Сюрприз

скачать книгу бесплатно

Сюрприз
Наталья Зимняя

Грегори Хокстоуна и юную Николь Астлей разделяет пропасть ненависти и рокового стечения обстоятельств. Судьба один за другим преподносит им неожиданные сюрпризы, выстраивая между ними бастионы вражды. Но кто сказал, что сюрпризы не могут быть приятными? Удастся ли герцогу Уотерфорду выйти победителем в борьбе с собственными демонами и сломить сопротивление гордой девушки?

Глава 1

Англия, Лондон, имение барона Мэдлоу,1863 год

Леди Ингрид Астлей стояла у окна отведенной ей комнаты и нервно постукивала идеально отполированными ноготками по подоконнику. Сегодня был решающий вечер. Она долго и терпеливо ждала его, все тщательно спланировала и не могла допустить, чтобы что-то пошло не так. Конечно же, намечающееся представление не было ее последним шансом, но в случае неудачи ей придется сделать шаг назад, а терпение было уже на исходе. Внизу, на наряженной перед старинным особняком лужайке, прогуливались такие же, как она приглашенные. Выражение «такие же, как она» для нее существовало лишь символически. Таких, как она не было. Она единственная – это было ее главное жизненное убеждение.

Ингрид смотрела на всех этих людей свысока, сквозь призму собственного высокомерия. Будучи совсем юной, благодаря природе, щедро одарившей ее красотой, она, из дочери успешного адвоката, превратилась в баронессу Астлей. Старый барон совершенно случайно наткнулся на прелестное создание, в ожидании отца разгуливавшее по его дому, и в очередной раз подтвердил всеобщее мнение о том, что с головой у него не все в порядке. Через месяц старый Лайонал Астлей женился на семнадцатилетней дочери своего служащего. Юная Ингрид стала баронессой и получила счастливый билет, позволяющий без ограничений пользоваться всеми дарами светской жизни. И она с удовольствием принимала эти дары, ни к чему никогда не прилагая никаких усилий. Поэтому теперь, несколько месяцев, проведенных ею в паутине собственных интриг, требовавших от нее титанической выдержки и неимоверной хитрости, изрядно потрепали ее самолюбие. Оно требовало удовлетворения, полного и немедленного!

Многие из развлекавшихся здесь аристократов были пешками, которые она выстраивала в течение всего этого времени, согласно правилам собственной игры, и не подозревали об этом. В определенный день, при определенных обстоятельствах, они помогали ей встать еще на одну клеточку ближе к своей цели. Даже сэр Брендон Малховен, ее последний любовник, хоть и был весьма недурен в постели, но получил свое место рядом с Ингрид, только благодаря «нужным» знакомствам. Сейчас он, ничего не подозревая, стоял с двумя полными бокалами пунша посреди праздника, там, где Ингрид оставила его несколько минут назад, под предлогом отлучения в дамскую. Несколько месяцев назад, когда леди Астлей прибыла в Лондон, на предстоящий сезон, убедив мужа, что их юной дочери необходимо привыкать к светской жизни, он не казался ей стоящей добычей. Но Малховен оказался настойчив и смог-таки заманить Ингрид на прием в свое загородное поместье. Леди скучала и поехала в Малховен-холл, чтобы развеяться. Встреча, произошедшая на приеме, не только заставила ее забыть об этом досадном чувстве. Грегори Хокстоун, маркиз Лимерик, вынудил леди Астлей потерять покой. Еще никогда в своей жизни она так не желала мужчину. И то, что он был младше нее на несколько лет, совершенно не смущало ее, а только подогревало столь ярую страсть, объясняемую еще и тем обстоятельством, что леди Астлей никогда не приходилось испытать хоть малейшее игнорирование. Сильный пол совершенно разных слоев и возрастов падал к ее ногам и становился либо временной необходимостью, либо так и оставался лежать незамеченным. Маркиз же оказался мастером по части игнорирования, был неприступен как скала, высокомерен и обращал внимание на окружающих его женщин не более, чем на обстановку комнаты в которой находился. Он мимолетом оценивал их стоимость и качество, и, естественно, так же ими пользовался. Тот факт же, что вскоре маркиз должен был вступить в правонаследование и стать следующим герцогом Уотерфордом, делало желание обладать им настолько одержимым, что Ингрид не могла уже думать ни о ком другом.

Прошло несколько месяцев, но никакие попытки обратить на себя внимание не возымели результата. Именно по этой причине сэру Малховену, как хорошему знакомому маркиза, в доме которого он частенько бывал, все-таки улыбнулась удача стать любовником баронессы. К тому же он был кузеном леди Элинор Мэдлоу, любовницы Лимерика, а это давало все шансы узнать о вожделенном мужчине как можно больше. Леди Мэдлоу стала лучшей подругой Ингрид. А Ингрид, в свою очередь, ее первой советчицей, верно ведущей соперницу к неминуемому разрыву. Сегодня предстояла кульминация. Ингрид чуть скривившись, снова взглянула на сэра Малховена. Он больше не нужен. Сегодня Ингрид наконец получит то, чего действительно хотела, а бедному Брендону предстояла одинокая ночь.

Оживление на лужайке заставило женщину обратить внимание на собравшихся. Появилась хозяйка поместья, Элинор Мэдлоу, и жестом остановила игравших музыкантов. Не было слышно, что она говорила, но гости стали поворачивать головы в сторону въездных ворот, и Ингрид поняла, чем вызвано оживление. Отойдя от окна, она внимательно осмотрела себя в огромном позолоченном зеркале. Годы были с ней заодно. В свои тридцать один баронесса Астлей была прекрасна без малейшего преувеличения. Точеная фигура, безупречная белая кожа, выгодно контрастировавшая с черными волосами. И вся жизнь впереди. У нее есть все для счастья. Точнее, почти все. Ингрид хитро прищурилась и вновь посмотрела в окно. Там, среди шумного приема, пока недоступный, но от этого еще более желанный прибыл ее главный приз.

