Сюрприз

скачать книгу бесплатно


Даже если бы не начавшаяся сегодня утром намного раньше суета, ничто не заставило бы Грегори лежать больше в постели. Соскочив с высокой кровати, он быстренько натянул одежду, в которой был накануне, даже не обратив внимания на разложенный в кресле рядом, бархатный костюм, прилежно приготовленный Марлон. По лестнице вверх и вниз сновали слуги. Горничные заканчивали уборку и, получившие напоминание от миссис Лето, улыбаясь, поздравляли мальчика с днем рождения. Грегори, смущаясь, раздавал благодарности, замечая, насколько изменился дом. Всюду были расставлены огромные вазы, наполненные свежими цветами. Даже Паркинс – старый дворецкий был облачен сегодня в совершенно новую ливрею. Приметив спускающегося по лестнице Грегори, он вытянулся в струнку, насколько ему еще позволяла больная спина, и важно поприветствовал маленького герцога, коим по трагическому стечению обстоятельств, Грегори сейчас и являлся, за отсутствием других наследников.

– Милорд, разрешите поздравить вас с днем рождения. Сегодня прекрасное утро, милорд! – и, удержавшись от желания погладить мальчика по голове, снова вытянулся в струну.

Грегори постарался придать своему лицу важное выражение, которое, по его мнению, подходило случаю, но не удержался и с задорной улыбкой выскочил во двор. День действительно обещал быть великолепным. Августовский зной еще не успел высушить свежесть утра, в парке на все голоса пели птицы, вторя поздравлениям. Грегори с глубоким вздохом раскинул руки и закружился. Сегодня даже воздух был другим. Но, наверное, если бы сейчас внезапно налетел ураган, и в разгар лета пошел снег, это не испортило бы настроение мальчику. Просто раньше мама, видимо очень скучала по папе, а теперь поняла, что она очень нужна ему, и теперь они всегда будут вместе. Он расскажет ей о том, что любит и покажет свои любимые места, а может даже научит ее ловить рыбу… Грегори повернулся к дому. С величественного фасада здания исчезли траурные венки. Хищный взгляд волка на гербе Уотерфордов больше не перечеркивала черная лента. Неужели ради него в замке намного раньше срока закончился траур? Невероятно… В окне своей спальни на втором этаже появилась мать. Грегори помахал ей рукой совершенно неожиданный для него жест, еще вчера бы он ни за что не осмелился бы даже на попытку обратить на себя ее внимание. Но леди Хокстоун исчезла, не ответив. Отогнав неприятное чувство, что его опять не заметили, Грегори собирался рвануть к конюшням, но на пороге появилась встревоженная гувернантка.

– Грегори! Я настоятельно прошу вас вернуться в вашу комнату и одеться, как подобает, – она окинула красноречивым взглядом наряд мальчика.

Бывали дни, когда Грег просто напросто игнорировал ее призывы и скрывался в неизвестном ей направлении, но сегодня был особенный день, и мальчик послушно побрел за ней.

Леди Виктория Хокстоун нервно дернула за ленту звонка, чтобы в очередной раз вызвать горничную. Примчавшаяся девушка, быстро оглядев комнату и хозяйку, и не найдя ничего требующего ее вмешательства, вопросительно взглянула на Викторию.

– Мардж, скажи, не вернулся ли посыльный с дороги? – маркиза нетерпеливо уставилась на девушку.

Мардж понятия не имела, вернулся ли посыльный, более того, она даже не знала, что его куда-то посылали. Ей, как и некоторым другим, особо молодым и болтливым особам из прислуги, не было известно ничего о сегодняшнем дне. Прислуга постарше и поопытнее при них помалкивала, дабы не нажить себе неприятностей. Пообещав госпоже все узнать, Мардж скрылась, в душе радуясь, что сейчас ей будет доверена хотя бы часть тайны, витающей над домом, а не только уборка к какому-то торжеству.

Виктория снова подошла к окну, от которого не отходила все сегодняшнее утро. Энтони должен был приехать сегодня, по крайней мере, так было написано в письме, полученном ею неделю назад. «Энтони». Женщина закрыла глаза, томно улыбнувшись. Она даст ему то, чем обделила его судьба, богатство и положение в обществе. Конечно, ввести его в высший свет будет не совсем просто, но она постарается применить все могущество, доставшееся ей, когда она выходила замуж за Рональда Хокстоуна. Уотерфорды имели сильные связи, не говоря уже о грозном нраве самого герцога, противостоять которому боялись даже в палате лордов. Рональд, правда, не унаследовал этой черты Филиппа, но могущество Уотерфордов от этого не пострадало, а самой Виктории мягкосердечность мужа была только на руку. Она никогда не любила Рональда, она вообще никогда не любила, пока не встретила Энтони. И теперь ни его низкое положение, ни откровенная бедность не могли остановить ее. Она даст ему все, чего он заслуживает, он даст ей любовь и наслаждение, о котором она только мечтала, по ночам, не признав робких ласк мужа. Не в силах более находиться в комнате, томясь в ожидании, Виктория вышла.

