Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата

– Гром не грянет, мужик не перекрестится, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, так же отставляя свой стакан. – Так?

– Да, – ответно улыбнулся Никлас. – Подождём грозы.

РоссияИжорский ПоясЗагорье

В принципе Эркин знал о Рождестве. В Паласах самая горячка начиналась с Рождества и до… ну, где-то пять циклов. А цикл – это три смены работы и смена обслуги. Значит, это дней… да, двадцать дней. Но, разумеется, что там беляки празднуют, его совсем не волновало. А в имении любые праздники белых оборачивались дополнительной поркой, и лучше бы совсем без них. А здесь… здесь почему бы и не отпраздновать?

Утром за завтраком Женя вдруг ахнула:

– Эркин, в понедельник же Рождество!

– М? – оторвался он от каши.

Женя рассмеялась.

– Будем праздновать?

– Будем, – сразу согласился он. – Что нужно?

– Ёлка, подарки, угощение, – перечисляла Женя, подкладывая ему кашу. – А там и Новый год. Его тоже отпразднуем.

– И тоже подарки! – заявила Алиса.

– И тоже, – засмеялась Женя. – Ешь аккуратно. Ну как, Эркин?

– Очень вкусно, – он облизал ложку. – Женя, что надо купить?

Женя с улыбкой смотрела на него. Какой он весёлый, глаза озорно блестят, морщатся в улыбке губы, выгибая шрам на щеке.

– Я вчера в мебельный заходила. Спальни всей целиком нет, но можно набрать. Кровать, шкаф, комод и тумбочки. Согласен?

Эркин кивнул, но добавил:

– И ты говорила ещё… трюмо. Так?

Женя вздохнула.

– Да. Жалко, ты во вторую. Ты зайди, посмотри тоже, и решим тогда сегодня. Я хочу к Рождеству и спальню, и Алискину сделать.

– Ладно, – снова кивнул Эркин. – Зайду.

– Сегодня вторник. Завтра тогда купим, что решим. И в четверг. А с пятницы начнём готовиться к Рождеству, – решила Женя и выскочила из-за стола. – Ой, мне пора уже!

Женя убежала переодеваться, а Эркин стал убирать со стола. Алиса выразительно посмотрела на него и на лежащие на столе конфеты. Эркин вздохнул и покачал головой. Алиса тоже вздохнула и стала вылезать из-за стола.

Эркин быстро вымыл и уже расставлял на сушке посуду, когда услышал, как Женя в прихожей разговаривает с Алисой, и вышел к ним. Женя, уже в пальто и платке, с сумочкой на плече улыбнулась ему.

– Всё, я побежала.

Чмокнула в щёку его, Алису и выбежала за дверь. Алиса снизу вверх смотрела на него.

Эркин улыбнулся.

– Убирать будем.

– Ладно, – согласилась Алиса.

Вчера, проводив Женю, он сбегал к Филиппычу за шкафчиком и договорился насчёт стола, натёр полы в спальне и комнате Алисы, а там обед и уже пора на работу. Так что ванной и прихожей он займётся сегодня. А большую и дальнюю комнаты – завтра. Всё это Эркин изложил Алисе.

– А играть когда?! – возмутилась Алиса. – Вчера не играли и сегодня не будем?! Это нечестно!

Эркин вздохнул.

– Мне надо работать, Алиса.

– Маме работать, тебе работать, – Алиса обиженно надула губы. – Ну, Эрик, ну, хоть немножечко.

– Посмотрим, – решил Эркин.

На кухне он поставил вариться суп. Всё необходимое Женя оставила на шкафчике рядом с плитой. Так. Сложить в кастрюлю, залить холодной водой и поставить на маленький огонь. Ну вот, это он сделал. Эркин вышел в кладовку, переодеться там в рабские штаны. По дороге заглянул в комнату Алисы. Алиса играла с куклами.