Шикарные вороные, ведущие черный экипаж с гербом Лимерик, остановились, как вкопанные, повинуясь опытной руке кучера, одетого, как и спрыгнувшие тут же с запяток лакеи, в бордовую с золотом ливрею. Вытянувшись в струны по обе стороны от открытой дверцы, они замерли, но движения в глубине экипажа не было. Грегори Хокстоун, вышеупомянутый маркиз Лимерик, удивленно уставился из убежища своего экипажа на собравшихся в ожидании людей, как зверь из безопасного логова. Он давно уже привык к ажиотажу, обычно сопровождавшему его появление, но сейчас, при виде выглядывающих друг из-за друга гостей, ему очень захотелось захлопнуть дверцу и приказать кучеру везти его домой. Выждав еще пару секунд и подавив раздражение, он медленно вышел. То, что что-то не так, он понял, как только увидел вышедшую ему на встречу хозяйку, но дальше события происходили, как будто начался какой-то плохо отрепетированный спектакль, об участии в котором его забыли предупредить. Пока под аплодисменты собравшихся, Элинор брала его под руку и вела через коридор улыбавшихся гостей вглубь двора, он ничего не мог понять, и только вбитое годами и происхождением самообладание не позволяло ему резким окриком заткнуть сбесившихся музыкантов и потребовать объяснений. Все происходящее приобрело призрачные очертания, когда его взгляд наткнулся на то, к чему торжественно вела его Элинор. Посреди нарядной лужайки возвышалась статуя, на атласной перевязи которой красовалась надпись: «С днем рождения, Хокстоун!»

В этот момент каждый из ожидавших реакции именинника гостей, имел великолепную возможность сравнить гранитное изваяние с его прототипом, так как лицо маркиза вмиг стало точно таким же каменным. Повисло неловкое молчание. Грегори собрал всю волю в кулак, чтобы не сделать то, что собирался сделать немного ранее в карете. Несколько дней назад, когда его новый камердинер, как особа, пользующаяся несколько большими привилегиями по сравнению с другими слугами, но еще не имевшая никакого понятия о строжайшем запрете даже задумываться в присутствии маркиза об этой дате, поинтересовался по поводу предполагаемых распоряжений ко дню рождения его милости, он получил полное представление о том, как маркиз к этому относится. Никогда, с того самого «незабываемого» дня его детства, Грегори не изъявлял желания отмечать его. Он просто вычеркнул этот день из календаря своей жизни, как и всех, кто был связан с ним. Поэтому, когда в их последнюю встречу, Элинор пригласила его на прием в честь открытия малого сезона, он не заметил подвоха.

Стиснув челюсти, он натянуто улыбнулся собравшимся.

– Дамы и господа! Думаю, в отличие от моего каменного изваяния, лишенного предусмотрительным мастером языка, я могу попросить вас заняться тем, для чего вы собственно здесь и собрались. Леди Мэдлоу, думаю Вам просто необходимо выполнить Ваши обязанности хозяйки приема. Велите музыкантам играть! – обратился он к притихшей рядом Элинор голосом настолько спокойным, что та уже было, вздохнула с облегчением, но когда после этих слов он повернулся к ней, сникла под ледяным взглядом.

Под первые аккорды вальса Грегори подхватил ее под локоть и двинулся к середине площадки. Ожидая, что он хочет вместе с хозяйкой вечера открыть танцы первым вальсом, гости расступились, но Хокстоун, не задержавшись, прошагал через площадку, увлекая за собой Элинор к затененной аллее. Суетливо заполняя лужайку, многие все еще вытягивали шеи, пытаясь стать свидетелями явно вопиющей сцены, которая обещала сейчас разыграться между маркизом и леди Мэдлоу, ведь его взрывоопасный характер и пренебрежение условностями не для кого не были новостью. Но сгущавшиеся сумерки и склонившиеся ветви мешали любопытным взглядам, и им ничего не оставалась, как «заняться тем, для чего они собственно здесь и собрались», с наслаждением смакуя очередную выходку будущего герцога. Надо уточнить, что, как и в большинстве случаев, подавляющее количество «почестей» досталось бедняжке Элинор, как и другим, замешанным в похождениях Хокстоуна женщинам. Мужчины порицали ее слишком прозрачную связь с маркизом просто, по определению, а женщины торжествовали и праздновали очередной провал потенциальной соперницы. Только одна из присутствующих здесь «хищниц» с полуулыбкой сделала глоток шампанского в честь своего собственного триумфа. В отличии от своей наивной подруги, Ингрид прекрасно знала об отношении Хокстоуна к этой дате и, предвидев его реакцию, сама, «по-дружески», подкинула ей идею этого вечера. Очередной шаг сделан, подумала она, с той же полуулыбкой глядя в напряженную спину Элинор, увлекаемой Хокстоуном, и уже открыто сверкнув белоснежными зубами, отсалютовала бокалом каменному маркизу.

Глава 2

– Грегори, Вы делаете мне больно! – Элинор уже начинала похныкивать и когда, наконец, они стали недоступны взглядам гостей, выдернула руку из стального плена.

Маркиз не возражал. Поджав губы и скрестив руки за спиной, он отошел немного в сторону, пытаясь справиться с гневом. Элинор, спустя уже пару минут готова была просить прощения, несмотря на то, что совершенно не знала, за что. Прекрасно осознавая, что в любой момент этот непредсказуемый мужчина может исчезнуть из ее жизни навсегда, причем без всяких объяснений, женщина, пытаясь унять бешено колотившееся сердце, уже сделала шаг в его сторону, но Хокстоун резко повернулся и заговорил первым.

– Прошу меня простить, леди Мэдлоу, я позволил себе выйти за рамки, – и, увидев, что любовница, сцепив руки, подалась навстречу, резко пригвоздил ее к месту тем же ледяным взглядом, – Вы должны понимать, что не нужно было устраивать все это, – Хокстоун многозначительно обернулся на происходящее за их спинами, – без моего согласия.

