Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

– Нет, уже поздно, ложись спать. С утра и сделаешь. А я тебе на утро на плите оставлю.

Он кивнул. И осторожно сказал.

– Там… она порвана сильно. И… не моя кровь. Одного порезали, ну, и тащили его. Я перепачкался только. Я замыл… ещё на станции… Где заметил.

– Андрей уцелел? – спросила Женя, собирая посуду.

– Ну! – в его голосе прозвучало восхищение, и даже зависть. – Он вовсе без царапинки ушёл. Набил их как хотел.

– Никого не убили?

– Не знаю, – пожал плечами Эркин. – Мы их к товарняку прижали. Тот уже под парами стоял. Они и попрыгали. Своих они всех затащили, а там как, не знаю. А из наших… кого полиция захватила, ну, это не жильцы, ясно, ещё одному голову проломили, двоих порезали сильно. В Цветной унесли. Не знаю, выживут ли. У остальных как у меня. Кому нос смяли, кому ухо сплющили, – он посмотрел на неё смеющимися глазами. – Мне вот для равновесия слева привесили.

– Для симметрии, – улыбнулась Женя. – А если бы по глазу попало? Как тогда, помнишь?

– Помню, – кивнул он. – Женя, тогда меня били, а сейчас драка была. В драке я увернусь.

Женя встала, взяла было посуду и тут же поставила её на стол, наклонилась и поцеловала его, куда придётся. Пришлось в переносицу.

– Ёжик.

Он поймал её за руку и повернулся, подставляя её губам ушиб.

– Подуй, а? Алиса говорила, ты дуешь, и боль проходит.

Она подула и уже серьёзно спросила.

– А что, болит?

– Теперь нет, – он поцеловал её в щёку.

– Я серьезно, Эркин.

– Я тоже, – он поцеловал её ещё раз и встал.

– Ну, мне посуду надо мыть, – Женя осторожно погладила его по правой щеке, рядом со шрамом. Он перехватил её руку, прижал к своей щеке.

– Я боялся так…

– Чего?

– Ну… что ты рассердишься. За рубашку.

– Глупыш мой. Нашёл из-за чего переживать. А если б тебе…

– Что?

– Живот вспороли, вот что! – рассердилась Женя.

– Я больше не подставлюсь, – серьёзно пообещал он.

Женя засмеялась, прижалась к нему на мгновение и тут же отстранилась.

– Ладно, тебе рано вставать. Иди, ложись. Ночь уже.

Он медленно отпустил её.

– Иду.

Войдя в кладовку, Эркин быстро развернул постель и лёг.

О кроссовках она его не спросила. Ну что ж, тем лучше. Если не обманет этот белый, то за два дня он наберёт. Если, конечно, и на станции все будет нормально. А дерётся Андрей как никто. Если б не он, они бы от пришлых так легко не отбились. Многих бы порезали. Откуда они только взялись на нашу голову?

Эркин осторожно ощупал царапину. Хорошо, сзади было пусто, смог отступить. Андрей ругался, что он лезет вплотную. Точно, ведь выпустили б ему кишки. Андрей показал ему потом, как правильно нож держать, чтоб самому не порезаться. Любит Андрей драться. Но когда что умеешь… да нет, сунь его сейчас в Палас, ведь в петлю полезет, да и раньше… а умел, выучили. И на скотной тянул, правда, до последнего, но ведь не потому, что любил. Просто боялся. Всё-таки еда, свой закуток… Ушёл, когда подпёрло. А мог остаться…

…Грегори нагнал его за воротами. Сначала он подумал, что Грегори успел узнать на кухне, что он там внаглую взял себе полбуханки господского хлеба и кусок мяса, или из-за рубашки. И когда Грегори окликнул его, он угрюмо остановился, готовый отдать и еду, и рубашку. Ну, пойдёт дальше в одной куртке, не помрёт. Не возвращаться же за рабской. Но Грегори заговорил о другом.

– Угрюмый, я договорился, хозяйка согласна. Одна корова твоя будет. Молоко от неё, телёнок там – всё твое. Ну, и как положено, харчи, жильё, одежда… и деньгами ещё.