Эркин вошёл в ванную и огляделся. Что здесь? Здесь всё отмыть. В принципе, грязи уже особой нет. Не сравнить с первыми днями. Так что управится он быстро. Дело нехитрое и уж очень привычное. Сколько он этого кафеля в жизни перемыл… не сосчитать. Да, этому его ещё в том, самом первом питомнике выучили. Шкафчик, что он вчера от Филиппыча принёс и выкрасил, надо будет перетащить из большой комнаты в ванную. Хорошая это штука – длинное мудрёное название этой краски он ещё не запомнил и пользовался более простым вариантом – специальная краска для внутренних работ. И вообще… Он улыбнулся. Всё хорошо. Женя простила его, разрешила ему… всё разрешила. И вчера, когда он пришёл с работы, поздно пришёл, в двенадцать, да, уже в полночь, пока поел, пока вымылся, а когда легли, так совсем поздно было. Он обнял Женю, прижал её к себе, погладил, и она так и заснула в его объятьях, обнимая его. Он и не думал, какое это счастье, вот так спать.

Он работал споро, умело оттирая плитки жёсткой щёткой, обмывал и тут же вытирал насухо тряпкой. Ну вот, ванная аж блестит. Эркин удовлетворённо оглядел свою работу, вытер руки и вышел из ванной. Пока он её мыл, стало совсем светло, и свет на кухне вполне можно погасить выключить. Суп тихо начинал закипать, теперь помешать, вот так, и пусть себе дальше варится. В большой комнате на разостланных газетах стоит шкафчик. Эркин осторожно потрогал пальцем в нескольких местах. Хорошо высохло. Как бы его теперь ухватить?

– Эрик, тебе помочь? – прямо из воздуха появилась рядом Алиса.

– Да. Подержи дверь.

Поднять шкафчик ему не удалось, и они с Алисой волоком перетащили его в ванную и поставили на место.

– А что здесь будет?

– Полотенца, простыни, ещё что-нибудь.

– Ага. А теперь ты что делать будешь?

– Пол в прихожей натирать буду.

– А я с тобой!

– Как вчера? – усмехнулся Эркин.

Вчера Алиса тоже решила натирать вместе с ним полы, но ей быстро надоело. А он же не надзиратель, чтобы заставлять.

– Ну-у, – протянула Алиса и тут же улыбнулась. – Я вот здесь натирать буду.

Вместе они отсчитали десять дощечек. Алис стянула через голову платье и стала, подражая ему, тереть паркет. Сначала каждую дощечку по отдельности. Закончили они работу почти одновременно. Эркин посмотрел на её кусок и сказал, что вот эти две надо перетереть. А потом закончил свои. И щёткой натёр уже весь пол целиком. А ещё потом тряпкой специальной, суконкой. И здесь Алиса ему тоже помогала: он дал ей маленькую суконку и показал, как это надо делать. И получился замечательный блестящий пол, и Алиса пару раз даже поскользнулась и шлёпнулась, что было не больно, а очень даже весело.

Эркин убрал мастику, щётки и суконки в кладовку и пошёл на кухню. Суп надо было заправить. И выключить газ. Вот так. Теперь отмыть Алису от мастики, и они пообедают. Вчера он ушёл к Филиппычу сразу после Жени, потому всё и успел, а сегодня… но мебель он же покупать не будет, а только посмотрит, так что… Ну вот, теперь и самому умыться и переодеться. Пока Алиса умывалась, он переоделся в кладовке в старые джинсы и ковбойку и пошёл в ванную. Алиса, как и было заведено ещё в Джексонвилле, держала ему полотенце.

– А сейчас?

– А сейчас обедать будем.

Эркин – опять же по традиции – брызнул на неё водой, вытерся и повесил полотенце на место. И пошёл на кухню. При деятельной помощи Алисы накрыли на стол.

– Эрик, а давай кашу не будем есть?

Предложить отказаться от супа она не рискнула: суп варил Эрик, может обидеться, а вот каша…

– Голодно без каши, – растерянно ответил Эркин. Что от еды можно отказываться было слишком непривычно для него.

Алиса вздохнула. Спор с Эриком у неё как-то никогда не получался. Но зато, когда они после всего пили чай, он ей отдал обе конфеты.

– А теперь? – спросила Алиса, разглядывая фантики.

