скачать книгу бесплатно
История усталости от Средневековья до наших дней
Жорж Вигарелло
Культура повседневности
Знакомое всем понятие усталости, которое в XX и XXI веке попало в зону общественного внимания и стало более заметной частью нашей повседневности, на протяжении разных эпох претерпевало существенные трансформации. Книга Жоржа Вигарелло рассказывает о том, как западная цивилизация научилась признавать усталость, бороться с ней и отличать ее духовные аспекты от физических. Автор обращается к истории тела и медицинских практик, к истории труда, войны, спорта и интимности. Благочестивое изнурение средневековых паломников, утомление рыцарей после турниров, выгорание современных офисных работников, изнеможение медиков в ковидных госпиталях… Эта книга – экскурсия по всем видам и историческим этапам усталости. Жорж Вигарелло – французский историк и социолог, сотрудник Высшей школы социальных наук, автор книги «Искусство привлекательности», вышедшей в «НЛО».
Жорж Вигарелло
История усталости. от Средневековья до наших дней
УДК 159.944.4
ББК 88.8 7
В41
Редактор серии Л. Оборин
Издание осуществлено в рамках Программ содействия издательскому делу при поддержке Французского института
Cet ouvrage a bеnеficiе du soutien des Programmes d’aide ? la publication de l’Institut fran?ais
Перевод с французского О. Панайотти
Жорж Вигарелло
История усталости от Средневековья до наших дней / Жорж Вигарелло. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Культура повседневности»).
Знакомое всем понятие усталости, которое в XX и XXI веке попало в зону общественного внимания и стало более заметной частью нашей повседневности, на протяжении разных эпох претерпевало существенные трансформации. Книга Жоржа Вигарелло рассказывает о том, как западная цивилизация научилась признавать усталость, бороться с ней и отличать ее духовные аспекты от физических. Автор обращается к истории тела и медицинских практик, к истории труда, войны, спорта и интимности. Благочестивое изнурение средневековых паломников, утомление рыцарей после турниров, выгорание современных офисных работников, изнеможение медиков в ковидных госпиталях… Эта книга – экскурсия по всем видам и историческим этапам усталости. Жорж Вигарелло – французский историк и социолог, сотрудник Высшей школы социальных наук, автор книги «Искусство привлекательности», вышедшей в «НЛО».
В оформлении обложки использован фрагмент картины «Жатва» Питера Брейгеля Старшего, 1565 г. Метрополитен-музей, Нью-Йорк / The Metropolitan Museum of Art, New York.
ISBN 978-5-4448-2329-0
© Еditions du Seuil, 2020
© О. Панайотти, перевод с французского, 2024
© С. Тихонов, дизайн обложки, 2024
© OOO «Новое литературное обозрение», 2024
Тьерри Пийону
ВВЕДЕНИЕ
«Стресс», «нагрузка», «выгорание», «психическая нагрузка»: в XX и XXI веках мы видим стремительное расширение понятия усталости. С рабочего места усталость перетекает в жилища и становится частью повседневности. Примерно для восьми занятых из десяти слово «стресс» является главной характеристикой работы[1 - См.: Cercle Sеsame 2012–2017: ce que veulent les Fran?ais. Paris: Eyrolles d’Organisation, 2011. P. 209.]. В 2017 году более трети наемных работников заявляли о выгорании[2 - См.: «Syndrome de burn out: c’est quoi?». burnout-info.ch, http://www.burnout-info.ch/fr/burnout_c_est_quoi.htm (дата обращения: 15.07.2023).]. В основе этой книги – гипотеза о том, что в условиях реальной или постулируемой автономии, завоеванной индивидом в западных обществах, когда люди обнаружили, что «я» автономно, и так же неутомимо мечтают о свободе и независимости, им все сложнее переживать то, что препятствует исполнению этих мечтаний. Тем более выпукло ощущаются их собственная хрупкость и уязвимость. Это болезненное, огромное противоречие вызывает утомление и неудовлетворенность. Усталость нарастает, глухо распространяется, усложняет и привычное, и неожиданное, усугубляя свое «внутреннее» проявление. Она повсюду – в публичном пространстве, на работе, в пространстве личном, в отношениях с близкими, в отношениях с самим собой.
