Гальт

Так что работа в павильоне сходила за выходной. В конце концов, появившаяся вдруг ненависть ко всему зеленому совсем не выглядела проблемой. Скорее, мелкой неприятностью.

К счастью, обслугу не допускали в павильон больше, чем по одной за раз. Чтобы не наскучили своим видом изнеженным невестам. Те, кстати, и не обращали внимания на бродившую неподалеку челядь, что было девушке только на руку.

– Эй, ты!

Раздавшийся голос разнесся по периметру павильона, отвлекая девушку от мыслей. Это был первый порожденный человеком звук за утро. А ей уже начало казаться, что так – глядишь – может и вечер опустится в тишине.

Девушка повернулась на голос и увидела одну из невест – избранницу Кобуры. Та сидела с вышиванием в противоположном конце двора в сопровождении еще одной девушки – совсем молоденькой – и потому казавшейся девочкой в компании зрелой подруги.

– Да, ты, – утвердила она, встретив ответный взгляд. – Не припомню твоего имени.

– Я его не называла.

Девушка постаралась вложить в ответ всю мягкость, на которую был способен голос. И предпочла вернуться к работе, чтобы не спровоцировать ссоры.

На короткие минуты ей показалось, что фокус удался. Но голос послушницы раздался снова:

– Гордая, да?

Девушка повернулась к ней даже быстрее положенного. Словно желая уверить в отсутствии дурного помысла. Гордыня, в которой ее упрекнули, никуда не денется, если не лезть лишний раз на рожон.

Невеста была чудо как хороша. Рядом с мышкой, которой показалась теперь ее младшая подруга, выглядела молодой женщиной. Роскошной, насколько позволяла жалкая лужайка, затерянная среди каменных глыб.

Закрытое серое платье нисколько не скрадывало высокой груди. Золотился на ней подарок Молокососа, великодушно преподнесенный Кобурой. Ровно, без единого отблеска; она держала себя так, что ни на миллиметр не изменила положения тела. Единственное движение – кончик языка, облизнувший губы. Короткое движение, дарившее хоть какую-то надежду.

Встряхнувшись, как от гипноза, девушка отметила, что не одна под него попала. Младшая послушница смотрела с обожанием на свою подругу. И жаждала продолжения.

– Так как тебя зовут? – вновь вступила та.

Девушка замешкалась, прежде чем назвать свое имя. Но послушница и слушать не захотела.

– Нет-нет-нет. Не утруждай себя и нас, – она нажимала на слова, играя на публику. – Ты сейчас не на многое потянешь.

Смерила с ног до головы.

– Пока что будешь Замухрышкой.

Провозгласив это имя, она снова облизнула губы.

Злость, поднявшаяся было в девушке, тут же отхлынула. Как будто расстояние между ними, которое послушница пыталась установить, на деле-то и было не длиннее стиснутых губ.

– Как тебе – годится?

Названная Замухрышкой кивнула собственной мысли, принимая и прозвище.

Младшая еще больше посерела рядом с напористой подругой. Ее красивое лицо казалось неуместным и глупым. Вполне пригодным для шепотка за спиной, но не подходившим для дела.

– Подойди, – не унималась старшая.

Девушка взглянула на треугольный совок, так и оставшийся в руках. Отточенный резать землю и рубить сорняки. Похожие на избалованных девиц. Запачканный грязью, он казался продолжением рук. Но набившаяся ей под ногти земля, так и кричала о том, кто здесь на самом деле сорняк.

Она взглянула на руки невесты и увидела изящные пальцы, не приученные к работе. И ухоженные ногти, выкрашенные в нарушение правил. Но не слишком броско, чтобы не зайти далеко. Чересчур гладкие. Лишь один ноготок оставила она на откуп себе настоящей. Левый мизинец, что чуть заметно подрагивал, не находя себе места. Там линия лака шла неровно.

Неужто кто-то ногти грызет тайком

Позади послышался шорох.

У входа в павильон, привалившись плечом к стене, с интересом наблюдал за ними Кобура. На этот раз пистолета при нем не оказалось. Зато черной лианой вилась по его бедру плеть. Из кухонных разговоров девушка знала, что это был не просто символ власти.

Плечи непроизвольно опустились. Как будто в предчувствии. И она шагнула в сторону девушек.

Изящная рука поднялась ей навстречу, стискивая глиняную кружку.

