Хосе Марти и Мануэль Сангили

«Из всего написанного и сказанного Марти по поводу этих конференций, – считает он22, – можно было бы составить (и необходимо сделать это) наиболее полное изложение его политических взглядов. Его статьи по поводу первой конференции особенно ярко свидетельствуют о его антиимпериалистических взглядах. Мысли по поводу второй конференции имеют наибольшее значение для будущего нашего континента»23. Свой вывод он формулирует еще более категорично: «Политический гений Марти с наибольшей силой и остротой выразился в том, что он предвидел экономическое господство США в Латинской Америке, хотя некоторые, желая низвести Марти до уровня собственной трусости, упорно отрицают это»24.

Четко определена роль Хосе Марти в истории освободительного движения Кубы в Программе Коммунистической партии Кубы, принятой на ее III съезде в декабре 1986 г. В ней говорится: «Бесспорный выразитель подлинных интересов кубинской нации и высший пример революционной мысли и действия, Марти был руководителем, организатором и идейным вдохновителем новой освободительной войны. Он посвятил себя делу освобождения всех классов и слоев общества, заинтересованных в возобновлении и завершении национально освободительной борьбы. Он объединил прославленных полководцев мамби времен войны 1868 г. и кубинцев-эмигрантов, создал первую Кубинскую революционную партию для борьбы за независимость Кубы и демократическую республику, а также для развертывания и поддержки борьбы за освобождение Пуэрто-Рико. Он разработал целый арсенал передовых идей, которые стали знаменем борьбы для революционеров его времени и революционеров будущих поколений»25.

Среди работ кубинских авторов, посвященных изучению публицистического творчества Марти, наибольший интерес вызывает монография Эмилио Роига де Леучсенринга «Хосе Марти – антиимпериалист», увидевшая свет двумя изданиями: в год столетия со дня рождения Марти и вскоре после победы революции. О научной значимости этой работы свидетельствует хотя бы уже то, что она почти сразу была издана в Москве в переводе на русский язык с обстоятельным предисловием Ю. В. Дашкевича26. Несмотря на несколько компилятивный характер изложения идей Марти и некоторую непоследовательность самого автора при их изложении это исследование остается одной из лучших работ о публицистической деятельности Марти как антиимпериалиста.

С созданием в Гаване Центра по изучению творческого наследия Марти круг исследователей значительно пополнился за счет притока молодых ученых, более многообразными стали и изучаемые проблемы. Об этом свидетельствует, в частности, юбилейный номер журнала «Universidad de la Habana», приуроченный к 130-й годовщине со дня рождения Марти – 28 января 1983 г. В его основу положены материалы ежегодных «мартианских научных чтений», которые проводятся совместно Академией наук Республики Куба, Государственной публичной библиотекой «Хосе Марти» и высшими учебными заведениями страны27. Эти чтения стали научной традицией.

Исследование творческого наследия Марти вскоре после победы кубинской революции стало одним из ведущих направлений и в советской кубинистике. Но путь к формированию этого направления был проложен чуть раньше переводчиком и литературоведом В. С. Столбовым, которого по праву следует считать первооткрывателем Марти для русского читателя. Его познания в этой области были востребованы в связи с изданием первого на русском языке сборника избранных произведений Марти в 1956 г. Он является автором предисловий, вступительных статей, комментариев практически ко всем изданным в нашей стране сборникам произведений Марти. Изучению проблематики творчества Марти Столбов отдал более тридцати лет жизни и вдохновенного труда ученого, авторитет которого получил признание на родине Марти. Публикация первой его статьи датирована 1956 г., а последняя работа была издана в 1985 г.28.