Что же с нами случилось?
Латинские термины fatigatio и defatigatio говорят о том, что слово fatigue (усталость) имеет очень древнее происхождение; они указывают на прямую связь прошлого и настоящего, и почти механическая этимология наводит на мысль, что время не может ничего изменить в представлениях об усталости и выгорании. Дело в том, что усталость – неотъемлемое человеческое свойство. Она неизбежна, как болезнь, старость или смерть. Она символизирует хрупкость человека, его «недостаточность», указывает на весьма распространенное препятствие: «внутреннее», находящееся в пределах собственного существования, и внешнее, идущее из мира с его противоречиями. Никакой патологии, самая банальная недостаточность. Как совершенно прозаически утверждал Мопассан, «наконец безграничная усталость сразила его: он уснул»[3 - Maupassant G. de. Un coq chanta, Contes de la bеcasse // Contes et nouvelles. Paris: Robert Laffont, 1988. T. I. P. 499; или еще: «Я так утомлена, друг мой, что тотчас же лягу». Je suis si fatiguеe que je vais me coucher, mon ami». Ibid. (Мопассан Ги де. Петух пропел. Перевод А. Чеботаревской).].
Тем не менее все меняется. История эта более сложна, чем может показаться, и пока мало изучена, в ней полно метаморфоз, задействующих разных участников, разные культуры и общества. Мы рассматриваем вопрос с точки зрения истории Запада, а в ней восприятие усталости от эпохи к эпохе варьировалось. Оценка усталости менялась, симптомы модифицировались, терминология уточнялась, а объяснения расширялись. На этом пути сочетаются различные истории: история тела и практик здоровья, история образов жизни, социальных устройств, история труда, войны и спорта, а также история наших психологических конструкций, вплоть до интимности.
«Основные» формы усталости, те, что порождают множество комментариев и выступают в глазах общества на первый план, со временем эволюционируют. На поверку они оказываются закрепленными за «категориями», определяют среду. Они соответствуют социальному устройству, создают коллективные формы существования. В Средние века, с которых начинается наше исследование, в центре внимания – усталость воина; в средневековой цивилизации человек военный представляет собой наибольшую ценность. Усталость воина почетна, о ней говорят, в то время как усталость простолюдина вызывает презрение. Усталость воина даже учитывается во время поединков, ценность победы в которых в XV веке зависит от количества ударов, которые боец обещает нанести противнику, бросив ему вызов.
В классическую эпоху все меняется: на первый план выходят судейские, и возрастает престиж административной и кабинетной работы. Финансист Лафонтена, адвокат Лабрюйера описываются по-новому и демонстрируют иную усталость, вызванную доселе не известными занятиями. В XIX веке опять все меняется – с развитием производства, его успехами и опасностями появляется усталость рабочих: изнурение пролетарского тела становится очевидным и вызывает беспокойство; этот фактор оценивается более тщательно – для повышения производительности труда, экономии и эффективности, но при этом его не желают признавать ни Виллерме, ни Маркс. А усталость нашего «четвертичного» общества[4 - См.: Sue R. La richesse des hommes: vers l’еconomie quaternaire. Paris: Odile Jacob, 1997.], общества компьютеров и офисов, глуха и невидима; на смену физической нагрузке пришла нагрузка информационная, иногда, после долгих скрытых страданий, случаются непредвиденные срывы – индивидуальные или коллективные.
Обновляющиеся репрезентации тела меняют и восприятие усталости. В старину образ «состояния» усталости ассоциировался с потерей гуморов. Усталое тело – обезвоженное тело. Изнурение, истощение – это потеря вещества, плотности. «Простой» образ, вероятно, родился в Античности, возник из уверенности в том, что основное в теле – жидкости, те, что вытекают, когда человек ранен, воспламеняются, когда у него жар, уходят из тела после смерти. Обезвоживание и следующее за ним освежение, таким образом, задают ритм восстановлению усталого тела. Кровопотеря определяет как границы телесной жизни, так и ее ощущение.