– Ты ляжешь спать. А я помою посуду и пойду на работу.

Сколько себя помнила Алиса, она слышала эти слова и знала, что с этим не поспоришь.

Эркин вымыл и расставил посуду, посмотрел, сколько осталось каши и супа – хватит ли Жене поесть после работы – и пошёл к Алисе. Алиса честно переоделась, даже одежду сложила и лежала уже под одеялом.

– А ты меня поцелуешь?

По заведённому уже в лагере и соблюдаемому теперь порядку он коснулся губами её щеки и сказал слышанное много раз от Жени:

– Спи, маленькая.

– Ага-а, – сонно согласилась Алиса.

Увидев, что она заснула, Эркин пошёл в спальню, переоделся. Тёплое бельё, джинсы, ковбойка. Оглядел спальню. Ничего, ещё пара дней и будут спать уже нормально, на кровати. В прихожей он быстро обулся, надел полушубок, ушанку. Поглядел на себя в зеркало. Как сказал ему Тим? Совсем русским стал? А что? И неплохо совсем. Жене он таким нравится. Ну, и себе тоже. Попробовал сдвинуть ушанку чуть набок, как носят здесь многие, вот так. И тоже очень даже ничего. Он привычным уже движением проверил на себе бумажник, ключи, рукоятку в кармане джинсов и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь. Верхний замок, нижний замок. И быстрым уверенным шагом по коридору, вниз по лестнице и во двор под холодный, но совсем не страшный ветер с мелким снегом.

Возле поворота к магазинчику Мани, он нагнал высокого мужчину в новом чёрном полушубке и не сразу, а только поравнявшись, узнал Тима.

– Привет, – поздоровались они одновременно.

– Во вторую?

– Да.

Тим покосился на него.

– У тебя что, с двух?

– Зачем? С трёх, – и с небрежной лёгкостью: – В мебельный хочу зайти, посмотреть.

– Жёстко на полу спать? – усмехнулся Тим.

– Не хотелось второпях абы что покупать, – спокойно ответил Эркин.

Обменявшись ударами, какое-то время шли молча. Наконец Тим буркнул:

– Я вот тоже, по магазинам собрался. Заодно и мебель посмотрю.

Посмотрели друг на друга и улыбнулись. Чего, в самом деле, друг от друга прятаться. Русский Тим знает куда хуже, и вообще… похоже, они двое на весь город… такие. Под бурками поскрипывал снег, лёгкий мороз пощипывал щёки.

– Ты чего чёрный полушубок купил?

Тим смущённо усмехнулся.

– По привычке, наверное. Слушай, у тебя как заработок?

– Сто двадцать.

– В получку?!

– Ошалел? В месяц.

– А-а, ну, так же, значит.

Они шли быстро, уверенно, но в магазине не то, что оробели, но как-то… смутились, что ли. Просторный, освещённый яркими лампами зал казался сумрачным и тесным из-за заставлявшей его мебели. Они ходили по узким проходам между шкафами, буфетами, диванами, ещё чем-то… Столько всего разного, и вроде… вроде всё нужно.

– Как тебе этот?

– Куда его, в спальню?

– Куда ж ещё. Зато всё влезет.

– Ну да. Смотри, а это…

– Это? – Тим задумчиво оглядел большой мягкий диван, обтянутый тёмно-красным бархатом. – Это в гостиную, я думаю.

В общем, здесь было всё, что нужно. Даже для детской. Эркин быстро прикидывал в уме, хватит ли ссуды, и получалось, что на всё хватит и даже останется. Но когда он прикинул эти же цены на свою зарплату… ему стало не по себе. Если бы не ссуда… Эркин поглядел на сумрачное лицо Тима и понял, что тот думает о том же.

– Если б не ссуда… – сказал он вслух.

Тим кивнул.

– Долго бы ещё на полу спали и в рабском ходили.

Эркин посмотрел на часы.

– Мне пора уже.

Они молча прошли к выходу и на улице распрощались.

