Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

Степан Медардович, бросив короткий взгляд на счётчик, достал пятёрку.

– Благодарю.

Шофёр сделал движение за сдачей, но Степан Медардович отмахнулся необидным жестом. Когда у Краснохолмских нет денег на чаевые, они едут на автобусе или идут пешком. Но не скопидомничают.

Шофёр вышел следом за ним и достал из багажника его чемодан.

– Куда прикажете?

– Вот сюда пожалуйста. Ещё раз благодарю, – и отпускающий шофёра жест.

Шофёр поставил чемодан у двери, сел в машину и уехал. Степан Медардович полез в карман за ключами, но дверь сама распахнулась перед ним.

– Ну, наконец-то! Здравствуй.

– Лизанька?! – радостно удивился он, входя в дом. – Здравствуй, свет мой, ты уже сквозь стены видишь?

– Нет, – засмеялась она, обнимая и целуя его. – Просто знание расписания и расчёт, а как услышала, что ты ключами звенишь…

– Ну и слух у вас, княгинюшка, – смеялся Степан Медардович, целуя её в щёку, в руки и опять в щёки. – Такси я отпустил, всё в порядке.

– Рада слышать, а то я трёшку наготове держу.

– Можете убрать свою трёшку. Я сегодня, – Степан Медардович подмигнул, – в выигрыше.

– Выигрыш на копейку, а радости на сотню. Раздевайся, я отпустила Мефодия, у него что-то дома, ужин на столе.

– Лишь бы не наоборот, Лизанька, но выигрыш посерьёзнее копейки. И я сейчас лучше ванну приму, отдохну, а там и поужинаем. И позвони Ярославу.

За всем этим он разделся, повесив пальто и шляпу в старинный из тёмного дуба шкаф, переобулся и с удовольствием оглядел освещённую только угловым торшером у лестницы прихожую. Шкафы в тон стенным панелям, дубовая лавка-диван с выдвижными ящиками для обуви вдоль стены, закрытая дверь в нижнюю парадную анфиладу, неизносимый дубовый паркет и пухлые коврики у двери и вдоль галошницы.

– Конечно, Стёпа, отдохни. Что-то случилось?

– Только приятное. Очень интересное маленькое приключение, Лизанька, но хочу поделиться с Ярославом. Как вы тут?

– О, у нас всё в порядке.

И, как в подтверждение её слов, наверху хлопнула дверь, по лестнице двумя клубками белой шерсти с лаем скатились два шпица, по древней традиции именовавшиеся Кадошкой и Фиделькой, завизжал детский голос:

– Дедушка приехал!

И сбежал вниз в расстёгнутом по-домашнему кителе Захар.

– С приездом, отец.

Степан Медардович обнял сына.

– Ну, как ты?

– Всё в порядке. Приняли к исполнению, с понедельника приступаем к реализации.

– Отлично.

Захар подхватил чемодан, и они, все вместе в сопровождении прыгающих и лающих шпицев поднялись по лестнице. Идущий последним, Захар мимоходом выключил торшер.

В верхнем коридоре Степана Медардовича обступили и дети, и взрослые.

– Да приласкай ты их, папа, иначе они не замолчат, – предложила, улыбаясь, жена Захара.

– Это ты о ком, Зоренька? – рассмеялся Степан Медардович, обнимая сыновей, целуя внуков и невесток и гладя шпицев.

Вообще-то жену Захара звали Анной, но, учитывая, что Анн у Краснохолмских много во всех поколениях и ветвях, её – среди своих – называли по мужу Зорей или Зоренькой, и ей, румяной и всегда ласково весёлой, это имя подходило, по общему убеждению, лучше крестильного.

Захар отнёс чемодан в родительскую спальню, переглянулся с женой и матерью и скомандовал «по-ефрейторски»:

– Рядовой необученный Краснохолмский, отбой! Выполнять!

Румяный, очень похожий на мать, пятилетний Степан вздохнул.

– Дедушка, ты мне завтра всё расскажешь?

– А как же, – Степан Медардович потрепал его кудрявые, как у Захара в детстве, волосы. – И на карте всё отметим.