В эпоху Просвещения считается, что не только жидкости, но и волокна, сплетения, «токи», нервы создают чувство усталости. Возникают новые симптомы, в расчет принимаются новые признаки: появление усталости связывают с чрезмерным, плохо сдерживаемым возбуждением, слабость – с повторяющимся или длящимся напряжением. Нехватка сил теперь ассоциируется не с потерей вещества, а с недостаточной стимуляцией. Новые чувства связываются с ощущением пустоты, отсутствием стимулирования и недостатком жизненной силы. Отсюда – поиски тонизирующих веществ, специфических возбудителей, а не только восполнение утраченной жидкости и закаливание.
Когда, согласно возникшей в XIX веке механической модели, в основу всего была положена энергия и органическое горение, картина снова изменилась. Теперь заговорили о потере огня, потенциала «отдачи», мощности, а также о химических отходах, заставляющих тела страдать. Отсюда – поиски «укрепляющих средств», энергетических резервов, калорий, удаление токсинов и вредных веществ.
Сегодняшняя усталость рассматривается в цифровой реальности; на первое место выходят внутренние посылы, ощущения, «коннект» и «дисконнект». Отсюда – выраженное стремление к расслаблению, а также зацикленность на психологии, отношениях, поиск взаимодействия, стремление к мобильности, поиск иных ощущений.
С течением времени представления уточняются. Наша цивилизация изобретает новую чувствительность, создает нюансы, мало-помалу возникают новые, ранее не существовавшие виды усталости, открываются доселе неизвестные состояния. Появляются новая терминология и симптомы, такие как «вялость», например, о которой в XVII веке говорили богатые люди, жалуясь на неожиданную слабость и болезненность, или «разбитость», появившаяся в изнеженном XVIII веке, – под ней подразумевали несильные боли после непривычных мышечных усилий, на которые в прежние времена внимания не обращали, или вспоминаемый в связи с миром рабочих XIX века «упадок сил», вызывающий непреодолимую слабость и поражающий целые поколения вследствие лишений и чрезмерно тяжелой работы. Границы смещаются. Устанавливается новая шкала, опустошающая и души, и тела.
Интенсивная психологизация поведения и чувств в XX и XXI веках порождает коренные отличия от прошлого. Конечно, тяжелый физический труд (за признание этой тяжести шла борьба) никуда не исчез. Однако внимание уделяется самым разным явлениям: тревожности, дискомфорту, невозможности самореализации. К усталости, возникшей вследствие борьбы с окружающим миром, добавляется усталость, вызванная борьбой с самим собой, – а это процесс внутренний, личный, почти интимный. Препятствия и невозможность что-либо сделать исходят из самого человека, как и слабости и упадок сил. Все это усугубляется современными законами менеджмента, пренебрегающими индивидуальными ценностями ради сиюминутной выгоды; отсутствие контракта вызывает нестабильность и шаткость положения работника, появляются нежелательные профессиональные сдвиги; в результате возникает весьма актуальное противоречие между потребителем, имеющим возможность принимать решение, наемным работником, лишенным такой возможности, и гражданином, требующим ее[5 - См.: Cercle Sеsame 2012–2017: ce que veulent les Fran?ais. P. 200.]. Отсюда – бесконечные сомнения по поводу фрустраций личного порядка.
Цель этого исторического и в то же время генеалогического исследования такова: показать, как то, что издавна вошло в плоть и кровь, на протяжении веков вписывается и в сознание, социальные структуры и их представительства и как оно вовсю раскрывается, проникая в самое наше существо.
