Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

– Ещё! – сразу потребовала Алиса.

– С ума сошла, – возмутилась Женя. – Ему же тяжело. Он с работы пришёл, усталый, а ты виснешь.

– Ну-у, – Алиса наморщила нос. – А в другой раз можно?

– В другой раз и посмотрим, – отрезала Женя. – Эркин, ты молодец, с обновой тебя, а теперь живо ужинать.

– Ага, – он быстро забрал покупку и ушёл в кладовку переодеваться.

– Выйди, покажись в новом, – крикнула ему, хлопоча у плиты, Женя.

– Ага, – ответил он из кладовки.

Когда он вошёл в комнату в джинсах, тенниске и кроссовках, Женя даже ахнула и захлопала в ладоши, такой он был сияющий.

– Пройдись, – потребовала Алиса.

И он прошёлся перед ними, мягко впечатывая подошвы в пол.

– Носи на здоровье, – повторила Женя. – Ну, как тебе в них?

– Легко очень, – он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и сел к столу.

Женя подвинула ему тарелку, хлеб.

– Ешь. И дорого?

– Сотня, – он виновато посмотрел на неё. – Это очень дорого, да?

– За новые не очень. Примерно, как на Мейн-стрит. Ты где брал?

Он вдруг наклонил голову, будто вопрос задел его, но тут же поднял на неё глаза.

– У одного… я обещал взять язык на привязь. Им запретили продавать нам.

– Кому «им»? – не поняла Женя.

– Белым торговцам. Я… прости, я не скажу. Не надо, Женя, – тихо закончил он.

– Конечно, не говори, – быстро согласилась она.

Какое-то время ели молча. К чаю Женя достала конфеты и сушки.

– Всё. Быстро мы пакет прикончили.

Алиса вздохнула, покосилась на конфету Эркина, но перехватив строгий взгляд Жени, занялась фантиком.

– Я… я могу зайти… туда и купить, – осторожно предложил Эркин. – Там эта пристройка… для цветных.

– Хорошо, – кивнула Женя.

Он впервые предложил что-то купить, раньше он ей просто отдавал деньги, и его словно не трогало, как она их тратит. Он просто принимал всё, что она делала. Он же ничего, ничего этого не знает – поняла Женя. Как не знает сказок. Алиса рассказывала. Как не знает многого другого, что известно любому, даже ей.

Женя протянула руку, положила ему на плечо. Он сразу наклонил голову и прижался к её руке щекой.

Алиса подняла на них недоумевающие глаза.

– Мам, Эрик, вы чего?

Он сразу выпрямился, наклонился над чашкой. Женя погладила его по плечу и убрала руку.

– Ничего. Допивай чай. Уже поздно.

Алиса обиженно надула губы, но спорить не стала.

И как всегда, когда она заснула, Женя налила Эркину вторую чашку.

– А конфеты кончились. Будешь сушки?

Он как-то неопределённо вздохнул.

– Женя, я… я не знаю, что продают цветным.

– Возьми, что будет. И много не бери.

– На много, – он невесело усмехнулся, – у меня денег нет. Четыре кредитки остались и ещё три за котлован. Вот и всё.

– За что? – удивилась Женя.

– Котлован рыли. Странный какой-то.

– Расскажи, – попросила Женя.

Он стал рассказывать, помогая себе руками.

– А знаешь, на что это похоже?

– Нет, – он смотрел на неё широко открытыми глазами.

– На бункер, – и увидев, что он не понял, Женя стала объяснять. – Ну, убежище. Если сверху настелить крышу и засыпать землёй, то получится убежище. Зачем им? Война же уже закончилась.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Убежище? Зачем?

– Не знаю, – повторила Женя. – Очень устал?

Он быстро посмотрел на неё и улыбнулся, не разжимая губ.

– Не очень. С утра на станции было тяжело. Но заплатили хорошо. Полсотни сразу. И ещё еда, и сигареты. И рукавицы нам оставили.

