скачать книгу бесплатно
И все молчат, она одна
Еще кричит из-под земли.
The Matrixx
Я Сам
*
Мне казалось, что я только что закрыл глаза, открываю, а уже солнце бьёт в окно. Ночь пронеслась тёмным беспокойным пятном. С тяжёлой головой я уставился на телефон, что спал на соседней половинке кровати. Сердце заколотилось, я схватил его и активировал экранчик. Внизу высветилось:
10.30
24 июл.
Я откинулся на подушку и засмеялся про себя.
– Опаааарыш, ты мой слуга на весь день, – говорю я и смотрю на пустую кровать в углу. Гадёныш, уже слинял. Конечно, теперь весь день будет скрываться по друзьям, чтобы долг не отдавать, но я завтра ему припомню.
Тащусь в ванную чистить зубы. И всё же, я дурак. Поверил мелкому. И его убить мало! Выставил меня идиотом, хотя, троллинг тонкий, достойный восхищения. Поэтому, как только увижу опарыша, сначала восхищусь им, а потом убью. Да. Молотком, как он вчера и просил.
Дом пустовал. Отец на работе, мать, вероятно, снова в магазинах, опарыш смылся к друзьям. Я вновь делаю себе яичницу. Как-то отец, узнав, что я фигачу её каждый день, заметил:
– Мне бы так, но с моим холестерином яйца я вижу только во сне.
Шутка мне показалась пошлой. Я посмеялся, но всякий раз как лезу утром в холодильник, задумываюсь, вдруг есть яичницу каждый день и правда вредно? Хотя, в тринадцать ты вообще не веришь слову вредно. Поэтому, завтракаем в классическом варианте.
После, ещё несколько часов я пропадаю в сетях, в надежде выловить Веронику. Она то ли спит, то ли занята иными делами, меня даже укол ревности пронзает. Что в её жизни может быть важнее меня?
В итоге вновь звоню Стёпке и иду к нему. Серый возле дома занимается машиной, хотя, чёрт возьми, он всегда занимается ей. Русая голова выглядывает из-за открытого бампера, рука, сжимающая отвёртку, приветливо машет мне.
Тётя Марина, мать Стёпки и Серёги, усаживает нас пить чай с вишнёвым пирогом, который испекла сама. Мать у моего друга вообще приветливая, любящая сразу всех людей на планете. Её любимое занятие – ухаживать за собственным садиком во дворе, а так же готовить всякие вкусности из ягод и фруктов. Серый, вероятно, в неё пошёл.
А вот отец у Стёпки наоборот, часто ворчал, слова из него не вытянешь. И характер его подтверждался вытянутым лицом, острым носом и тонкими губами. Такими я себе часто представлял фашистов.
За ленчем мы беседовали в основном о девчонках, впрочем, о чём ещё могут говорить ребята. Хотел дорассказать о вчерашней выходке опарыша, но разговор сразу пошёл о девчонках. В общем, в тот день, мы решили опять с ними погулять, но до тех пор, пока они не позвонили и не вышли в сеть… решили, что не плохо бы порубиться в какую-нибудь игруху.
Компьютеры стояли и в комнате Серого и в комнате Стёпки, машины соединялись локальной сетью, поэтому мы немедля ушли в сетевую стрелялку, и день пролетел незаметно.
Прервала меня лишь мама, позвонив и строго спросив:
– Андрей где?
– Наверное, от меня скрывается, – усмехаюсь.
– Он хоть ел утром?
Я пожимаю плечами, поглядывая на прицел в центре монитора, и отвечаю:
– Ну конечно, не пойдёт же он к друзьям на голодный желудок.
– Не задерживайся, – последнее извечное напутствие всех мам.
И снова монстры-монстры-монстры!
Мы лежим со Стёпкой во дворе и смотрим на облачное небо, затягивающееся сумерками. Серый куда-то смотался, тётя Марина в нескольких метрах от нас окучивает розы.
– Ну что? Будем выискивать девчонок на сегодня? – спрашиваю.
– Думаешь, стоит? – задумчиво говорит Стёпка, жуя стебелёк, кажется, тимофеевки.
– Не знаю, уже поздно, но погулять с ними недалеко от дома можно было б.
– Ты этого хочешь?
– Ну, – я кошусь в сторону тёти Марины и снижаю тон. – Блин, Стёпка. Я всю ночь думал о Веронике. Ты видел её глаза?
Тут я соврал. О глазах Вероники я думал половину времени, остальную половину я очковал, что завтра проснусь снова в двадцать третьем июле.
– Видел, – беззаботно вздыхает Стёпка, глубоким взглядом сквозь очки изучая облака.
– Ты же ведь тоже хочешь погулять с Ольгой?
– Может быть, – отвечает друг.
– Слушай… – я сбиваюсь и стараюсь пробить одно из облаков взглядом. В нашем возрасте, задавая такие вопросы, стесняешься глядеть друг другу в глаза. – А ты с ней целовался уже?
– Естественно, – хмыкает Стёпка.
Мне становится легко, и я тут же признаюсь:
– Я с Вероникой тоже.