Часть первая. Средневековый мир: поиск вех для изучения
Усталость, с незапамятных времен отравлявшая человеческое существование, была неотъемлемой частью средневековой повседневности. Ее населяют изнуренные согбенные тела, она описывается в различных текстах, от трактатов о здоровье до хроник, фаблио и романов. Согласно распространенной тогда гуморальной теории, усталость наступала вследствие потери ценных телесных жидкостей (гуморов). Усталость – это исчезновение вещества, того, что составляет богатство плоти, разрушение плотности. Это также «темное», малопонятное явление: не существует никаких цифр, описывающих ее, да и слова говорят о ней не вполне ясно, несмотря на то что есть fatigue (усталость), происходящее от латинских fatigare, fatigatio, defatigatio, или lassitude (усталость, утомление) – от латинского lassitudo; нет никаких симптомов, которые описывали бы ее «лучше» или «хуже», кроме интуитивной оценки: длительность дня, меняющиеся особенности деятельности, приблизительно пройденное расстояние, а также случающиеся драмы, несчастья, опасности, травмы.
В средневековом мире было множество «усталых» действующих лиц. В первую очередь это пешие путешественники. В сборниках рецептов той поры присутствовали описания лекарств для тех, «кто ходит по дорогам», и для «усталых путников»[6 - Aldebrandin de Sienne. Le Rеgime du corps (XIII
si?cle). Paris: Honorе Champion, 1911. P. 68.], паломников, торговцев или всадников, которым предстояло совершить опасные переходы по пересеченной местности. В исторических хрониках и романах рассказывалось об усталости и утомлении воинов, делом чести которых было участие в поединках и защите городов. Жизнеописания святых, в свою очередь, рассказывают об изнуренности монахов – тех, кто живет в монастырях и подчиняется их суровым правилам, стремясь искупить грехи человечества. Такие виды усталости трудно отнести к какой-либо категории, но их нельзя сбрасывать со счетов; они в большей степени, нежели иные, отражают средневековое общество, пространство, время.
Иначе говоря, усталость возникает только в противостоянии со средой.
ГЛАВА 1. КАРТИНА ЯСНА, ОРИЕНТИРЫ ТУМАННЫ
Главный образ усталости в древности – образ потери, утраты. Слабость возникает в связи с недостатком, нехваткой вещества. Нет ничего более материального или видимого: усталый человек потеет, у него слабеют мускулы, ему становится трудно дышать – и ему начинает казаться, что его тело перестало быть прежним. Все говорит о безвозвратной «утечке», на месте жидкостей (гуморов), предназначенных для «создания» и поддержания организма в порядке, появляются пустоты. Водянистые вещества, занимающие и соединяющие части тела, появляются при малейшей ранке, при малейшей гематоме, при малейшем потоотделении; жизнь уподобляется растительным сокам, плодородной силе, подтверждая неразрывную связь между жидкостями и жизнеспособностью. «Квинтэссенция» тела содержится в этих жидкостях. Их присутствие повышает силу, а исчезновение порождает слабость, худобу, истощение, а то и приводит к смерти. Когда этих жидкостей не хватает, наступает усталость.
Утрата жидкостей и ее последствия
Рассмотрим физические упражнения, мнение врачей о которых совпадает с общепринятым. Все дело в движениях частей тела: повторяющиеся движения вызывают трение, которое вызывает повышение температуры (местное), которое превращает жидкости в газ, который в конечном счете испаряется. В результате человек худеет, все его внезапно обезвоженное тело страдает, его охватывает холод. Это демонстрируют долгие скитания Тристана и Изольды, героев романа XII века, их «мертвенно-бледные и исхудавшие тела»[7 - Tristan et Iseult. Paris: Livre de Poche, 1988. P. 88.]. То же самое мы видим и в медицинских комментариях, в которых упоминается «потеря», чрезвычайное ослабление плоти, помещающие боль в самые «благородные» части тела:
Тебе нужды в ломоте нет,
И тело напрягать не след,
Зане оно тепла лишится
И лютой болью сокрушится:
Желудок, голова и грудь
Начнут страдать – спокойней будь[8 - Commentaire en vers fran?ais sur l’еcole de Salerne (X–XI
si?cles). Paris, 1671. P. 461.].