Степан вёл летопись путешествий деда.

– Ну, княжичи, княжны, – Степан Медардович ещё раз поцеловал внуков, – всем спокойной ночи. Завтра я в полном вашем распоряжении.

Зоренька и Лариса – жена младшего сына, Романа – увели детей, Захар и Роман сказали, что подождут ужина в библиотеке, и наконец Степан Медардович остался вдвоём с женой.

– Лизанька, давай сначала дело.

– Хорошо, – согласилась она, внимательно глядя на него. – Что случилось, Стёпа?

– Ничего сверхъестественного, я выиграл там, где не играл. Держи, Лизанька, – он достал из бумажника пачку купюр. – Здесь двести пятьдесят, вторая половина.

– Хорошо, – Елизавета Гермогеновна взяла у него деньги. – Но может, оставишь себе, на игру? И ты сказал, что не играл, тебе было плохо?

– Нет, Лизанька. Я играл, в поезде, как всегда, и проиграл, как всегда. Но проигрыш мне вернули. И дали ещё, – он достал уже прямо из кармана вторую пачку, заметно толще первой. – Лизанька, мне сказали, что это компенсация за моральный ущерб. Возьми, пожалуйста, а всё остальное потом.

Она не растерянно, а как-то задумчиво кивнула и взяла деньги.

– Раздевайся, я сейчас сделаю ванну.

Она положила обе пачки на комод и пошла в ванную, а Степан Медардович стал раздеваться с блаженным чувством исполненного долга. Родовая страсть князей Краснохолмских к игре – по одной из семейных легенд царский венец в чёт-нечет проиграли – вынудила их выработать жёсткие правила. Деньгами распоряжались женщины. Они – жёны, матери, тётки, бабушки, старшие сёстры, а, случалось, и дочери – вели хозяйство и решали, сколько выделить своему князю или княжичу на игру. Превысить женский кредит было безусловно бесчестным. Сами княгини и княжны тоже играли, но только в семейном кругу, чтобы деньги не уходили из семьи. Пожалуй, именно это и сочетание открытости семьи, а Краснохолмские не чуждались никакой честной работы и роднились по сердцу, а не знатности, с семейной поддержкой во всём, – всё это и позволило семье выжить, пережить и царские опалы, и революционный террор, и даже сохранить многое из родового, накопленного за восемьсот с лишним лет существования рода, могучей разветвлённой семьи.

Бобров переулок 17 Общество бывших узников и жертв Империи

Дежурная в застеклённой будочке у входа пускать его не хотела.

– Время приёма заканчивается, придёте на следующей неделе.

Андрей ещё вполне миролюбиво облокотился об узкий прилавок у её окошка.

– Мне сегодня нужно. Дело у меня… неотложное.

– Нет, – она сердито шлёпнула ладонью по разграфлённой тетради.

Андрей зло сощурил глаза.

– Тётя, давай по-доброму. Я и по-другому могу.

– Я… я милицию вызову.

– Зря грозишь, тётя, я нервный. Пока они приедут, я много чего успею сделать, – и он издевательски подмигнул.

– Ты что несёшь, я в матери тебе гожусь!

– Вот своих щенков, сука, сучья твоя порода, и воспитывай.

Она застыла, и Андрей, чувствуя, что всё сейчас сорвётся, сам протянул руку в окошко и взял у неё со стола белый квадратик пропуска.

– Спасибо, тётя, живи и не кашляй.

Она не шевелилась, будто после его фразы о щенках ничего уже не видела и не слышала.

Дежуривший у входа на лестницу седой мужчина неопределённого возраста, удачно не слышал их разговора: говорили они тихо, а вестибюль большой – и спокойно принял у Андрея пропуск.

– К Бурлакову? Это на втором этаже, двадцать седьмой кабинет.

– Спасибо, – улыбнулся Андрей, быстро взбегая по лестнице.

Теперь надо успеть добраться до Бурлакова прежде, чем эта… забазарит и шухер поднимет. Но в то же время он чувствовал, что нет, не забазарит, слишком сильным был его удар. Что-то там у неё было с детьми или из-за детей, нет, будет молчать.