Примерно то же самое испытывал именинник. Наряженный в новый бархатный костюм, он вертелся по комнате как волчок. Миссис Лето не выпускала его из комнаты под самыми разными предлогами. Грегори терпел, не желая испортить сюрприз самому себе, представляя себе, попеременно, то огромный торт, стоящий сейчас посреди зала, то идеально выстроенные ряды солдатиков, которые отец когда-то обещал привезти ему из поездки. Может кто-то в замке помнит об этом?

Сидевшая в кресле миссис Лето, с виду выглядевшая абсолютно спокойной и невозмутимой, на самом деле очень нервничала, поглядывая то в окно, то на мальчика. Ей совершенно точно было известно, что должно произойти сегодня вечером, она была свидетельницей последней встречи маркизы со своим любовником, когда они вместе с Грегори ездили в Лондон за покупками. Может быть, у хозяйки и хватило бы ума не идти на поводу у молодого человека, ведь должна же была она понимать всю тяжесть последствий такого поступка, но любовник был невероятно убедителен. И поэтому, когда несколько дней назад гувернантка прочитала, ненароком брошенное Викторией письмо, из него было ясно видно, что в Уотерфорде грядет катастрофа. Еще более страшная катастрофа могла сегодня случиться в душе этого титулованного, но совершенно брошенного судьбой мальчика, к которому Ханна очень привязалась, с самого первого дня, когда ее привели к трехлетнему мальчугану с любопытными серыми глазами, выглядывающему из-за пышной юбки няни. Сейчас она корила себя за малодушие, потому что у нее не хватило смелости или прямоты напомнить легкомысленной матери о дне рождения ребенка. Или это было тщеславие. Ведь все эти годы она, приняв роль наседки, чувствовала практически гордость от того, что сама заботится о ребенке и какое-то почти неприличное удовлетворение, что в эти несколько месяцев о приближающейся дате никто кроме нее и не вспомнил. В любом случае, в замке готовились отнюдь ни к его именинам, и сейчас Ханна уже считала себя виновной в этом.

Внизу послышался звук подъезжающего экипажа. Невозмутимая гувернантка, практически так же резво подскочила к окну, как и ее подопечный, пытаясь загородить весь проем. Но, то ли проем был великоват, то ли ее тощее тело было не способно на такой маневр, мальчик, просунув голову под ее локоть, выглянул в окно.

Наемный экипаж, остановившийся на подъездной дорожке, был из недорогих и сильно забрызган грязью. Кучер, спрыгнув со своего места, снял с крыши небольшой сундук и, поднеся его к ступенькам, остановился, выжидающе смотря на дворецкого, который хоть и понимал, чего от него хотят, старательно показывал всем своим видом обратное. Парень смачно сплюнул, чем заставил глаза Паркинса округлиться и повернулся к пассажиру.

– Эй, мистер, а кто будет платить? – обратился он к высокому молодому человеку, брезгливо отряхивающему с себя прилипшие соринки.

Энтони Лестчер скривился, как он делал это каждый раз, когда кто-нибудь заводил с ним разговор о деньгах, что случалось с ним довольно часто. Об остатках растраченного им состояния, оставленного матерью, он уже давно успел забыть, в отличие от приобретенных в ранней юности довольно дорогих привычек. Единственное, чем наградила его судьба это подходящая внешность, которая позволяла ему пользоваться расположением богатых покровительниц, и изворотливый ум, помогающий вовремя улизнуть к более «жирной» добыче. Кстати, именно этот ум не так давно подсказал ему, что он, отнюдь, не молодеет, и вскоре за более свежими соперниками самые лакомые кусочки станут исчезать из его меню. Поэтому пришло время найти более надежную, и, желательно, постоянную кормушку. Леди Виктория Хокстоун подвернулась вовремя. Точнее сказать, Энтони пришлось немного помочь случаю свести их. Один из друзей поведал ему в пьяном угаре о своих планах завести шашни с молодой маркизой, на попечении которой по воле стихии, оказался подрастающий герцог, а в придачу и баснословное состояние. Энтони не побрезговал воспользоваться информацией и принял откровения собутыльника, как совет. Осталось только «случайно» столкнуться с вдовушкой в одном из посещаемых ею салонов. Остальное он отдал на волю своей обворожительности и не прогадал. Несколько тайных, безудержно страстных встреч, немного актерского мастерства, и вот он стоял перед фасадом великолепного трехэтажного особняка, настолько величественного, что, на какой-то краткий миг, Лестчер даже засомневался, под силу ли ему это. Но тут двери распахнулись, и на пороге появилась маркиза Лимерик. Энтони быстро состряпал томную физиономию, что было совершенно не трудно, Виктория Хокстоун, вдобавок к богатству, была молода и очень привлекательна, в отличие от многих своих предшественниц, и повеса был на седьмом небе от счастья.