Суть боли – в «дефиците», суть слабости – в потере вещества. Пот – «плохой симптом»[9 - Bernard de Gordon. Fleur de lys en mеdicine. Lyon, 1495. F c IV.]. Избыточное трение может вызвать лихорадку со всеми ее последствиями, особенно если движения совершаются «при сильной жаре»[10 - Ibid. F a IV.].
Поэтому предполагаемые последствия усилий беспокоят врача до такой степени, что он бьет тревогу. Большая потеря вещества, с его точки зрения, «невосполнима». Она представляет опасность для тех, кто, «слишком много потея, изнуряет себя»[11 - См.: Commentaire de Pierre Andrе Matthiol sur les six livres de Diocoride. Paris, 1579. P. 720.]. Усталость делает человека «скованным и иссушенным, его добродетель и ум деградируют от такой работы»[12 - Barthеlеmy l’Anglais. Le Grand propriеtaire de toutes choses. Paris, 1556. P. 62.]. В эпоху, когда еще не слышали ни о каких принципах внутренней регуляции, работающий человек должен был стараться избегать того, чтобы «слишком сильно потеть»[13 - Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 23.]. В то же время ограничения непонятны, определяются эмпирическим путем, интуитивны. В повседневной жизни люди руководствуются впечатлениями и непосредственными ощущениями, а не расчетами и контролем[14 - См.: Coyrе A. Du monde ? l’«? peu pr?s» ? l’univers de la prеcision. Critique. № 28. 1948. P. 806–823 // Еtudes d’histoire de la pensеe philosophique. Paris: Armand Colin, 1961.]. Сама «потеря», представленная таким образом, не поддается исчислению. Ее еще невозможно оценить. Невозможно определить количество трудозатрат в разных профессиях, играх, путешествиях, сражениях. В некоторых занятиях это проявляется лучше, чем в других, например в доставке морской рыбы из Ла-Манша и Атлантического океана на парижский рынок на специальных быстроходных экипажах, курсировавших с XII века. Из-за высокой конкуренции требуется двигаться быстро и преодолевать большие расстояния, поэтому павшие в пути лошади и изнуренные люди здесь – обычное дело. Начиная с XIII века в этой сфере даже существовал специальный фонд для замены «загнанных лошадей»[15 - См.: Nicolas de la Mare. Traitе de la police o? l’on trouvera l’histoire de son еtablissement, les fonctions et les prеrogatives de ses magistrats, toutes les lois et tous les r?glements qui la concernent (1705). Paris, 1719. T. III. P. 68.] и компенсации за испортившуюся в дороге рыбу. В 1500 году потребовалось судебное решение, чтобы оборудовать дорогу и урегулировать рынок[16 - Ibid. P. 71.].
Какие слова можно использовать?
Неточный термин, который тем не менее используется со времен Средневековья, – это «усталость, fatigue. Происхождение его элементарно – от латинского глагола fatigare (уставать), который и вдохновил авторов средневековых текстов на создание существительного. Как мы видели, упоминались «загнанные лошади»[17 - См. выше, с. 22.] – те, что в XIII веке доставляли рыбу на парижские рынки на специальных быстроходных экипажах, или Галахад, «лучший в мире рыцарь», который «никогда не чувствует усталости»[18 - La Qu?te de Graal / еd. par A. Bеguin, Y. Bonnefoy. Paris: Seuil, 1982. P. 94.], или Фьерабрас[19 - Фьерабрас – персонаж французской средневековой литературы, сарацинский великан, перешедший в христианство (здесь и далее, если не указывается иное, примечания принадлежат переводчику).], после боя с мусульманами «настигнутый усталостью»[20 - Fierabras / trad. par M. Lafont. Paris, 1861.].