Длинный коридор, закрытые двери, с номерами, но без табличек, повороты, а вот и двадцать седьмой. Напротив двери пять стульев и сидят трое.

– К председателю кто последний? – спросил Андрей.

– Я с краю, – нехотя ответил мужчина в новом, но мятом, будто он в нём спал, костюме.

– Ну, так я за тобой, – сказал Андрей, усаживаясь рядом.

Сидевшие с другого краю мужчина и женщина, похоже, вместе, так что не трое, а двое перед ним. Ну, что ж, может, он и успеет. Или… ладно, не будем загадывать.

Из кабинета вышел молодой, не больше шестнадцати парнишка и стал изучать какой-то листок.

– Следующий, пожалуйста, – сказали из-за двери.

Как и предполагал Андрей, сидевшие слева зашли парой. Парнишка бережно спрятал листок во внутренний карман и ушёл. Андрей расстегнул куртку, пристроил на соседний стул сумку и приготовился ждать. Заняться абсолютно нечем, только потолок разглядывать, но и не хотелось чем-то заниматься. Даже думать. Не о чём ему сейчас думать.

Время текло неощутимо и неотвратимо. Вышла пара и вошёл Мятый. Андрей не шевельнулся. По коридору прошла, внимательно поглядев на него, женщина в тёмно-сером платье. Он не обратил на неё внимания. В коридоре, да и во всём здании тихо. Будто он остался один, будто все ушли, а его заперли.

Вышел Мятый, злой, что-то бурчащий себе под нос, оставил дверь открытой и ушёл по коридору. Андрей оттолкнулся от стула и встал, в один шаг пересёк коридор и вошёл в кабинет.

Яркий плоский плафон на потолке, напротив двери два уже тёмных окна, между ними за письменным столом человек. Седой, в тёмном костюме, с галстуком, что-то быстро раздражённо пишет. Андрей прикрыл дверь и встал, прислонясь к косяку. Ну, профессор-председатель, и когда ты соизволишь меня заметить?

Бурлаков поставил точку и перечитал написанное. Резковато, пожалуй, но так и надо. А то ишь, повадились. Врут, не краснея. Ни во что он свою ссуду не вкладывал, вернее, в кабак вложил, пропил по сути дела, а теперь… «Вспомоществование» ему. Обойдётся. Да, при переезде и устройстве на месте всем поровну, по ртам и головам, беспроцентно и безвозвратно, а дальше извольте своим умом жить, по уму и жизнь будет. Всё ещё сердито он отложил проект решения в папку на печать и поднял голову. Ещё один? Бесконечный приём сегодня.

Высокий белокурый парень в расстёгнутой ярко-зелёной куртке небрежно привалился плечом к дверному косяку, насмешливо сверху вниз рассматривая его. Но… но ведь это… чёрт, только позавчера он получил письмо от Жени. «Андрюша успокоился, повеселел, и теперь я начну ему капать на мозги…» И уже… уже приехал?!

– Привет, – с блатной хрипотцой сказал парень. – Наше вам с кисточкой.

– Здравствуй, – онемевшими губами сказал Бурлаков. – Проходи, садись.

Досадуя на себя, на внезапно севший голос, на холодно-казённую вежливость Бурлакова, Андрей подошёл и сел на один из стульев, стоявших боком перед столом, закинул ногу за ногу, небрежно опустив сумку на пол.

– Ну как: – Андрей старался говорить спокойно, но получалось придушенно-неуверенно. – Поговорим?

– Весь к твоим услугам, – попытался пошутить Бурлаков.

Как ответить на эту насмешку Андрей не смог сразу сообразить и растерялся. И от растерянности сказал совсем не то, что готовил, а уж совсем несообразное, но вот вдруг само выскочило:

– А бабочка где?

– Что? – изумился Бурлаков. – Какая бабочка? Ты о чём?

– Здесь, – Андрей похлопал себя по горлу под воротником. – Красным на сгибах отливала.