Он попытался молча обойти надзирателя, но Грегори ухватил его за плечо и остановил.

– Ты подумай, Угрюмый, ну куда ты пойдёшь? Признает кто в тебе спальника, ведь прирежут, сам знаешь. А здесь никто тебя не тронет. Ты парень работящий, хозяйка успокоится, всё нормально будет.

Он слушал и не слышал, что говорит, что втолковывает ему надзиратель. На Грегори у него злобы не было, и он просто ждал, пока тот уберёт руку, потому что стряхнуть её он не решался.

– Ну же, Угрюмый, чем тебе плохо было? Пять лет прожил, не пороли по-настоящему ни разу. После ломки на шипах не лежал. Ел всегда досыта, голым по снегу не гоняли. Другие же остаются. Ну, чего молчишь?

– Да сэр, – неохотно ответил он.

Грегори обрадовался, решив, что это согласие, но он продолжил:

– Другие остаются, сэр.

– А ты, значит, уходишь?

– Да, сэр.

– Дурак ты. Месяц сидел, за скотиной смотрел, а теперь…

– Да, сэр.

– Что да, дурак?

– Я дурак, сэр.

Грегори досадливо сплюнул, сжал кулак, но не ударил.

– Ну, иди. Обратно ведь приползёшь. Кому ты нужен, сам подумай дурацкой башкой своей.

Он угрюмо молчал, уставившись в землю. Грегори, видно, понял, что от него больше ничего не добьёшься.

– Тварь ты неблагодарная. Его покрывали, жить давали, а он… ступай, ублюдок, дрянь краснорожая. Посмотреть бы, как тебя полосовать будут, спальник поганый.

Покрывали? В чём его покрывал Грегори? Ну, это не его дело. И как только Грегори ослабил хватку, он высвободил плечо и, обойдя Грегори, пошёл по дороге. По размешанной сотнями ног в грязь, в месиво, немощёной дороге. Грегори ещё обругал его в спину, он не обернулся. К вечеру он нагнал рабов из какого-то другого имения и ночевал с ними у общего костра. А утром пошёл дальше…

…Эркин плотнее закутался в одеяло, хотя холодно не было. Он всё-таки подбил под дверь войлочный узкий валик и сделал порог. Теперь от двери почти совсем не дует. Просто, когда завернёшься вот так, кажешься самому себе не таким беззащитным. Если ударят сонного, одеяло хоть немного, но прикроет. У Жени хорошие одеяла, толстые, чуть тоньше перины. И тепло, и мягко, и кожу не царапает. Надо будет у Жени на комоде посмотреть что-нибудь для рук. Она наверняка разрешит взять, а нет, так купит. А то всё-таки он царапает её, она, правда, молчит, но он-то сам должен понимать, что с его лапами ему только поленья ворочать… Откуда всё-таки нанесло этих пришлых? Наглые, как скажи, наняли их. И полиции кто стукнул, вроде ведь тихо дрались. Следил что ли кто-то? Похоже, Андрей прав: крутая каша заваривается. Горячо хлебать будет. Обожжёшься. Рубашку жалко. Здорово порвали. Знал бы, надел тёмную, из имения, а захотелось пофорсить в рябенькой. Ладно, у него ещё клетчатая и с короткими рукавами – Женя её тенниской называет – есть. Перебьётся. А эту, видно, на тряпки только. Только бы белый с кроссовками не надул. Женя уже легла вроде…

Эркин вздохнул во сне, потёрся щекой о подушку. Спать надо, времени совсем ничего осталось…

Тетрадь восьмая

Солнце показалось над складами, когда они с Андреем уже заканчивали ворочать неподъёмные железные баки. Внутри что-то булькало, но как Андрей ни принюхивался, определить, что там, не мог.

– Хорошо запаяны стервы.

– А тебе не всё равно?

– Интересно, – ухмыльнулся Андрей. – Да и не люблю я вслепую работать.