С, еле сдерживаемой, счастливой улыбкой Виктория отдала распоряжение дворецкому расплатиться с кучером, и пока тот с недовольной миной вручал деньги пялившемуся на хозяйку пареньку, сделала пригласительный жест приехавшему. С нетерпением, которое испытывал на самом деле, Энтони взбежал по лестнице и уже собрался заключить благодетельницу в объятия, но она, остановив его, вошла в дом.

Из-за своего небольшого роста Грегори не мог наблюдать всего, что произошло внизу, но увидев приехавшего, поднял взгляд на гувернантку и спросил:

– Мама пригласила гостей на мой праздник?

– Вероятно, Грегори…

Спустя некоторое время, показавшееся Грегори бесконечностью, старший лакей появился с приглашением спуститься вниз. Ханна Лето остановила рванувшего к лестнице мальчика, внимательно оглядела его, стряхнула невидимые ворсинки с плеч и, немного сжав его хрупкими руками, сказала:

– Помните Грегори о том, что Вы герцог Уотерфорд, и ни при каких обстоятельствах не пренебрегайте этим значительным обстоятельством.

Не придавший никакого значения ее словам Грегори машинально кивнул и бросился к двери. Буквально слетев со ступенек, он, вихрем влетев в зал, нетерпеливо огляделся. Ничего из того, что он только что представлял себе мысленно, он не увидел, лишь у окна слева стояла его мать с приехавшим незнакомцем, который при появлении мальчика только немного отодвинулся от маркизы, но так и продолжал обнимать ее за талию. Грегори, не видевший ничего подобного в отношениях матери с отцом, даже несмотря на невинный возраст, сразу заподозрил неладное. Еще сам не зная, что именно он собирается спросить у незнакомца, он уже было открыл рот, но в этот момент, подоспевшая миссис Лето, сделала выразительный жест в сторону дворецкого, который моментально сообразив, что она от него хочет, встал в дверях и как можно громче и торжественнее провозгласил:

– Его сиятельство, герцог Уотерфорд!

Испуг, отразившийся при этих словах в глазах маркизы и, особенно молодого гостя, вызвал удовлетворенное ликование в душе гувернантки. Но вместе с ними в сторону входных дверей метнулся и взгляд мальчика, и сердце Ханны болезненно сжалось. Положив руку на плечо воспитанника, она легонько подтолкнула его вперед и почти неслышно прошептала:

– Помните, милорд, кто есть герцог.

Грегори, наконец, поняв, что только что объявили именно его, выступил вперед и, заложив руки за спину, сделал легкий поклон.

Раздраженная испугом, который вызвало в ней напоминание о возможном возвращении свекра, Виктория, совершенно не к месту, обмахиваясь веером, неестественно расхохоталась:

– Ваше Сиятельство! Ну, конечно … – она была настолько шокирована звучанием этого титула в отношении своего восьмилетнего отпрыска, как будто узнала об этом впервые.– Грегори, подойди и познакомься… Это мистер Лестчер, – она взяла мужчину под руку и подождала, пока сын подойдет поближе, – он некоторое время поживет в нашем доме.

Грегори вложил ладонь в протянутую ему руку, при этом заметив укоризненный взгляд, которым Лестчер наградил маркизу. Не понимая причины его недовольства, он инстинктивно сжал ладонь «мистера» со всей имеющейся у него силой. Энтони выдернул руку, изобразив подобие улыбки, но выражение, мелькнувшее при этом в его глазах, настолько не понравилось мальчику, что он с тревогой посмотрел на мать. Но Виктория не смотрела на него. Успокаивающе поглаживая Энтони по руке, она подмигнула ему. Мальчик расстроено отвернулся. Сознание того, что у мамы и этого совершенно незнакомого ему человека, могут быть общие тайны, было неприятно, отвлечь ее от гостя, как сделал бы сейчас другой, менее титулованный, ребенок, он не мог, поэтому он просто отошел в другую часть зала, к окну.

Небо за окном, еще недавно бывшее ослепительно синим и безоблачным, сейчас уже казалось совершенно обыкновенным. Чувствуя, как знакомое тоскливое ощущение ненужности холодным червяком вновь вползает в грудь, Грег, сцепил влажные ладони вместе и обернулся к матери. Виктория уже совершенно забыла о присутствии ребенка, как, впрочем, и всех остальных. Энтони с недовольным выражением смотрел в сторону, в то время как она, поглаживая его по плечу, с нежной улыбкой что-то тихо говорила. Обида губительной волной потихоньку заполняла сердце мальчика. Он ждал совершенно другого от этого дня. Зачем мама пригласила незнакомца на его день рождения? Этот день должен был принадлежать только им.