В. С. Столбов является, пожалуй, единственным автором, который попытался осмыслить место и роль публицистики, как жанра, в творческом наследии Марти и показать ее влияние на все остальное творчество. «Кубинский народный герой, – пишет он, – поражает своей цельностью, целеустремленностью, многообразием своих дарований. Он политик и экономист, поэт и прозаик, философ и критик, оратор и педагог. Но была одна область, в которой счастливо сочетались все стороны его многогранного таланта, и эта область – журналистика». Автор основывает свой анализ на высказывании Марти о труде журналиста и роли журналистики в жизни: «Из всех профессий я предпочитаю профессию журналиста, ибо она представляет наибольшие возможности для борьбы за достоинство человека»29. Давая оценку серии очерков Марти, известных под общим названием «североамериканские сцены», литературовед пишет об их художественном достоинстве: «Эти очерки – отмечает он – вершинное достижение Марти-художника, стилиста, в свое время не знавшего себе равных во всех литературах испанского языка. Вдохновенной прозой Марти нельзя не восхищаться. Отточенные, организованные ритмически периоды стремительно, как водопад, низвергаются один за другим, сверкая блестками афоризмов. Недаром ни один из последователей великого кубинца, среди которых были и такие могучие таланты, как Рубен Дарио, не создал в прозе ничего даже отдаленно напоминающего гигантское здание «Североамериканских сцен»30 Столбова восхищает жизнь автора произведений, «где бьется его благородное сердце и сверкает пророческая мысль». «Североамериканские сцены», по его мнению, «лишь страница этой удивительной жизни», что в «этом шедевре высокой публицистики, во весь рост встает перед нами образ человека, до конца выполнившего свой долг патриота, гражданина и художника»31.

У В. С. Столбова, как авторитетного специалиста, были научные основания вступить в полемику с исследователем, представляющим уже другое поколение наших отечественных историографов творчества Марти, – Ю. Н. Гириным после появления статьи по вопросу о концепции личности в поэзии Марти32. У Столбова Гиринское толкование «концепции» вызвало недоумение. Он посчитал эту трактовку идеалистической, ведущей к искажению творческого метода Марти и потому не соответствующей действительности. Кроме того, по убеждению Столбова, Гирин в своей позиции несамостоятелен, идет на поводу некоторых «западных» исследователей, приписывающих Марти идеалистическое мировоззрение и на этом строящих свои оценки личности как самого Марти, так и «героев» («личностей») его произведений33.

Сказать что-либо более серьезное о содержании и сути самой полемики не представляется возможным по той причине, что она не получила ни дальнейшего развития, ни мало-мальски развернутого освещения. Авторы, можно считать, ограничились обменом литературоведческих и не очень колких «любезностей», не проясняющих, однако, ни цели полемики, ни ее необходимости. Между тем, с моей точки зрения, в контурах этой полемики двух советских исследователей творческого наследия Марти обнаруживается, нечто более существенное, заслуживающее более серьезного внимания, чем просто спор двух специалистов по отдельным аспектам творчества Марти. Ю. Н. Гирина следует отнести к новому поколению исследователей, сменивших диалектико-материалистический метод изучения явлений и человека на идеалистический. Точнее: в данном, в общем-то мало значащем историографическом и литературоведческом эпизоде, можно заметить начинающееся противостояние методологий изучения: грубо говоря, марксистско-ленинской, советской и, так сказать, «парадемократической», то есть «противосоветской». Косвенно эту мысль можно подтвердить, если попытаться рассмотреть дальнейшую эволюцию взглядов Ю. Н. Гирина по данной проблематике. В одной из глав коллективной монографии – «Творчество Хосе Марти» автор в ходе своих не всегда последовательных суждений о личности Марти и степени его авторитетности в кубинском обществе приходит, на мой взгляд, не только к научно необоснованному, но и попросту к несостоятельному выводу о природе «трагедии Марти». Она, по мнению Гирина, «состояла в том, что ему так и не удалось сделаться подлинным лидером нации»34.