– Отнеси.

Теперь она еще отчетливее видела покусанный ноготь. И ухмылку, исполненную превосходства.

– Оставьте на траве, и я уберу, когда закончу.

Уводя взгляд в сторону, она заметила, как потускнело лицо противницы. И как округлились глаза ее младшей подруги.

– Да как ты смеешь, – с надрывом заверещала та, впервые обнаружив голос, – ослушаться просьбы невесты.

Она сделала ударение именно на слове просьба. Как будто это сразу сделало претензии обоснованными.

– Фиалка – одна из приближенных наставницы. Для тебя должно быть честью услужить ей хоть чем-то.

– Довольно.

За напускной леностью в голосе Фиалки слышалось удовольствие от слов, отпущенных в ее адрес.

– Ей бы стоило поучиться хорошим манерам, – не унималась подпевала.

Замухрышка так и остановилась чуть в сторонке. Она разглядывала кустики сорняков, решая, в какой первым всадить лопатку. И одновременно делала вид, что не замечает разговора о себе.

– Милая моя, Незабудка

Напускная ласка и снисхождение; только лаской и различалось обхождение Фиалки с подругой и противницей.

– Чего доброго Замухрышка подумает, – мурлыкала она, – что ты оправдываешься перед ней.

– Нисколько.

Незабудка со всей чистотой помыслов продолжала тараторить. Не замечая, что подруге уже успела наскучить эта сценка.

– И вообще, пусть думает, что

– Довольно!

Резкий окрик совпал на излете со звуком расколотой кружки.

Замухрышка взглянула на Фиалку и наконец увидела ее истинное лицо. Чуть опустив голову, та смотрела исподлобья. И из ее глаз сочилась тьма, обрамленная золотом украденного медальона. Ее губы скривились от злости. И единственное, что удерживало ее от броска вперед – ноготь, который она обкусывала, хоть как-то успокаивая взбеленившийся норов.

– Убери. Сейчас же! – прошипела она.

Замухрышка оглянулась на Кобуру. Как будто теперь он был единственным здесь человеком. Но увидела, как он шагнул навстречу, привлеченный шумом. Его рука потянулась к поясу.

На сегодня точно хватит упрямства

Замухрышка присела на одно колено у ног невест и потянулась, чтобы убрать черепки.

Стоило ей замешкаться, как Фиалка высвободила из-под платья изящную ножку и наступила Замухрышке на руку. Та чуть не закричала от боли. Осколки вцепились в кожу, разрывая ладонь.

Как только тяжесть сошла с руки, она отпрянула назад, по-звериному перебирая руками по земле. И уселась на задницу, схватившись здоровой рукой за израненную. Сквозь стиснутые пальцы, смешиваясь с грязью, сочилась кровь и падала крупными каплями наземь.

Очередная засечка на памяти. Как напоминание о том, что никто, черт возьми, не шутит.

Именно эта мысль отпечаталась на всё том же неуместном лице Незабудки. Которое, впрочем, теперь показалось несколько умнее. И когда только набралась

От входа послышался громкий смех.

Стайка послушниц выбралась насладиться погожим деньком.

Большинство девиц разбрелось по павильону. Платья, смутно поблескивающие то там, то тут украшениями. Жалкие шалости, на которые не обращала внимания наставница.

В конце концов, ее подопечные и были только девицами.

Одна из них подошла ближе.

Замухрышка поспешно сунула руку под рабочий передник и поднялась на ноги.

Фиалка вновь обрела себя и восседала на складном стульчике, как на троне.

Незабудка неотрывно смотрела на нее. Губы плотно сжаты, словно удерживали так и не высказанные слова. Кто-то должен был их сорвать. И Замухрышка отчего-то вздумала, что еще не поздно

– Хорошо, что вы тут, – сообщила вновь прибывшая.

– Чего тебе, Лилия?

Невидимая пленка лопнула, и Незабудка спешила выговорить их все:

– Опять лезешь. Мы ничего такого не делали. Шла бы лучше котлы на кухне осматривать.

Девушка пропустила нападки и коротко взглянула по очереди на каждую. Чуть задержав взгляд на Замухрышке. И остановилась на Фиалке.

– Наставница просит к себе.

Фиалка и не пошевелилась. Лишь на мгновение приподнялся уголок губы. Словно ее ничуть не удивляло желание наставницы.