– Мало ли чего не любишь, – хмыкнул Эркин. – Я вон полицию не люблю, а могу что? Вон торчит, жаба грёбаная.

– Торчит, – согласился Андрей. – Так после вчерашнего они тут с неделю проторчат, не меньше.

– Интересно! – не мог успокоиться Эркин. – Мне интересно, кто полицию навёл? Шума же не было.

– Увидел из окна кто, – еле заметным движением головы Андрей показал в сторону трёхэтажной конторы. – Оттуда всё видно. И звякнул.

– Я б ему звякнул, – вздохнул Эркин.

– Не ты один, – хохотнул Андрей. – Ну, пошёл?

– Пошёл!

– Ещё пошёл!

– Есть! – выдохнул Эркин.

Очередной бак встал на платформу, и они быстро пропустили трос через скобы, притянув его к другим. Не очень ведь и большие баки, чуть пониже их роста и всего-то в два обхвата, а тяжеленные – и скобы есть, а не поднять. Андрей закинул трос наверх и передвинул сходни.

– Давай их все сейчас перекатим сюда, чтоб за каждым не бегать.

– Идёт.

Солнце начинало припекать, и края баков отпечатывались на груди чёрными жирными от пота полосами. Рубашку Эркин сразу снял, ещё со вчерашнего дня зная, что перемажется, и штаны потому надел старые, пожалел джинсы. Андрею хуже. Ему раздеваться нельзя. Хорошо, рукавицы дали, хоть пальцы он убережёт.

– Держи.

– Есть. На меня подай.

– Бери.

– Пошёл?

– Пошёл.

Плату обещали неплохую. Как-то неопределённо: сказали, что не обидят, и если уложатся в срок, то надбавят. Но имперские здесь вряд ли сунут. На станции всегда кредитками платят, а русским-то уж точно имперскими не с руки, но могут за рукавицы вычесть…

Андрей прикусывает губу. Видно, курить хочет, но вчера он пачку только вытащил, как наорали и пригрозили прогнать.

– Терпишь?

– Терплю. Пошёл.

– Есть.

Если они быстро управятся, если с оплатой не прижмут, и если сегодня ещё перехватят такую же, то завтра он сможет с утра пойти к тому белому. И тогда завтрашний заработок он отдаст Жене. Хватит ему жрать и денег на жратву не давать. Женя ему отдельно не варит, а ест он больше их обеих. Лишь бы не надул беляк. Но вроде не должен…

…Коренастый, в полуармейском, шляпа надвинута на лоб и оттуда поблескивают как две льдинки светлые глаза, в зубах зажата сигарета, ноги расставлены для упора и руки на поясе с кольцами для кобуры, ножа, плети. Так стоят надзиратели. И не подошёл бы он к такому, если бы не разложенная обувь. Сапоги, туфли, ботинки, шлёпанцы… И кроссовки. Есть совсем новые, есть похуже, но куда лучше рвани, что в цветном ряду. Он подошёл и встал чуть сбоку, потоптался, привлекая внимание.

– Ну? – бросил, не глядя на него, белый. – Работы нет.

Кроссовки ещё только в магазине на Мейн-стрит, куда цветным путь заказан, и он решил рискнуть.

– Кроссовки нужны, сэр, – тихо сказал он.

– Кому? – белый ответил неожиданно тихо.

– Себе, сэр.

Белый покосился на него, не поворачивая головы, пыхнул сигаретой и… и ответил.

– Сотня.

Сто кредиток, столько он за раз в руках не держал, и даже не представлял такую пачку на ощупь, но кивнул.

– Имперскими можно, сэр?

– Пересчитаю. И не все.

– Хорошо, сэр.

Белый ещё раз посмотрел на него и еле заметно усмехнулся.

– Подходи, как наберёшь. Придержу тебе, – и громко. – Иди, сказал. Нет работы.

– Да, сэр, – попятился он и быстро ушел…

…И считает теперь, аж голова пухнет. Как этот ещё имперские пересчитает. И чего-то белый будто боялся. Ну, это не его забота.

– Взял?

– Взял. Пошёл.