Вряд ли можно признать такую формулировку, не говоря уже о ее сути, удачной, даже если попытаться увидеть нечто рациональное в суждениях автора работы о «концепции личности в поэзии Марти». Странно, что литературовед не замечает того факта, что Марти не только не «сделался», а стал подлинным лидером благодаря тому, что был последовательным идейным защитником идеологии независимости нации. Более того, идеи Марти остаются актуальными и в наши дни, когда речь идет о решении задач сохранения политического суверенитета и экономической независимости не только Кубы, но и всей Латинской Америки. Чтобы убедиться в этом, достаточно воспользоваться разумным литературоведческим советом Хуана Маринельо и обратиться хотя бы к его двенадцати обширнейшим корреспонденциям, которые были опубликованы в буэнос-айресской газете «Ла Насьон», и девяти в высшей степени интересным письмам, посвященным межамериканской конференции в Вашингтоне и в защиту региональных интересов Латинской или, как пишет Марти, Нашей Америки. Не случайно же Хуан Маринельо в своей выше упомянутой монографии о Марти фиксирует внимание своих оппонентов (современных ему и грядущих) на этих корреспонденциях35.

Факты свидетельствуют как раз об обратном тому, что пишет о Марти Гирин. Марти остается «подлинным лидером нации» и через столетие после своей гибели благодаря бессмертию в первую очередь его публицистики. Если уж выражать свои мысли непременно через такие категории, как «трагедия», то следует, наверное, говорить о «трагедии нации», которая в ответственный момент завоевания независимости лишилась своего подлинного лидера, погибшего на поле сражения.

Можно, конечно, согласиться с присутствием момента трагедийности в судьбе Марти. Но суть этой трагедии совсем в другом: Марти не удалось реализовать свои политические идеалы – они были слишком смелы, хотя и вполне зрелы исторически. Слишком рано пробил час его гибели.

На мой взгляд, любой исследователь, берущийся за изучение творческого наследия Марти и игнорирующий его публицистику при анализе различного рода «концепций» (личности ли, гражданина ли) рискует самым тривиальным образом допустить принципиальную ошибку. К сожалению, эта тенденция наблюдается в наши дни, и ее идейной основой скорее всего следует считать провозглашение невразумительной и малосостоятельной «доктрины деидеологизации», ударившей прежде всего по общественным наукам. Осуществляется же эта «доктрина» после смены в нашей стране политической системы, точнее, с уходом советской власти с арены официальной политической жизни, далеко не лучшим образом, во всяком случае не в интересах научных изысканий.

В контексте рассматриваемой нами проблематики эта тенденция проявляется в стремлении предать забвению наиболее сильные стороны творческого наследия выдающегося кубинского мыслителя. И удары, даже не рикошетом, а прямой наводкой спроецированы на публицистику, которая у Марти сумела впитать в себя все свое многообразие: статьи, очерки, публичные выступления, речи. Вросла органично даже в его эпистолярное наследие, которое, кстати, наряду с его многочисленными эссе, посвященными выдающимся людям (в том числе и многим поэтам), может стать ключом к истинному толкованию и пониманию им самим, какой должна быть и есть личность. А отсюда, естественно, должна рождаться и сама концепция. Яркое тому подтверждение реальные личности, адресаты его писем, «герои» его эпистолярной публицистики. Их много. «В одной только каракасской «Опиньон насьональ», – пишет Маринельо, – Марти менее чем за восемь месяцев дает портреты пятисот с лишним современников, почти всех увековечив в самых характерных чертах»36. И они все разные. Но при всей личностной, может быть, несовместимости их, скажем, на каком-либо общем собрании, все они, кроме того что несли в себе индивидуальное, были наделены их корреспондентом, т. е. Марти, в той или иной степени теми «концептуальными» черты, которые Марти выделял в человеке и обобщал в личности. Все эти личности находили тот или иной отзвук в его душе, и основываясь на этом, он создавал, отнюдь не стихийно, свою собственную концепцию личности. Это вовсе не гарантировало его ни от ошибок, ни от заблуждений, ни от противоречивостей в суждениях. Здесь присутствует одновременно и концепция и личность, воспетая им и отвечающая его гуманистическому мироощущению борца за идеал Человека. Идеал личности.

