Гальт

Фиалка пыталась ей вторить. Но ее движения, какими бы выверенными и легковесными ни были, оставались движениями человеческого существа. К тому же у левого бока она несла ларец, поблескивавший медной обивкой.

Дойдя до центра, они остановились.

Наставница нависла над белой невестой. Фиалка передала факел выступившей навстречу девушке. В которой Замухрышка узнала вездесущую Незабудку. После этого Фиалка вытянула перед собой белоснежные руки с ларцом.

– Как тебя зовут, дитя?

Голос наставницы прозвучал чуть напевно. Преисполненный высокомерия, он казался в таком сочетании потусторонним. Как часть древнего немилосердного ритуала.

– Астра

Голос невесты, напротив, слышался кротким, глухим. Девушка едва поднимала голову, чтобы узреть хотя бы пояс своей наставницы.

– Прекрасное имя для столь прелестного цветка.

Она обернулась к Фиалке. Ларец в ее руках распахнулся навстречу.

Наставница подхватила конец нарядного шарфа и стала вытягивать: невесомая ткань пестрила в свете факелов и казалась змеей, завезенной из жарких стран.

– Вытяни руки, дитя, – приказала наставница.

Астра послушалась и протянула руки вперед, сложив их лодочкой.

– Пусть этот пояс, – наставница стала наматывать ткань на запястья девушки, – станет символом твоего служения – ярким и бесконечным.

Астра почтительно склонила головку и внимала словам.

– Встань же, дитя.

Наставница наклонилась и подхватила невесту под мышки, помогая подняться.

– Кто сопровождает тебя?

Наставница повела ее под руку вперед. Свободной рукой она обвела девушек перед собой.

– Мои подруги, – утвердила Астра. И в тот же момент невесты запели.

Голоса звучали слаженно. Но песня оказалась тревожной. Ее слова пролетали мимо ушей Замухрышки. Как будто мозг отвергал их. Она снова почувствовала неприятное дуновение в области шеи.

Наставница провела белую невесту мимо Фиалки. Та последовала за ними, так и держа ларец перед собой.

Следом потянулись попарно девицы. Они держали друг друга за руки, напевали и качали белыми руками в такт собственной песне.

Замухрышка повернула голову на Лилию и увидела, как та завороженно смотрит на подруг. И подпевает одними губами.

Вот уже наставница и Астра вступили на ступени чертога и стали подниматься к зияющей тьме портала.

На сердце становилось всё тревожнее. Я это знаю

Песня разбегалась, становясь ритмичнее, быстрее.

Рядом раскрывала рот Лилия. Но слова переставали выходить из ее рта. Вместо этого они витали повсюду в воздухе. Смешиваясь с отблесками факелов и невесть откуда просочившегося зеленоватого свечения.

Провожающие выстроились на лестнице. Их было теперь отчетливо видно, но проклятый оттенок делал картину неровной, зыбкой.

Голоса поднимались все выше. Становились глуше, как будто затягивались под своды чертога. А потом возвращались эхом, как будто переиначенные сзади-наперед.

В высоте портала появились два световых пятна. Замухрышка отчетливо видела похожие на глаза пятна. Наверняка зажегшиеся в чертоге фонари.

Белое платье Астры протиснулось сквозь тьму, разрезая ее ровно пополам. Но потревоженная тьма выпростала вперед свои волны и поглотила девицу.

Или то оказалась Фиалка, прошедшая сквозь портал последней. Она поставила ношу на пол и повернулась к дверному проему лицом.

Пение стихло, оказавшись в самой высокой точке.

Фиалка расставила руки, хватаясь за створки. И в этот момент Замухрышка увидела ее взгляд. И отчетливо услышала шепот, сошедший с ее губ: ш-ш.

Девушка свела руки, закрывая створки.

– И больше их никогда не видели, – хохотнула сбоку Лилия.

Она выглядела взлохмаченной, словно только проснулась. Ее шутка совсем не показалась Замухрышке смешной.

Глава 7

– Сразу и не скажешь, кому из вас следует подбирать друзей осмотрительнее.

За болтовней Замухрышка не приметила, когда в павильон вошла в сопровождении Незабудки Фиалка.