– Есть.

Андрей тихо присвистывает сквозь зубы. Эркин замечает приближающуюся фигуру в сине-зелёном мундире и отвечает тихим глухим прищёлкиванием языка. Обменявшись сигналами тревоги, они продолжают ворочать баки. Их уже совсем немного осталось, но и места на платформе мало, и стоят они так тесно, что трудно привязывать. Полицейский проходит мимо, поигрывая дубинкой, и Андрей совсем тихо, так что слышно только Эркину, посылает в мундирную спину длинное замысловатое ругательство. Эркин беззвучно смеётся, подмигивает Андрею.

– Пошёл на меня.

– Пошёл.

– Дай вправо.

– Бери. Взял?

– Есть.

– Пошёл. Ещё пошёл.

– Вправо дай. Ну!

Последний бак встаёт на место, и они быстро, словно он убежит, обкручивают его тросом и закрепляют растяжки.

Всё! Сделали!

Андрей подбрасывает вверх и ловит рукавицы и оглушительно с переливом свистит. Просто от радости. Но в конторе со звоном распахиваются окна, и к ним уже бежит полицейский.

Но военный в непривычной – русской? – форме успевает раньше, как, скажи, из-под земли выскочил, и полицейский, убедившись в своей ненужности, уходит.

– Молодцы парни, – военный сдвигает фуражку на затылок и переходит на английский. – Держите. По полсотни каждому.

Эркин стягивает рукавицы и нерешительно – такие они грязные – протягивает их офицеру.

– Вот, сэр…

– Оставьте себе, – машет тот рукой. – Ну, молодцы, ну, выручили. Как раз успели. Вот, ещё вам, – и достаёт по пачке сигарет. – Попробуйте русских. И вот ещё, – бездонные у него карманы, что ли? – Паёк армейский. Поедите.

Рукавицы, пачка сигарет, блестящий брикет в фольге и радужная бумажка, а рук всего две. И Эркину ещё рубашку не забыть взять, а Андрею ящик. За этой суматохой, разбирая свалившееся на них богатство, они как-то не заметили, что платформу с баками прицепили к паровозу, а офицер куда-то ушёл. И полицейский уже снова идёт на них. Эркин щёлкает языком.

– Отваливаем, – соглашается Андрей. – Кидай всё ко мне. Потом разберёмся.

Найдя в одном из станционных закоулков кран, они с наслаждением умылись. У Андрея даже волосы были грязные. И пристроились тут же в тени от штабеля старых шпал.

Эркин спрятал кредитку в карман и подтолкнул ногой ящик.

– Давай пожрём, что ли.

– Давай. Уломались.

Андрей достал брикеты. Повертел свой.

– Попробуем армейского. Не ел такого?

Эркин мотнул головой, аккуратно надрывая фольгу по запечатанному краю. И как из-под земли появилась оборванная негритяночка с торчащими во все стороны косичками и ведром тёмно-бурой жидкости. И карапуз с ведром воды и связкой кружек.

– А вот кофе, парни, – запела девчонка, – кофе с устатку. Хорошее кофе.

Андрей нашарил деньги.

– Налей две.

Мальчишка ополоснул в своём ведре и подал девчонке две кружки. Та поставила ведро, вытащила из-за пояса черпак – кружку на палке – и, сосредоточенно надувая губы, налила и подала им кофе.

– Пейте на здоровье. В самый раз с устатку.

– Братишка? – Андрей кивком показал на мальчишку.

– Ага, – девчонка пересчитала деньги и ссыпала монетки в подвешенный на шее мешочек. – Кофе хорошее, мамка варит. Без обману.

Эркин отхлебнул горьковатой густой жидкости, покосился на Андрея и вытащил монетку.

– Себе налейте.

– Спасибочки вам, – обрадовалась девчонка, пряча монетку. – Мы уж и так как-нибудь.

Они терпеливо дождались, пока Эркин с Андреем пообедают, получили назад кружки и исчезли, как и появились. Вскоре из-за шпал донеслось.

– А вот кофе, парни. С устатку кофе!