– Серёжа, ты помнишь?! – вырвалось у Бурлакова. – Я же её только на учёный совет, на торжества…

– Я Андрей, – тихо и как-то угрюмо поправил его Андрей. – Андрей Фёдорович Мороз.

Разговор не получался, надо прощаться и уходить. Он подтянул к себе сумку, готовясь встать, но медлил.

И тут без стука открылась дверь и в кабинет вошла та самая женщина в тёмно-сером платье.

– Приём закончен, – жёстко сказала она, глядя в упор на Андрея. – Оставьте заявление, мы его рассмотрим и сообщим вам о решении.

Андрей улыбнулся, оскалив зубы, и встал. Женщина стояла, засунув руки в накладные карманы на юбке, и там явно обрисовывались под тканью пистолеты. Стрелять сквозь ткань будет – ежу понятно.

– Извиняйте за беспокойство, значитца…

– Стой! – приказал ему Бурлаков. – Валерия Леонтьевна, уходите.

– Что? – теперь она смотрела на Бурлакова. – Игорь Александрович…

– Зекс! – резко как выстрел бросил ей Бурлаков.

Она тут же повернулась и вышла, а Андрей изумлённо уставился на него.

– Ты… ты это откуда знаешь? Ты ж срока не мотал.

– Я ещё много чего знаю, – отмахнулся Бурлаков, вставая. – Здесь поговорить не дадут, пошли.

Андрей молча кивнул, глядя, как Бурлаков быстро кидает в свой портфель какие-то бумаги со стола, достаёт из шкафа и надевает пальто и шляпу.

– Пошли, – повторил Бурлаков, оглядывая опустевший стол и явно проверяя, не забыл ли чего.

Молча они вышли в коридор, Бурлаков запер дверь и спрятал ключи в карман, молча прошли по коридору и спустились в вестибюль. Там уже были выключены верхние плафоны, и светилась только стеклянная будочка у входа. В ней сидели обе – дежурная и в тёмно-сером. Дежурная плакала, и Валерия Леонтьевна успокаивала её. Бурлаков быстро прошёл мимо них, ограничившись молчаливым кивком. И так же молча, напряжённо улыбаясь, проследовал вплотную за ним Андрей.

На улице, вдохнув холодный, пахнущий палой листвой воздух, Бурлаков почувствовал, как разжимается сдавившее грудь кольцо. Рядом шагал его сын…

Андрей перевёл дыхание. Что ж, первую схватку он не выиграл, но и не проиграл. Ладно, пойдём на второй заход. Ходить не с чего, ходи с бубей. Бубей нет, ходи пешком.

– Куда идём?

– А куда ты хочешь? – ответил вопросом, не в силах придумать сейчас что-то получше, Бурлаков.

Андрей миролюбиво пожал плечами.

– Посидеть надо, разговор есть, – Бурлаков молчал, и поневоле пришлось продолжать. – Ну, в ресторане каком, или трактир если хороший. Ну, в пивной.

– Нет, – наконец справился с собой и с голосом Бурлаков. – Никаких пивных и трактиров, не выдумывай. Идём домой.

– К тебе?

– Домой, – повторил Бурлаков.

У Андрея завертелось на языке, не боится ли профессор шпану уголовную в дом пускать, но ограничился кратким:

– Тебе виднее.

Обычно Бурлаков ездил домой на автобусе, но сейчас ему это и в голову не пришло. Он идёт по родному городу, и рядом с ним идёт его сын. И разрушить это блаженство ожиданием на остановке, толкотнёй в автобусе? Да ни за что!

Шли быстро и молча. Улицы, переулки, проходные дворы… Андрей изредка косился на Бурлакова. Силён, однако, профессор, темп задал… ну, меня ты не умотаешь, не прошлая зима, если я тогда голышом по снегу не задохал, то сейчас-то… И куда же это так спешим? А дорогу запомним. На всякий случай. Они, случаи, ой, какие разные бывают.

Дошли до обидного быстро. Бурлаков открыл дверь квартиры и только тут впрямую посмотрел на Андрея.

– Заходи.

Войдя, включил свет, поставил у вешалки портфель и стал раздеваться. Андрей захлопнул входную дверь и, подумав, повернул задвижку замка. Огляделся.