Среди исследований публицистики Марти выделяется работа советского ученого А. Г. Гидони, избравшего объектом своего монографического изучения одно из самых выдающихся публицистических произведений Марти – «Манифест Монтекристи». Он справедливо пишет: «Если о каком-либо документе публицистического характера, по своему объему не превышающему небольшую брошюру, можно сказать, что, он напечатанный, «томов премногих тяжелей», то в наследии великого кубинского революционера Хосе Марти это справедливей всего относится к знаменитому «Манифесту Монтекристи». Задуманный и написанный как программа освободительной войны против испанского колониального владычества, глубокий по мысли, энергичный по стилю (как все у Марти), «Манифест Монтекристи» несомненно явился выдающимся историческим документом, который, в известном смысле, «делал эпоху», стимулируя развитие революционной ситуации, сложившейся на Кубе в конце ХIХ в.»37. Обоснованно суждение автора о том, что этот манифест «не был изолированным документом в идеологической борьбе Кубинской Революционной партии», что «можно легко установить преемственность, ведущую от лозунга «Со Всеми и для блага Всех» к словам из «Манифеста Монтекристи» о том, что Освободительная война «не приведет к торжеству одной кубинской партии над другой» и что «она ведется по воле народа» бойцами «из всех слоев кубинского общества»38. Автор считает, что «по глубине мысли, зоркости исторического анализа и правильности тактических установок «Манифест Монтекристи» стал выдающимся явлением не только кубинской, но и всей латиноамериканской революционной мысли»39.

«Манифесту Монтекристи», как программному документу, уделено специальное внимание в главе монографии одного из известных советских латиноамериканистов, И. Р. Григулевича40. Этот особый интерес к манифесту и необходимость, как он отмечает, «более детального рассмотрения»41, вызваны тем, что этот программный документ наиболее полно отражает революционно-демократические убеждения Марти как лидера революционной войны.

Под этим документом стоит подпись и Максимо Гомеса как главнокомандующего Освободительной армии. Появилась она, однако, лишь через месяц после начала войны и лишь после согласования с ним вопросов будущего республиканского устройства, отказа Гомеса от каких-либо поползновений на установление военной диктатуры, угрожающей, по мнению Марти, демократии, и, разумеется, согласия Гомеса на такие, не допускающие компромиссов, требования прежде чем занять этот пост. Общеизвестно, однако, что ни к процессу составления манифеста, ни к тексту М. Гомес не имел никакого отношения. Но его подпись под программным документом как подпись человека, несущего ответственность за военное руководство революционным движением, Марти считал абсолютно необходимой.

Прикладной интерес к публицистике Марти проявила в своей монографии советский философ В. И. Шишкина при рассмотрении социально-политических взглядов кубинского мыслителя42. Цитатами из публицистических произведений Марти автор монографии подкрепляет свои собственные суждения и оценки социально-политических взглядов Марти, отчего эти взгляды приобретают, как верно заметил в рецензии на книгу Шишкиной В. С. Столбов, «статичный» характер43.

Естественным было обращение к публицистике Хосе Марти и А. А. Тивиковой (А. А. Петровой) при разработке проблемы создания Кубинской Революционной партии в кандидатской диссертации, но опять-таки самой публицистике была отведена роль также прикладного характера44.

Мировоззренческого характера интерес к публицистике Марти был проявлен в очерке О. С. Тернового, посвященном философским взглядам Марти45.

Однако, в целом публицистика Марти, на мой взгляд, и в нашей отечественной историографии еще ждет своего объективного и непредвзятого исследования.

Что касается публицистики Мануэля Сангили, то ни на его родине, ни тем более в нашей стране она практически не изучена, а его мировоззрение и взгляды по актуальным проблемам национальной независимости и государственного суверенитета Кубы не получили должной научной оценки, хотя вскоре после его смерти на Кубе появился ряд работ, посвященных его жизни, личности, а также журналистской, публичной и государственной деятельности. Всем этим работам о Сангили присуща одна общая и весьма ценная для современного исследователя черта: скрупулезное фиксирование дат и событий неординарной жизни Сангили. Особо интересной представляется приводимая в этих работах хроника его революционной деятельности и публикаций его журналистских работ. Авторы приводят в виде приложений разнообразные документы из жизни публициста. Кроме того, историографы жизни Сангили – это люди, либо лично знавшие его, либо встречавшиеся с ним. Находясь под впечатлением этой обаятельной личности, каждый из них привнес в оценку личности Сангили много субъективного, что вполне естественно. Но это отнюдь не только не снижает ценности этих работ, а напротив, придает им задушевность, что дает возможность ощутить исходящий от «ауры» личности Сангили свет, понять источник его высочайшего в кубинском обществе авторитета при его жизни.