– Но, милый, – Элинор, не выдержав, все-таки сделала несколько шагов вперед и попыталась обнять его, – разве я должна была попросить твоего согласия, чтобы сделать тебе сюрприз? женщина, совершенно искренне, не понимая причины его недовольства, удивленно заглянула ему в глаза.

Грегори, храня недовольное молчание, чувствуя, что гнев медленно сходит на нет, посмотрел в обращенное к нему, лицо. Что-то в этой женщине привлекло его тогда, несколько месяцев назад, иначе она не стала бы его любовницей. Просто сейчас он никак не мог вспомнить, что именно. Естественно она была хороша, естественно не обладала никакими особо раздражающими его недостатками, естественно удовлетворяла его в постели. Все было естественно и не требовало никаких изменений. Но почему-то ему все реже хотелось видеть ее. Сейчас, смотря на нее, он вспоминал вереницу ее предшественниц. Практически каждая его любовная связь заканчивалась вот так, если ее ранее не обрывали какие-нибудь более скандальные обстоятельства.

– Леди Мэдлоу, – он, взяв ее за плечи, настойчиво, но уже более мягко отстранил от себя, – больше всего на свете я не люблю сюрпризы.

Элинор, понимая, что, несмотря на то, что тон и взгляд его уже не источали ледяной холод, их отношения под угрозой, уже практически со слезами, вновь попыталась прижаться к нему. Но крепкие руки не дали ей это сделать.

– Элинор, – настойчиво удерживая ее на расстоянии, произнес маркиз, – вам необходимо вернуться к гостям. Думаю, нет необходимости в каких-либо объяснениях.

С этими словами он взял ее под руку и так же настойчиво вернулся с ней на лужайку. Весь следующий танец женщина, двигалась, только повинуясь его опытным движениям, практически не слыша музыки. В голове стояли его последние слова. Маркиз Лимерик, лучший мужчина, бывший в ее жизни, называл ее по имени только в очень редкие минуты хорошего расположения духа или, иногда в постели, хотя в моменты любовной близости он чаще молчал. Всегда, когда он произносил ее имя, Элинор испытывала почти блаженство, наивно надеясь, что шансов растопить его сердце у нее больше, чем у других. Сейчас же ее накрыла волна безысходного отчаяния, настолько непривычной для их отношений была ситуация в которой любовник произнес ее имя. О чем думал весь танец сам маркиз, угадать было трудно. Маска вежливой бесстрастности, которой пользовался обычно маркиз, была совершенно непроницаема. Как только закончился танец, он кратко извинился перед хозяйкой вечера и удалился с площадки под предлогом прогулки по имению в одиночестве. Леди Мэдлоу, которую он оставил, предварительно проводив к компании друзей, отвечала на обращения собравшихся механически. Она прекрасно понимала, что ее только что бросили, но сделано это было настолько тактично и незаметно, что сейчас выдать ситуацию могла только она сама.

Грегори стоял у небольшого пруда, искусно устроенного в парке имения Мэдлоу. Он был недоволен, как и всегда, когда его собственные желания шли вразрез с требованиями этикета. Самым правильным он считал сейчас немедленно покинуть поместье, причем без всяких условностей. Правила хорошего тона же требовали выдержать хотя бы небольшую паузу, чтобы Элинор не стала посмешищем. Она была для него хорошей любовницей все это время и, по его мнению, заслуживала хотя бы попытки сохранения репутации. Если конечно, это было еще возможно. О чем она только думала, устроив этот вечер?! Ведь даже самому наивному простофиле, совершенно не знакомому с правилами общества, теперь должно стать понятно, что вдова не устроила бы прием в своем имении для мужчины, пусть даже друга, если бы их не связывали отношении особого рода. Его собственная репутация его не заботила, как, впрочем, и ее… Но открыто унизить ее он позволить себе все-таки не мог.

Сюрприз… Какое неприятное, мутное, словно отражающая блики огней вода у его ног, слово Воспоминания, связанные с ним, не менее мутны и отвратительны. Хокстоун тряхнул головой и, вскинув руки, пригладил ими и без того идеально уложенные темно-русые волосы. Что же за день сегодня такой? На душе нет привычной уравновешенности. Грегори покачал головой и невесело ухмыльнулся – сегодня день его рождения. В бурой воде пруда, как в непрошенном видении, замелькали его ожившие воспоминания, и на берегу стоял уже не грозный маркиз Лимерик, а пятилетний мальчик, горько оплакивающий свои разбитые детские надежды. В тот день Грегори плакал, может быть и не в первый, но точно в последний раз.

Англия, герцогство Уотерфорд, Замок Уотерфорд, 1844 г.

Вот уже несколько дней в имении происходило что-то необычное, Грегори совершенно точно это заметил. Пытливый мальчишеский взгляд подмечал это по странно напряженному поведению слуг и какой-то особенной суете. Даже его гувернантка, миссис Лето, которая всегда открыто и непосредственно обсуждала с ним разные темы, теперь прятала взгляд и смотрела на него как-то необычно, когда думала, что он не замечает.

Несколько месяцев назад из заграничной поездки не вернулись его отец Рональд Хокстоун, маркиз Лимерик и его дед – герцог Уотерфорд. Корабль, на котором они возвращались из Америки, затонул вместе со всем экипажем и пассажирами. Замок погрузился в траур. Старый герцог был человеком с очень тяжелым и непредсказуемым характером, но его сына – Рональда любили все. В имении не было ни одного человека, который не скорбел бы о нем. Маленький наследник, по-детски, тянулся к внушающему благоговение грозному герцогу, но дед всегда осаждал его непосредственные попытки выразить радость или намек на нежность. Отпрыскам аристократов не положено было проявлять таких «простонародных» чувств. Отец же, иногда, когда они оставались наедине, становился каким-то по-особенному внимательным, превращался из наследника герцогства в человека, который мог вместе с сыном лазать по деревьям и ловить рыбу. Но это случалось исключительно редко, а в присутствии деда он позволял себе лишь мимоходом потрепать Грегори по голове.