Лилия басовито распекала девушку за недостаточный интерес к обряду, которому они стали свидетелями ночью. Замухрышка решила, что с нее довольно увиденного и потому всячески избегала этой темы. И теперь стояла, опершись на рукоятку лопаты и разглядывала сеть трещинок, испещрившую древние стены павильона.

Она как раз думала, что стоит, наверное, уделить побольше внимания подруге. Тем более, это именно она сделала невозможное, раздобыв для Замухрышки настоящую лопату. И как раз в этот момент объявилась Фиалка.

Лилия, которая вообще-то ужасно гордилась оказанной подруге помощью, на этот раз смешалась и закончила начатую тираду невнятным бубнежом.

– Вот-вот, – тут же подхватила Фиалка. – С этой чернью, чего доброго, и разговаривать разучишься.

Незабудка противно ухмыльнулась, чем привлекла взгляд Замухрышки. Стоило тому остановиться на ее лице, как глаза невесты заерзали вокруг Замухрышкиной переносицы. Не решаясь остановиться на глазах в ответ.

Замухрышка улыбнулась и отвела взгляд.

Незабудка обнаружила себя приотставшей от подруги и засеменила за ней, озираясь на улыбающуюся девушку.

– Вот чудная, – сказала Замухрышка вслух.

– Ага

Голос Лилии потерял цвет и форму. Замухрышка взглянула на подругу и увидела, с какой тоской та смотрит на Фиалку и Незабудку.

– И чего она так

Ее губы размыкались сами собой. Она не знала, отпускает ли слова на волю или размышляет про себя.

– Да ладно тебе, – начала, было, Замухрышка, но Лилия оборвала невпопад:

– Нет, ничего.

С этими словами она двинулась по своим делам всё в той же прострации. Вернее, только в поиске дел, потому что как раз с этим у нее были проблемы.

– Вот чудная, – повторила Замухрышка.

Замухрышка ела принесенную Лилией снедь.

Та отодвинулась, почувствовав неловкость.

Это движение вернуло Замухрышке способность посмотреть немного со стороны. Увидала себя, сидящую на коленях на земле. У ног Лилии, что озаботилась складным стулом. И пожирающую хлеб с ломтиками сыра. Одним укусом она отделяла кусок, самый большой, который можно проглотить, вырывала его жадно работающими челюстями и поднимала вверх, чтобы он скатился без помех до самого желудка. Где с чугунным стуком тихарился и источал кое-какое тепло до того момента, как обратиться человеческими нечистотами.

Лилия сидела на краешке, стиснув коленки, и ждала, когда Замухрышка покончит с едой. В ее глазах читалась тревога. Как будто подруга настолько спятила от праздности и пресыщенности, что возомнила, будто и ее сейчас сожрут как кусок хлеба с залежалым сыром.

Замухрышка улыбнулась. Такой улыбкой, что уж точно не разочарует.

Костяшки пальцев ее побелели.

В этот раз Замухрышка хохотнула вслух. С чернью поведешься – будь начеку!

Усилием воли она отложила бутерброд в сторону. Тыльной стороной ладони отерла губы.

Лилия тоже зашевелилась. Стала запаковывать остатки их чудного пикничка в вощеную бумагу.

– Сможешь забрать на потом.

Она подняла сверток и показала явным образом. Она бы не ответила почему, но Замухрышку забавляла мысль, что эта дурашка держит ее чуть ли не за питомца. Нет, пожалуй, она бы ответила, что это извращенная гордость; чувство собственного превосходства, доказуемая единственно через такое панибратство.

– Покажешь?

Лилия как будто успокоилась и снова вернулась к обычному настроению.

Замухрышка распрямила спину. Отерла руки об одежду и в задумчивости дотронулась до лица. Затем блеснула глазами, что-то для себя решив. И в то же мгновение преобразилась: задрала подбородок, подняла глаза к небу и повернула голову от стены к стене.

Лилия не отреагировала, всем видом показывая, что ничего не поняла.

Замухрышка согнула пальцы под прямым углом и провела пальцами линии на шее, под самым подбородком, словно показывая высокий воротник.