В год смерти Сангили увидела свет отдельным изданием речь президента Национальной Академии искусств и литературы Хосе Мануэля Карбонеля «Мануэль Сангили: командир, трибун и мыслитель»46. Речь эта, произнесенная 20 ноября 1925 г., была посвящена памяти Сангили, в честь которого в Академии были открыты годичные (1925/1926) памятные чтения его имени. Основную идею этой речи определяет мысль о том, что жизнь и деятельность Сангили теснейшим образом связаны с самыми значительными событиями истории Кубы и ее народа, что он «вобрал в себя целую эпоху»47. В качестве приложения в книге приведены различные документы, так или иначе связанные с жизнью и деятельностью Сангили48.

В 1926 г. была издана книга Хосе Антонио Родригеса Гарсиа «Мануэль Сангили»49. Значительную часть работы составляют подробные комментарии автора к хронике жизни и деятельности Сангили, которая приводится с интересными подробностями и, вне сомнения, является ценным источником50. Но наибольший интерес в ней вызывает не допускающая компромиссов и каких-либо иных толкований «защита» автором личности Сангили от «нападок», как он считает, на него тех противников, которые обвиняют его в якобинстве, сравнивают с вождем якобинцев Максимилианом Робеспьером. По мнению Родригеса, эти «оппоненты» Сангили не поняли ни его, ни Робеспьера. Он утверждает, что эти две личности никак несопоставимы, а по своим личным качествам полярно несовместимы. Родригес Гарсиа пишет; «Робеспьер – коварный, скрытный, изворотливый, тогда как Сангили – открытый, исключительно искренний, выверенным путем идущий к своей цели. Робеспьер – завистливый, Сангили – поклонник-энтузиаст высоких ценностей, ему никогда не были присущи ни зависть, ни подлость. Робеспьер сделан из теста диктаторов, и к диктатуре он шел скрытно, злоумышленно, утопая в крови, Сангили – либерал, истинный либерал, ненавидящий тиранию всем своим существом. Он понимал, что народ, который не может помешать установлению тирании, становится униженным; он хотел видеть отечество заселенным не рабами, а гражданами; он признавал только отечество, созданное со всеми и для блага всех, с уважением к достоинству человека, как считал Марти… Сангили (в отличие от Робеспьера. – З. С.) никого не отправил на смерть, был убежденным противником диктатуры и считал диктатуру, лишенной какой-либо мотивации.»51.

К 90-й годовщине со дня рождения Сангили известный кубинский журналист и дипломат, член Национальной Академии искусств и литературы Мигель Ангель Карбонель издал биографический очерк о Сангили, уделив значительное внимание его журналистской деятельности. Главным образом, журналу «Нojas Literarias». По мнению автора, этот журнал Сангили заложил основы интеллектуальной литературной критики на Кубе: аналитической, с высокими критериями оценки литературного произведения и содействующей совершенствованию писательского творчества52.

В целом же основная часть этой книги посвящена, главным образом, рассказу об одной из самых драматичных страниц жизни Сангили: его мужественной борьбе на Ассамблее представителей революции (о ней речь впереди), за недопущение роспуска Освободительной армии, на чем настаивал Вашингтон53.

Автору книги, который слушал выступление Сангили в двенадцатилетнем возрасте, он запомнился как «величественный апостол, магически владеющий аудиторией, с энергичным выражением лица, убедительными жестами». Автор считает, что Сангили «соединял в себе дар трибуна, писателя, политика, законодателя с безграничной любовью к Кубе. В этом был источник животворящей мощи, которую он всецело вложил в свою – во имя отечества – деятельность»54.

В 1948 г. общественность Кубы широко отметила 100-летие со дня рождения Сангили. Был издан ряд работ, посвященных его жизни и многогранной деятельности55.