Повисает неловка пауза, и Стёпка вдруг говорит:
– Давай я позвоню им.
– Идея на пятёрку с плюсом, – улыбаюсь я.
Потом Стёпка достаёт сотовый и набирает номер Ольги. Я не слышу, что она говорит, но ответы Стёпки меня печалят.
– Они не могут, – вздыхает друг, отключая связь. Весь день были в городе, сейчас устали, говорит, как собаки… – Стёпка усмехается и с любовью разглядывает трубку. Ох, я знаю это чувство.
Мне пора бы домой, но я хочу ещё полежать в прохладней летней траве и порассуждать о девчонках. Этот разговор растворяет тебя словно кислота, только нежно и без боли, и твои молекулы рассеиваются в природе. В ласковой траве, во вкусном воздухе. Весь мир превращается в одно большое пульсирующее сердце. Он кажется красивым.
Я вытягиваю руку и смотрю на небо сквозь пальцы.
– Завтра обязательно пойдём с ними гулять. Я напишу сегодня Веронике, что если нужно в город, пойдём в город вместе.
– Если Ольга с вами, то и меня берите, – отвечает Стёпка, задумчиво поглаживая корпус телефона.
И мы снова молчим. Два влюблённых подростка.
Домой я возвращаюсь через полчаса, когда сумерки грозят превратиться в ночную тьму, и тётя Марина зажгла в кухне и на крыльце свет.
Мы с папой вернулись домой почти одновременно. Примерно в то время, когда мама начала собирать всех к столу, мы осознали, что Андрюшка не у друзей, он бесследно исчез.
**
Когда новый месяц стучит к нам в дверь, мы не знаем, каков он, пока не мелькнёт его хвост. Этим летом я открыл дверь августу, а на пороге стоял ассиметричный монстр, пугающий гнилым запахом и конечно с забинтованным лицом, как у Слендермена. Он протянул ко мне кракеновские щупальца ещё в конце июля, но я не мог сразу их почувствовать.
У каждого человека существует переходный период, когда он из ребёнка превращается во взрослого. И однажды ты оглядываешься назад и говоришь: о, а ведь именно тогда и произошёл обряд инициации.
Двадцать четвёртого июля начался мой.
Кто-то взрослеет после того, как первый раз влюбится, кто-то меняет место жительства, кто-то спасает мир от злобного учёного. Ну… последних я не знаю, а вот первых полным полно. У меня всё началось с исчезновения опарыша.
Двадцать четвёртого поужинал только я. Еда перемещалась по пищеводу нехотя, страх старался вытолкнуть её. Взгляд неотрывно следил за бледной матерью, которая ходила по кухне взад-вперёд и обзванивала всех знакомых. И всякий раз, когда на том конце отвечали нет, лицо мамы становилось ещё бледнее.
Отец уныло клевал хлеб, при этом тревога в его глазах достигла апогея, я никогда не видел папу таким. В итоге, мать обзвонила почти весь район, но Андрюшку никто не видел.
Я признался, что утром встретил лишь пустую кровать, что не знаю даже, завтракал он или нет. Тогда отец почесал под носом и произнёс:
– Судя по тому, в каком состоянии он вчера был, он ушёл, скорее всего, ночью или… – Отец оглядел кухню. – Или его похитили.
Мысль о том, что у нас в посёлке завёлся похититель детей, маньяк, убийца, не давали мне спать всю ночь. Что до матери и отца, так они и так не спали. Даже в три часа, когда беспокойная дрёма всё же выключила меня, я слышал, как папа с кем-то говорит по телефону.
Проснулся я в пять утра. Мне снилась окровавленная комната, тело брата и человек, у которого вместо лица размазанное пятно, ни дать ни взять Слендермен. Парень сверлил дрелью Андрюшку, а тот был уже мёртв. Во сне каждая капля крови казалась столь детальной, что я проснулся, задыхаясь, сразу почувствовав, как холодеют руки и ноги. Перед глазами всё ещё стояла оранжевая кепка человека без лица.
Как хорошо, что это был всего лишь сон…
И тут же мысли прерываются, когда я вижу в ночной тьме пустую кровать Андрюшки. Он всегда лежал там, каждую ночь, ни разу в жизни мама не отпускала его ночевать к друзьям. А сейчас мелкого в углу нет.
Я никогда не видел в брате что-то особенное. Ну мелкий такой человечек, любящий докучать и совсем без мозгов, но, чёрт, теперь его нет. Просто система жизни, алгоритм существования будто нарушился. Появилась пустота. Мне кажется, Андрюшка был всё равно что обувь. Когда ты идёшь по улице, и на тебе кроссовки, ты никогда не думаешь о том, какие они удобные и мягкие. Они просто есть. Всегда дожидаются тебя в прихожей, твоя нога забирается в них почти мгновенно, потому что ты привык к этим кроссовкам. Но если вдруг они исчезнут посреди прогулки… алгоритм собьётся, ты будешь чувствовать себя неловко. Что-то подобное случилось и с исчезновением Андрюшки, только на каком-то другом уровне.