Прихожая как прихожая, может, чуть больше, чем у него, но как у Эркина. Паркет, вешалка, зеркало… двери… – всё, как обычно, ничего особенного и ничего из того… памятного.

Пронзительно зазвенел в кабинете телефон. Бурлаков чертыхнулся и пошёл в кабинет, бросив на ходу:

– Раздевайся, я сейчас.

Расстёгивая и снимая куртку, Андрей внимательно слушал: дверь в комнату с телефоном осталась открытой, и напрягаться не надо.

– Да… да, я… нет, всё в порядке… нет, я занят… позвоню, когда смогу… нет, я сам позвоню… и тебе… и тебя… всё… всё, я занят.

И щелчок положенной на рычаг трубки. Андрей усмехнулся: надо же, умеет профессор.

Бурлаков положил трубку и немного постоял, привыкая к мысли, что он не один, что Серёжа здесь, рядом. Да, мальчик с дороги, надо его накормить, всё остальное потом.

Он быстро вышел в прихожую и улыбнулся настороженно озирающемуся Андрею.

– Идём на кухню. Поужинаем и чаю выпьем.

Кухня напомнила Андрею его собственную и Эркина, только здесь, кроме всего прочего, стоял ещё белый закрытый шкафчик непривычного вида.

– Я сейчас.

Бурлаков поставил на огонь чайник и достал из холодильника отбивные. Как же здорово, что он купил сразу шесть штук. Да, масло ещё.

Белый странный шкаф оказался тем самым холодильником, о котором Андрей столько думал, но это всё побоку, надо решать то, ради чего он и затеял эту поездку, и решать сейчас.

Андрей откашлялся, прочищая горло.

– Постой, подожди хлопотать.

Бурлаков обернулся к нему от плиты.

– А в чём дело?

– Подожди, – Андрей заставил себя улыбнуться. – Поговорить надо. Пока не пожрали вместе.

Помедлив, Бурлаков кивнул. Выключил огонь под сковородкой, уменьшил под чайником и кивком показал на стол.

– Садись. Поговорим.

Андрей, как и в комитете, оттолкнулся от дверного косяка и подошёл к столу.

Они сели друг напротив друга, одновременно достали сигареты и закурили.

– Ну, я слушаю.

– Слушай, – кивнул Андрей. – Так ты говоришь, что я тебе сын, так?

Бурлаков кивнул.

– Но…

– Не спеши. Как там на самом деле, не об этом речь. Я тебя сейчас спрошу. Кое о чём. Так ты отвечать не спеши, подумай сперва. Обратного хода не будет.

– Давай, – усмехнулся Бурлаков.

– Слушай, – Андрей пыхнул дымом. – Я Андрей Фёдорович Мороз. И им останусь. Согласен?

– Да, – сразу ответил Бурлаков.

– Быстро отвечаешь, – покачал головой Андрей. – Ну, тебе решать. Теперь. Живу в Загорье и никуда оттуда не уеду.

– Раз тебе там хорошо, – пожал плечами Бурлаков, – пожалуйста.

– Так. Ладно. Теперь дальше. Ты профессор, доктор наук и так далее. А я – работяга в цеху, и выше шофёра мне не прыгнуть. Ничего это тебе?

– Ничего.

– Запомни. Сам сказал, я тебя за язык не дёргал. Дальше. Ты – председатель, весь на виду и вообще. А я – блатарь. Битый, ломаный. Не пахан, – Андрей усмехнулся, – но авторитет свой я всегда подтвердить смогу и своё уважение буду иметь. Это тебе как?

Глаза Бурлакова насмешливо блеснули.

– А никак. Это твоё прошлое. А что в будущем… поживём – увидим.

Андрей испытующе смотрел на него.

– Ну, смотри. Теперь ещё. У меня есть брат. Это как?

– Так же. Я же сразу сказал. Твой брат – мне сын. Что тут непонятного?

– А что он индеец? Тоже тебе ништяк? А если подначивать будут, ну, дескать, когда это в резервации побывать-потрахаться успел, да как оно там было? – насмешливо кривил губы Андрей.

