Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

Женя расчёсывала и сушила Алисе волосы. Дело тоже не из легких.

– Сам управишься?

Он только улыбнулся в ответ.

А что управляться? Налить в корыто воды, приготовить ведро облиться потом. Мыло, простыня… Женя ему всё приготовила. Он быстро разделся, сел в корыто и, с наслаждением, стал отмываться.

Женя всё-таки пришла.

– Давай мочалку.

Она изо всех сил тёрла его мускулистую круто согнутую спину. Эркин, упираясь лбом в колени, кряхтел и невольно постанывал. Женя выпрямилась, удовлетворённо оглядела его и отдала мочалку.

– Ну вот, теперь ты и в самом деле краснокожий.

Он снизу вверх посмотрел на неё.

– Я тебя когда-нибудь потру?

– Обойдёшься!

Этот диалог повторялся у них каждую неделю. Странно, но Женя в самом деле – он чувствовал, что она не притворяется – не хотела, чтобы он видел её моющейся. Но шутила по этому поводу охотно. Эркин этого не понимал, но игру поддерживал. Позволяя себе только отказываться от помощи Жени при обливании.

– Облить?

– Сам.

– Смотри, нальёшь.

– Подотру.

Когда Женя ушла, он встал в корыте и, черпая из стоящего рядом ведра, смыл пену и грязь. Привычка к чистоте, пожалуй, ещё с питомника вбитая в него, как и привычка к послушанию, была самой сильной. Он и мылся после Жени потому, что любил просто сидеть и полоскаться в воде. Лежать в корыте не получалось: и коротко, и плечи не влезают.

– Водоплавающий, ты ужинать будешь?

– Иду.

Он с сожалением вылез из корыта, вытерся и переоделся во всё чистое. Вылил грязную воду в лохань. Эркин не мог, да, честно говоря, и не пытался понять, почему эта нудная и тяжёлая работа с водой и дровами не тяготит, а то и приятна. Он просто наслаждался этим. И ощущением чистой одежды на чистом теле, и возможностью сытно вкусно поесть, не спеша, не боясь, что отнимут, и спокойным сном под одеялом, и видом убранной чистой кухни, и гудением усталых мышц… Ему просто было хорошо. И он очень легко не думал ни о полиции, ни о своре, ни о чём…

В субботу работа если и есть, то только на станции. После вчерашней облавы рынка избегали даже самые отчаянные. Кого забрали, так и не выпустили. Но на это никто и не надеялся. Забрали – так с концами. Думай о себе, а другие пусть сами о себе думают.

Эркин и пошёл с утра на станцию.

Андрей был уже там. Без своего ящика. Злой и, словно, осунувшийся за одну ночь. Увидев его, Эркин сразу всё вспомнил, но ещё шутил.

– Ты чего без ящика?

– Бегать легче, – огрызнулся Андрей. – И на разгрузке инструмент не нужен.

Работы было мало. Они покрутились, набрав по мелочи, и ушли в Цветной квартал. Шли кружным путем, через окраины, чтобы не нарваться на свору или полицию.

– Если каждый день солёным зайцем бегать, по фигу мне всё это! – Андрей часто затягивался сигаретой. – Сваливать надо отсюда.

– Куда? – Эркин быстро на ходу оглядывал улицу, чтоб не застигли врасплох. – Думаешь, есть, где лучше?

Андрей тоскливо выругался.

– Ты-то как, с бумагой?

Эркин кивнул и усмехнулся.

– Запаял, теперь буду носить.

Андрей искоса посмотрел на него.

– Как получал?

– Обыкновенно. На сборном. Зимой ещё. Ну, месяц или два, как Свободу объявили.

– Смотрели?

– Номер? Да. И записали. А что, думал под… освобожденного сработать?

– Ну да, – Андрей досадливо пнул сапогом камушек. – И медицинский был?

– Полный, – усмехнулся Эркин. – И смотрели, и щупали. Сам не знаю, как пронесло.

– Дьявольщина!

Они незаметно вышли к пруду, где купались на День Матери. Из прибрежных кустов раздался дружный визг, и они остановились.

– Девки купаются, – шепнул Андрей и громко крикнул. – А вот кому помощь нужна?!

– А мы и без вас справились!

– И плечики свои смуглые без нас помыли? – ужаснулся Андрей.

Из кустов выстрелили замысловатой нецензурной фразой.

– Ай да девушки! – восхитился Андрей. – Что ж вы, сладкие, такие неприветливые?

– Пошли вон, лупоглазые! – возмутились в кустах. – Нашли, на что пялиться?!

– Это точно, – вступил Эркин. – Смотреть не на что.

– Чиго-о?!

– Образина ты краснорожая!

– Много ты понимаешь!

– Это ты зря, – Андрей с видом знатока гонял сигарету из одного угла рта в другой, – та, что с краю, очень даже ничего.

– Сейчас в серёдке никого не останется, – засмеялся Эркин.

– Ну, уйдите, гады, – жалобно попросили их. – Дайте одеться.

– А что, мешаем? – удивился Эркин.

– Девушки, вам как? – деловито спросил Андрей. – Чтоб мы смотрели сразу или по очереди?

– А то мы напополам можем, – веселился Эркин. – Я смотрю, он разглядывает. Нет? Слушай, тогда наоборот. Я разглядываю, а ты смотри.

Из кустов, наконец, высыпал целый рой негритянок и мулаток всех оттенков. Обменявшись напоследок с Андреем и Эркином ещё руганью, они убежали.

Андрей сел на склон, сплюнул окурок. И сразу помрачнел. Эркин сел рядом.

– Что? – тихо спросил Эркин. – Тебе никак бумагу не выправить?

– Нет, – Андрей резко мотнул головой. – Я ведь расстрелянный.

– Как это? – не понял сразу Эркин. – Ты ведь живой.

– Недобитый я, – тоскливо ответил Андрей. Огляделся по сторонам, расстегнул рубаху и показал шрам на груди. Эркин сначала и не заметил его среди других. Так, посвежее прочих и всё. – Штырём это. Чуть-чуть до сердца не достали. Я в самом низу лежал, под всеми. Штыря и не хватило. Короткий оказался. – Андрей застёгивал дрожащими пальцами рубаху и говорил, глядя перед собой застывшими потемневшими от расширенных зрачков глазами. – Когда повыгоняли нас… к оврагу… ров, что ли, противотанковый… Овраг… Старик в первой десятке встал. И меня с собой взял. Нас первыми и поставили. А когда стреляли, он мне локтем под дых дал. Я и полетел вниз. До пули. А уж остальные все на нас легли. Ему горло пробило. Он маленький был, ну и пришлось не по груди. Я дёрнулся было, он ударил меня. И затих. Я и лежал. Он на меня упал. И на мне слой толще оказался. Не хватило штыря. Укололо только. Я долго лежал. Боялся, что вернутся, ну, добивать. Потом они все костенеть стали. Я и вылез, пока сдвинуть мог. Вылез. Один я. Больше никто. Они не раздели нас, так в робе и стреляли. Я робу туда к ним кинул. И голый шёл. Потом… – он вдруг резко замолчал, закусил губу и сидел так с минуту, а может и больше. И потом совсем тихо и быстро, будто боялся, что Эркин уйдёт, не дослушав. – Нельзя мне нигде светиться. Висит на мне. Я за шмотьё это, за жратву… как не в себе был, зверем стал. Он у костра спал. Не проснулся. И ещё… – Андрей безнадёжно махнул рукой. – Жру хлеб его и думаю, что ж я такое делаю, кто ж я после этого… И дрожу весь… Живой… Выскочил…

Андрей замолчал не в силах справиться с дрожащими прыгающими губами, и Эркин смог перевести дыхание и медленно, через силу отвести глаза. И опять как тогда. Он может встать и уйти. И Андрей не будет в обиде, потому что знает: только случайность не свела их тогда у костра. И один из них остался бы лежать мёртвым. Эркин сколько раз натыкался на такие трупы, раздетые, скрюченные, у погасших костров. Но не один же Андрей там убивал. За кусок хлеба. За пару сапог. За крепкую куртку. Эркин с усилием раздвинул губы и сказал:

– Хорошо, что мы тогда ночью не встретились.