До завода Эркин бежал и, только попав в толпу спешащих на вторую смену, успокоился и пошёл со всеми. Дорога была уже знакомой и потому незаметной. Его окликнул Колька-Моряк. Эркин протолкался к нему.

– Привет.

– Привет. Ты как?

– В порядке.

Колька вдруг зевнул.

– Не люблю вторую, – объяснил он. – Весь день наперекосяк.

Эркин задумчиво кивнул. Хотя ему вторая смена особо не мешала. Только вот то, что они с Женей в разных сменах. Это неудобно. Так бы он с Женей пошёл в магазин. Помог бы. А кровать хороша. Большая, даже на качалку хватит. Если Жене понравится…

Пропуск, табельный номер, бытовка. Они не первые, но и не последние, и время ещё есть. Эркин отпирает свой шкафчик, переодевается. У Кольки нижняя рубашка полосатая, как ни у кого, ни разу не видел такой. Бытовка заполнялась людьми, гомоном, смехом, беззлобной руганью. Что-то верещал Ряха, и над его рассказом дружно ржали. Эркина Ряха теперь не задевал. Когда вчера после работы переодевались и Эркин снял нижнюю рубашку, чтобы обтереться, кто-то, глядя на его плечи, хмыкнул:

– Везучий ты, Ряха.

– Да уж, – кивнул Лютыч. – Крепок Мороз. Уж если вдарит, так вдарит.

– Не горюй, Ряха, – засмеялся Колька. – На гроб мы тебе скинемся.

Ряха, как-то сжавшись, смотрел на Эркина, беззвучно шевеля губами. Эркин посмеялся со всеми, как над шуткой, оделся, и они разошлись. Но Ряха, похоже, всерьёз испугался и сегодня старался даже не глядеть на Эркина.

– Хватит валандаться, – Медведев, надевая ушанку, рыком открыл дверь бытовки. – Пошли.

Эркин запер шкафчик, сунул ключи в карман и со всеми пошёл к двери. Всё-таки, великое дело – ватага. Когда ты не один, когда как все. Он всегда был отдельно, наособицу, индейцы в Паласе – большая редкость, сам он о таких только слышал, но не встречал. И в имении тоже был отдельно от всех. Только после Освобождения ему стало чуть легче. Но и в Джексонвилле был один. Пока не появился Андрей. Но думать об Андрее не мог: такой болью отзывалось это. И он заставил себя не думать. Да и некогда уже. Вон они, чёртовы контейнеры. И как только старшо́й разбирается, куда какой тащить?

Двор залит пронзительно белым светом прожекторов. Режущий губы и щёки холодный ветер. Лязг, грохот, чья-то ругань.

– Легче, Мороз, рад, что силы много!

– А что?

– Глаза разуй! – Саныч тычет пальцем в намалёванные на контейнере красные буквы.

– Ну, так что? – не понимает Эркин.

Саныч внимательно глядит на него.

– Неграмотный, что ли? – и, увидев хмурый кивок, показывает другой значок, тоже красный, но понятный. Рюмка. – Понял? Их осторожно надо. Как стекло.

– Ага, понял.

И, берясь за очередной контейнер, смотрит, ищет рюмку. И везёт такой уже без тряски и толчков, плавно, хотя это не в пример тяжелее. Медведев молча кивает ему, пробегая мимо.

А в перерыве в полупустой столовой – во вторую смену заметно меньше народу – Саныч негромко сказал ему:

– Учиться думаешь?

– Надо, – кивнул Эркин.

– Надо, – согласился Саныч. – Не откладывай далеко, пока голова молодая.

Эркин невольно вздохнул.

– А есть школа?.. – и осёкся, едва не сказав по-английски: «для цветных».

– Если искать, то всё найдёшь, – ответил Саныч.

Эркин кивнул. Конечно, надо учиться. Сам всё знал и понимал, и… и как будто держало что-то. Страх какой-то. Нутряной, глубинный, что даже думать неприятно.

И снова ветер, лёгкий снег, тающий на щеках и губах, белый свет, тускло блестящие серым металлом контейнеры с красными значками.

– Мороз, этот десяток на ту платформу.