– Хотел бы я посмотреть, кто рискнёт меня об этом спросить, – в тон ответил Бурлаков.

– А что грузчик он?

– Ты же рабочий. Ну и что?

– А что рабом был? Номер на руке носит?

– Был, – подчеркнул голосом Бурлаков.

Он уже не соглашался, а спорил, и с каждым опровержением очередного довода Андрея чувствовал себя всё увереннее.

– А что спальник он? Тоже тебе по хрену?

– Ты ж сам сказал, что Эркин грузчиком работает, – насмешливо удивился Бурлаков.

И Андрей досадливо согласился.

– Подловил. Но ведь тебе этим тоже глаза колоть станут.

– Пусть попробуют. Ваше прошлое – оно прошлое, я уже говорил. Что у каждого за спиной висит…

– А у тебя что есть? – перебил его Андрей.

– Любопытной Варваре что с носом сделали? – тут же отпарировал Бурлаков и сам ответил: – То-то.

– Меньше знаешь, дольше живёшь, – кивнул Андрей и по-английски: – Резонно, – и опять по-русски: – Своё при себе и держи, это ты правильно. Но вот у Эркина семья. Жена, дочь.

– Женя мне невестка, Алиса – внучка, – уже совсем спокойно ответил Бурлаков и улыбнулся. – Кто ж от такого добра отказывается.

– Слушай, – ухмыльнулся Андрей. – А чего это ты со всем согласен? Так мы тебе уж и нужны?

– Нужны, – стал серьёзным Бурлаков.

– Зачем?

– Детей не зачем-то рожают, а просто, чтобы были. И дружат не зачем-то, а просто дружат. И любят так же.

Андрей задумчиво кивнул, но упрямо продолжил:

– Это ж тебе обуза лишняя.

– Любовь обузой не бывает.

– А ты что, уже полюбил меня?

– Не уже, я всегда тебя любил.

Бурлаков встал и повернулся к плите. Снова зажёг огонь под сковородкой, положил масло. Андрей, выложив на стол сжатые кулаки, молча следил за ним.

– Эркина, – он прокашлялся, – его ты тоже… любишь? А его когда успел?

– Когда узнал, что он твой брат, – ответил, не оборачиваясь, Бурлаков.

Андрей улыбнулся.

– Здоровско отбиваешься.

Бурлаков пожал плечами.

– Это правда. Гарнира у меня нет, вернее, его долго делать. Хотя, постой…

– Я сижу, – придурочно поправил его Андрей.

Бурлаков усмехнулся и достал из холодильника кастрюльку.

– Когда поджарятся, разогрею кашу. Будешь с кашей?

– Чего не съешь из вежливости, – ответил Андрей.

Бурлаков весело хмыкнул. Ну всё, главное они друг другу сказали, а это уже так… пузыри-пузырьки для куража. Перевернув отбивные, он сдвинул их на край сковородки и выложил в кипящее масло кашу, перемешал. Конечно, отбивные хороши с луком и картошкой, но возиться с этим некогда. Чайник уже закипел, надо заварить свежего чаю.

Андрей сидел и молча следил за его хлопотами. Как тогда в Загорье – мелькнуло вдруг в памяти. Женя хлопотала у плиты, а он сидел в халате Эркина и молча смотрел на неё. Ладно, это он сделал. Правда, ещё кое-что надо уточнить, но то уже так, мелочёвка.

Бурлаков заварил чай и оставил его настаиваться. Достал тарелки.

– Тебе помочь? – решил всё-таки предложить Андрей.

– Нет, сиди, я сам.

Он накрыл на стол, нарезал хлеб.

– Водку пьёшь?

– Я всеядный, – усмехнулся Андрей. – Отчего и нет, когда компания подходящая.

Бурлаков поставил на стол маленькие стопки и достал из холодильника сразу запотевшую початую бутылку. Нашлись и маринованные огурцы.

Выпили, не чокаясь и без тоста, залпом. Закусили огурцами и чёрным хлебом, и Андрей накинулся на еду.

– Ты обедал сегодня?