Андрей смотрел на него и моргал, будто просыпался. И, наконец, выдохнул:

– Эт-то да, это ты конечно…

Андрей вытащил сигарету, долго закуривал, пока не перестали дрожать руки.

– А… вернуться не думал? – осторожно спросил Эркин.

– Некуда, – просто ответил Андрей. – Да и не к кому. А у тебя? Есть куда?

– В питомник, – усмехнулся Эркин. – Знать бы ещё, где он стоял.

– То-то. Я и думал… Забьюсь куда поглубже запечным тараканом, и хрен меня выковырнешь. А тут… И свалить некуда. Везде одинаково.

Эркин угрюмо кивнул.

– Завтра на станцию?

– Воскресенье. Глухо. Если только русские с чем подвалят. А на рынке опасно.

Андрей в несколько затяжек докурил сигарету, плевком отправил окурок к памятному пню.

– Пошли, пожрём чего-нибудь.

– И то.

По Цветному болтаться – ни хрена не заработаешь, но и шарахаться от каждого встречного не надо. Тоже – не малое дело… А завтра? Вот будет завтра, завтра и подумаем.

На воскресенье нежданно свалилась работа.

Пока Эркин с Андреем отсиживались у пруда, Женя купила дрова. Пиленые, но не колотые. И не одна Женя.

Эркин только присвистнул, узнав, что тут было днём.

– Ешь, – Женя подложила ему ещё каши. – И молока бери. Кашу с молоком едят.

– Мгм, – более внятно у него не получалось из-за набитого рта.

– Так вот. Разбитные такие ребята. Даже образец показывают. Хорошие такие, сухие дрова.

– Образец сухой, – уточнил Эркин.

Женя засмеялась.

– Ну вот. Привезут завтра. С утра. Я купила, Элма, Старая Дама, да все. Колоть тебе, не переколоть.

– За Андреем схожу. И сделаем.

– Один не вытянешь?

– Ему тоже заработок нужен, – Женя замялась, и он быстро вскинул на неё глаза. – А что?

– Понимаешь, меня ведь впрямую о тебе спросили. Я не сказала, что ты с напарником работаешь.

Эркин задумчиво облизал ложку.

– Та-ак. Тебе я работаю за жильё. Тут без напарника. А остальным… остальным-то за деньги. Ведь… ведь о плате ты не говорила?

– Нет. Я сказала только, что не буду против, чтобы ты и им поколол.

Эркин кивнул.

– Когда привезут?

– Сказали утром. Я грузовик заказала.

– Утром… Ладно, на рассвете сгоняю.

– Подлить ещё?

Он вздохнул и покачал головой.

– Всё. Наелся.

Алиса исподлобья следила за ним весь ужин и, когда Женя понесла посуду на кухню, вдруг спросила.

– А сегодня тебя не обижали?

Эркин вздрогнул и посмотрел на нее.

– Нет.

– А чего ты такой хмурый?

Он осторожно пожал плечами, и не зная, что сказать, сказал правду.

– Я мало заработал.

– А почему?

– Не было работы.

– А завтра?

Он усмехнулся.

– Завтра будет много работы.

– Тогда завтра поиграешь со мной?

– Завтра он усталый будет, – вмешалась Женя, внося чайник.

– Да?! – возмутилась Алиса. – Нет работы – он хмурый и не играет. Есть работа – так он усталый и опять не играет. Это нечестно!

Эркин не выдержал. Громко смеяться он побоялся и потому упал лицом на руки, трясясь от сдерживаемого хохота. Но Женя смеялась от души. У Алисы обиженно надулись губы, и даже брови покраснели.

– Поиграй ты с ней, – отсмеялась Женя. – А то она полночи реветь будет.

Алиса тут же вылезла из-за стола и пересела к Эркину.

– Давай, – потребовала она. – Давай в «ласточкин хвостик».