Тем временем Энтони вероятно решил, что пора перестать разыгрывать глубокую обиду и сменил гнев на милость. С театральным вздохом он, наконец, повернулся к Виктории. Маркиза с той же нежной улыбкой положила руки ему на грудь и, заглядывая в глаза, что-то продолжала шептать. Конечно, Грегори не мог даже догадаться, о чем говорила мать, из-за чего взгляд мужчины заметно потеплел, губы растянулись в улыбке. Но нежность, плескавшаяся во взгляде матери, обращенном к чужому человеку, была настолько желанна самому мальчику и настолько недоступна ему, что на смену обиде сама по себе пришла злость. Что такого особенного сделал этот человек для мамы? Чем он был настолько лучше Грегори? Что должен сделать он сам, чтобы в обращенном к нему материнском взгляде отразилось то же чувство?

Наблюдая со стороны в немом оцепенении, Ханна понимала, что Грегори лучше увести к себе в комнату. Но не находила ни единого тому повода. Нервно обернувшись на дворецкого потом на лакея, застывших в неестественно официальной позе, поняв, что помощи оттуда ждать не приходится, вновь обратила взгляд на воспитанника. Мальчик не отрывал глаз от матери, и Виктория, наконец, ощутив этот взгляд, раздраженно, и неохотно убрала со своей талии руки Лестчера.

– Миссис Лето, не пора ли Грегори уделить внимание занятиям?

– Но, ваша светлость! Грегори еще не обедал, – Ханна проглотила вертевшееся на языке восклицание по поводу забытого дня рождения, в то же время, с усилием сжав предупредительным жестом плечо вскинувшегося с возражениями мальчика.

– Грегори может пообедать у себя в комнате, – Виктории явно не терпелось избавиться от сына.

– Но мама, ведь праздник, – не выдержал, наконец, Грег, с таким тоскливым выражением заглянул в лицо матери, что у гувернантки появилось желание разорвать хозяйку.

– Праздник?– Виктория рассеянно скользнула взглядом на сына, в то время как Энтони вновь притянул ее к себе. Сопротивляться она не собиралась.

– Конечно, вспомни вчера, ты обещала сюрприз, – голос мальчика уже начинал подрагивать.

– Пойдемте, Грегори, – Ханна осторожно, но настойчиво потянула мальчика в сторону лестницы, но Грегори, дернув плечом, вновь обратился к матери.

– Сюрприз, – Виктория, купаясь в лучах сладострастной улыбки любовника, соображала очень медленно, – сюрприз будет позже, Грегори

Мальчик оставался на месте, не желая мириться с происходящим, еще какое-то время, но поняв, что на него не обращают внимания, уныло посмотрел на гувернантку. Та, с высоты своего немаленького роста смотрела на него так невозмутимо, что сначала мальчик собирался так же уныло поплестись к себе, но тут внутри него неожиданно настойчиво прозвучал тихий голос миссис Лето: «Помните, Грегори, кто есть герцог!» Мальчик гордо вскинул голову и торжественно стал подниматься по лестнице. Он не видел, сколько гордости вызвал этот его жест во взгляде Ханны, к счастью он так же не видел, что его мать, таявшая в объятиях проходимца, этот демарш просто не заметила.

Голос, раздавшийся со стороны парадной, стал неожиданностью для всех. Застывшие в немом неверии лакей и дворецкий, гувернантка с таким же выражением на лице, машинально выталкивающая на передний план растерянного воспитанника, недоумение, а затем выражение ужаса на лице леди Лимерик, отскочившей от любовника, как от раскаленных углей, – вот картина, которая предстала перед глазами, стоявшего в дверях мужчины.

Первым звенящую тишину разорвал бросившийся вниз Грегори.

– Дедушка это ты, ты вернулся?! – мальчик с разбега чуть было не уткнулся в пыльную одежду деда, но все-таки остановился в шаге от него, повинуясь привычке, и только с неподдельным счастьем заглянул ему в глаза. – Мама, это тот сюрприз, о котором ты говорила? – он в порыве радости подбежал к ошалевшей матери и, схватив за руку, стал тянуть за собой. – Мама, лучшего подарка на день рождения я и не мог представить!

Маркиза в состоянии, близком к истерике, резко выдернула руку.

– Грегори, да о чем ты, во имя господа, все время говоришь?! Какой день рождения? – она готова была разорвать все и всех вокруг от внезапного понимания того, что все ее планы безвозвратно рухнули.

– Но мама… – мальчик растерянно смотрел на мать, остановившись между ней и дедом. – Мой день рождения. Ты вчера говорила. Я подумал, – злая правда, вливаясь в маленькую душу, все-таки не смогла выжечь радость от возвращения деда и мальчик, сглотнув слезы, повернулся к осунувшемуся, в потертой одежде похожему на бродягу, герцогу.