– Эти? – он, уточняя, обводит рукавицей кучку контейнеров без букв и цифр с непонятными значками.

– Да. Только аккуратнее.

– Как стекло?

– Ещё легче.

– Понял.

Он берётся за ручку, носком валенка без щелчка убирает стопор и плавно стягивает контейнер с места. Вот так… и вот так… и вот так… А крепит кто? Ряха?! Но удивиться он не успевает: с такой неожиданной ловкостью зацепляет Ряха за скобы контейнера необычные тяжи на пружинах и быстро закручивает стопорные барашки. То-то Ряха без рукавиц.

– Чего смотришь?! Ты!.. Им же под снегом нельзя!

И он бежит за следующим. А Ряха готовит место, расправляя и вымеряя тяжи. «Потому, видно, и поставил Медведев их вдвоём, чтоб толкотни не было», – на бегу сообразил Эркин. А на платформе уже, кроме Ряхи, Антип и Серёня ставят и свинчивают, скрепляют трубчатый каркас. И Антип, топорща рыжую бороду, рычит на Серёню, а тот, шмыгая носом, отругивается. Похоже, вроде Кольки – руки только вместе с языком работают. И ещё… и ещё… и ещё… один ряд уже выставлен и с той стороны на каркас надевают деревянные щиты. Последний контейнер Эркин вкатывает в уже готовый вагон, внешне неотличимый от прочих. Двое мужчин в пальто поверх белых халатов и третий в форме проверяют крепления, сверяют значки на контейнерах со своими бумагами. Падают на снег сходни, ставится последний щит, звякая декоративным замком, Медведев и Саныч закрепляют стыки щитов, залепляя их какой-то массой, похожей на мастику, и тот, кто в форме ставит на мастику штампы…

Медведев махнул рукой в сторону пыхтящего паровозика.

– Выкатывай! – посмотрел на работавших на этой платформе и улыбнулся. – Вам всё. Валите в бытовку.

– Во, это дело! – расплылся широченной улыбкой Серёня.

И только тут Эркин почувствовал, как устал. И ведь не скажи, что такие уж тяжёлые, не тяжелее обычного, а устал. У Ряхи сизые замёрзшие руки, он не верещит, бредёт молча, волоча валенки и сгорбившись. И Антип явно устал. И Серёня молчит. Так что он не один такой, уже легче.

До бытовки они дошли молча и, не сговариваясь, сразу сели к столу. Ряха даже шапки не снял. Но Эркин, чувствуя, как стремительно тяжелеет от усталости тело, заставил себя встать, снять и повесить на вешалку ушанку и куртку, сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь, качнулся телом вправо, влево, по кругу…

– Ты это чего, а? – удивлённо спросил Серёня.

Не зная, что ответить, Эркин неразборчиво буркнул себе под нос и потянулся ещё раз.

– Это он танцует так, – подал голос Ряха. – Во-ождь…

Эркин удивлённо посмотрел на Ряху через плечо, и тот сразу замолчал. По-прежнему стоя к остальным спиной, Эркин прогнал по телу волну – благо, под рубашкой не заметно – и вернулся к столу.

– Слушай, это… гимнастика такая, да? – не отставал Серёня.

Эркин неопределённо пожал плечами и посмотрел на часы.

– Полчаса осталось.

– Нам всё уже, – Антип, тяжело опираясь на стол, встал, перекрестился на икону в углу. – Слава тебе, Господи, прожит день. Можно и собираться, мужики.

Помедлив, Эркин кивнул. В самом деле, старшой сказал, что им всё, так что вряд ли новую работу даст. По коридору затопали, и в бытовку ввалились Колька и Петря с Миняем.

– А вы чего сидите?

– Мы думали, они уж дома чай пьют, а они тут ещё валандаются.

– Пошабашили, что ли? – спросил Антип.

– Ага, – Колька зазвенел ключами у своего шкафчика. – Ща остальные подвалят.

Эркин встал и тоже открыл свой шкафчик, стал переодеваться. Пока тянулся и сидел, нижняя рубашка впитала в себя пот, но он всё же, как и вчера, разделся до пояса, взял полотенце и пошёл к раковине обтираться.