Эркин выпрямился. От смеха у него выступили слёзы, и, глядя на его мокрое лицо, Алиса удивилась.

– Ты чего? Плакал?

– Нет, – улыбнулся он. – Ну, давай.

– До первой победы, – строго сказала Женя. – И сразу спать.

– Ага, – согласилась Алиса и громким шёпотом попросила Эркина. – Только ты сразу не поддавайся.

Эркин честно довёл игру до момента, когда у Алисы стали слипаться глаза, и подставил запястье для шлепка.

– Всё, – вздохнула Алиса. – Я победила.

– Конечно, – улыбнулась Женя. – Иди спать, победительница. Эркин, я тебе горячего налью. Твой уже остыл.

– Такой выпью.

Утомлённая игрой и тем, что мама целый день дома, Алиса заснула сразу.

Мягкий тёплый свет, мирно посапывает Алиса, дымится чай.

Эркин пил маленькими, бережными глотками, искоса поглядывая на Женю всё ещё смеющимися глазами.

– Рубашку я тебе зашила.

– Рябенькую?

– Да. Но она теперь до первой драки.

Он кивнул.

– Тебе ещё одна рубашка нужна.

Эркин замотал головой.

– Обойдусь. Меня в Цветном уже не Меченым, а Франтом зовут. Я один во всём новом хожу.

– Новом! Оно же всё ношеное, чиненое.

– Не рабское, – пояснил Эркин. – У остальных на еду всё уходит.

– Зарабатываешь хорошо, – улыбнулась Женя, – вот и хватает.

Он упрямо наклонил голову.

– Заработки у всех одни. Высовываюсь слишком.

Женя прикусила губу. Он поднял на неё сразу ставшие озорными глаза.

– А ты себе купи. Ты же с меня много берёшь.

– Как липку обдираю, – подхватила шутку Женя.

– Как что?

– Как липку, – повторила Женя и стала объяснять. – Липа – это дерево. С неё сдирали кору и плели обувь. Лапти. Понял?

– Ага, – он развернулся к ней всем телом. – Обдирай.

– И обдеру.

Женя охватила его обеими руками за шею. Он подался к ней, обнял за талию и встал, поднимая её так, что её руки соскользнули ему на плечи под рубашку, а его оказались под её распахнувшимся халатиком.

– Ой, – удивилась Женя. – Это кто же кого обдирает?

– Сейчас проверим. У тебя завязка слабая, – деловито пояснил Эркин, – я её случайно задел.

Он притянул её к себе, совершенно неуловимым для Жени движением стряхнул с плеч рубашку и прижал её к своей груди так, что соски касались сосков, а полы халата накрыли их обоих.

– По-моему, ты меня.

Эркин осторожно покачивал Женю, тёр соски о соски. Глаза Жени удивлённо расширились.

– Как это… у тебя получается?

Вместо ответа он опустил руки чуть ниже и вдруг поднял её и словно посадил на себя. Женя невольно, боясь упасть, оплела ногами его талию. Теперь он стоял, чуть откинувшись назад, поддерживая руками её за ягодицы и касаясь лицом её груди. Слегка поворачивая голову, он трогал губами и языком её соски и груди. Потом Женя ощутила на мгновение, что её поддерживает только одна рука. Но не успела она сообразить, куда делась вторая – на себе она её нигде не ощущала – как крепкая тёплая ладонь вернулась на место. А Эркин стал опускать Женю на пол, по-прежнему прижимая к себе, так что она сама своими бёдрами сдвигала, сталкивала вниз его брюки. Эркин поставил Женю на ноги и констатировал.

– Ободрала.

Женя поглядела на его очень серьёзное лицо со смеющимися глазами и фыркнула.

– Провокатор.

– Ага, – он смешно изобразил интонацию Алисы, – сама одетая!

– Нахал и провокатор, – счастливо вздохнула Женя, обнимая его. – Придушу на месте.

– Давай, – согласился он с явным интересом.