– Рукавицы?

– Да, выдали для работы. И не забрали.

– Щедро, – подбодрила она его.

– Да, – кивнул он. – Это русский, офицер. Они всегда хорошо платят.

– Больше не дрался?

Он негромко засмеялся.

– Не с кем было. И не из-за чего. Я… эти деньги на конфеты оставлю, да?

– Конечно. И возьми ещё тогда.

– Нет, – мотнул он головой. – Я, может, завтра ещё заработаю, – он помолчал. – Женя… сколько я могу… потратить на конфеты?

– Десять, – пожала она плечами, – ну, пятнадцать.

– Пятнадцать? – он покачал головой. – Для цветного это много.

Он смотрел на неё со странной, невиданной ею раньше улыбкой. Женя протянула руку, и он рывком подался навстречу, ткнулся лбом в её ладонь и так замер. Она погладила его по голове, перебрала ему волосы. И одновременно она убрала руку, а он откинул голову назад и улыбнулся ей уже своей, мгновенно меняющей лицо улыбкой. Губы его шевельнулись в каком-то слове, но Женя не расслышала. Да и неважно это.

Женя собрала посуду и ушла на кухню, а он посидел ещё с минуту. Покосился на комод, на баночки перед зеркалом. В Паласе они были больше. Он уже видел как-то, как Женя смазывает себе руки. Берёт еле-еле. Они, наверное, дорогие, эти кремы. Эркин посмотрел на свою бугристую от мозолей ладонь, вздохнул. Надо хотя бы тыльную сторону разгладить. А эти желваки только напильником снимать. Вздохнул ещё раз.

Вернувшись в комнату, Женя застала его перед комодом, сосредоточенно вертящим в руках её баночки и тюбики. И сразу догадалась. Сначала она чуть не рассмеялась, но тут же сообразила, что для него это очень серьёзно, что думает он не о себе, а о ней. Женя подошла к нему, мягко дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и затравленно обернулся.

– Женя… я… я только смотрю…

– Они с женскими запахами, – тихо сказала Женя.

Он недоумённо приоткрыл рот и тут же кивнул. Да, как же он не сообразил, дурак этакий. Ведь должен был знать об этом. Все кремы с запахами, и, если от него будет пахнуть по-женски… может плохо кончиться. Он быстро поставил на место баночку, которую до этого уже чуть было не открыл, и даже спрятал руки за спину и отступил на шаг.

– Вот, – Женя выдвинула ящик и достала баночку побольше и не нарядную. – Это вазелин. Он без запаха. Возьми.

– А… а ты?

– Я Алиске им цыпки снимаю. Ну, трещинки на коже. Он мягкий и без запаха. Бери-бери. Я ещё куплю.

– Он… где продаётся?

– В аптеке.

Эркин осторожно взял тяжёлую баночку из толстого стекла, но тут же поставил её обратно.

– Нет, пусть стоит здесь. А то… ну я же не могу это купить, для цветных нет аптеки.

– Хорошо, – кивнула Женя. – А когда кончится, я куплю. А сейчас возьми, ты ведь хотел руки смазать, так?

Он кивнул.

– Ну вот. А потом поставишь сюда. И всё. Бери-бери, – она взяла баночку и сунула ему в руки. – Устроил проблему, где её нет.

Он наклонился, поцеловал её в щеку и быстро, так что она не успела ответить, ушёл.

В кладовке он разделся, лёг и отвинтил крышку. Понюхал. Запах все-таки был. Очень слабый и не слишком приятный. И на ощупь вазелин не походил на памятные по Паласу кремы. Надо с ним аккуратнее. Он чуть-чуть промазал тыльную сторону кистей и долго тёр их ладонями, пока не исчезло ощущение жира на пальцах. Потом завинтил крышку и пошёл в комнату.