Леди Виктория Хокстоун общалась с сыном сначала через няню, потом через горничных и гувернантку, и после гибели отца и деда Грегори чувствовал себя особенно заброшенным. На фоне этих обстоятельств было особенно необычным в эти дни поведение матери. Она была весела и приветлива. А в тот день произошло совершенно невиданное событие, когда мать, в непонятно откуда взявшемся порыве нежности, закружила его в объятиях и, звонко поцеловала в щеку.

– Дорогой мой мальчик, с сегодняшнего дня начинается новая жизнь! Я пока не хочу тебе рассказывать, но завтра тебя ожидает прекрасный сюрприз! – она отпустила его и, поправив выбившийся из прически рыжеватый локон, добавила, – Кстати, нужно сказать миссис Лето, что завтра ты должен выглядеть особенно торжественно.

С этими словами она снова прижала его к себе и выпорхнула из комнаты. Через секунду ветреная мать уже забыла о своем сбитом с толку ребенке. Рой мыслей о предстоящих в ее жизни переменах не позволял ей думать о том, о ком она не думала всерьез никогда. Но маленький Грегори не видел этого и не понимал. Оставшись в комнате, он с разбега запрыгнул в стоящее возле камина высокое кресло и прижал руки к горящим щекам. Совершенно не привыкший к проявлению каких-либо чувств со стороны маркизы, он испытал такое смятение, что маленькое мужское сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он был счастлив, как никогда. Даже в память об отце единственном родном человеке, с которым он когда-то чувствовал себя нужным и любимым, он не мог сейчас сказать, что был когда-нибудь более счастлив.

Грегори не заметил, как в комнате появились Марлон горничная его матери и миссис Лето, они не заметили его.

– Вы слышали, миссис Лето, как щебетала сейчас хозяйка? По-моему, она совершенно потеряла голову от любви… – Марлон принялась вытаскивать чуть привядшие настурции из огромных напольных ваз.

– Вы забываетесь, милочка, – тут же осадила ее гувернантка.

– А Вам она приказала приготовить маленького герцога к завтрашнему торжеству, – не унималась девушка.

– Я приготовила бы Грегори и без ее напоминаний, – Ханна Лето презрительно приподняла подбородок, – Завтрашний день принадлежит ему по праву, и в отличие от нее, я помню об этом, – добавила она уже тише, грустно опустив плечи.

– Может она и помнит? – Марлон завертелась совсем рядом с креслом, и Грегори вжался в шелковую обивку, не желая быть замеченным. – Ведь мы обе слышали, что она обещала мальчику сюрприз…

– Мы обе знаем, милочка, о каком сюрпризе шла речь, – резко возразила гувернантка. – Мальчик совершенно не ожидает такого сюрприза… Знаете, Марлон, никогда не думала, что настанет момент, когда я пожалею о смерти старого герцога… Это был единственный человек, который мог поставить ее на место.

С этими словами она вышла. Марлон, собрав в охапку настурции, последовала за ней. Грегори, конечно, не понял ничего из их разговора, его мысли были заняты другим. Что же за день завтра, и что за торжество готовится в имении? И тут он с радостным возгласом вскочил с кресла… Конечно! В трауре и заброшенности последних месяцев он совершенно забыл. Завтра день его рождения… Вот о каком сюрпризе говорила мама. Она не забыла! Мальчик пулей вылетел из комнаты. Ему очень хотелось сейчас же поделиться со всеми, кто обращал на него внимание все это время: конюхом Рональдсом, садовником Тирпи, и, конечно, старой поварихой Бесси, но он не мог. Он должен обязательно сохранить все в тайне. Он не испортит мамин сюрприз! И от этого радость и торжественность завтрашнего дня станет в сотни раз сильнее!

Глава 3

Англия, Лондон, Имение барона Мэдлоу 1863 год.

– Мистер Хокстоун? – вынырнув из пут воспоминаний, Грегори понял, что к нему обращаются. Неподалеку стояла женщина. Высокая, статная, с совершенно черными, как вороново крыло, волосами на фоне молочно-белой кожи. «Красива», мимолетно пронеслось в голове маркиза. Сбитый с толку воспоминаниями, он даже не сразу понял, что уже неоднократно видел ее.

– Мистер Хокстоун… С вами все в порядке? Вы стояли у самого края пруда с таким отрешенным выражением лица, что я ненароком подумала, не придется ли мне нырять следом за вами?

Женщина подошла ближе.

– А вы нырнули бы? – Грегори скучающе окинул ее вблизи, отметив про себя, что она действительно хороша.

– Даже не сомневайтесь, маркиз, я бы не позволила виновнику торжества так просто избавиться от своих обязанностей, – склонив голову набок, с ослепительной улыбкой заверила его она.

При упоминании о дне рождения Хокстоун состроил такую кислую гримасу, что собеседница расхохоталась.

– Бросьте, маркиз! Даже если вы ненавидите этот день, вы не можете просто вычеркнуть его из календаря! Его можно просто пережить. Берите пример с меня, – она ткнула сложенным веером себе в грудь. – Я тоже ненавижу свой день рождения – и, увидев, что мужчина в немом вопросе изогнул бровь, уточнила, – с некоторых пор!

– И в чем же, позвольте уточнить, мне следует брать с вас пример? Ненавидеть свой день рождения? – Грегори вложил руки в карманы брюк и выжидающе воззрился на собеседницу.

– О нет! Что вы! Всем известно, что невозможно ненавидеть что-либо более, чем ненавидит свой день рождения маркиз Лимерик! – женщина, отойдя к кусту роз, аккуратно сорвала с него влажный от вечерней росы цветок и поднесла к лицу. Ну, или, почти всем.

