотел было дружески обнять собеседника, но отшатнулся и зажал пальцами нос: запах от немытого Замарашека исходил просто ужасный. К счастью, Царевна из-за своего вечного насморка этого не замечала.

– Как? Ты – Царевна?! – изумился Прекрасный Замарашек, глядя на свою лесную гостью. – А я всегда думал, что царевна – это лягушка в короне!

– Сам ты – лягушка, – рассмеялась Царевна, – и к тому же глупая!

Царь-Папа стал уговаривать Замарашека ехать вместе с ними в королевский дворец: Царю не терпелось позабавить здешнего короля диковинным гостем!

Замарашек долго отказывался, но в конце концов согласился: ему было жаль расставаться с милой Царевной.

Но не сажать же такого грязнулю в царскую карету? Спасителю царской дочки подвели коня – но даже смирный конь шарахнулся от его тяжёлого запаха.

И тогда сын лесника пошёл пешком.

Карета двигалась быстрее Замарашека и, конечно, намного опередила его. Когда Царь-Папа с дочерью добрались до столицы, оказалось, что королевский дворец окружён чужеземным войском.

– Проваливайте отсюда, пока целы! – посоветовал гостям первый же вражеский дозорный. – Нам следовало бы взять в плен и вас, да на всё рук не хватает – у нас плановая осада: нужно захватить и ограбить дворец точно в срок, или наш Император не выплатит нам положенного жалованья.

Царская карета отъехала в сторонку.

– О, что же делать? – воскликнул Царь в отчаянии. – Король, мой друг и сосед, в большой беде – а я не в силах помочь ему! Пока я приведу сюда свою армию, его ограбят и захватят в плен!

Тут подоспел Замарашек.

Его появление вызвало большое оживление среди войска: выглядел он, что ни говори, довольно странно. Солдаты свистели, смеялись, тыкали в него пальцами.

Сын лесника удивился. Ни разу ещё не доводилось ему видеть такую пропасть народу! Поглазев на хохочущую и свистящую толпу, уставший от долгой дороги Замарашек присел на бугорок, разулся и снял свои пропотевшие носки. Давно не мытые его ноги наполнили округу таким невыносимым запахом, что вражеские солдаты закашляли, зачихали – и разбежались в разные стороны.

Тут вырвалось из осаждённого дворца королевское войско, налетело на них и погнало прочь.

Путь в столицу был свободен.

* * *

– Ты – настоящий герой! – деликатно прикрывая свой нос батистовым платочком, объявил Замарашеку спасённый Король. – И я награжу тебя моим Самым Главным Орденом. Только уж будь любезен – вымойся сперва хорошенько. Не могу же я, в самом деле, вручать высшую государственную награду такому грязнуле.

Прекрасного Замарашека отвели в королевскую баню. Он мылся три дня и три ночи, смылил двадцать три куска мыла, стёр одиннадцать мочалок и извёл пропасть горячей воды.

Так что дворцовая речка ненадолго обмелела, как в засуху.

А чтобы греть для Замарашека воду, вырубили на дрова целую рощицу.

Но когда сияющий чистотой сын лесника предстал перед королевским двором, все просто ахнули от восхищения – такой он был прекрасный! Правда, земляничным мылом от него несло на всю округу.

Но царская дочка, со своим вечным насморком, и этого не заметила.

Она была счастлива.

«Вот теперь-то я уж точно выйду за него замуж», – решила Прекрасная Царевна.

А Замарашек и не возражал.

Инжирчик

цветочная сказка

Нежный росток пробился сквозь землю, расправил свой первый крошечный лист.

– Инжирчик! – радостно прошептал женский голос. – Маленький инжирчик наконец-то проклюнулся!

Так он узнал, что он – Инжирчик.

Инжирчик стал подрастать.

Вокруг него сквозили на солнце удивительные листья и травы: благоухали чудесные азалии, кокетливо изгибались лепестки орхидей, топорщились кактусы. Он рос в маленькой светлой оранжерее, под самой крышей старинного двухэтажного особнячка, и за ним ухаживала немолодая женщина с ласковыми руками. Она поливала его, разворачивала к свету, нежно касалась его молодых листьев.

И ещё она разговаривала с ним.

– Скоро ты подрастёшь, крошка-Инжирчик, – приговаривала она, – ты станешь высоким и сильным! На твоих ветвях появятся первые бутоны, ты зацветёшь. Только я этого уже не увижу, у меня осталось так мало времени… так мало…

И Инжирчик что есть сил тянулся вверх, торопился, ему хотелось поскорее стать большим, стать настоящим деревцем, чтобы порадовать цветами свою добрую хозяйку.

– Умница, как славно ты растёшь, – хвалила его женщина, – милый мой Инжирчик…

Однажды она привела в оранжерею незнакомого человека, о чём-то тихо говорила с ним, показывала растения.

– Я возьму вот эти орхидеи и эти кактусы, – сказал незнакомец. – Я взял бы всё, да не слишком-то у меня много места. Не стоит ли вам просто продать всю эту оранжерею?

– Нет, – сказала женщина, – здесь мои друзья, а друзей не продают. Я хочу ухаживать за ними до конца, до самого своего последнего часа. И мне очень важно знать, что потом все они перейдут в хорошие руки.

Незнакомец наклонился и поцеловал руку старой женщине.

Но Инжирчик видел, как он тайно смахнул слезу.

Потом были ещё посетители, ещё и ещё. Нашлись новые хозяева и для большой китайской розы, и для извилистой старой монстеры. Люди приходили и уходили, и вот наконец один весёлый бородатый человек остановился и возле Инжирчика.

– Возьмите его к себе, сосед! Это очень славный молодой Инжирчик, – ласково убеждала хозяйка, – он ещё не цвёл…

И тут она заметила на ветвях крошечные бутоны.

– О мой милый Инжирчик! Неужели ты собрался порадовать меня напоследок своими цветами? – прошептала старая женщина. – Ведь я никогда не видела, как цветёт инжир. Никогда в жизни…