Женя, сцепив за его спиной руки и упираясь ему в грудь щекой, пыталась надавить ему на рёбра локтями. Эркин стоял неподвижно, положив руки ей на плечи, и только, когда она, отдыхая, ослабляла нажим, заботливо спрашивал:

– Я уже придушен?

На третьем вопросе Женя подняла голову и поцеловала его.

– Всё, придушила.

– Понял. Падаю.

Он подхватил её на руки, причем её халатик остался почему-то на полу рядом с его одеждой, в два шага достиг кровати и плавно опустился на постель, уложив Женю на себя. Женя задыхалась от смеха. Задыхалась потому, что его губы мягко и сильно прижимались к её губам. А его руки быстро и как-то щекотно скатали её трусы с бёдер до колен. Жене стало интересно, что он придумает, руки-то не безразмерные. Она оторвалась от его губ и спросила.

– А дальше что?

– А что, есть проблема? – ответил он вопросом.

– У тебя руки кончаются.

– А ноги на что?

Он согнул ноги в коленях и ступнями сдвинул ей трусы до конца. Женя фыркнула.

– Здорово.

– Ага, – он слегка сдвинул её вперёд, выгнулся под ней, Женя совсем тихо ахнула, и он засмеялся, крепче прижимая её к себе.

Эркин распластался на постели, вытянулся, придерживая Женю.

– Качалку хочешь?

– Как это?

– Давай руки. Осторожно. Нет, я сам сделаю.

Подправляя и придерживая, он помог ей сесть на себе, опираясь спиной на его согнутые в коленях ноги. Здесь главное – не дать разорваться замку, а силы у него хватит. Положил руки на бёдра Жени, прижимая её к себе. Её ступни теперь сжимали его с боков.

– Обопрись на меня лопатками. Не бойся, я держу.

И медленно выпрямил ноги, подавая живот на себя. Дал Жене лечь навзничь. И согнул колени, живот от себя, посадив Женю. И снова выпрямил. Женя ухватилась за его руки, сжала ему запястья. Её лицо из смеющегося стало удивлённым и будто испуганным. И ещё раз. И ещё… И ещё… Эркину стало трудно дышать. Он запрокинул голову, упираясь затылком в подушку. Не останавливаться. Встречная качалка… И ещё… и ещё… и ещё… Женя дёрнулась, стала соскальзывать с него. Он быстро рванул её на себя, укладывая к себе на грудь, обнял, но всё скользило, уплывало. Он быстро, не разрывая объятий, повернулся на бок, чтобы не дать Жене упасть на пол. Замер, но частая неровная дрожь сотрясала тело. Женины руки цеплялись за его плечи, её всхлипывающее неровное дыхание смешивалось с его, таким же неровным. Но сегодня он сдержался. Чувствовал, как обмякает, расслабляется тело Жени, как великое спокойствие охватывает его самого. И не чёрно-красный водоворот, а тёплая упругая волна качает его плавным затихающим ритмом. Медленно-медленно, плавно-плавно он уложил Женю на спину и отделился от неё, оставшись лежать рядом на боку. На узкой кровати другого варианта просто бы не получилось. Женя лежала, закрыв глаза, будто спала. Но он знает: это не сон, не обморок, это… отдых. Пусть отдыхает. Ему хотелось потрогать, погладить её, но не мешая ей отдыхать, и потому только смотрел. Он так давно не видел её. И под его взглядом она вздыхала и успокаивалась, выравнивалось дыхание, румянилась побледневшая от внутреннего напряжения кожа.

Женя потянулась, открыла глаза и улыбнулась ему.

– Как-кая ты красивая! – вырвалось у него.

Она засмеялась и потянулась к нему, обняла за голову, поцеловала. Хотела в губы, получилось в переносицу, потому что он мягко высвобождался из её рук, разглядывая, гладя её глазами. И Женя согласилась, не стала ему мешать. Его лицо, очень серьёзное, даже удивлённое, сначала смешило её, но потом их глаза встретились, и он растерянно улыбнулся ей.