– В самом деле? – Грегори продолжал рассматривать ее. Да, он видел эту женщину и раньше, на разных приемах, кажется, в основном с бароном Малховеном. Возможно, они были представлены друг другу. Оставалось только припомнить ее имя

– А откуда, например, вам это, известно, миссис …

– Астлей… Меня зовут Ингрид Астлей… брюнетка, довольно резко вскинув вверх руки, ловко заправила в свитые локоны сорванную розу, и отвернувшись, медленно пошла вдоль берега.

Грегори остался стоять там же. Несомненно, она флиртовала с ним. Не было еще ни одной представительницы этого испорченного пола, которая не делала бы этого, исключая разве что двух-трех жен его друзей, которые, по-видимому, чем-то отличались от других. К тому же его опыт не позволил ему не заметить ту досаду, которая промелькнула в ее глазах, когда она поняла, что он не знает, или не помнит ее имени. «Типичное женское самомнение! Она единственная и неповторимая. Такой больше нет, и все должны пасть ниц пред ее красотой!», с присущим ему сарказмом подумал Хокстоун, все еще глядя ей вслед. «Действительно красива и довольно желанна», опытный взгляд отметил четко продуманные грациозные движения искушенной, опытной женщины.

Но он не пошел следом. Он был искушен не менее, более того он был пресыщен. Несмотря на свой возраст, ни в одной из окружавших его представительниц рода Евы, он не находил никаких особенных черт, которые бы выделяли ее из общей массы. Он прекрасно понимал, что наградив его титулом, небеса в придачу подкинули ему весьма банальную, и от этого еще более утомительную обязанность продолжения рода для передачи герцогства. Были бы у него другие варианты, беспокоиться об этом даже не пришло бы ему в голову, но их не было. Все чаще он задумывался, что рано или поздно ему придется найти женщину, которая должна будет стать матерью его ребенка, его наследника. Несмотря на его, не очень благовидную репутацию, любая из осуждающих его похождения мамаш, привозящих на сезон дебютанток и незамужних подопечных, была бы несказанно счастлива такой партии. Умудренные опытом матроны вздыхали по старинной родословной и баснословном богатстве маркиза, которое и без его умений, в скором будущем обещало стать просто невероятным. Юные, и не совсем, претендентки, тайком от своих надзирательниц, не сводили глаз с широченных плеч, чеканных черт и ленивой улыбки, которая изредка посещала губы будущего герцога. Все это обещало пока еще неискушенным красавицам столько наслаждения, сколько они еще только могли себе представить, делясь обрывками добытых где-то знаний со своими такими же неопытными сверстницами.

Все это совершенно не волновало сам трофей. Ему нужен был сосуд, естественно отвечающий всем требованиям его положения, желательно привлекательный на вид и новый. Таких сосудов вокруг было огромное множество, что совершенно не радовало маркиза. Чем больше выбор, тем труднее его сделать.

Ингрид была не просто раздосадована, она была в бешенстве. «Надменный сукин сын!» Совершенно исключено, чтобы он не помнил ее. В тот вечер у Аттертонов, он без конца скользил по ней взглядом, конечно довольно отсутствующим, но они оба были с партнерами, по-другому и быть не могло. Сейчас же он намеренно дал ей понять, что видит ее в первый раз.

Первый пункт плана пока не удовлетворял ее ожиданиям. Женщина резко выдернула из прически розу, отшвырнув ее в сторону, и стала нервно постукивать сложенным веером о ладонь. Нужно успокоиться… Ведь она прекрасно знала, что добыть этот фрукт будет не так просто. Нужно перестать нервничать и идти намеченным путем. В конце концов, чем сложнее битва, тем слаще победа! Но уязвленное самолюбие все-таки сделало последний укол, напомнив, что Грегори остался там, у пруда, так и не последовав за ней, как сделал бы любой другой мужчина, получив такую привилегию, как проводить леди Астлей. А ведь ей показалось, что в его глазах на мгновенье промелькнул интерес. Постаравшись поставить на место разыгравшееся самолюбие, Ингрид перевела дыхание и, уже было, направилась к площадке, но чуть заметное движение справа остановило ее. Повернув голову, она удивленно изогнула бровь, увидев собственную дочь, уже практически скрывшуюся в зарослях жасмина.

– Николь?! Что ты здесь делаешь? – неприятное подозрение, что дочь стала свидетельницей ее неудачного флирта, заставило женщину надменно вскинуть голову, как будто перед ней стояла не ее четырнадцатилетнее чадо, а заставшая ее в момент поражения соперница. Но нет, перед ней действительно была ее дочь точная копия, как будто кто-то очень внимательно и дотошно срисовал образ. Это сходство было подарком судьбы, потому что девочка не была дочерью старого барона. Когда после свадьбы обнаружилось, что, несмотря на неплохое воспитание, молодой жене не хватает многих элементарных познаний, в имение Астлей был приглашен молодой учитель. Совершенно не случайно, а благодаря тому, что юная баронесса совершенно точно оценила влияние своей красоты на мужа, юноша оказался сыном старого друга ее отца и, в отличие от самой Ингрид, испытывал к ней довольно серьезные чувства. Переступив через гордость, которая долго мучила его, не позволяя приблизиться к юной возлюбленной, из меркантильных побуждений отдавшейся старику, он оказался в имении ее мужа. Именно он и стал отцом Николь.

И тогда, когда весь высший свет был небезосновательно уверен в том, что появившаяся на свет девочка не была кровной наследницей барона, сам Астлей был вне себя от счастья. Сходство Николь с матерью связало руки сплетникам, и тайна осталась тайной.

Николь не видела ее встречи с маркизом, несмотря на то, что находилась не так далеко. Она пыталась уложить в своей хорошенькой головке то, что услышала всего несколько минут назад. Две прогуливающиеся, незнакомые ей особы, не заметив ее, сидящую на небольшой скамеечке в темноте, совершенно «вовремя» решили обсудить ее мать. В свои четырнадцать, уже совершенно привыкшая к допустимым в рамкам приличия сплетням, девочка хотела было пропустить мимо ушей довольно неприятные высказывания, но услышанное дальше повергло ее в шок.