– Тоже, крутятся, – вздохнул Андрей, комкая фольгу и отправляя комок куда-то в угол. – Ну, попробуем русских?

– Бери обе, – мотнул головой Эркин, складывая и пряча в карман обёртку. – Я не курю. И менять не буду.

– Идёт. А ты запасливый, вижу.

– Пригодится завернуть что. Прикрой меня, я деньги посчитаю.

Андрей сдвинулся так, чтобы между ним и шпалами образовалась щель, и закурил, настороженно поглядывая по сторонам. Эркин забился в эту щель, достал деньги. Полсотни, ещё три кредитки, ещё две, ещё… он сбивался несколько раз, но выходило где-то под семьдесят. Остальное имперскими. Должно хватить.

Андрей курил и слушал, как шепчет, пересчитывая деньги, Эркин. Сумма не малая, могут и польститься.

– Ну, как русские? – Эркин выбрался из щели и сел рядом.

Андрей покосился на его довольное лицо и ухмыльнулся.

– Нормально. Хватает?

– Вроде да. Давай сейчас и сходим.

– Не терпится? Ну, давай.

До выхода со станции они несколько раз натыкались на полицейских, но те не цеплялись, только внимательно оглядывали.

Как и уговаривались, Андрей остался шагах в десяти для страховки, и к торговцу Эркин подошёл один. Встал опять сбоку, потоптался. Белый быстро посмотрел на него и, не глядя, бросил.

– Обойди и там зайди.

Торговый ряд тянулся вдоль живой давно не стриженой изгороди. С той стороны кустов кое-где стояли какие-то будки. Одна такая как раз за спиной белого. Значит, туда. Ну что ж, Андрей подстрахует. Эркин прошёл вдоль ряда до конца, изредка поглядывая на разложенные товары, будто отыскивая что-то, свернул и уже с той стороны подошёл к замеченной будке. Андрей держался сначала сзади, но, когда Эркин взялся за дверь, встал рядом.

– Давай вместе.

Эркин кивнул.

В будке лежали навалом мешки и коробки и сидел у стены на корточках немолодой – в волосах седина проблёскивает – негр. Увидев вошедших, он угрожающе заворчал и привстал, но тут из-за штабеля коробок появился белый. Крыша была разломана, и света хватало. Негр сел на своё место, а белый ещё раз оглядел Эркина и развязал один из мешков. Вытащил оттуда связанные за шнурки две пары кроссовок.

– Меряй. Быстро, пока не видят.

Эркин огляделся, увидел у входа перевёрнутый ящик и перед ним лист картона. Быстро сел, снял сапоги. Белый кинул на картон кроссовки и посмотрел на его портянки.

– Погоди.

Порылся в одном из ящиков и кинул на колени Эркину носки.

– На портянки не меряют, чурбан.

Эркин быстро смотал портянки, натянул носки. Помедлил. А если не подойдут? Цветному мерить – мереное покупать. После него ведь никто не возьмёт.

– Я сказал, меряй.

Эркин осторожно обулся.

– Встань, потопчись. Только на пол не сходи.

Белый раскачивал за шнурки вторую, бело-красную пару, а Эркину дал тёмные, чёрные с коричневым.

Эркин неуверенно потоптался. Мешали шнурки – он их так и не развязал – и странное ощущение нереальности происходящего. Как во сне.

– Белые наряднее, – подал голос Андрей.

Торговец окинул его презрительным взглядом.

– Дурак, они приметные.

Андрей густо покраснел: мог ведь и сам догадаться.

– Ну, не жмут?

Эркин помотал головой.

– Берёшь?

– Да, сэр, – вырвалось у Эркина.

– Бери, – кивнул белый. – Сейчас только переобуйся, не выходи в них.

Эркин кивнул, переобулся и, не выпуская кроссовок, протянул деньги. Белый кинул вторую пару в мешок, взял у Эркина пачку имперских, пересчитал, постоял, закатив глаза куда-то вверх.