Зато это промедление удивило Лилию. Так что ей пришлось нажать:

– Сейчас.

Фиалка выждала еще мгновение. Этого хватило, чтобы Лилия открыла было рот для нового уточнения. Но прежде, чем оно сошло с губ, Фиалка поднялась.

– Да, пойду сейчас же, – сказала она, передразнивая.

После чего наклонила голову, свидетельствуя почтение: сначала Незабудке, потом Лилии. И последней – Замухрышке. После чего скользнула мимо, почти вплотную к последней, шелестя платьем и расточая запах духов. Еще одна маленькая прихоть

На выходе из павильона так и остался стоять Кобура. Его взгляд встречал плывущую над камнями Фиалку. Полнился религиозным трепетом. Но вместо того, чтобы пасть перед нею на колени, он сдержался и только приложил пальцы к шляпе и поприветствовал кивком.

Пока наблюдали за выходом, Незабудка бесследно растворилась. Словно и могла существовать только в присутствии старшей подруги. Как второе обличье. Или тень.

– Ты как – нормально?

Замухрышка не сразу поняла, что спрашивают у нее.

– Можно я посмотрю?

Лилия указывала на руку, укрытую под передником.

Забота подкупала и даже выглядела искренней. Но сама девушка отчего-то смотрелась несуразно с этой своей помощью. Как дружба, которой не ищешь, а которая липнет к тебе помимо воли.

– Нормально, – процедила Замухрышка.

Но завидев, как Лилия поджала губу, поспешила добавить:

– До свадьбы заживет.

Девушка не сразу поняла. Но когда до нее дошел смысл слов, хохотнула.

– Ты не слушай этих, – взмах руки в неопределенном направлении. – А в ранах я разбираюсь, мне можешь показать.

На ее лице зияла широкая улыбка. Крупные зубы, чуть неровные клыки. Неидеальность прикуса вкупе с открытым лицом отдавали деревенской простотой. В ней все было невпопад. И первое – что она вообще оказалась среди невест. А потому хотя бы не раздражала.

– Я же говорю: нормально.

В этот раз никаких обид.

– Ладно, еще увидимся, – пообещала Лилия.

И упорхнула, даже имени у новой подруги не спросив.

Глава 6

#1

– Вся соль – в чистоте помысла.

Замухрышка стояла на четвереньках и рыла землю. За монотонными движениями рук не таилось никакой мысли. Единственная – не мысль даже, а кровяной инстинкт – не распахать пальцы. Садовый инструмент гнил под замком. И потому выбирать камни приходилось напополам железной лопаткой и заржавленной от тяжелой работы рукой. Тут и кисть себе срежешь – не сразу разберешься.

– Понимаешь? – не унималась Лилия откуда-то сверху.

Замухрышка откинулась назад и села на икры, давая роздых спине. Отерла лоб, оставляя на коже ощущение песка, стекающего струйками. Что твои часы, растянутые от начала и до конца времен в отдельно взятом человеческом существе.

Оскорбленная молчанием Лилия с досады пнула камушек. Он покатился, дробя и подскакивая по буеракам вскопанной земли.

Замухрышка воткнула лопатку в землю, отерла руки друг об друга от излишков грязи. И перевалилась на бок, освобождая ноги. Потом подхватила лопатку и поднялась. Да так чтобы не выпрямиться всей сразу.

Она пошла назад по кромке земли, отмеченной выбранными камнями. И наклонялась раз за разом, собирая их в передник. Ближе к выходу из павильона она чертыхнулась и двинула в сторону. Черт бы побрал эту краснощекую девицу. Поднятая и перемешанная земля опускалась под каждым шагом, замедляя ход. И набиваясь через борт в грубые башмаки.

На выходе ее ждали два скрипучих ведра. Замухрышка ссыпала находки. Как раз до полна. И ухватилась за ручки, сама ты скрипучая.

– Эй, погоди. – Раздалось за спиной. – Я провожу.

Солнце – дерьмовый помощник в работе. Только глаза слепит и напоминает о раннем часе. А скроется – так и кости все прочувствуешь в промокшей насквозь рубахе.

Когда она побежит отсюда, – пусть оно светит в спину.

– Все начинается с помысла, – продолжала Лилия. – Так нас учит наставница.

Забежала перед Замухрышкой и пошла спиной назад.

Увидела в ее руках ведра и указала на одно.

– О! – сказала.