– Да что там говорить о ее непристойностях сейчас. Вспомните о том, что было раньше, дорогая, – пожилая матрона в несуразно ярком наряде, обмахиваясь веером, подхватила под руку свою, не менее престарелую, собеседницу.

– Раньше? Ну, раньше тоже было всякое, – женщина отмахнулась то ли от назойливого насекомого, то ли от слов подруги. – Ты ведь помнишь, Амелия, я была влюблена в Лайонела и, если бы не его вечные чудачества мой отец мог бы даже подумать о браке.

– Да. К сожалению, когда Астлей решил насмешить свет женитьбой на этой выскочке, ему некому было помешать, и в итоге он остался в дураках!

– Не в дураках, дорогая, а в рогоносцах, – при этом женщина понизила голос, наклонившись к подруге, как будто знала, что их подслушивают. – Всем понятно, что старина Астлей не может быть отцом наследницы. Даже жаль, что девочка так похожа на леди Ингрид, можно было бы догадаться кто ее настоящий отец.

– Да что там догадываться! Я слышала из довольно достоверных источников, что в имении Астлей жил какой-то то ли художник, то ли учитель, так вот, он и является отцом девочки. А сейчас эта вертихвостка увлечена любовником нашей Элинор, великолепным Хокстоуном

Повергнутая в шок, Николь резко встала, что, наконец, привлекло внимание сплетниц. Тихо ахнув, они, замолчав на секунду, резко сменили тему и, неестественно громко разговаривая, удалились. Николь было не до них. Они называли ее отца чудаком. Да у нее самый лучший отец на свете! Никогда она не слышала, что бы отцы из высшего общества лечили бездомных собак, или отплясывали на праздниках с простолюдинами в ближайшей деревне, или сидели у кровати детей вместо матери или нянек, когда они больны. Отец никогда не любил светских мероприятий, конечно в высшем обществе это могло считаться чудачеством. Это очень раздражало мать. Бесконечные истерики и упреки, в конце концов, вынудили сэра Астлей позволить баронессе посещать светские сезоны без него, тем более, что она все время делала ставку на будущее дочери, возможности устроить которое, он, по ее мнению, лишал девочку своим затворничеством. Конечно, ей было невдомек, что юная наследница барона, совершенно не мечтала ни о каких светских привилегиях. Воспитанная презирающим шум столичных сезонов отцом, носящая в себе наследственность далекого от сливок общества молодого учителя, Николь была счастлива в имении.

Сейчас, вырванная из своих сбивчивых мыслей окликом матери, она решала вопрос: «Что будет, если прямо сейчас спросить мать об услышанном?»

– Я спрашиваю тебя, что ты делаешь здесь, в кустах? – Ингрид кивнула в сторону благоухающих цветов, вглядываясь в бледное и растерянное лицо дочери, не подозревая о творящемся у нее внутри хаосе.

– Я гуляла по саду, девочка вынырнула обратно из суливших укрытие, благоухающих веток. Естественно, она не могла признаться матери, что сначала попросту пряталась в этих кустах. Леди Мэдлоу решила, что Николь «непременно должна спеть» для какого-то маркиза, а мать, обычно не проявлявшая особого энтузиазма в отношении талантов дочери, почему-то именно в этот раз была в восторге от этой идеи. Как девочка не отпиралась, говоря, что еще никогда не исполняла песен на публике и что те песни, которые любит она, вряд ли подойдут к намеченному торжеству, ее не слышали. Мама и Элинор согласились с ней только в том, что ее песни действительно не подходят.

Срочно был вызван учитель, репертуар был утвержден, и Николь только и оставалось, что с досадой приняться за занятия. Выбранные песни все до одной были глупыми и приторными. Пока их приходилось разучивать и исполнять только наедине с мистером Бромли, все было терпимо, но по мере приближения вечера, девочке отчаянно захотелось заболеть или что-нибудь еще в этом роде, лишь бы не выходить перед высшим обществом и не чувствовать себя последней идиоткой, напевая о «розовых цветочках». Но со здоровьем у нее по-прежнему было все в порядке, и никакое другое препятствие не помешало сегодняшнему вечеру. Поэтому, она отсиживалась здесь в саду, в надежде, что о ней просто забудут. Находясь в ступоре от услышанного, она уже слишком поздно попыталась скрыться, увидев приближающуюся мать.

– Знаю я, почему ты здесь гуляешь! – высказалась мать, в очередной раз, намекая на излишнюю скромность дочери. Ей, родившей ее, было совершенно невдомек, что Николь просто искусно изображала из себя скромницу, чтобы поменьше находиться в обществе, которое предпочитала ее мать. – Пойдем! – Ингрид решительно взяла дочь под руку, – Элинор наверняка уже вся извелась в поисках тебя. Сегодня ты произведешь настоящий фурор.

Сомневаясь, что в нынешнем состоянии сможет вообще издать какой-нибудь звук, Николь, как одеревенелая кукла пошла рядом с матерью. Они направились к гостям. Леди Астлей, занятая мыслями о своих дальнейших действиях, совершенно не обращая внимания на странное молчание дочери. Как во сне Николь оказалась в объятиях суетящейся баронессы Мэдлоу, затем у рояля, пытаясь сосредоточиться хотя бы на чем-то. Ноты перед глазами начали расплываться в какой-то причудливый, похожий на картинку в калейдоскопе, узор, несмотря на то, что слез не было.

Глава 4

Грегори, наконец, решил вернуться к гостям. Правда, только лишь для того, чтобы как всегда безупречно вежливо распрощаться. Все еще перебирая в мыслях все известные ему недостатки противоположного пола, он, совершенно, кстати, вспомнил, что давно не навещал одного довольно близкого сварливого родственника, при посещении которого каждый раз всплывала эта совершенно нежелательная для него тема. Но долг звал, имение было неподалеку, и, несмотря на необходимость обсудить в очередной раз его взаимоотношения с женщинами и способ заведения наследника, перспектива оставаться здесь радовала его куда меньше.