– Так, пойдёт за… – он кинул взгляд на кредитки в руке у Эркина, – ладно, считаю за сорок, давай эту, – он вытянул полусотенную, ещё две бумажки, – это десять, и ещё пятёрка за носки, сейчас вторую пару дам. В расчёте?

– Да, сэр.

Белый спрятал деньги куда-то за пазуху, дал Эркину вторую пару носков и вытащил лист мятой бумаги.

– Заверни всё.

Поглядел, как Эркин заворачивает кроссовки и засовывает носки в карман.

– Носи на здоровье, парень.

– Спасибо, сэр.

– И язык на привязь возьми. Нам запрещено вам продавать. Подожгут.

Эркин замер и медленно поднял на белого взгляд. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом Эркин посмотрел на Андрея. Тот уже всё понял и открыл свой ящик. Эркин заложил туда свёрток, закрыл крышку. Белый посмотрел на Андрея, дёрнул углом рта в улыбке.

– Надумаешь тоже, подходи.

Андрей кивнул.

– До свиданья, сэр.

– До свиданья.

– Валите, парни. Не видел я вас.

Снаружи они огляделись и быстро перебежали к чёрному обугленному остову какого-то здания. Раньше это было что-то вроде особняка в саду. Убедившись, что от будок их не видно, Эркин забрал свой свёрток.

– Переобуешься?

– А сапоги тащить? – Эркин махнул рукой. – Так, посмотрю только.

– Давай.

Эркин опустился на колени и развернул бумагу. Так осторожно, будто ждал, что в последнюю минуту это окажется обманом. Но кроссовки были на месте. Андрей присел рядом на корточки, осторожно взял одну, повертел.

– Совсем новые. Магазин он, что ли, грабанул?

– Мне это… по фигу, где он их взял, – Эркин гладил коричневую замшу. – Я думаю, что врать буду, если спросят. Не подставлять же его.

– Скажешь, за работу.

– Новенькие за работу? Они же сотню стоят. Это ж сколько ломаться надо, а я у всех на глазах.

– Два дня походишь, новыми не будут. И сойдёт.

– Думаешь?

– Ага, – Андрей поднёс кроссовку к лицу, шумно вдохнул и протянул её Эркину. – Понюхай. Тыщу лет не чуял, как новая обувь пахнет.

Эркин вдохнул непривычный запах. И ещё раз, уже запоминая.

– Сам-то когда надумаешь?

– В сапогах привычней.

– Ну, как знаешь.

Эркин снова завернул кроссовки, встал. Встал и Андрей.

– Пошли, может, и перехватим чего.

– Пошли. Клади пока ко мне, чтоб не цеплялись.

Они выбрались на одну из соседних улиц и пошли к рынку.

– У тебя осталось чего?

– Три и ещё одна. Четыре кредитки. Имперские все сбросил.

Андрей кивнул и достал сигарету.

– Я тоже. Хозяйке отдал.

– Взяла?

– А что ей? Пересчитала пять к одному, и как раз за неделю уплачено. А этот прижал тебя. У тебя больше, чем на сорок, было.

– Пусть давится, – отмахнулся Эркин. – Да и рисковал он побольше нашего. Слышал же.

– Это да. Кто ж их пугает? Свора?

– Их дело. Он за риск с меня взял. И думаешь, я первый у него? Для кого тот ящик стоит? Белого ж он туда не посадит.

– Верно, – засмеялся Андрей.

– А вот пришлых не расспросили, это мы зря. Чего их к нам понесло? Да целой ватагой.

– Тоже верно, – Андрей нахмурился. – И с ножами ведь все. Знали, на что едут.

– Сам говорил, крутую кашу заваривают. Они свою пусть сами хлебают. А у нас…

– Мало не будет, – мрачно кивнул Андрей и зло сплюнул догоревший до губ окурок. – Теперь ходи и оглядывайся. Свалить бы куда на время.

– Эй, – окликнули их, – Меченый, Белёсый, валите сюда.

Они оглянулись. Длинный, Джейми, ещё кто-то. Человек пять махали им из-за ограды длинного приземистого дома.