Это о! настолько ей подходило, что Замухрышка отвлеклась от последних остатков мысли и вперилась ей в рот, который это о! олицетворял.

Милее создания и представить трудно. Распахнутые в удивлении глаза, одновременно смотрящие с озорной улыбкой. Простое лицо и волосы такого цвета, что сходили бы за любой. Но именно в ее случае были светлые. Такое сложно испортить, но выдумка Лилии на этот счет бывала безграничной.

Особенно помогали материны серьги, походившие на две подковы, подвешенные по бокам головы. И тянувшие мочки туда, где осталась их первая хозяйка – подальше вниз с треклятой горы.

– Вот возьми хоть эти камни.

Завладев вниманием собеседницы, она бросилась его закреплять.

– Ну сколько бы ты их в подоле перетаскивала? Весь день? А стоит собрать все вместе – и за раз можно управиться.

Они подступились к брусчатой дорожке, уходившей дальше к вершине. Но не пошли, а свернули на тропу в сторону смотровой.

– Вот так и невесты. Нас объединяет сила помысла.

Оказавшись перед обрывом, Замухрышка оторопела. За все время в горах она так и не привыкла к ощущению, когда пропасть каждый раз разверзается перед ногами будто самый первый и страшный раз. Ощущение зачаровывает, манит, нашептывает. Малюсенький шаг и

Она перевернула ведро и наблюдала как со стуком разлетаются друг от друга камни. Не желая иметь ничего общего в эйфории полета. И только эхо, поднимавшееся ото дна, подсказало, что упокоение они отыскали снова в родстве.

– Ты не слушаешь.

Плаксивый тон не очень у нее выходил, поэтому Замухрышка не сдержала улыбки.

– Давай минутку помолчим, – предложила она.

– Как скажешь, – ответила Лилия с раздражением.

Они угнездились на каменной скамье. Лилия – прямая как палка. Вот, значит, кто проглотил садовый инвентарь. А Замухрышка побереглась. Да к тому же тепло, исходившее от подруги, так и манило. Солнце оказалось за горой и разгоряченное тело моментом остыло.

Лилия почувствовала на себе ее невесомую тяжесть. Но хотя бы здесь сдержала обещание и промолчала.

Путь до кухни провели в разговорах о невестах и обряде венчания. Впрочем, говорила только Лилия, а Замухрышка ничего толком об этом и не запомнила. Ее мыслями владела одна простая – на сегодня всё.

А подруга привязалась, что не отцепишься. Самовольно вызвалась проводить. А когда оказались у кухонных дверей, – не ретировалась, как бывало с другими невестами. Почуяв скопище царивших за этими дверями запахов – вымышленных и настоящих – большинство предпочитало отправиться в сторону келий, главного зала или павильона.

А Лилия не испугалась.

– Ты не против? – спросила она, перехватывая у Замухрышки ручку двери.

И сама же распахнула.

Девушек обдало теплом, запахами и разговорами. Которые как вместе хлынули, так и растворились совместно. Когда Лилия вошла следом за Замухрышкой, с интересом осматриваясь по сторонам, со всех сторон с интересом осматривали Лилию.

На кухне готовили обед на обитательниц приюта. Все поверхности занимала еда или то, что должно было ею стать.

За столом работали две кухарки: одна шинковала овощи, другая замешивала тесто. Когда Лилия оказалась возле стола, обе бочком задвинулись к дальнему концу. Девушка уселась на освободившееся место, и кухарки, собрав утварь, пошли прочь.

Замухрышку до готовки не допускали. Она не обижалась, потому что не умела. Не умела готовить. Да и дело это считалось в приюте привилегированным. Новеньким доставалась работа на свежем воздухе.

Единственная поблажка – дежурство на посуде полдня в неделю. С обеда и до отбоя – только мытье посуды и мелкая уборка на кухне. Это считалось за выходной, поэтому эти дежурства никто не смел отнять.

И сегодня дежурила Замухрышка.

А рассевшейся посреди кухни подруге это было невдомек.

– Мне надо, – замялась Замухрышка, – у меня дела.

– Да брось ты, – закапризничала Лилия. – Это когда я пришла к тебе в гости? Наверняка кто-то из подруг тебя подменит.

К столу тут же подскочила здоровенная бабища.

– Меняемся, – сказала она.

– Ну вот, видишь, какая у вас тут взаимовыручка.