На площадке к его возвращению все изменилось. Свет множества свечей в расставленных по кругу канделябрах смягчил мрак сгущавшихся сумерек. На лужайку внесли несколько длинных скамеек, кое-где были расставлены плетеные кресла. Большинство гостей уже заняли свои места, внимание их было приковано к роялю. Элинор и, к удивлению маркиза, леди Астлей теперь он мог вспомнить ее имя, сидели ближе всего к роялю. Грегори направился прямо к ним.

– Леди Мэдлоу, обратился он к хозяйке, – леди Астлей, – к ее соседке, – я должен покинуть Вас. Как Вы знаете, неподалеку здесь находится имение герцога Уотерфорда. Его здоровье с каждым днем все хуже. Мне совершенно необходимо навестить его сегодня, пока еще не совсем поздно. -

Обе женщины, сидящие сейчас напротив, испытали сильнейший прилив досады. Но, если леди Астлей, уже давшая зарок спокойствия и невозмутимости, только чуть заметно сжала губы, то Элинор, тут же, вскочив, защебетала:

– Ваша светлость, это совершенно невозможно! – и, увидев в удивлении приподнятые брови маркиза, поспешила добавить, – Вы совершенно вовремя успели к главному… событию вечера, – быстро проглотив, чуть не сорвавшееся слово «сюрприз», закончила она и указала рукой в сторону рояля. Там уже сидела юная девочка, в красивом розовом платье, ярко контрастировавшем с ее черными, как смоль, волосами. Девочка сидела боком к ним, и Грегори не видел ее лица, но совершенно точно подметил практически портретное сходство между ней и сидевшей рядом леди Ингрид.

– Ваша дочь? – он повернулся к Ингрид и уже более пристально посмотрел в ее лицо, получив утвердительный кивок, добавил, – очень похожа, – и как будто для того, чтобы увериться в своих словах обошел женщин так, чтобы лучше видеть девочку.

Уже не первый раз Ингрид ощутила совершенно ничем не подкрепленный укол зависти по отношению к собственной дочери. Николь было всего четырнадцать лет, ее формы еще не избавились от подростковой угловатости, вечно скромно опущенные глаза и почти детские движения, конечно, не могли возбудить в мужчине интереса, но почему-то маркиз Лимерик его проявил. Ингрид тут же осадила себя. «Разве вопрос может что-то означать! Да, со временем Николь может стать достойной соперницей но не сейчас же?» Она раздраженно сделала знак музыкантам, зазвучало вступление.

Николь сжалась. Наверное, если бы она играла без сопровождения, то никогда бы не начала, но музыканты уже играли, и она положила руки на клавиши. Зазвучал веселый, ни к чему не обязывающий мотив.

Грегори скривился. Почему-то, когда девочка грациозно подняла руки, он замер, ожидая чего-то особенного. Но к простенькому мотиву, тут же, присоединились такие же простенькие, и даже глуповатые слова.

Николь как будто наблюдала за собой со стороны. Сейчас она видела и чувствовала себя совершенно такой же, как большинство маминых знакомых и их дочерей: пустой, глупенькой, не думающей ни о чем, кроме выгодной партии и последней моды, сплетницей, – такой, какой она дала себе обещание никогда не стать. Ее отец просил ее не стать такой. Ее отец! Может ли быть простыми сплетнями все то, что она услышала там в аллее. В поисках ответа Николь хотела посмотреть на мать, но, оторвав взгляд от клавиш, увидела не ее, а с, внезапно замершим сердцем, прочла в рассматривающих ее серых глазах, все то, что чувствовала сейчас к самой себе. Унизительная снисходительность и разочарование настолько явно читались во взгляде и в, почти презрительно изогнутых, губах стоящего у рояля молодого мужчины, что девочка резко опустила глаза.

Непонятное сожаление, которое испытал Грегори, когда девочка подняла лицо, помешало ему тут же развернуться и уйти, как он и собирался сделать пару минут назад. Еще одна жертва изощренного воспитания высшего общества. Разве есть хоть какой-нибудь незначительный шанс, чтобы когда-нибудь в этом обществе появились необыкновенные женщины, если каждая из его представительниц растит своих дочерей по образу и подобию своему. Хокстоун скосил взгляд на сидевшую рядом в кресле леди Астлей. Чему могла научить девочку эта женщина? Родословной самых выгодных женихов? Тонкостям этикета? Возможно, подробностям и правилам флирта… Чему научила его собственная мать…

Стоп! Грегори от, неожиданно окатившей его жаркой волны, даже прикрыл на секунду глаза. Он не вспоминал о матери много лет. Что заставило его сделать это? Выведенный из себя подвохом собственной памяти, медленно выдохнув, он с досадой резко отвернулся.

В этот же миг Николь снова подняла голову. Незнакомец уходил, презрительно повернувшись к ней спиной. Ударившее по нервам, словно молния, унижение и сознание собственной никчемности и малодушия, резко оборвало голос девочки, через мгновение затихла и музыка… Гости в замешательстве зашептались.

Хокстоун оглянулся. Девочка смотрела прямо на него, и в ее взгляде было столько вызова, что он остановился и выжидающе приподнял брови.

Элинор непонимающе повернулась к Ингрид, но та не обратила на нее никакого внимания, ее взгляд был прикован к разыгрывавшейся перед ней сцене.