– А что? – поднял глаза от тарелки Андрей. – Заметно? – и улыбнулся. – Так, перехватил кое-чего. Не до того было.

Бурлаков кивнул.

– Пьёшь много?

– Не больше других и меньше многих, – усмехнулся Андрей и пояснил: – Меня редко берёт.

– В деда, – одобрительно кивнул Бурлаков.

Андрей неопределённо хмыкнул, но промолчал.

Вторую отбивную он доедал уже спокойно. Сам не ждал, что так проголодался, даже вкуса сначала не почувствовал. От еды и выпитого он разрумянился, глаза блестели уже не зло или насмешливо, а весело.

– А теперь что?

– Чай будем пить.

– Годится, – улыбнулся Андрей. – Сейчас ещё одно дело решим, и баста, освобожу тебя.

– Сначала решим, а там посмотрим, – спокойно ответил Бурлаков, убирая тарелки и расставляя чашки. – Сахар сам себе клади.

– Ага, – согласился Андрей.

Бурлаков сел и налил себе чаю, отхлебнул.

– Ну, так что за дело?

Андрей ухмыльнулся.

– Семейное. У Эркина двадцать первого свадьба.

– Как?!

– А просто. Годовщина у него с Женей. Так что хотим отметить, собраться, – Андрей снова ухмыльнулся, – по-семейному. Ну как, приедешь?

– Обязательно, – сразу ответил Бурлаков. – Тем более по такому случаю. О подарках ты уже подумал?

– А что положено дарить? – с искренним интересом спросил Андрей.

Бурлаков задумчиво кивнул.

– Обычно, что-нибудь в хозяйство. Посуду или бельё.

– Какое? Ну, нательное?

– Это слишком интимный подарок, – улыбнулся Бурлаков. – Столовое или постельное.

– Аг-га! – Андрей отхлебнул чаю. – Ну, посуды много, скатертей тоже, простыней…

– Бельё лишним не бывает. Сколько смен должно быть?

– Три, – сразу ответил Андрей. – В ходу, в стирке и запасная. Ну и сверх как получится.

– Бельё всегда считали дюжинами.

– Двенадцать смен?! – изумился Андрей. – Ни хрена себе!

Бурлаков рассмеялся его изумлению.

– Полудюжина-то у тебя наберётся?

– Не обо мне речь, – отмахнулся Андрей. – Ладно, давай белья. Красивого. Я видел, с кружевами там, с прошвами. Как раз свадебное.

– Хорошо, – согласился Бурлаков. – Если хочешь ещё, сам наливай.

Андрей покачал головой.

– Ладно, спасибо, что накормил. Теперь что ещё?

– Спешишь куда? – спокойно поинтересовался Бурлаков.

– Тебя ж там ждут, – Андрей кивком показал куда-то на стену. – Я слышал, ты сказал, что позвонишь. Так что я пойду, пожалуй.

– Никуда ты не пойдёшь.

Андрей прищурился.

– Свяжешь или запрёшь? Или всё вместе?

– Или ты дурить не будешь, – в тон ему ответил Бурлаков. – Куда ты сейчас пойдёшь, сам подумай. И зачем? – и повторил: – Не дури.

Андрей настороженно оглядел его и, помедлив, кивнул.

– Допустим, останусь, дальше что?

– Ничего особого, – Бурлаков улыбнулся. – Ляжем спать, с утра позавтракаем.

– А дальше? – и сам, не дожидаясь вопросов: – Поезд у меня в шесть.

Бурлаков кивнул.

– Посмотрим город, по магазинам пройдёмся. Устраивает?

– Отчего ж нет, – пожал плечами Андрей и посмотрел на свои часы. – Ну что, на боковую?

Бурлаков встал.

– Иди, приводи себя в порядок, в ванной всё есть. Я тебе в кабинете постелю.

– Ладно, – встал и Андрей.

Он ощущал подкатывающую, придавливающую его усталость и не хотел, чтобы Бурлаков это заметил. Потому и не спорил. Да и глупо спорить с очевидным. Куда, в самом деле, он бы подался ночью в чужом городе. На вокзале ночевать, что ли?