Замухрышка закатила глаза. Ведь был же почти вечер.

#2

Сон блуждал у самой поверхности. Сознанию никак не удавалось найти щель, чтобы в нее провалиться. Похожее на собаку, ищущую, куда примоститься, оно садилось и вскакивало. И следом за ним крутилась на тюфяке ее голова. И руки метались следом.

Пока левую не накрыла чья-то грубая ладонь.

Пахнуло луком и яичным желтком. Запах жратвы, от которого кто угодно проснется. А голодный – подавно.

Давешняя девка на замену.

– Тебя там твоя, – зашептала она, примешивая к запаху молочную кислинку.

В ее голосе слышалось раздражение. И еще что-то, что должно было сказать, что ее хлопоты с лихвой покрывают оказанную услугу. А дальше – каждый снова за себя.

Чтобы не перебудить всю кухню, а заодно не стать уже самой должником, Замухрышка уселась на тюфяке.

– Слышу, слышу, – отозвалась она, достаточно грубо, чтобы бабенка не слишком задержалась.

Та и правда сочла свой долг выплаченным и отползла в свой угол, под храп разбросанных на полу тел.

Замухрышка собралась с мыслями.

Тело высказалось резко против любых затей. Любое движение, длиннее возврата к горизонтальному положению, казалось ему непосильным вызовом.

Девушка чертыхнулась и стала растирать глаза.

Лилия ждала снаружи.

Ночи стояли холодные. Лилия была одета в пальтишко с отворотами на овечьем меху. Не слишком изысканно. Но рядом с Замухрышкиным бушлатом с чужого плеча, она словно изготовилась к вечернему моциону.

Над головой зыркал вечерний фонарь. И его свет отражался особенно ярко в глазах Лилии, казавшихся влажными.

Нахохлившаяся спросонья Замухрышка положила себе не спрашивать, что с ней такого приключилось.

Но Лилия сама вынырнула из темноты, явив ничуть не грустные, а наоборот, развеселые глаза.

– Сегодня, – сказала она с улыбкой. – Сегодня увидим.

Как будто Замухрышка хоть что-то понимала в происходящем.

– Да иди ты, – уже торопила невеста, увлекая с собой во тьму.

Замухрышка боялась, что придется блуждать впотьмах. Но оказалось гораздо лучше. То ли глаза привыкли к отсутствию света, то ли он все же был, излучаемый самими камнями.

Уложенные ими дорожки превратились в границы. Дальше простирались владения тьмы. Прорезаемая бойницами и оконцами, она поднималась сначала сквозь арки павильона, а дальше уходила ввысь отвесными стенами и неясными очертаниями башен.

Световые пятна казались зубами, а павильон – захлопнутой пастью. Тварь приложилась к земле и пожирала ее могучими челюстями. Но была не прочь закусить и человечинкой. А вместо того, чтобы убраться из этого места прочь, девушки поднырнули под своды.

Растворились в пятнах зеленоватого света, отражавшегося от колонн и арок.

Яркой фосфоресцирующей дорожкой они убегали в подбрюшье зверя и увлекали за собой.

Бесшумно отворилась дверь, обычно злобно скрипевшая на любого, кто посмеет к ней притронуться.

Снова темнота. По правую руку тянулась стена основного здания. Свет в некоторых кельях горел, вскрывая темноту строго перед собой. Но до первого этажа было такое расстояние, что его частичкам не хватало прыти опуститься сюда и осветить землю.

Замухрышка почувствовала, как в груди лениво поворачивается страх. Страх перед ночью и тьмой, который не вытравить никаким одиночеством. Чего говорить о маленьком заплутавшем человечке, спящем, кушающем и справляющим нужду под неусыпным взором таких же заблудших доходяг.

– Куда мы идем?

Замухрышка чувствовала уколы совести. Как она может так малодушничать. Тем более при напыщенной девке из невест. Но она уже физически ощущала отвращение к тому, что вот-вот должно произойти. Она не имела ни малейшего понятия, что это, но ноги, руки и голова отчаянно сопротивлялись.

Она впилась большим и указательным пальцами правой руки в мышцу между теми же пальцами левой.

Болевое ощущение остановило поток мыслей, и она смогла слышать собственный голос, управлять движениями и мыслями. Она стиснула мизинец. Я знаю это чувство

– Ты чего там бубнишь? – раздался голос Лилии.