– Дедушка, а папа? – в вопросе ребенка было столько непререкаемой надежды, что даже у герцога, славившегося свой жестокой прямолинейностью не хватило духа сказать правду прямо сейчас.

– Маркиз Лимерик передал тебе подарок, держи – с этими словами герцог достал из кармана солдатика и, протянув его мальчику, вложил в раскрытую ладонь.

Грегори осторожно провел пальцем по потемневшему дереву. Краска почти слезла.

– Он тонул вместе с папой и тобой? – мальчик серьезно посмотрел на деда.

– Да, и с сотней своих товарищей. Спасти, к несчастью, удалось только его, – так же серьезно ответил Филипп. – С днем рождения, Грегори. А сейчас иди к себе в комнату, – дед выразительно посмотрел на гувернантку, – мне нужно поговорить с твоей матерью, а позже мы отметим твой день рождения.

Грегори нехотя стал подниматься по лестнице, зажав в руке солдатика.

– Может, не будем расстраивать ребенка, – подала голос готовая упасть в обморок от напряжения Виктория, – он и так очень долго ждал своего праздника, – сейчас она была готова на что угодно, лишь бы ее воспаленный мозг получил отсрочку и нашел выход из положения.

– А мне показалось, мадам, что минуту назад, когда я появился, вы совершенно не беспокоились по этому поводу. – Филипп устало прошел по комнате к камину.

Моментально отреагировавший лакей вмиг придвинул к камину большое кресло, в котором обычно сидел герцог, и которое было убрано по приказу Виктории.

– Но вам необходимо отдохнуть, – маркиза судорожно цеплялась за предлоги.

– Я тронут вашим беспокойством о моем здоровье, – знаменитый сарказм Уотерфордов заполнил комнату, – но прежде я хочу познакомиться с молодым человеком, – герцог положил руки на подлокотники кресла, даже не удостоив взглядом пытавшегося слиться со стеной Лестчера.

Глава 6

Что было дальше, Грегори мог только слышать из своей комнаты, потому что гувернантка, предчувствуя грозу, буквально толкала его в спину, чтобы ускорить его шаги. Дед не кричал никогда Обычно его, по природе громовой голос, был достаточным стимулом к немедленному повиновению. Он и сегодня не кричал. Но тон, которым он прервал истерический визг невестки, в отчаянии пытавшейся проверить изречение, что лучшее средство защиты это нападение, был настолько зловещим, что Ханна тихо перекрестилась, отвернувшись от воспитанника. Через пару минут хлопнула входная дверь. Грегори, испугавшись сам не зная чего, резко подскочил к окну. Только увидев, как мистер Лестчер, оглянувшись, совершенно один, пешком, покинул Уотерфорд, мальчик понял, чего боялся, что мать уйдет с ним.

Вслед за тяжелыми шагами деда, поднявшегося в свои покои, послышались легкие быстрые шаги Виктории, хлопнула дверь ее комнаты, находившейся далее по коридору. Потом еще долго слышались звуки разбрасываемых предметов, несколько раз по коридору пробегала горничная, в конце концов, послышались судорожные рыдания маркизы.

Ханна с опаской посматривала на своего воспитанника. Грегори так и стоял у окна с тех пор, как уехал Лестчер, отвечая на попытки гувернантки заговорить с ним односложно и неохотно. Она прекрасно понимала, что Грегори слышал практически все, что произошло внизу, и даже если не все понял, у него было достаточно причин впасть сейчас в глубокую отрешенность, если у детей это называлось именно так.

Грегори, сначала обрадовавшись, что мама осталась и все теперь так как прежде, и что вернулся дед, теперь, слушая истеричные, терзающие его юную душу рыдания, медленно впадал в пугающее безразличие. Да, все будет как прежде. Дед вернется к исполнению обязанностей герцога, как всегда высокомерный и недоступный. Мама. Почему-то мальчику сейчас стало совершенно все равно, что она будет делать дальше. Из их разговора с дедом, если то, что произошло внизу, можно было назвать так, он понял, что она опозорила семью, предала папу. Что значило грозное словосочетание «опозорила семью» Грегори до конца не понимал, но вот слово «предала» он понимал превосходно. И сейчас ее слезы почему- то совсем перестали трогать его.

Так же молча, мальчик направился к двери. Миссис Лето, вскочив из кресла, рванула ему наперерез, но Грегори, подняв на нее взгляд, посмотрел так, что та, растерявшись, отступила.

– Я выйду ненадолго в парк. Я думаю мне позволено это в мой день рождения? Грегори все-таки решил дать объяснения, и, увидев, что Ханна потянулась за шалью, уточнил. – Один…

Мальчик вышел. Ханна еще несколько секунд тупо смотрела в закрытую дверь. И в эти короткие мгновения, женщина поняла, что ее воспитанника, такого Грегори, каким она его привыкла видеть, сегодня не стало, и тихое спокойствие, с которым это превращение произошло, пугало ее особенно. Она знала, что тяжелый «уотерфордовский взгляд», который ее мальчик сейчас применил по отношению к ней, теперь все чаще и чаще будет посещать эти ясные детские глаза, и постепенно станет безоговорочной причиной всеобщего повиновения, и отчуждения будущего герцога.