– Да кто это? – спросила подруга.

– Сдаешься, дитя мое? – спросила Замухрышка нараспев.

– Да иди ты! – не уловив сходства обиделась Лилия и картинно засобиралась уходить.

Замухрышка улыбнулась произведенному эффекту, но поспешила подругу остановить.

– Это же Крахмалина, – сказала она.

Но вместо ответного смеха встретила надутые губы подруги.

– Наставница ничуть не такая. Она умная, сильная, понимающая

Но увидев, что каждое следующее слово еще больше веселит подругу, она и впрямь поднялась и завозилась со складным механизмом стула. Впрочем, это ей совсем не удавалось. Стул не желал прислушаться к ее воле и только съезжался-разъезжался туда-сюда на манер зонтика, грозя прищемить неумелые пальцы.

Замухрышка поднялась и забрала механизм из рук подруги. Щелчок – и в ее руках оказалась сложенная трость.

– Мир? – спросила она, передавая стул Лилии.

Та смотрела в сторону. Ее губы, надутые в негодовании, дернулись и обнажили кусочек улыбки.

– С Крахмалиной это ты метко попала, – сказала она. И чтобы уговорить саму себя, добавила: – Думаю, такую точную иронию наставница в своей мудрости оценила бы по достоинству.

С этими словами она вернула трость Замухрышке и тихим шагом двинула по дорожке. Замухрышка закинула лямку, подобрала сверток с едой, так и оставленный на земле, и двинула следом.

– А для кого ты еще придумала прозвища?

Дождавшись, когда Замухрышка с ней поравняется, Лилия продолжила разговор.

– Нахальная мышь.

Лилия остановилась на месте и обернулась. В ее глазах горел восторг, а на щеках – стыд. И то и другое ей шло.

Она обвела взглядом павильон и завидела в дальнем углу Незабудку. Лишенная патронажа, та выглядела потерянной и серой. Лилия приложила кулак к груди и выкинула палец, как бы невзначай указывая в нужном направлении. А заодно вывела одними губами по слогам: Не-за-буд-ка?

– Ага, – отчетливо ответила Замухрышка.

Снова покраснев, Лилия поспешила вернуться к прогулке.

Теперь она поминутно указывала подруг, а Замухрышка перечисляла первое, что приходило в голову, не скупясь в выражениях. Лилия оставалась в восторге. Она вошла в раж и опережала Замухрышку, выказывая не слишком много уважения к подругам. Но тут ее одолела совесть и, снова резко остановившись, она задалась вопросом.

– А я?

Замухрышка взглянула в ее широкое лицо. На материны серьги, что качались двумя подковами в такт обильному смеху, то звеневшему колокольчиком, то отдававшему тревожным набатом. Не невеста, – пронеслись в голове самые страшные для подруги слова. И самые добрые для Замухрышки. Но ведь не поймет, дуреха. И не простит.

– Самый длинный приютский нос.

Улыбка сошла с ее лица. А потревоженный обидным прозвищем нос чуть двинулся, слова эти сопровождались скверным запахом.

– Шутки у тебя. Под стать рукам.

Она сорвала с плеча Замухрышки трость и была такова.

Замухрышка рассматривала ногти. Сплошь покрытые скорлупой из грязи и трещин, они казались накладными. Замухрышка задумалась и представила себя в келье невесты, старательно приклеивающей ноготок к ноготку облупленные свои скорлупки. Если бы такой же скорлупой не покрылась кожа в уголках губ, она сумела бы улыбнуться.

– А ну, снимайте, живо!

А вот подвижность слуха никуда в ней не делась. Напротив, отточилась за недели, проведенные в приюте.

Замухрышка подобралась и обхватила покрепче черенок. Осмотрелась.

Невест как будто ураганом разбросало. На дорожке павильона возвышалась фигура наставницы, затянутая в серое. Воротник сильнее обычного впивался в кожу и душил; или это гнев оживил её лицо, добавив чуть краски.

Пред ее ликом застыла Фиалка, ничуть не уступая патронессе ни статью, ни гневом. Только в ее случае он не расцветал невнятным румянцем, а сгущался вызывающей красотой. И бил наотмашь.