– Смотри, застудишься, – сказал Миняй.

– Это когда Мороз холода боялся? – засмеялся Колька.

– А настоящих холодов ещё и не было, – с ходу вступил в разговор Геныч.

– Ну да, – согласился Антип. – Мягкая зима нонеча.

Раньше Эркин на такие разговоры дёргался, но сейчас, зная, что тёплой одежды у них навалом, а если что, то и прикупить не проблема, он спокойно обтёрся холодной водой и вытерся насухо. В бытовке собралась уже вся бригада. Эркин протолкался к вешалке, забрал свои курку и ушанку, отнёс к шкафчику и стал переодеваться.

– Мужики, подкинут нам на Рождество?

– Ёлочные-то? Должны.

– Хорошо бы в пятницу.

– А на Победу ни хрена не дали.

– Тебе самой Победы мало?

– Спорим, в получку дадут?!

– Это уж под Новый год выйдет.

– А не по хрену тебе когда?

– Э-э, нет. Под Рождество «ёлочные», а под Новый год получку и…

– Губы закатай, а то вон, по полу уже шлёпают.

– Ага! Ща отдавим, х-ха!

– И две пятницы пить будешь?

– А чё ж не выпить, коли есть на что!

– Ёлочные – это что? – тихо спросил Эркин переодевавшегося рядом Кольку.

– А премия под Рождество, – ответил тот. – В прошлом году, говорят, сотню выдали.

– Это с победными вместе, – вмешался Петря. – Ох, и гуляли-и…

– Ага, – засмеялся кто-то. – Земля тряслась, небо рушилось.

Эркин кивнул. Премия – это, конечно, хорошо. Он натянул джинсы, обулся в бурки, застегнул и заправил в джинсы ковбойку, проверил, на месте ли рукоятка. И поймал внимательный взгляд Кольки. Ну да, конечно, ремешок все заметили. Он улыбнулся, достал из кармана рукоятку и на ладони показал её Кольке.

– Талисман, что ли? – неуверенно спросил Колька.

Эркин свёл брови, вспоминая, что это значит, и спросил:

– А что такое, та-ли-сман?

– Ну-у, – замялся Колька, – ну, как это…

К их разговору прислушивались, и, когда Колька беспомощно оглянулся на остальных, к нему сразу пришли на помощь. Наперебой стали на все лады объяснять Эркину. Выслушав всех, он кивнул.

– Понял. Да, наверное, так и есть.

Может, если б его спросили сейчас, он бы рассказал про Андрея, но не спросили, а сам он говорить не стал.

Дружной, весело гомонящей толпой – свалили смену, теперь на отдых – расхватали табельные номера, а уж у проходной толпа побольше. Вывалились на улицу и как-то почти сразу разошлись кто куда. Эркин пошёл с Миняем: оба с «Беженского корабля».

– Ты давно здесь?

– С весны. А в «Корабль», как построили его, въехал. Спасибо Комитету, а то бы загнулся я с пискунами своими.

Эркин кивнул.

– Да. И жильё, и работа, и ссуда. Всё через Комитет.

– Ну да, – Миняй с удовольствием пыхнул сигаретой. – Я-то сразу, ещё зимой прошлой, через границу рванул.

– Из угнанных, что ли?

– Н-ну! Ну и… сначала домой, конечно, адрес-то помнил. А там… ни дома, ни родных, ни могил. Всё перекорёжено. Где не снаряды, там бомбы, где не бомбы – там СБ. Я и плюнул на всё, рванул через границу. Она-то ещё хлипкая была. Ох, и хлебнули мы в Пограничье, – Миняй покрутил головой, – вспомнить страшно.

– Да, – согласился Эркин, – лихая была зима. Самой-то заварухи, – перешёл он на английский, – не застал уже?

– Бог миловал, – серьёзно ответил Миняй.

Эркин кивнул. Той зимой не смотрели: русский, не русский, белый – и всё. Как и с той стороны. Не белый – тоже всё.