Женя спала. Ему удалось пройти до комода и обратно, ни на что не наткнувшись и не задев. А когда лёг, снова понюхал ладони. Вот оно! Это врачебный запах! Что же делать? Провёл тыльной стороной ладони по губам. Вроде стало помягче, но… но запах этот. А если заметит кто, как он объяснит, что это у него… Он со злостью стукнул кулаком по подушке. Ведь как получается погано, что как ни вертись, на что-нибудь да налетишь. А очистишь ладони – это бы он смог – то как работать. Ведь кровавые пузыри натрёшь сразу. По скотной помнит, как мучился, пока кожа не загрубела. Что же делать?

Джексонвилл

Над Джексонвиллом прогремели весенние грозы, и уже летняя жара обрушилась на город. Женя не знала, что делать со шторами. Они так плотно закрывали окна, что делали духоту невыносимой. А снять их – так со двора всё видно. Тем более что она всё-таки купила лампу. Значит, Эркину нельзя будет ужинать с ними. Он вообще старается не заходить в комнату, когда светло. А тут ещё и это…

Женя вернулась рано и застала дома Эркина. Вернее, он пришёл сразу за ней. Так рано он ещё не возвращался. А в ответ на её безмолвный вопрос глухо сказал.

– Я ждал тебя. Я же без тебя не могу войти.

– Что случилось?

Он сидел, как всегда, у плиты и ответил ей, не оборачиваясь.

– Облава была.

– Как облава?

Женя села на табуретку посреди кухни, даже у Алисы, вертевшейся здесь же, испуганно округлились глаза, так странно звучал его голос.

– Полиция. Окружила нас. На рынке, с утра. И пошло. Обыскали. Кто без документов – забрали, кто трепыхался – побили. Женя, я теперь справку свою носить буду с собой. Ты мне её дай, ладно?

– Конечно, но… но что это такое?

– Не знаю, Женя. Это не свора. Свора только белыми занимается. Андрей говорит: крутую кашу варят.

– Постой, а как же ты? Ты же без справки был?

– Сбежал. Кто успел из кольца выскочить, тот и успел. Мы в Цветном отсиделись. Туда они не пошли.

Он замолчал, угрюмо ворочая поленья. Женя с силой растёрла лицо ладонями и встала. Надо успокоить Алису. И его тоже… Всё, значит, то же самое. Но сначала справка.

Она пошла в комнату и достала его справку из пакета со всеми документами, который держала в ящике комода. Узкую затёртую полоску бумаги с текстом на двух языках. Что дана военной администрацией бывшему рабу №NR96375 по имени Эркин Мороз в том, что он прошёл регистрацию и медицинский осмотр на фильтрационном пункте № 15 и в спецобработке не нуждается. Женя ещё раз перечитала этот текст, будто это было так важно, и пошла на кухню.

– Вот, держи. Но она же затрётся совсем, если ты её каждый день носить будешь.

– Мне показали, как в целлофан запаять, чтоб не трепалась.

Он по-прежнему упрямо смотрел в огонь, а Алиса растерянно топталась рядом со своей мисс Рози.

– Алиса, иди погуляй, пока я приготовлю, – попросила Женя.

– Ага, – согласилась Алиса и пошла к двери.

Уже дотянувшись до ручки и открывая дверь, она обернулась.

– Эрик, я про тебя никому-никому ничего не скажу.

Эркин быстро обернулся к ней, с трудом удержав равновесие, посмотрел на серьёзное лицо Алисы и улыбнулся.

– Спасибо.

Алиса просияла ответной щербатой улыбкой и убежала. Женя перевела дыхание: кажется, отошёл, отпустило его.

Он быстро встал, взял у Жени справку, вытащил из кармана кусок целлофана.

– Я быстро. Сейчас всё сделаю.

Женя только кивнула. Сидела и смотрела, как он калит на плите большой гвоздь, бережно оборачивает справку и ловко очерчивает её раскалённым гвоздем.

– Ну вот, – Эркин улыбнулся и бросил гвоздь на железный лист у плиты, облизал обожжённые пальцы. – Сейчас остынет. Уберу.