Я снова ложусь в кровать, но уже на другой бок, чтобы перед глазами стояла пустая кровать брата. Я сжимаю кулаки и шепчу:
– Ну давай же, опарыш, я знаю, ты сильный. ты никуда не пропал. Ты должен вернуться завтра утром и сказать, Что нечаянно уснул в лесопосадке. Попади в яму и сломай ногу, в конце концов, гадёныш, но вернись! Тебя не может не быть… не может…
Я засыпаю.
Просыпаюсь я через четыре часа и сразу спускаюсь вниз. Гостиная пуста, на столе записка от мамы:
Ешь, что найдёшь. Уехали искать Андрея.
Так начались поиски моего брата. В тот день я съел всего лишь пару бутербродиков, и тут же начал звонить Стёпке. Почему-то меня захватывала мысль, как я звоню и рассказываю другу о случившемся!
Стёпку я разбудил.
– Опарыш исчез, – выпалил я. Меня хватило лишь на эти два слова, потом голос начал дрожать от волнения.
– Как исчез? – Голос Стёпки мгновенно пробудился.
– Ну… я… это…
Запинаясь, я рассказал другу события вчерашнего вечера. Стёпка долго молчал, а потом вдруг сказал такое, от чего я чуть не расплакался:
– Так а чего мы спим? Почему мы его не ищем!?
И мы действительно начали искать. Если взрослая команда начала с жилых районов, мы посчитали, что это глупо и рванули в лесопосадку и к Заводи. Я чувствовал, что вот сегодня, двадцать пятого июля, кто-то совершит героический поступок, скорее всего мы со Стёпкой. Найдём Андрюшку в яме со сломанной ногой, грязненького и голодного. Я уже видел перед глазами, как обнимаю опарыша и даю ему подзатыльник, а потом везу домой.
Вернулись со Стёпкой мы уже поздно. Голодные и уставшие. Объехали Заводь от границы до границы, но никого не нашли. У меня в гостиной собралось шесть человек, среди них и тётя Марина. Бледная мама велит мне разогреть вчерашний ужин, и тут же исчезает к поисковой группе.
Кухня пахнет лекарствами, кажется, успокоительными. Я разогреваю картошку и уношу тарелку наверх. Ем в комнате, и хоть время ещё раннее, забиваюсь в угол между сетной и комодом, и переписываюсь в аьске с Вероникой и Стёпкой. В голове царит хаом или пустота, или и то и другое.
Внизу то и дело вскрикивают голоса. В аське отвечаю редко, в основном смотрю в одну точку, и мне страшно. Вдруг Андрюшка уже мёртв.
Мёртв.
Само слово кажется иррациональным. Мёртв – это бывает с героями по телевизору, мёртв – это с персонажами из новостей, но в твоей жизни не может быть этого мёртва. разве смерть – это не выдумка взрослых, которой пугают детей?
Я засыпаю на полу в своём сухом и жёстком углу. Проснувшись посреди ночи, проверяю аську, и перехожу на кровать. Там засыпаю в одежде.
На следующий день поиски продолжаются. Утром я просыпаюсь от звонка Стёпки, который зовёт меня продолжать поиски. Я снова не умываюсь, не чищу зубы, наскоро ем и на велик.
В тот день мы прошерстили лесопосадку, наткнули на пару человек из поисковой группы. На сей раз искали долго, и только когда темнота совсем не дала ничего разглядеть, медленно побрели домой, покатывая справа от себя велосипеды.
– Чёрт, ты весь день ничего не ел, – говорю я Стёпке, сам ощущая дикий голод.
– Да фиг с ним, – отмахивается тот. – А вдруг за поворотом сейчас твой брат лежит и хрипит, а мы в самый последний момент развернёмся и уедем.
Я улыбаюсь. Стёпка, ты самый лучший дружбан на всём белом свете.
– По логике, – говорит он. – Если Андрюхи нигде нет в нашем районе, то выхода два. На КПП его ни в коем случае не пропустили бы, особенно без родителей, а особенно, если он исчез ночью. Значит, Андрей исчез, находясь внутри. Стену он тоже перелезть не мог.
– Да там перелезешь! – восклицаю я. – Даже если б он пролез три метра. он бы в колючей проволоке запутался.
– Вот-вот, – кивает Стёпка. – Значит, варианта два. Либо у нас в районе завёлся маниак, который держит твоего брата у себя, либо Андрюха ушёл через Заводь. И либо ушёл, либо… – Стёпка вздохнул. – Утонул. Хотя, есть ещё третий вариант, но он маловероятен.
– Какой? – спрашиваю.
– Что твоего брата похитили инопланетяне.
Во дворе я швыряю велик на газон и вбегаю в кухню. В этот день в гостиной всего три человека, не считая моих родителей. Отец на кухне, что-то разогревает в микроволовке. Увидев меня, он внезапно хватается за рукав моей футболки и встряхивает.
– Я не пойму! Мне и второго сына потом оплакивать!? На улице ночь, а ты где-то шляешься!
– Я… – слова теряются в горле, а отец отвешивает мне подзатыльник. Очень сильный подзатыльник. Я бы сказал, что это вполне можно назвать ударом, меня даже в сторону шкафа отшвыривает.