Возврата не было Ханна, шаркая ногами, будто постарев на много лет, подошла к креслу и села. Закрыв ладонями лицо, откинулась на спинку. Она очень давно не плакала. Сегодня можно.

Грегори не просто гулял, он целенаправленно шел туда, где сейчас оказался, возле небольшого пруда в парке, где они с отцом иногда ловили рыбу. Но потом в этом пруду погибла его няня – Эмми, после этого рыбалки прекратились. Отец хотел осушить пруд, но так и не успел. Когда Грегори как-то спросил его, как это могло случиться, отец мрачно ответил, что это была не ее вина. Но на вопрос мальчика так и не ответил, только помрачнел еще больше. А потом от кухарки он слышал, что Эмми не смогла найти счастья на земле, поэтому ушла на небеса. Видимо и отец, тоже, отправился за ней. Может путь на небеса лежит через воду, ведь море это тоже вода? Нужно только перетерпеть и скоро он будет с отцом и Эмми. А мама когда-нибудь придет к ним, если захочет Грегори разулся и ступил в пруд. Вода была теплой, Грегори сделал еще несколько шагов, мокрая одежда неприятно липла к телу. Оставалось только нырнуть под воду. Это было самым сложным. Пару лет назад, во время рыбалки, он поскользнулся и, свалившись в воду, пытался дышать, пока отец не выудил его на поверхность. Ужасную, раздирающую грудь боль, в наполненных водой легких, он помнил до сих пор. Сейчас, видимо ему предстояло пройти через нее еще раз, уже по собственной воле. Но как раз этой воли ему и не хватало. Попытавшись опуститься, он при первом же прикосновении воды выскочил на берег как ошпаренный. Топнув ногой от сознания собственной трусости, он вновь повернулся к воде, но решительность так и не пришла, осталось отчаяние. Мальчик поднял глаза к небу и заплакал. Сжав кулаки, он плакал от обиды на себя, от того что не нужен никому, от того, что не может пойти к тем кому нужен. Плакал долго и горько пока силы не иссякли, пока усталость не накрыла его спасительной волной и не заставила колени подкоситься. Грегори, свернувшись в клубок на земле, в мокрой одежде, дрожа от вечерней прохлады, провалился в сон.

Англия, герцогство Уотерфорд, замок Уотерфорд, 1863год

– Грегори? знакомый, чуть дрожащий голос, вырвал его из этого сна, только уже совсем в другом, теперь уже реальном времени. Хокстоун обернулся.

Ханна сильно постарела за последние годы, хотя может это и нормально так выглядеть в ее возрасте. Сколько ей может быть лет? Грегори, смотря на свою бывшую гувернантку, поймал себя на мысли, что никогда не задумывался о ее возрасте. «Тогда ей было лет сорок, теперь получается за шестьдесят», подумал Грегори, в очередной раз, убедившись в несуразности своих мыслей сегодня.

– Грегори, Вы смотрите на меня с таким выражением, словно впервые видите. Ханна Лето была единственным из прислуги человеком, которому было позволено обращаться к маркизу по имени. Впрочем, это не Грегори, а она сама себе это позволила, просто не изменив ничего из прошлого, с которым Хокстоун так усердно старался не иметь ничего общего. Когда Грегори, в достаточно юном возрасте, принял решение жить отдельно от деда, она надеялась, что он позовет ее с собой в имение Лимерик, но оперившийся воспитанник не позвал. Она понимала почему. На протяжении нескольких лет после той трагической ночи в Уотерфорде, женщина надеялась, что состояние, в котором прибывает юный маркиз только временное, что его мозг просто выбрал не очень удачную тактику самозащиты, но, увы. Скорлупа отчужденности, которой покрыл себя мальчик, становилась только толще и крепче со временем. Отгородив себя от всего ужасного, что произошло в его детстве, от ранивших его людей, он параллельно отгородился и от всех остальных. И сколько женщина не пыталась пробиться к его сердцу, у нее ничего не вышло. Она просто принадлежала к тому прошлому, которое услужливая память мальчика уничтожила. Ханна осталась в имении герцога.

– Прошу прощения, миссис Лето. Как его светлость? – Грег, прекрасно понимая, что с «его светлостью» все в полном порядке спросил для банального поддержания разговора.

– Со мной все в порядке, – проскрипел из своего кресла, видимо давно молчавший герцог, и, прокашлявшись, добавил. – Что-то я не замечал в тебе огромного желания скорей занять мое место.