Женя взяла посмотреть, как получилось. Бумажка плотно зажата между слоями целлофана, текст читается хорошо, все печати и подписи видны. А где потёрлось, так уж ничего не поделаешь.

– Эркин, а почему ты такую фамилию взял?

Он недоуменно посмотрел на нее.

– Фамилию?

– Ну да. Эркин – это имя, Мороз – фамилия.

– Меня спросили, как меня зовут. Я сказал Morose, – он заговорил по-английски и получилось: Мэроуз, – они переспросили. Мороз? Я говорю – да, не спорить же с белыми. Они засмеялись. А один спросил, есть ли у меня ещё какое-нибудь имя, потому что это прозвище. Я сказал Эркин. Вот и всё. А что? – пока он рассказывал, его голос стал более спокойным, а последний вопрос прозвучал уже совсем легко.

Женя улыбнулась.

– Я, кажется, знаю, почему они смеялись. Это ведь были русские, да? – он кивнул, – ну вот, есть такое русское слово – мороз, по-английски – frost. А пишется так же как Мэроуз. Угрюмый – обидно, а мороз – нет. Они и записали тебе по-русски Эркин Мороз.

– Подожди, – он потёр лоб ладонью. – Я соображу. Значит, у меня получилось русское имя?

– Фамилия, – поправила Женя. – Вначале имя, потом фамилия.

У него весело заблестели глаза.

– А… а у тебя как? Женя…

– Нет, – грустно улыбнулась Женя. – Я Джен Малик. Но это по-английски.

– А по-русски?

– А по-русски Евгения Дмитриевна Маликова. Женя это такое, домашнее имя, – стала она объяснять. Он стоял перед ней, напряжённо сведя брови. – Дмитриевна – дочь Дмитрия, а фамилия Маликова. Понял?

– Кажется… кажется да. А почему ты Мали́к?

– Так меня в школе записали. Для удобства. В английском нет таких фамилий. А потом и осталось.

Он кивнул.

– Разобрался. А я не знал, чего они смеялись. Даже испугался.

– Это на фильтрационном пункте?

– Мы говорили: сборный. Там смотрели всех, записывали и давали справки. – Он усмехнулся. – И паёк давали. Буханку и мясную банку. И душ там был.

– Ладно. – Женя встала, подошла к нему и обняла. – Успокоился?

Он ответил на объятие, но она чувствовала, что где-то далеко внутри он ещё напряжён. Женя поцеловала его в щёку и ещё раз возле уха. Он вздохнул, коснулся губами её шеи.

– Ну вот, – Женя мягко высвободилась, и он так же мягко плавно раскрыл объятия, выпуская ее. – Пятница сегодня…

– Да, – спохватился он, – я сейчас воды принесу. Мыться будем, да?

– Как всегда, – улыбнулась Женя.

Он спрятал справку в карманчик джинсов, схватил вёдра и побежал вниз по лестнице. А Женя ещё постояла посреди кухни, прижав ладони к пылающим щекам. Значит, он был Угрюмым. Что же с ним делали, если он стал таким, что так прозвали? И какие же молодцы, что сообразили записать ему такую фамилию. Буквы одни и те же, ну почти те же, только произносится по-разному. Господи, какая чепуха лезет в голову. Но о любой чепухе будешь думать, лишь бы не об этой облаве. Не хочу я, не хочу, не хочу…

Женя умылась, остудила лицо, переоделась, и когда Эркин втащил вёдра, она уже вовсю хлопотала, управляясь с подготовкой ужина и купания.

Эркин натащил воды, раскалил, как следует, плиту, и Женя позвала Алису. Смутно чувствуя, что ему при купании Алисы лучше не присутствовать, Эркин обычно находил себе на это время какое-то занятие в сарае. И сегодня, как только Женя приготовила корыто и резиновую утку, появлявшуюся только в эти минуты, Эркин как обычно сказал: «Я потом», – и ушёл вниз.