Николь, не отрываясь от глаз Грега, снова, сначала нерешительно, но потом резко опустила руки на клавиши. Музыканты приготовились вступить снова, но мелодия, которую начала играть девочка, заставила их растерянно переглянуться и опустить инструменты. Зазвучала нежное, пронзительное вступление – девочка играла старую шотландскую песню, которую много раз слышала в деревне возле их имения. Отец очень часто брал маленькую дочь туда, где жизнь резко отличалась от привычной ей жизни, она была настоящей, и девочка инстинктивно тянулась к ней. Мать категорически запрещала ей бывать там, потому что по ее мнению общение со всяким сбродом могло испортить и без того неидеальный вкус девочки. Николь стало тянуть туда еще больше. Когда отец уезжал, она тайком от матери, в основном глубоким вечером пробиралась туда и долго бродила среди готовящихся уснуть домов. Эту песню она всегда напевала, когда тоска становилась невыносимой, а пойти в деревню не было возможности. Эту песню она самой первой предложила, когда подбирали репертуар к сегодняшнему вечеру, но мать, а тем более леди Мэдлоу в ужасе захлопали глазами, порицая ужасно простонародный мотив и непростительную страстность песни. Конечно, полного смысла слов Николь действительно не понимала, но зато она видела, как загорались глаза мужчины, к которому с этой песней обращалась поющая женщина. С какой нежностью он смотрел на нее, и как она отвечала ему. Ничего подобного она никогда не видела в своей семье. Это завораживало. Сейчас эта песня полилась рекой, как будто и не требовала участия девочки.

Хокстоун был заинтригован и с полной ответственностью мог заявить, что происходило это не так часто. Резкая метаморфоза, изменившая лицо, сидевшего за роялем ребенка до неузнаваемости, была настолько же неожиданной, как и смена репертуара. Даже голос девочки, бывший еще несколько минут назад просто приятным, в мгновение приобрел настолько теплый и притягательный тембр, что Грегори изумленно заслушался. В то же время смысл песни, в которой женщина обращается к возлюбленному, так противоречил образу этого хрупкого и невинного ребенка, что на губах маркиза заиграла улыбка.

Эта улыбка окончательно вывела Николь из себя. Упрямо вздернув подбородок, она запела со всей присущей ей и еще неосознанной внутренней страстностью, четко выпевая совсем непонятные ей фразы. В глазах незнакомца запрыгали веселые огоньки, только подзадоривая ее. В конце концов, мужчина, запрокинув голову, шумно расхохотался.

Это стало последней каплей, для наблюдавшей за ними Ингрид. Убедив себя, что взбешена из-за того, что дочь опозорила ее перед гостями, она подскочила к роялю, и резко выдернув оторопевшую Николь из-за инструмента, изо всей силы ударила ее по лицу. Девочка дернулась и, прикрыв пылающую щеку рукой, на мгновение замерла, встретившись глазами с нахмурившимся Грегом. Гости застыли, вместе с хозяйкой и, уже понявшей свою оплошность Ингрид. Она, скользнув походящей на извинения, гримасой, в сторону маркиза, обернулась к Николь, но, девочка, увернувшись, исчезла с лужайки. В этой немой сцене, Грегори, молча, как и собирался, развернулся и направился к экипажу, подметив, что в последнем мятежном взгляде, брошенном на него девочкой, не было ни единой слезинки.

Николь бежала так долго, что не заметила, как покинула границы поместья. Только когда мгла стала практически непроглядной, и на смену ухоженным дорожкам парка пришли заросли рощи, начинавшейся за имением, она остановилась. Жаркий августовский день уступил владения ночи. Девочка присела на поваленную ветку под большим платаном и подняла глаза к небу, видневшемуся среди верхушек деревьев. Звезд практически не было, и луна еще не появилась. Для этого времени года ночь была непривычно темна, словно отражала тень, тяжело лежащую на душе Николь. Впервые за свою, пусть и недолгую жизнь, она сотворила то, чего сама от себя никак не ожидала. Конечно, она не в первый раз сталкивалась с чем-то, чего совершенно не хотела делать. Очень многое из того, что нравилось ее матери, и что она назидательно старалась навязать подрастающей дочери, было совершенно неинтересно девочке. Но ей всегда хватало хитрости и терпения свести все старания леди Ингрид на нет совершенно безболезненно для обеих, и мать на время забывала о ней, пока не заражалась новым веянием. Что произошло сегодня Николь решительно не понимала, как будто в нее что-то вселилось. Она опозорилась сама и неоспоримо опозорила мать. И еще этот мужчина у рояля с его осуждающими серыми глазами Лучшим решением сейчас было бы вернуться на место преступления и покаяться. Но, решив дать своей раненой гордости небольшую отсрочку, Николь откинулась к стволу платана и вновь подняла глаза к небу.

Скорее бы вернуться в имение, к отцу. Она повиниться перед матерью, и все расскажет ему. Он поймет. Он всегда ее понимал. Отец Услышанное сегодня в саду вновь выползло из тьмы. Может ли все это быть правдой? И если да, то знает ли он об этом? Эти старые сплетницы говорили что-то о молодом учителе, который, по их мнению, был ее настоящим отцом. Николь совершенно не помнила его лица. Детские воспоминания оставили ей только его силуэт и то, что он часто играл с ней. Нет. Николь решительно отогнала тревожные мысли. Ее настоящий отец Лайонел Астлей человек, ближе которого никогда не было никого на свете. Так будет всегда.

Глава 5

Грегори не спеша поднялся по массивной лестнице и остановился у входа в кабинет деда. Тяжелые резные двери были приоткрыты, обманчиво гостеприимно приглашая его войти. Но маркиз прекрасно знал – гостеприимности в этом доме никогда не было, и не только для него. В этом был весь характер его деда Филиппа Грегори Хокстоуна восьмого герцога Уотерфорда. Он никогда никого не ждал, никогда никому не был рад и ему совершенно никто не был нужен. Складывалось впечатление, что и прислугу он терпит лишь потому, что это соответствует его положению. Каждый раз, когда Грегори приезжал сюда, он задавался вопросом, зачем он это делает? И, не находя ответа, приезжал снова.

Оттягивая момент приветствия, он заглянул. Дед сидел в высоком кресле возле камина, медленно прокручивая в старческих пальцах набалдашник трости в виде головы волка, и молча, смотрел в огонь. Тогда, много лет назад, его возвращение в Уотерфорд стало полной неожиданностью для всех его обитателей.

Англия, герцогство Уотерфорд, Замок Уотерфорд, 1844 год