Ханна, красноречиво закатив глаза, толкнула створку дверей, и вошла. Грегори вошел вслед за ней. Дед не обернулся, только трость в его руках замерла.

– Грегори, Ваш дед сегодня не завтракал, не обедал и не ужинал, – грозно сообщила Ханна, специально растягивая слова, ожидая реакции Филиппа.

Маркиз же тем временем отметил, что фамильярность Ханны теперь уже распространилась и на деда. Никто и никогда не мог бы позволить себе такого обращения к герцогу Уотерфорду, а она могла. Дед промолчал. Удивленный немало этим фактом, Грег решил, что сегодняшние странности, видимо, относятся не только к нему.

– Распорядитесь, чтобы подали ужин, миссис Лето, – он прошел вглубь комнаты, – не знаю, как герцог, а я от еды не откажусь, – после неудачного визита в Мэдлоу, он действительно был голоден.

Ханна, удовлетворенно выдохнув, покинула комнату.

– С тех пор, как ты приказал ей остаться здесь, у меня не раз создавалось впечатление, что ты это сделал нарочно, чтобы поскорее доконать меня, – почувствовав на себе недоуменный взгляд внука, он добавил, – с тех самых пор она принялась за мое воспитание. Знаешь, она относится к тем женщинам, которым непременно нужно кого-то опекать, и, самое главное, что этот кто-то совершенно не обязательно должен давать на это свое согласие.

– Я не приказывал ей оставаться здесь, – только и сказал Грег, несмотря на то, что в голове его совершенно неожиданно возникло лицо женщины, которое он даже не сразу узнал, женщины, которая не относилась к таким, как Ханна. Его матери, которую гувернантка практически заменила. Грегори рванулся к камину и протянул руки – совершенно не оправданный августовским вечером порыв.

Филипп удивленно посмотрел на внука.

– Замерз?

Но Грегори не слышал его. В его глазах полыхали языки совсем другого пламени, пламени сожравшего его детство. Мужчина, резко отпрянув от камина, круто развернувшись, направился к дверям.

– Ты собрался в зал, Грегори? Сомневаюсь, что моя прислуга настолько расторопна, чтобы уже накрыть, – вслед ему, недоуменно нахмурив седые брови, проскрипел герцог.

– Я поужинаю в своей комнате, – из коридора глухо отозвался маркиз.

Громко захлопнув тяжелую дверь своей комнаты, Грег, подойдя к окну, резко потянул узел шейного платка, как будто тот душил его. Открыл тяжелые ставни и судорожно втянул ночной воздух. Мысли в голове метались, как ошалевшие птицы в клетке. Он попытался отвлечься, но выстроенные давным-давно и превосходно служившие все эти годы бастионы памяти неожиданно начали неконтролируемо рушиться, как карточные домики. Как в бреду замелькали картинки, сменяя друг друга. Вот они с отцом у озера, вот он наблюдает за матерью из-под лестницы, мама танцует с кем-то и смеется, ослепительно прекрасная в белом платье. Все хорошо, но память не останавливается на этом Траур в замке, он с Ханной, мама в объятиях Лестчера Грег метнулся к столику и налил себе виски. Залпом осушил стакан и налил еще. Жгучее тепло, разлившись внутри, заставило задохнуться и закрыть глаза, но легче не стало. Алкоголь только расслабил контроль, и охмелевшая память, ухмыляясь, выложила перед ним все то, что он много лет назад завалил камнями забвения. Грег метался по комнате, опрокидывая стакан за стаканом, уже даже не пытаясь понять, почему именно сегодня все это произошло, просто с отчаянием переживая заново страшный пожар, оставивший от левого крыла грозного Уотерфорда одно пепелище, похороны матери, так и не сумевшей в пьяном забытьи выбраться из огня. Тогда, стоя в усыпальнице над ее гробом, между Ханной и дедом, он строго настрого запретил себе плакать о ней, и вообще вспоминать о ней когда-нибудь. Заботливая Ханна объяснила ему, что мама ушла к папе, не подозревая, что мальчик расценит это как еще большее предательство, нежели полное равнодушие Виктории на протяжении всей его жизни. Она бросила его – он забудет о ней. И он забыл. И не вспоминал много лет. Что случилось сегодня?

Только через несколько часов, в полном беспамятстве, Грег, завалившись, как был в одежде на кровать, все-таки смог отключиться. Но потоки запретных мыслей о матери, скопившихся за эти годы переродились в уродливые кошмары. Грег, то просыпался в поту, то, проваливаясь в сон, вновь и вновь с криками, разрывавшими тишину, пытался вырвать мать из пожирающего пламени, в сознательной жизни уже понимая, что если она и бросила его, то гораздо раньше, а не в ту страшную ночь, когда напившись до беспамятства, устроила в доме пожар, в котором погибла сама.