– Ну и чего? – Андрей заглянул за ограду и присвистнул. – Валим!

До темноты они рыли во дворе совершенно непонятный котлован. На семерых как раз хватило и работы, и заработка.

Женя всё утро напряжённо вслушивалась в конторские разговоры. Но драка цветных никого не интересовала и потому не обсуждалась. Обсуждали моды. Вариации матросского стиля. И предстоящую свадьбу Фанни. На Балу её видели в столь недвусмысленной позе с Рональдом, что она теперь просто обязана ответить Рональду согласием. Бедная Фанни! Как опасно терять осторожность!

– Но Фанни не так уж и виновата. С тех пор, как закрыли Палас, ей просто некуда девать энергию.

– Бедный Рональд! Ему придётся стараться за целый Палас.

– Он знал, на что шёл.

– Бедный Рональд!

– Фанни молчала изо всех сил.

– Но он заставил её закричать, чтобы все прибежали.

– Вы бы видели Фанни!

– Я видела.

– Сегодня они покупали цветы на Мейн-стрит.

– Рональд сияет.

– Ещё бы! Он на это столько сил потратил.

– Ну, у Фанни такое приданое, что Рональд старался не зря.

Женя с удовольствием сплетничала. Рональда и жалели, и восхищались им.

– Как жаль, что пленные только сейчас возвращаются.

– Да, Бал стал бы намного многолюднее.

– И с большим количеством последствий.

Все дружно покатились со смеху.

– Джен, как ваша прелестная крошка?

– Спасибо, хорошо.

– У вас чудная девочка!

– И такая умненькая.

– Вы её очень разумно воспитываете.

– Спасибо.

Разноголосая дробь машинок и смеющиеся голоса. Бьющее в окна солнце и щебет птиц. Май. Месяц любви и юного счастья. И Женя была счастлива. Она не шла, а летела домой. И доктор Айзек, остановивший её на Мейн-стрит, так и сказал.

– Вы счастливы, Женечка.

Он не спрашивал, но Женя ответила.

– Да. Спасибо, доктор.

– Я очень рад за вас, Женечка. Я вам желаю одного.

– Да?

– Удачи.

– Спасибо, доктор.

– Я всегда буду рад помочь вам. Всем, чем смогу.

– Да, конечно. Большое спасибо.

И через пять шагов Женя забыла об этом разговоре. Осталось только ощущение чего-то очень приятного.

И весь вечер держалось это настроение.

– Ты очень понравилась нашим гостьям. Они сказали, что ты умная и послушная девочка.

Алиса вздохнула и хитро посмотрела на мать.

– А что ты мне расскажешь?

– Хорошо, – Женя задумчиво вертела в руках остатки серой с мельчайшим узором «рябенькой» рубашки, прикидывая, как её можно зашить и можно ли вообще. – Жили-были Линда, Тедди и Спотти. Они жили в маленьком доме посреди огромного леса и очень-очень дружили. Тедди и Спотти ходили на охоту, а Линда ждала их. И они всегда возвращались.

Алиса подпёрла щёку кулачком, ожидая, когда за обычным зачином начнутся необыкновенные приключения. Мисс Рози появилась совсем недавно и в сказке пока не фигурировала, но Алиса этого даже не замечала.

На единоборстве Спотти со страшным чудовищем в огненной пещере пришел Эркин. Смертельно усталый и безмерно довольный. Он даже зашёл в комнату как был, в сапогах, и выложил на стол свёрток.

– Купил?! – ахнула Женя.

Он только молча кивнул.

– Давай показывай.

У него чуть дрожали пальцы, когда он разворачивал бумагу.

– Вот.

– Отлично! Поздравляю, – Женя чмокнула его в щёку. – Носи на здоровье!

– А я? – Алиса залезла с ногами на стул, встала и потянулась к нему.

Эркин покосился на Женю и нерешительно дал Алисе обнять себя за шею и поцеловать в щёку. Но тут поехал и упал стул, и Алиса повисла у него на шее. Он быстро наклонился, и она встала на пол, даже не успев испугаться.