Наставница призывала аудиторию:

– Подойдите ближе.

Подолы зашуршали по земле, стекаясь в середину. Как повторение ночного ритуала. Правда не было в этот раз в нем той плавности и напевности. Лишь скрип песка, взметенного черными платьями, как сор, вытолканный на всеобщее обозрение.

– За невинными вольностями, мы забываем зачем мы.

Голос разносился под сводами – красивый, сильный. Каждая могла его взять и унести навсегда с собой как что-то рукотворное. А если бы и не захотела, так он прилип бы и не спросясь, как оседает на одежде запах.

– Или я привередничаю без всякого на то права? Скажи нам, дитя.

Подошедшие невесты все сплошь оказывались в полукруге за спиной наставницы. То ли не оказалось ни одной подошедшей со стороны Фиалки, то ли их нарочно притягивало поближе к наставнице. Даже Незабудка, хоть и стояла чуть в стороне, но оказалась ближе к ней.

Фиалка, поднявшая, было, ставшие тьмой глаза, облизала губы. В стороне от ее недоброго взгляда Замухрышка позабыла об их дрязгах и отдалась жалости. Фиалка снова обвела губы кончиком языка, а Замухрышке представилась горделивое лесное создание, припадающее на колено после встречи с пулей охотника.

– Нечего сказать? Тогда пусть рассудят другие невесты – твои подруги.

Как вечерний свет в окнах келий стали то тут, то там загораться лица за ее спиной. Каждая поблескивала глазами за какую-то свою обиду. Дай им волю – разорвут на черные тряпочки.

Фиалка уже не облизывала губы, но нервно кусала. Ее грудь часто вздымалась, перекачивая разреженный горный воздух.

Наставница обернулась к воспитаннице спиной и обвела взглядом остальных девушек. Ее руки покоились сложенные на юбках без единого движения. Замухрышка увидела на безымянном пальце правой руки перстень с ярко-красным камнем.

Паства ждала команды, но наставница натянула поводья:

– А вы. Посмотрите на себя.

Голос – полнейшее разочарование. Он кусал и дергал, как разлитое в воздухе электричество. Спины подгибались одна за одной, становились тряпичными, расплывались. Раздался всеобщий выдох разочарования… в себе.

Даже стоя в отдалении, Замухрышка чувствовала их трепет. Хотела присоединиться, стать с ними единым целым. На радужке не моргающих глаз запечатлелся камень с наставницыного перстенька. Да чудился туман, клубящийся в его глубине.

Его пелена спала, разрываемая голосом правоты.

– Разодетые, напомаженные, увешанные цацками.

Пристыженные девицы потирали руки, укрывая их от взора, переступали ножками, прятали в складках одежды свои немудрящие сокровища. Но прекратив движение, каждая останавливалась в новой позе: понурая, виноватая, раскаивающаяся.

Наставница сделала новый оборот и вернулась к почерневшей от злобы Фиалке.

– Ты-то, – отчитывала наставница с особым ударением. – Ты здесь самая старшая. С тебя и спрос больше, чем с других.

Где другие и головы боялись поднять, Фиалка выкрикнула ломким голосом:

– Много ли толку от лицемерия? Не старше, а старее, – вам ли не знать.

Наставница внимательно выслушала брошенные обиды и спокойно, бесцветно даже сказала:

– Ты забываешься.

И протянула руку.

Изрезанная злостью Фиалка стала расстегивать замок на кулоне – подарке Кобуры. Замок не поддавался или она оттягивала его срок. Наконец не выдержал и он. Она подошла к наставнице, почти вплотную, так что протянутая рука ткнулась ей в грудь.

Выставила кулак, как будто вознамерилась ударить. Но вместо этого разжала его и кулон выпал на раскрытую ладонь наставницы. Та потянула вещицу к себе, но Фиалка не отпустила. Она приблизила лицо к лицу наставницы и прошептала в него, почти прошипела:

– Знайте: всё, что заберете, я получу обратно с лихвой!

Даже не поменявшись в лице, наставница размахнулась и ударила ее тыльной стороной ладони.

Пощечина вышла звучной.