Улица была пуста и тиха, только их шаги поскрипывали.

– Я вот думаю, – Миняй снова пыхнул сигаретой. – Как мы на той неделе работать будем?

– А что такого? – заинтересовался Эркин. – Неделя как неделя.

– Не скажи. В понедельник Рождество. Не работаем. Так? – Эркин кивнул, и Миняй продолжил: – Вторник там, среда, четверг, пятница четвёртая, двадцать девятого, получка. А тридцать первого Новый год.

– Воскресенье тридцать первого.

– Ну да. А первого законный выходной. Даже в угоне давали на Рождество и на первое.

Эркин промолчал, вспоминая имение. Хотя… скотина праздников не знает, её кормить да доить каждый день нужно.

– А вот ведь закавыка какая. С Рождества святки, две недели гулять положено. А мы пахать будем. Как в угоне. Хоть бы неделю до Нового года дали. Обидно же.

Эркин о таком никогда не думал. И перспектива работы на святках – интересно, а это что, тоже праздник получается? – его не пугала. Праздник, конечно, вещь хорошая, кто спорит, но… скажут выйти на работу – он выйдет. У него вообще выходные только здесь появились. А праздники… ну, Женя ему скажет, что надо на праздник. Да, ах ты, чёрт, чуть из головы не вылетело.

– Слушай, а на Рождество подарки нужны, так?

– А как же, – засмеялся Миняй. – И на Рождество, и на Новый год. Я уже купил своим и припрятал пока.

– А… а что купил?

Миняй удивлённо посмотрел на него.

– Что положено. Ты что, не знаешь?

– Откуда, – вздохнул Эркин.

– Так… А! Ну, понятно. Значит, на Рождество гостинцы. Они готовыми пакетами есть. И ещё. Малышне кому куклу, кому машинку, кому мячик, жене… – Миняй улыбнулся. – Я своей серёжки с колечком, не золото, конечно, но блестит. А на Новый год ей духи, ну, и детворе опять же игрушки-книжки. Меньшой мой пойдёт вот-вот, ему ботиночки красные. И опять же по пакетику со сластями. Ну и, для гульбы что положено. Понимаешь, Рождество – семейный праздник, все по домам будут, а на Новый год гулять шумно будем. Старый год проводить, новый встретить.

– Ага, – кивнул Эркин, тоже улыбаясь: с таким азартом рассказывал об этом Миняй. – А… ёлка ещё нужна, да?

– А как же! Ёлку на Рождество ставят, и вот святки она и стоит. Ёлку на рынке купи, а до Рождества на этой, как её, а! лоджии оставь. Двадцать четвёртого, в Сочельник внесёшь и поставишь. А игрушки – на ёлку вешать – уже продают вовсю. Неужто не видел?

– Видел, – не слишком уверенно согласился Эркин. Бегая по магазинам, он как-то не обращал на это внимания.

– То-то. И главное, чтоб раньше времени подарки не увидели.

Эркин улыбнулся. Это-то не проблема. Он в кладовке такой тайник устроит… бычка спрятать будет можно.

Они уже подходили к дому. Тёмному, по одному-два окна на этаж светятся, не больше.

– Ну, прощевай.

– До завтра, – кивнул Эркин.

Миняй пошёл к своему крылу, ему с дальней лестницы удобней, а Эркин вошёл в подъезд, оббил на решётке снег с бурок и стал медленно подниматься. Снова наваливалась усталость, умотали его эти чёртовы контейнеры. И ведь не слишком тяжёлые, а неповоротливые, и главное, что их без толчков тяжело везти. Он вошёл в свой пустой и тихий коридор. Спят все уже давно. Вот и его дверь, нарядный коврик. Эркин достал ключи, открыл дверь – только верхний замок, ну да, Женя же дома – и вошёл в освещённую прихожую. И почти сразу – он только начал расстёгивать полушубок – из кухни вышла Женя.

– Ну, наконец-то, – она порывисто обняла и поцеловала его.

– Женя, я с холода, – ткнулся он губами в её щёку.

– Раздевайся, поужинаешь.