В сарае он всегда находил себе дело. Перекладывал поленья, щепал лучину, точил топор и пилу, да мало ли что можно придумать. Даже просто погромыхать инструментом, ничего не делая, но показывая согнутую в работе спину – приём, известный любому рабу.

Без справки теперь никуда. Загреметь легко, а вот выбраться… если б не Андрей, загребли бы их как пить дать. Но и рванули они с рынка сегодня, в жизни так не бегал. Хорошо, в кроссовках – Эркин угрюмо усмехнулся – бегать легко. Ну, у Андрея прямо нюх на полицию. Хотя… лагерник… они-то все просто от белых шарахались, а те с разбором. Кто ж это сегодня, Джейми что ли, ревел, что потерял свою справку. Врёт, когда выдавали, говорили, чтоб берегли, не теряли…

…На сборный он попал после долгих блужданий. Шёл куда глаза глядят. Спал у костров или в брошенных домах. Правда, берег себя, боялся подцепить вшей, да и ещё… и потому старался держаться в стороне от всех. Индейцев, к тому же, почти не было, а с индейцами негры всегда дрались. А в тот вечер он прибился к большой компании всех цветов и оттенков, весёлой и бесшабашной. И тут грузовики. И солдаты. Их согнали в кучу, погрузили в грузовик и привезли на сборный. Бить не били, только особо упрямые и трепыхливые схлопотали прикладом по спине. Что такое «сборный», никто не знал, потому сами и не шли. Ну а беляки, они беляки и есть: отловили и привезли. Он так и не понял, что это было раньше. Длинное серое здание и двор с хлипким забором. Держали их за забором привычка к послушанию и паёк. Охраны почти не было. Но это он потом разглядел. А тогда их вытряхнули из грузовиков во двор и построили. Вернее, они сами встали, привычно заложив руки за спину и потупившись. Грузовики уехали за новой добычей, а им объявили, что их осмотрят, перепишут, пропустят через душ и выдадут паёк. Еда полагалась в конце, после всего. Но и так никому в голову не пришло уйти.

– Первая десятка сюда. Остальные ждите.

Первые десять, понурившись, пошли в указанную дверь, а они сели, где стояли. И стали потихоньку меняться местами, договариваясь держаться вместе. Кто-то пустил слух, что русские не разлучают семьи, и пошли тут братья, сыновья, матери, жены… А когда убедились, что русские, проходя по двору, не обращают внимания на их разговоры и пересадки, так в открытую забегали. С индейцем родниться никто хотел, да ему никто и не был нужен. Вызвали вторую десятку, третью… Из дома никто не выходил, видно, на другую сторону выпускают. Привезли ещё отловленных. Этих уже не строили: от сидевших во дворе всё узнали. Среди новых оказалось двое спальников. Как уцелели – непонятно. Их сразу опознали по одежде и рукам, начали было сжимать кольцо, но тут оказалось, что русские как все белые: всё видят и бьют больно. Драчунам накостыляли, а спальников сразу увели в дом…

– Десятка сюда.

Перед ним встали трое, встал и он, оглянулся. За ним колыхалась толстая негритянка с двумя детьми у подола и жилистым мулатом, державшим её за плечо. Семья.

– Ещё двое, – сказал солдат у двери.

Подошла молодая мулатка, цеплявшаяся за негра со свежей ссадиной на скуле.

– Заходите.

В длинном коридоре у входа стол и за ним белая девушка в военной форме. Он сразу отвёл глаза, уставился в пол.

– Раб, отработочный?

– Раб, мэм.

– Номер? Покажи. Один?

– Да, мэм.

– Держи. Не теряй. Вон та дверь.

Зажав в пальцах картонку с непонятными значками и понятными цифрами его номера, он подошёл к указанной двери. Там уже сидело трое. С такими же картонками. Он, как и они, сел на пол, прислонившись к стене. Из двери вышел молоденький негр с ошалелым лицом и пошёл дальше по коридору, а белая девушка в белом халате окинула их взглядом.