Вернув руки в исходное положение, наставница обошла согнувшуюся пополам воспитанницу и направилась к выходу.

Замухрышка предпочла не встречаться с ней глазами и отвела взгляд в сторону. Где угодила прямиком в пылающие очи Фиалки.

Та улыбалась, а из прикусанной нижней губы тонкой струйкой сочилась кровь.

Глава 8

#1

Они столкнулись в один из следующих дней.

Замухрышка доживала одну из темных полос. Какой-то неимоверной волей их тасовали как колоду карт. Чуть только удавалось набраться сил, как светлая полоса сменялась. И вот уже Замухрышка еле переставляла ноги. С единственной надеждой, что прикормленные кухонные согласятся дать ей передышку.

На выходящую из кухни Фиалку она даже не обратила внимания. Попыталась протиснуться, но невеста преградила ей путь рукой. И настойчиво вернула пред собой.

– Погоди.

Даже лишнее фокусирование взгляда казалось Замухрышке зряшным трудом. Только усилием воли она заставила себя взглянуть на девицу.

На лице у той затаилась новая тень. На этот раз безобидная, отвлекающая от пронзительного взгляда черных глаз.

Там, куда угодила наставница, осталось сине-желтое пятно, выдававшее изящество рук последней. Обильно замазанное, оно еще больше выделялось на лице. И Фиалка как будто и настаивала на этом, упреждая неловкие взгляды.

Но увидев, что жертва едва стоит на ногах, она передумала.

– Нет, иди уже.

Замухрышка увернулась от чересчур задержавшегося взгляда – еще удумает пристыдиться – и просочилась в кухню.

В помещении царила жара. В обычное время, входя сюда, она ощущала тесноту, невозможность укрыться, остаться наедине с собой. Поиски заветного одиночества толкали наружу и хоть немного искупали внешний холод и лишения. Оно же загоняло вечерами назад, в тепло. Сплетни и брань, витавшие в натопленном помещении, казались шипением раскаленного металла, опущенного в ледяную воду.

Сегодня же из помещения словно вышел дух. Как будто нерасторопные мастеровые не затворили за собой дверь и необходимое для работы, для жизни тепло всё вышло и жизнь встала.

Она шла по невыносимо широкому пространству от приступка до печей.

Кухарки месили и рубили что-то на досках и в кадках. Но без всякого связующего разговора. Уж не прошлась ли меж ними ураганом Фиалка

Замухрышка уселась на скамью. С излишней тяжестью, осознавая ее и стыдясь. Попросила воды. Главная кухарка подала ковш, даже не взглянув.

– Я до этого не просила, – Замухрышка придавала голосу бесстрастности, так что он заметно подламывался и заставлял еще больше подливать жалобности, – сегодня особенно тяжко. Только к обеду время, а я уже еле стою.

Молчание женщин и вторящая ему тишина кухонной утвари улеглась сверху, выдавливая воздух новыми словами.

– Я бы и сейчас не попросила, – начав фразу максимально жалостливо, она спохватилась на середине и добрала в голос стали, которая задребезжала сорвавшимся вдогонку: – Если бы не менялась совсем недавно.

Кажется, тут она махнула лишнего.

Оттолкнувшись от стола, главная развернулась.

Толстые щеки заметно подрагивали – то ли от гнева, то ли дожевывая предыдущую такую же выскочку. Она двинулась в сторону Замухрышки, застив пространство кухни своим белым передником – особой гордостью, отличительным знаком – я вообще-то здесь кухней ведаю и ни единого пятнышка.

Его белизна выдавила из Замухрышки последние остатки правоты. И она согнулась, сама не зная, в чем передник решил ее обвинить.

– Нда? – спросил он, одновременно поднимая над круглой щекой хозяйки строгую бровь.

Замухрышка и пискнуть ничего не успела.

– Барышня Фиалка нам многое тут порассказала

Слова вылетали из щелочки рта, но Замухрышка как завороженная смотрела лишь на щеки – именно их дрожание извлекало из недр все звуки. И именно их движение схватило и удерживало Замухрышку могучим гипнозом. Страх и отвращение не давали ей растянуться кулем на скамье. Забыться сном – и будь что будет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.