Высокую оценку журналистской деятельности Сангили дал известный на Кубе литературовед, журналист и адвокат Хосе Мария Чакон-и-Кальво в предисловии к книге М. Сангили «Речи и выступления», изданной в 1949 г. В его литературоведческой статье «Взгляды Мануэля Сангили на литературную критику» исследуется вопрос о личной роли Сангили, как издателя и редактора, в установлении принципов развития литературной критики на страницах журнала «Hojas Literarias», издававшегося им менее двух лет, но сумевшего за это короткое время привить сотрудничавшим с журналом авторам ответственность за сказанное слово. Чакон- и-Кальво считает, что достичь этого удалось благодаря неукоснительному проведению в жизнь «трех существенных принципов, обязательных для каждого критика: 1. личная ответственность за критику; 2. соблюдение эстетических норм и принципов критики; 3. абсолютная недопустимость догматизма в разумной критике»56.

Автор считает также, что сам Сангили, как блестяще образованный человек, ответственно относящийся к слову, был наделен даром литературного критика. Его литературоведческие эссе, считает он, были образцами литературной критики. И эту свою убежденность он хранит в себе более тридцати лет, с того момента, когда ему студенту-филологу, завершавшему свое образование в Гаванском университете, в 1915 г. довелось впервые в жизни присутствовать на лекции Сангили, посвященной певцу, как он пишет, Ниагары, Хосе М. Эредиа57.

В 1948 г. отдельным изданием вышла речь младшего современника Сангили Томаса де Хустис и дель Валье (1871 – 1959). Известный кубинский специалист по всемирной истории и один из основателей Академии истории Кубы (1910) в этой речи от 27 марта 1948 г. обратил особое внимание на значение журнала «Hojas Literarias.». Журнал, по его мнению, свидетельствует о совпадении идеалов Марти и Сангили по пропаганде идеи необходимости новой освободительной войны за независимость. Автор убежден, что главный замысел этого издания как раз и состоял в том, чтобы донести до кубинского общества идею необходимости новой революционной войны. Доказательство тому, по мнению автора, не только опубликованные на страницах журнала статьи, посвященные, в частности, Освободительной армии и ее главнокомандующему Максимо Гомесу, неизменному соратнику Марти в ходе подготовки этой революционной войны, но и хронологические рамки выхода в свет данного журнала в канун интенсивной деятельности Марти в этом направлении (март 1893 – начало 1895 гг.). Автор считает также, что контакты Сангили и Марти носили конспиративный характер. Это очень ценное наблюдение автора, которое может объяснить много недосказанного во взаимоотношениях и в деятельности обоих мамби58.

Важным является также и то, что Хустис и дель Валье обратил внимание на такие вопиющие, с его точки зрения, факты, как, «задвинутость» на второй план Сангили в годы правления Томаса Эстрада Пальмы (1902 – 1906). Причиной такого отношения президента к сенатору, члену действующего конгресса могла быть только несовместимость их политических и гражданских позиций. Президента Кубы, ставленника США и проводника их аннексионистской политики не устраивал Сангили – защитник национальных интересов своей страны59. Хустис и дель Валье завершает свои размышления о Сангили образным сравнением его с гордой, высокого полета птицей и поэтической строкой: «пересек болото, не запачкав крыльев своих»60.

В потоке опубликованных предисловий, вступительных слов и речей, посвященных Сангили в связи со столетием со дня рождения выделяется строгое по своей научной структуре и аналитической направленности эссе выдающегося кубинского историка Эмилио Роига де Леучсенринга. В своем эссе автор выделил четыре рубрики, позволяющие ему дать по структуре строгий и по содержанию развернутый анализ личности Сангили: Характер и личность; За свободную Кубу против испанского деспотизма; За экономическую независимость и политический суверенитет; Гражданин и политик. Все эти рубрики идут под девизом: «В защиту Кубы»61. Среди наиболее актуальных проблем, которые, по мнению автора, волновали Сангили как мыслителя, революционного борца и государственного деятеля были: