скачать книгу бесплатно
Я уже перешёл в третий период: адаптация. Теперь нас в семье всего трое, младший брат – это сон, жизнь продолжается. Постепенно третий иннинг перетечёт в привыкание, и Андрюшка превратится в сон. Я пока нахожусь в третьем, и не знаю, будет ли четвёртый, пятый, но подозреваю, один период ещё должен прийти.
Это период возвращения счастья. Когда Андрей будет посещать мысли реже, чем новый год, когда тебя окружат другие люди, ради которых стоит жить и терпеть потери. Только когда начнётся этот период? Когда я поступлю в университет и окружу себя студенческими заботами? Когда я женюсь, и заполню пустотой любовью ко второй половинке и своим детям?
Может быть.
Только нескоро наступит этот период. Ох нескоро. До этого времени и мама с папой могут приказать долго жить.
После похорон тёти Марины, сразу на следующий день, пятого августа, у отца немного поехала крыша. Я думаю, он перешёл из второй фазы в третью, и перелом оказался конфликтным. После работы, в этот понедельник он завёл разговор о похоронах Андрюшки.
Естественно – мамы – это же последние люди, которые верят в смерть детей – разразился конфликт. Я немедля прячусь в детской, которая теперь не детская, а моя полноправная комната. Мечта идиота сбылась.
А мать внизу кричала, что её мальчик жив, и пока никто не докажет обратного, хоронить его она не собирается. Впервые слышу, как отец обзывает мать, мне и страшно, и неприятно. Он утверждает, что нужно отдать память Андрюшке, ибо тот умрёт не упокоенным, и будет клясть нас с того света.
Наша семья не отличалась верой в Бога, мать с отцом считали, что Иисус где-то есть, заочно, и лучше жить с подобными взглядами, а то окажется, будто Бог и правда есть, а ты в него не верил. Вот после смерти облом будет. Поэтому, когда речь заходила о смерти, мои родители соблюдают все христианские правила погребения.
Проблема только, что один считает сына умершим, а другой – нет. А жизнь ещё тот голливудский режиссёр. Поди придумай такой заквас.
Ругань внизу успокоилась ближе к полуночи. К тому времени я уже слушал в наушниках Джареда Лето, и в перерывах между песнями, до меня доносились ноты другой песни. Очень печальной.
Ночью мне приснился сон, что родители вместо Андрюшки хоронят меня. Я стучу кулаками в гроб, но слышу лишь приглушённую молитву священника, а мой крик пугает только шёлковую обивку стенок гроба.
Просыпаюсь почти со стонами. Как и подобает при кошмарах, ноги холодные, руки ледяные. Темнота кажется опасной, переполненной монстрами, а одеяло – это стальной жит капитана Америки, который спасёт от любой невзгоды.
Поэтому сворачиваюсь калачиком и накрываюсь, но я лёг на левый бок, а тяжёлый свет из окна вычерчивал в бархатной черноте ночи силуэты Андрюшкиной кровати. Я смотрю на неё, и становится только хуже.
Я превращаюсь в аутиста. Или как там называют замкнутых в себе людей? Интроверты. Август вступает в полные права, лето, а я убиваю время лежанием в постели и слушаньем музыки. Да, именно музыка держала меня наплаву. За день я успевал послушать тонны альбомов 30 SecondtoMars, AvrilLavigne, WithinTemptation, BonJovi и других групп, запавших в душу. Мать с отцом начинают ссориться по-настоящему, каждый день, и я отгораживаюсь от их конфликта.
С утра шестого я написал Стёпке лишь одну фразу: Как ты?
Ответил он уже вечером. Коротко и ясно: Хреново.
Я написал: Может увидимся и станет легше?
Он: Не думаю. Здесь кругом одно горе. Отец постоянно плачет. Серый постоянно занят машиной, я его вообще не вижу.
Я: Лучший способ отдохнуть от такой атмосферы, пройтись со мной.
После долгой паузы он отвечает: Как-то это неправильно. У меня ж мама умерла.
Я не успеваю написать ответ, как приходит новое сообщение: Хотя, знаешь, я, наверное, целенаправленно хочу находиться сейчас в доме. Я хочу грустить, скорбеть. Пусть это и самоистязание, но мне сейчас настолько плохо, что я почему-то не хочу, чтобы мне было хорошо.
Я стираю своё незаконченное сообщение и некоторое время пялюсь в квадрат монитора. Ему настолько плохо, что он не хочет, чтобы было хорошо. Как же понять эту фразу? Впрочем. рассуждения умника Стёпки для меня часто оставались загадками, поэтому я коротко отвечаю:
Я всегда готов помочь. Пиши.
А Стёпка ответил: ок.
Потом я даю себе обещание, что не буду больше писать Стёпке и навязывать свои идеи. Когда он опомнится – напишет первым.
Хоть сегодня и вторник, никакой Блудливой Калифорнии не ожидается, да и не хочется пялиться в телевизор и счастливых персонажей. Отец с матерью опять ругались. Папа предлагал похоронить пустой гроб, а дома на полке поставить фотографию Андрюшки, спрятанную в венчик.
Я, конечно, мелькал иногда мимо родителей, к несчастью, я оставался человеком и всё ещё хотел есть, но ни один из предков не попросил меня остаться и не задал ни одного вопроса, лишь короткие косые взгляды, пониженный тон и более продолжительные паузы между выкриками. Но если бы вдруг кто-то из них спросил, на чьей я стороне…
Хм.
Скорее всего, Андрюшка уже мёртв, где бы ни находилось его тело, на дне Заводи, под бревном в лесопосадке или в ржавом подвале маньяка, но хоронить пустой гроб, это было как-то… пугающим бредом, если честно. Всё равно что купить арбуз без мякоти, в этом случае в арбузе вообще теряется смысл.
Хотя… смогу ли озвучить свою точку зрения, глядя отцу в глаза? Хоть и думаю, что смогу, но знаю же – испугаюсь в самый последний момент.
Седьмое августа. А ведь я сейчас этим и занимаюсь! Хороню пустоту. Только в пустом гробе не люди, а мои эмоции. Герундовы опускают в землю тело тёти Марины. Она мне никто – просто милая женщина, мать двух моих друзей. Но с ней в гробу лежит как раз та самая дружба, которая помогала избавляться от проблем, которая дарила сердце. Даже Вероника оставила меня в столь скорбный момент.
Вместо того чтобы отвлечься от грузных мыслей и продолжить жить, я лежу в кровати, зажав потный плеер в руке, в наушниках Джаред орёт: …fromyeeeeeesterday!, и уже несколько часов потолок показывает мне скучное кино в стиле нуар. И кататония пожирает меня.
На следующий день мама приходит ко мне перед сном, садится на кровать и пытается поговорить. Сегодня они не ругались, но и не разговаривали. Мать начала издалека: почему не выходишь на улицу? почему не сидишь за компьютером?
На первый вопрос ответил честно: единственный друг, с которым я мог погулять находится не в лучшем состоянии. Второй оставил без ответа. Тогда мать перешла к сути. Она спросила, скучно ли мне без Андрюшки.
Тон голоса дрожал будто от смущения. Да что там говорить, я всю жизнь стеснялся проявлять чувства, особенно к брату. Сложно описать тот вид смущения, который возникает, когда обнимаешь мелкого, или тащишься с ним по улицам, или завязываешь шнурки. Тот, у кого были братья или сёстры, и кто испытывал подобное – поймут.
И даже сейчас, когда Андрюшки уже нет, смущение запрещало в чём-либо признаваться, и тогда я мямлю что-то несуразное:
– Ну… всё так непривычно. Я привык, что просыпаюсь утром, А он в кровати, в своём кораблике. А сейчас и поделиться красивой картинкой не с кем.
– Скучно и одиноко тебе без него, да? – грустно спрашивает силуэт мамы.
Ох, какой же страшный вопрос. Невидимая преграда, страх перед сюсюканьем и умилением, мешают коротко ответить: да. Поэтому я говорю:
– Всё очень непривычно… я как новую жизнь теперь живу.
Мама вздыхает, целует меня, и уже было встаёт и направляется к двери, как вдруг оборачивается у самого прямоугольника света и переходит задаёт вопрос из третей стадии разговора, которого я так боялся.
– Папа собирается хоронить пустой гроб, ты, вроде, в курсе. Ты думаешь, это и правда хорошая идея?
Я цепенею. Если я скажу да, то совру, если скажу нет, то мама крикнет это отцу в ближайшей распре, и тогда отец на меня ополчится. А время на размышление нет, я начинаю лепетать ещё бессвязнее:
– Нет… в смысле… я не понимаю… я, в смысле, в наушниках постоянно. Я толком не слышу. Я не думал об этом.
Мама делает шаг ко мне.
О нет.
– Папа считает, что нужно похоронить Андрюшку по всем законам церкви. А я же вот говорю, что он ещё…
– Мам, – перебиваю я. – Поговорим об этом завтра. Я так хочу спать.
Некоторое время её силуэт задумчиво застыл, будто мама вспоминала, что означает спать. А потом равнодушный голос ответил:
– Хорошо.
И мама ушла.
Той ночью у меня случилась истерика.
Любой человек, кто имеет младшего брата, возможно, стесняется признаться даже самому себе, что бывали такие моменты, когда между тобой и маленьким существом в твоей жизни проносится искорка обожания. Даже если вы постоянно ссоритесь, дерётесь, даже если ты выбивал ему когда-то зубы, и даже ломал ногу или руки в межличностных потасовках, родственная любовь всё видит.
Андрюшку тянуло собирать всякие стёклышки, бусинки, а пульки от пистолетов вообще были его фетишем. В тот день он проглотил бусинку. Мы как раз возвращались с Заводи домой. В карманах шорт младшего прятались несколько разноцветных шариков. Он их одухотворял, олицетворял, называл по имени. Я думаю, в его воображариуме бусинки и правда были героями.
В тот день Андрюшка плёлся позади меня, мусолил во рту одну из бусинок и одновременно разговаривал с ней. Так ненароком и проглотил. Я даже помню, называл Андрюшка тот шарик мистером Скрайлексом. Не знаю, откуда название, слышал только о дабстепере Скриллексе.
Андрюшка заплакал, начал спрашивать у меня, когда он умрёт. Надо сказать, что анатомией я не увлекаюсь, но уже в десять знал, где что находится. Мне этот опыт преподнесла жизнь. В том возрасте я по глупости проглотил два болтика от конструктора. Испугался. Побежал к маме, которая заботливо объяснила мне, что завтра я этими болтиками покакаю, а потом, на ночь глядя, провела мне лекцию по анатомии. Андрюшка этих знании избежал, поэтому в тот день покорно принялся ждать смерти.
Мне было потешно и в то же время жалко его. Такой мелкий, мой опарыш, совсем не знает строение желудочно-кишечного тракта. Мне сразу вспомнилась известная интернет история про пятилетнего мальчика. Его попросили сдать кровь для спасения умирающей сестры. Он сдал, а потом спросил: а через сколько я умру? Ни дать ни взять Андрюшка.
Я прочёл ему ту же лекцию, что и мама мне три года назад. Под конец мелкий успокоился, всхлипывал, и прислушивался к моим словам. Такой потешный, с мокрыми ресницами. Добил он меня вопросом:
– А он в печени не застрянет?
От смеха я перегнулся пополам, только вот мелкому было совсем не смешно, и он покорно ждал, пока я успокоюсь и отвечу.
Уже на следующий день Андрюшка вышел из туалета с круглыми глазами и в шутливой форме заявил:
– Я посрал мистером Скрайлексом.
В тот день мелкий казался мне наивным, глупеньким и умилительным. Наверное, он думал, что кости у него деревянные, еда растворяется в крови сразу, как только её проглотишь, а смерть – это персонаж компьютерной игры.
Восьмого августа мама выходит из спальни, я проваливаюсь в дрёму в которой приходят воспоминания о мистере Скрайлексе, и я просыпаюсь. Больше той ночью мне уже не заснуть.
Я плачу до рассвета, потому что разум рисует мне видения мучений Андрюшки. То он барахтается в воде, а ил обвивает его лодыжку; то мелкий лежит на дне ямы с открытым переломом ноги. Но самое страшное видение – третье.
В нём Андрюшка в подвале непримечательного мужчины из нашего района, который опускается каждый вечер вниз, в темноту, и что-нибудь отрезает у Андрюшки. Кругом кровь, брат кричит. Моё сердце разрывается. Я рыдаю и кидаюсь в воображаемый подвал, на страшного мужчину, колотя его кулаками и крича:
– Тварь! Он даже ещё не знает, что такое смерть!!!
Мои красные глаза бурят потолок, за окном – рассвет. Я думаю, в смерти детей есть некоторая несправедливость. Они умирают, даже не зная, что с ними происходит.
*****
Двенадцатого августа состоялись девять дней после смерти тёти Марины.
Стёпка написал десятого. За коротенькое слово: привет, я ухватился как утопающий за спасательный круг, и провёл длительный диалог.
Как ты?
Не знаю. Устал.
Чем занимался?
Устал грустить. Пусто в доме.
Я тебя понимаю. Без опарыша тоже пусто.
Приходите послезавтра на девять дней.
Я обязательно буду.
Мать с отцом перестали спорить о похоронах Андрюшки, но никакого действия не намечалось, из чего я делаю вывод: победила-таки мама. Однако родители почти не разговаривали. После ужина отец почти всегда выходил на крыльцо и проводил там время до поздней ночи, иногда стеклянными глазами читая Спорт-Экспресс, иногда смотря в пустоту. Десятого за ужином я предложил им сходить на девять дней тёти Марины. Отец, сворачивая газету, собираясь улизнуть на крыльцо, проворчал:
– Вот ещё.
Мама же пожала плечами и сказала:
– Мы сейчас в таком положении, что впору самим зазывать на поминки. На чужих похоронах мне только хуже станет.
– Тогда я схожу, – говорю, клюя макароны с сыром.
Шаркающие шаги отца на секунду замерли у двери, а потом щёлкнула ручка, и папа вышел в ночь.
– Тебе действительно нужно развеяться, встретиться со старым другом, – безучастно сказала мама и направилась наверх. С таким же успехом меня могло не быть, она бы не заметила.
Двенадцатого утром я надевая школьную форму. Оказывается, за лето, мои гормоны прибавили мне почти дециметр. Костюм стал меньше, но зато теперь он сидит приталено, даже стильно. Прицепляю галстук с незамысловатым розовым рисунком, и держу курс в дом давнего друга.
У ворот толпилась вереница машин, во дворе шептались незнакомые мне люди, облачённые в чёрные одежды. Мужчина в строгом костюме и две девушку, лицо одной из которых прикрывала вуаль, переговаривались почти у самых ворот. Девушки кротко смеялись, приложив руки к губам. Им наплевать на поминки, здесь просто раздавали бесплатную еду, и если бы не скорбная обстановка, они заржали бы во весь голос. А вот пожилая пара на крыльце выглядит печальной.
Прохожу мимо родственников и открываю дверь в прихожую Герундовых. В гостиной брожу мимо шепчущихся тел в поисках Стёпки, как возле стола меня окликает голос Серёги:
– Артём.
На Сером чёрный костюм, бордовый галстук осторожно прячется на белой рубашке. На лице парня не замечаю следов грусти, даже наоборот. Его рука обвивает талию молодой девушки, кажется Наташи. Я замечал пару раз её в обществе Сергея. Если её, но вроде всё те же прилизанные длинные золотистый волосы. Наташа кротко улыбается.
– Ты к Стёпке?
– Ну могу и к тебе, – пожимаю плечами и ворую со стола виноградинку.
– Я немного занят, извини, – Серёга косит глаза в сторону Наташи, как будто я не понимаю о чём он. Серому, похоже, вообще казалось, что его окружают тупорылые идиоты, которым надо объяснять каждый шаг. Он из тех людей, кто расскажет анекдот, а потом объяснит смысл до того, как вы посмеётесь.
– Тогда я всё же найду Стёпку, – коротко улыбаюсь я и срываю ещё одну виноградину.
На кухню я не вхожу, но слышу оттуда тихий плач. Отец Стёпки. За кадром доносится успокоительный шёпот другого мужчины. Я незаметно проскальзываю к лестнице и несусь наверх в комнату друга.
Стёпка лежит на кровати, животом вниз. Полы пиджака распластались по покрывалу, галстук уныло свисает с края. Взгляд направлен сквозь очки куда-то в дверь кладовки.
Услышав шум открываемой двери, друг смотрит на меня, но на лице не появляется ни одной эмоций. Замечаю левую руку, что безвольно свисает с кровати, а пальцы медленно гладят коврик.
– Как хорошо, что ты пришёл, – зомбированным голосом говорит Стёпка.
– Я и сам рад. У нас дома творится что-то невероятное.
– Как видишь, у нас то же, – ноет голос друга.