А следом выплыло белесое пятно ее лица.

– Сейчас всё пропустим.

Это тревога. Пустая тревога, я знаю

Лилия сошла с дорожки и устремилась вниз, шурша ветками и низкорослой травой. На мгновение светлое пятно исчезло из вида. Но тут же появилось снова, обратившись белесым пауком. Это карабкалась по склону оврага Лилия.

Оно всегда проходит, я знаю

Спина Лилии мелькала на небольшом отдалении. Они вошли в перелесок, отделивший жилую часть приюта от главного чертога. Невеста раз за разом то выныривала из-за деревьев, чтобы подбодрить приотставшую подругу. То снова исчезала, да так, что Замухрышка невольно думала, уж не глупая ли это шутка – затащить ее в лес и бросить.

Я знаю, как себе помочь

Она держалась уже за указательный палец, а тревога как будто начала уходить.

Но тут впереди завиднелась новая порция света.

– Пришли, – шепнула вернувшаяся из темноты Лилия.

Свет подрагивал, выдавая огонь. Всяко лучше безжизненного свечения, оставшегося за спиной.

Огонь висел на уровне глаз. Факелы.

Лилия больше не пропадала, следуя рядом с подругой.

Неужто самой оказалось не по себе

В отблесках огня шевелились темные тени. Их движения казались плавными как ритуальные танцы света и тени.

Деревья стали заканчиваться и подруги вышли на границу перелеска. Чтобы увидеть картину целиком.

Впереди высился чертог. Каменное строение без особой архитектурной формы. Оно настолько органично переходило в камень горы, что казалось ее частью. Ни единого пятна света на всей громаде. Оно казалось задрапированными декорациями к происходящему у подножия действу.

Перед ступенями к высоченным дубовым дверям оставалась площадка. К ней и приходила дорожка, с которой они сошли минутами ранее. На площадке тесным кругом двигались фигуры в темном – невесты. У каждой в руке – факел, пламя которого покачивалось в след за движениями девушек.

Даже отсюда Замухрышка на мгновение ощутила жар, исходящий от пламени, треск, с которым оно пожирало пропитанное сукно.

Ее бросило в дрожь. Сердце учащенно забилось. Ей пришлось ухватиться за ствол стоящего рядом дерева, чтобы не оступиться.

– Венчание, – шепнула Лилия, подступая ближе.

Превозмогая накатившее ощущение, Замухрышка присмотрелась внимательнее к хороводу. И теперь заметила, что в середине круга кто-то есть. Девушка в белом.

Глаза Замухрышки неотрывно следили за ночной пляской. Она чувствовала, как трепыхаются ее веки, всматриваясь в свет из тьмы. Танцующие как будто расступились, чтобы не нарушить нити, что связала белую невесту и Замухрышку.

Ее движения были грациозны, прекрасны. Она казалась белой птицей в окружении воронья. И это тревожное ощущение теперь не покидало Замухрышку. Словно только в ее власти и было спасение. Закричи она, развей морок, и черная пляска распадется на толпу изнеженных дев.

Но что-то их скрепляло и делало судьбу белой невесты решенной.

Замухрышка хотела поделиться опасениями с Лилией. Но когда повернула голову, увидела, что всё напрасно. Подруга водила головой в такт движениям. По блеску глаз, по блаженной улыбке сразу стало понятно, что Лилия примеряет себя на место белой невесты.

Послышался стук отодвигаемого засова. А затем скрип петель.

Двери чертога отворились. Фигура, замершая в проходе, перекрывала свет факела, который несли прямо за ней. И потому выделялась на фоне внутренней темноты огненным силуэтом.

Фигура сделала шаг вперед, спускаясь на одну ступень. Факел оказался выше, и Замухрышка разглядела в фигуре наставницу. Позади нее в отблесках пламени темнели волосы Фиалки.

Стоило им появиться, как хоровод огней прекратился. Девушки в черном застыли, подняв факелы высоко над головой. За их боками и спинами виднелась тщедушная фигурка белой невесты. Девушка присела на колени и отсюда казалась ожидающей наказания.

Наставница и ее сопровождающая спустились по ступенькам, и подобрались к кругу огней.

Наставница невесомо плыла вперед, а круг прямо перед ней распадался и превращался в живой коридор из темной ткани и факельного света. Пламя колыхалось от ее движений, единственное обозначая ее телесность.