– Следующий.

– Мы вместе, мэм, – робко пробурчал старший из троих.

– Смотрят по одному. Вам уже отметили, что вы семья, отец и два сына.

– Мы вместе, мэм.

– А ты? – она посмотрела на него. – Ты один?

– Да, мэм, – он встал, уже зная, что пришёл его черёд.

– Заходи…

…Эркин оглядел пилу, повесил её на место и взялся за сортировку гвоздей. Спокойное занятие…

…Это был врачебный кабинет. Знакомый ещё по питомнику. У двери стул. Сразу привычным холодком засосало под ложечкой. Седая белая женщина в белом халате смотрит внимательно и… и не очень зло?

– Раздевайся. Одежду оставь на стуле. И иди сюда.

Ну, вот и всё. Сейчас она увидит его, всё поймёт… что они делают со спальниками?

– Ну, что же ты? Иди сюда. Давай карточку.

Он подошел, шлёпая босыми ногами по прохладному чистому полу. Она что-то сказала девушке по-русски, взяла у него карточку и передала ей. И дальше она говорила ему по-английски, а с ней по-русски, а он слушал, не понимая, но запоминая слово в слово…

…Сейчас, вспоминая, Эркин уже понимал почти всё, а что не понимал, о том догадывался, а тогда…

– …Номер? Заполняйте, Мила. Индеец?

– Да, мэм.

– Вера Борисовна, как они все боятся врачей.

– Видимо, есть основания для страха. Не отвлекайтесь, Мила. Иди сюда. Записывайте. Рост 182 сантиметра, вес 65 килограммов.

– Но ведь это не истощение, нет?

– Нет, если он и голодал, то только последние дни.

Измерения роста, веса – это он всё знал. Только почему-то не знакомые футы, дюймы и фунты, а что-то другое. И знал, что бояться здесь нечего, но страх то и дело прорывался противной мелкой дрожью.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, мэм.

– Проверьте, Мила.

– Первые две цифры в номере год рождения, Вера Борисовна?

– Да.

– Тогда совпадает. А почему у него буквы?

– Не знаю, Мила. И вряд ли он сам знает. Покажи голову. Мила, отметьте, педикулез отсутствует.

– Отметила. Редкость, правда?

– Да, похоже, он следит за собой. Ложись.

Она указала ему на узкую жёсткую койку. Вот оно! А он, дурак, уже надеялся, что обойдётся. Он послушно лёг, привычно закинув руки за голову. Твёрдые тёплые пальцы мнут его живот.

– Органы брюшной полости – норма. Отметили?

– Да, Вера Борисовна. Какая у него мускулатура рельефная, правда?

– Да, Мила. Очень красивое тело.

– Вера Борисовна, а грудная клетка?

– Потом прослушаю.

– Половые органы сейчас, да?

– Да.

– Пишу, Вера Борисовна.

Он не понимал, но чувствовал, о чём идет речь. Сейчас она дотронется, ощупает. Нет, он сможет не закричать, боли давно нет, но… но это ничего не изменит. Что они делают со спальниками? А с перегоревшими? А он ещё и просроченный. Что они сделают с ним? Но её руки медлят на его лобке, не опускаются. Он резко отвернулся, закусил губу, сдерживая бессильные слёзы. И вдруг нежданным спасением прозвучал вопрос.

– Где ты работал до освобождения?

– В имении, мэм, – задохнулся он сумасшедшей надеждой. – Я скотник, мэм. Вот…

Теперь он смотрел ей в лицо и показывал своё единственное спасение – руки, бугристые шершавые ладони в шрамах и желваках мозолей. Она смотрела не на них, а ему в лицо. Потом взяла его руки в свои, осмотрела, ощупала ладони.

– Мила, пишите. Половые органы – норма.

– Вера Борисовна, да какая ж норма! Они же у него совсем как у тех двоих. Это ж сразу видно. Да вы пощупайте, реакция такая же будет.