А в комнате, чуть дальше по коридору, стоя на коленях, со слезами молилась Ханна. Старая женщина несколько раз, слыша, как взрослый, не склонявшийся никогда и не перед кем мужчина, по собственной воле вычеркнувший из своего сердца любое напоминание о нежности, в пьяном угаре зовет мать, несколько раз бегала к дверям его комнаты, но останавливалась. Его превращение из нежного привязчивого ребенка в того, кем он сейчас являлся было быстрым и болезненным. Сейчас этот мальчик, впервые за столько лет пытался вырваться наружу. Она не знала причины, как и он сам. Но даже если завтра, придя в себя после разрушающего действия спиртного, Грег снова замкнется и прикроется каменным панцирем, попытаться все-таки стоило. По крайней мере, теперь она знала, что ее воспитанник не умер тогда, а живет. И появившаяся в броне Лимерика трещина рано или поздно разойдется и выпустит его наружу.

Глава 7

Николь проснулась от резкого треска, послышавшегося рядом. Спросонья не поняв, откуда раздался звук, она поднялась на руках и огляделась. В кромешной тьме ничего не было видно, но неподалеку явно кто-то находился. Сердце колотилось, рискуя выпрыгнуть из груди, заглушая даже ее собственное дыхание. Стараясь не шуметь, девочка поднялась. Звук в темноте повторился и тоже замер. Кто-то следил за ней из зарослей и, зная, природу окрестностей, Николь вполне могла предположить, что это был зверь. Люди редко бродят в лесу по ночам, по крайней мере, добрые. Не зная, чего ей больше стоит бояться, зверя, или человека, который по неизвестной причине не вышел к ней навстречу, а наблюдает из кустов, девочка снова огляделась. Заросли казались такими густыми, что она сейчас даже не поняла как смогла забраться сюда. Вокруг платана, не видно было ни одной тропинки. Николь, подняв голову, прикинула, сможет ли залезть на дерево, но идея оказалась неудачной, ветки располагались довольно высоко.

–Эй! Кто там? – девочка решила, что договориться никогда не помешает, но, тут же, испуганно отпрянула, из кустов раздалось глухое рычание.

Здравый смысл покинул ее вместе со смелостью. И уже не думая об отсутствии тропинки, Николь подалась влево и стала пробираться в темноте через кусты. Зверь двинулся за ней, и спустя секунду она поняла, что он не один. К его дыханию прибавилось еще одно, и еще Справа раздалось уже более отчетливое рычание и ответное повизгивание шакалы. Николь в панике побежала. Кусты, впиваясь в тело, драли кожу и волосы, сердце, выпрыгивая из груди, заглушало раздававшееся ей вслед рычание и тявканье. От страха и беспорядочного бега голова начала кружиться. Неожиданно, она вырвалась на открытое пространство. Впереди показались огни большого здания. Николь побежала туда. Свора, инстинктивно замешкалась, перед огнями дома, зная, что там может быть опасно, и Николь уже было перевела дух, но тут ей навстречу послышался еще более громкий и многочисленный лай.

Со стороны жилья вырвалась большая стая собак, видимо принадлежавших хозяевам, и Николь замерла, понимая, что попала в ловушку, и только закрыла лицо руками. Обе своры, ошалев от запаха приближавшейся бойни, рванулись навстречу друг другу и закружились вокруг нее. Николь пыталась выбраться, но в бешенстве собачьего визга и лая, клубящейся пыли и клоков шерсти ее очень быстро сбили с ног. Упав, прикрываясь руками, она, наконец, закричала, но крик ее потонул в шуме звериного воя. Раздался выстрел, потом еще один. Шакалы, почуяв перевес на стороне противника, поджав хвосты, стали исчезать в лесу, точнее, те, кто еще мог собаки были намного крупнее и сильнее, и несколько разодранных тушек осталось лежать вокруг все еще свернувшейся на земле Николь. Кто-то подбежал к ней.

– Эй, смотри! Девчушка совсем, видимо из деревни, – кто-то осторожно убрал с ее лица волосы.

– Живая хоть? Вот дура. Чего шляться-то по ночам? – другой, более грубый голос раздался рядом.

Обидевшись, Николь попыталась приподняться, и когда у нее это получилось, откинув спутанные волосы, подняла голову на обидчика, еще не осознав, что на самом деле он является ее спасителем.

– А вы могли бы держать своих собак на привязи! – с вызовом, который в принципе потонул в ее хриплом дрожащем голосе, сказала девочка.

– Смотри-ка, жива! Еще и огрызается. Да если бы не наши собаки, лежала бы ты сейчас вот вместо этих шкурок, – говорящий ткнул пальцем в сторону и Николь, машинально проследив за его движением, в ужасе содрогнулась.

– Ладно, вставай, пойдем, нужно решить, что с тобой делать, – первый обращавшийся осторожно стал поднимать ее с земли. – Знаешь, не особо хочется тащиться сейчас из-за тебя в деревню.