– Я… я не думал, что ты такая… настолько красивая. Нет, – заторопился он, – я знал, я помнил, но… но не так. Нет, не то… Ну, слишком… нет, – он в отчаянии прикусил губу, виновато посмотрел на неё. – Не могу, не получается. Понимаешь…

– Всё я понимаю, – Женя положила руку ему на затылок, погладила по шее и, чтобы было удобнее, повернулась на бок, лицом к нему. – Всё я понимаю, хороший мой.

– Ага, – выдохнул он каким-то горловым выдохом и вытянулся под её рукой, гладившей его по спине.

Женя вдруг наморщила нос и чихнула.

– Что это? С лампой что-то?

Эркин нехотя отвёл от неё взгляд, обернулся через плечо.

– Керосин кончается.

– Как кончается? Я полную заливала.

Женя села и потянулась к часам.

– Ой, ты знаешь, который час?!

– А что?

Она уже перелезала через него, и он придерживал её, чтоб не упала.

– А кто собирался на рассвете вставать?

– Понял.

Женя быстро накинула халатик, нашаривая завязки.

– Посуду не помыли, не убрали, тебе уже вставать скоро… – посмотрела на его лицо и прыснула. – Заигрались.

– Точно.

Эркин одним рывком скинул себя с кровати, быстро подобрал свою одежду.

– Это точно, – бормотал он, оглядывая комнату.

Эркин отнёс одежду в кладовку, вышел с полотенцем в руках. Женя с весёлой яростью мыла посуду.

– Я возьму воды, оботрусь.

– Конечно, бери, – бросила она, не оборачиваясь. – Ещё тёплая. Может, помоешься?

– Долго будет.

Он быстро обтёрся мокрым полотенцем, так что загорелась кожа, покосился на Женю. Повесил полотенце на верёвку и взял чистое. Намочил, отжал и ушёл в комнату. Женя не обратила на это внимания, заметила только, что он, возвращаясь на кухню, погасил лампу в комнате.

– Спасибо.

– Совсем уже выгорела. Я штору дальнюю открыл. Чтобы проветрилось.

– Спасибо, родной.

– Женя, это твоё полотенце?

Она удивлённо обернулась. Он стоял голый с её полотенцем в руках.

– Да, а что?

– Ты… ты извини… прости меня, Женя, но…

– Да в чём дело?

Только сейчас она заметила, что он намочил край полотенца и, волнуясь, отжимает его прямо на пол.

– Ты что, Эркин?

– Я подотру. Я знаю, ты этого не любишь, но… но так нужно…

– Что нужно?

Он шагнул к ней и опять одним лёгким движением распахнул на ней халатик.

– Ты что?

– Прости, Женя, – он быстро обтирал ей грудь, живот, бёдра мокрым полотенцем.

От растерянности она не сопротивлялась. Его движения были ловки и уверенны, ласковы, но… но это была совсем иная ласка. Иная. Он вытер её насухо и сам запахнул и завязал на ней халатик. Выпрямился. Женя увидела его лицо. Напряжённое и виноватое.

– Прости, Женя, – он вздохнул. – Но остаётся запах. Если сразу не смыть, он долго держится. Одеяло я протёр. Ты… ты если хочешь, потом побрызгаешь. Духами. Понимаешь, кто был… в Паласе, тот сразу его узнает, догадается… – у него задрожали губы, он замолчал, безжалостно скручивая полотенце, и понурился, глядя в пол.

– Эркин, родной мой, – Женя взяла его голову обеими руками, подняла. – Ну, погляди на меня. Спасибо тебе.

– Ты… – в его глазах стояли слёзы. – Ты не сердишься?

– На тебя? За что? Что ты. Ты же не виноват. Ни в чём.

И она притянула его голову, поцеловала в глаза. Он бросил куда-то полотенце, прижал её руки к своим губам и держал так, пока они не перестали дрожать.

– Иди ложись. Поспи. А то и впрямь рассвет скоро.

– А ты?

– И я сейчас лягу. Мне позже вставать. Иди, милый.

Он послушно отпустил её руки и отступил, ушёл в кладовку.