– Мила! Пишите – норма, – и повторила по-английски, будто… будто для него, чтобы он понял. – Половые органы – норма.

Он перевёл дыхание и сглотнул…

…Эркин медленно разжал пальцы и зажатые в горсти гвозди со звоном рассыпались у его ног. Какой же он дурак! Тупарь краснорожий! Сам себя чуть не загнал, Женю бы подставил… Спальников всегда отличали по рукам и коже. По гладкой холёной коже, гладким рукам. По запахам. И раздевать не надо. А он… Вздумал как в Паласе, дурак, спальник поганый… Чтоб сразу ясно-понятно было, кто он такой. Ах ты… чурбан, идиотина…

Он сел на пол, так ослабели ноги. Как он смел забыть об этом, хватит, что ему красоту его тычут, а ещё и это… Хорошо, что только раза два успел намазаться. И то Андрей заметил, стал посматривать. Но Андрей-то знает, а остальные… Вот влип бы!

Эркин несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и стал подбирать гвозди. Женя поймёт и простит. А он больше такого дурака не сваляет. Тогда всё обошлось…

– …Садись.

Он сел, боясь поверить. А она уже смотрела и щупала его дальше. Это он тоже знал.

– Дыши. Задержи дыхание. Дыши. Покашляй. Мила, лёгкие, сердце – всё норма.

– Сплошная норма?

– Да. Редкостное здоровье. Открой рот. Шире. Скажи, а-а. Хорошо. Мила, никаких отклонений. И кожа чистая. Ни шрамов, ни рубцов.

– Ну, так, Вера Борисовна! У тех же тоже…

– Да, Мила, – она улыбнулась. – Тело у него спальника. Но руки скотника. Он не выдумывает. Отметьте ему в карточке, что в спецобработке не нуждается, практически здоров.

И, наконец, волшебное, сорвавшее его с места слово.

– Одевайся.

Он так рванулся к своей одежде, так торопливо одевался, что они обе засмеялись. Она дала ему его карточку, где теперь было написано что-то ещё.

– Смотри. Здесь отмечено, что ты прошёл медосмотр и не нуждаешься в спецобработке. Можешь сразу идти за справкой. А душ по желанию. Ты понял?

– Да, мэм.

У него ещё всё дрожало внутри, и дрожали руки, когда он брал карточку.

– Ты здоров, понял? Ничем не болен. Вшей у тебя нет.

– Да, мэм, спасибо, мэм.

– Иди.

– Спасибо, мэм.

И ещё она сказала. Не ему, девушке. Он уже выходил, а они за его спиной ещё спорили.

– Вера Борисовна, ну он же спальник, а вы ему ставите норму, а вдруг он сейчас вот возьмёт и накинется…

– Мила, он нормальный здоровый мужчина. И хватит об этом. Зовите ту троицу…

…Эркин уложил на место гвозди и усмехнулся. Дальше всё было проще. Больше он к врачам не попадал и попадать не собирается. Тогда ему повезло, а дважды рабу везение не выпадает. А тогда…

…В другой комнате он отдал карточку, и ему выписали справку. Потом получил паёк, в общий душ идти, конечно, не рискнул, переночевал на голых трехэтажных нарах и с утра получил ещё раз паёк и ушел. По справке его выпустили без звука. Некоторые, как он узнал из ночной трепотни, так жили здесь чуть ли не неделями, не желая оторваться от дармовой жратвы, но он побоялся попасть на вторичный осмотр и ушёл сразу…

…Эркин оглядел сарай, будто мог что-то разглядеть в быстро наступающей темноте. Наверное, можно уже подниматься. Он глубоко прерывисто вздохнул и вышел, закрыл и запер дверь. Теперь ключ проворачивался легко, не сравнить с первыми днями, правда, ему пришлось повозиться с перекосившейся дверью, пока не наладил. И не спеша, пошёл наверх. Двери он запирать не стал. Все равно ещё грязную воду выносить.