Когда Женя вернулась в комнату, она ощутила только запах ночной свежести из окна. И одеяло ничем не пахло, и уже почти высохло. И никаких следов. Будто и не было ничего… будто и не было…

Эркин проснулся на рассвете. Вряд ли он спал больше двух часов, но чувствовал себя выспавшимся. Обычная утренняя работа даже не замечалась им. Он только, набирая воду, умылся прямо тут же ледяной водой из колонки, настолько приятно было ощущение холода перед дневной жарой. Как всегда, затопил плиту, поставил греться воду и ушёл, жуя на ходу кусок хлеба. И есть-то особо не хотелось. Просто приятно шагать по улице, вгрызаясь в толстый посоленный ломоть.

Ни на станцию, ни на рынок Андрей ещё не мог уйти. Где он живёт, Эркин не знал. Но знал человека, который мог это знать. Этот знал всё. Насколько далеко простирались его знания, Эркин даже думать не хотел, боясь узнать такое… И его не надо искать. Если он тебе нужен, он сам тебе навстречу попадется.

Так и вышло. Эркин только вошёл в пустынный, спящий предутренним сном, как и весь город, Цветной Квартал и сразу увидел его. Зевая и почёсывая лохматую голову, Проныра брёл по улице с таким видом, будто сам не понимал, чего он в такую рань выполз.

– Еды тебе, – приветствовал его Эркин по-рабски.

– И тебе от пуза, – Проныра поскрёб себя ещё за ушами и уставился на Эркина снизу вверх припухлыми щёлками. – Рано встаёшь, Меченый.

– Значит, надо, – Эркин сунул руку в карман джинсов и перебрал там мелочь, чтобы она зазвенела. – Белёсого не видел?

– Дрыхнет твой напарник, – Проныра старательно зевнул. – Пошли, что ли?

– Пошли, – кивнул Эркин.

Они вышли из Цветного, покрутили по кварталам белой бедноты между домиков в садиках и огородах с проломанными и полуповаленными заборами. У одного забора в заплатах из ящичных досок Проныра остановился и показал Эркину на угловое окно с мутным старым стеклом.

– Во его окно.

– Ага.

Эркин вытащил пару монет, сунул их в кулак Проныры, развернул того за плечи спиной к дому и дал подзатыльник. Проныра мгновенно исчез. Эркин огляделся, убедился, что улица пуста, поднял камушек и сжал между пальцами. Он целил в угол рамы, рассчитывая, что старое стекло плотно сидеть не может и отзовётся на удар. Сам он предусмотрительно остался на улице, по ту сторону забора. Расчёт оправдался. Стёкла заходили ходуном, задребезжали, изнутри мелькнуло пятно головы… Эркин ждал. Через минуту к нему босиком, на ходу застёгивая и заправляя в штаны рубашку, вышел Андрей. Заспанное припухшее лицо, короткие светлые волосы дыбом.

– Ты чего? Случилось что?

– Работа есть.

– Ты б ещё ночью прискакал. – Андрей протёр глаза кулаками. – Как нашёл-то?

– Проныра показал.

Андрей зевнул.

– Оторвут ему башку, Проныре, за его пронырливость.

– Башка его, ему беречь. Ты спишь ещё, что ли?

– Всё, проснулся. Что за работа?

– Дрова. А может, ещё что. На весь день. Плату я не оговорил. И вообще… опоздаем, другие перехватят.

– Ага. – Андрей еще раз зевнул и, наконец, проснулся. – Я сейчас.

– Давай.

Андрей ушёл в дом, а Эркин оглянулся и сел на поваленный забор напротив. Нечего зря торчать, маячить. Тихая улица пуста по-воскресному. А врал Андрей, что снимает без работы. Забор он делал. И вон, на крыше свежая заплата, и ещё… Но как сказал, так сказал. Его дело. Солнце ещё не поднялось над домами, но уже ясно – будет жарко.

– Пошли.

Андрей стоял перед ним, умытый, в своей неизменной клетчатой рубашке и с куском хлеба в одной руке и ящиком в другой. Эркин легко встал.