Слово «усталость» может заменяться множеством других: в романе «Дюрмар Галльский» упоминается «слабость, охватившая все члены»[21 - Durmart le Gallois // Rеcits d’amour et de chevalerie, XII–XV
si?cle / еd. par D. Rеgnier-Bohler. Paris: Robert Laffont, 2000. P. 620.], Альдобрандино Сиенский говорит о «согревании»[22 - Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 24.] членов, Арно де Вильнёв в XIII веке употребляет термины «уныние духа»[23 - Arnaud de Villeneuve. Regimen sanitatis en fran?ais. Paris, 1514. s. p.], «воздушная часть жидкостей» (гуморов) и «душевная травма»[24 - Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 31.], а Бартоломей Английский – даже «страсть мозга»[25 - Barthеlеmy l’Anglais. Op. cit. P. 64.], порицая ее последствия в виде бессонницы и сухости организма. Иными словами, речь о терминах, обозначающих «нехватку сил», телесную слабость и вызванные этим неприятности.
Употребление в Средние века слова «усталость» зависит от восприятия. Усталость, утомление могут проявляться как «внешне», так и «внутренне»: «семеро братьев», атакованных Галахадом, «так утомлены, что не могут больше защищаться»[26 - La Qu?te de Graal. P. 94.], позы говорят об их физическом состоянии; в свою очередь мессир Гавейн, персонаж анонимного французского рыцарского романа «Перлесваус», «чувствует усталость во время долгого путешествия»[27 - Perlesvaus, le haut livre du Graal // La Lеgende arthurienne. Le Graal et la Table ronde / еd. par D. Rеgnier-Bohler. Paris: Robert Laffont, 1989. P. 193.], его ощущение свидетельствует о том же самом состоянии. Различия между этими двумя точками зрения не то чтобы очень сильны и глубоки. Восприятие усталости интуитивно, очевидно, ощутимо, в нем не обнаруживается ничего особенного, как если бы это был симптом какой-либо болезни. Специально состояние усталости не изучают и не наблюдают. Речь идет об определенной стороне жизни, усталость сопровождает любое существование, она не обсуждается, ее существование признается априори. Это «слабое место», неизбежный ответ на несовершенство человека.
Как определить степень усталости?
Та же относительная неопределенность наблюдается, когда средневековая медицина пытается разобраться в вопросе усталости, определить ее пороги, нащупать самое большее и самое меньшее в усталости и усилиях. Бартоломей Английский в XIII веке использует всем понятные прилагательные, но его определения по-прежнему интуитивны; интенсивность физического труда, с его точки зрения, можно описать тремя способами: «один труд требует больших усилий, другой не требует, третий занимает промежуточное положение». При этом никаких внятных критериев определения не существует; так же обстоят дела с быстротой – трудиться можно «быстро», а можно «медленно»; количество затраченных усилий может быть «большим» или «маленьким»[28 - Barthеlеmy l’Anglais. Op. cit. P. 62.]. Начиная с XII века в комментариях Салернской школы регулярно употребляется «субъективное» определение «долгий»: «Не делай упражнений долго, это может нанести тебе вред»[29 - Commentaire en vers fran?ais sur l’еcole de Salerne. P. 461.]. Нет ничего устоявшегося, все предметы существуют лишь относительно других; никак не определяется скорость, механика, нет никаких стабильных реперных точек, даже если определение к чему-то относится в большей степени, а к чему-то – в меньшей. Лучшая иллюстрация этого – наличие «не связанных между собой систем измерения, меняющихся от города к городу, от деревни к деревне»[30 - См.: Coyrе A. Du monde ? l’«? peu pr?s» ? l’univers de la prеcision // Еtudes d’histoire de la pensеe philosophique. P. 319.]. Мир живет ощущениями, физическими впечатлениями, ему для всего требуется визуальное подтверждение, мир, которому пока недоступны какие-либо измерения, «приблизителен», как писал Александр Койре[31 - Ibid.].
Альдобрандино Сиенский в XIII веке ориентируется на цвет, без уточнений: чрезмерные усилия вызывают покраснение кожи, похудение, а иногда и наоборот; этот архаичный образ сосредоточен на кажущихся внутренними ощущениях перегрузки[32 - Aldebrandin de Sienne. Op. cit. P. 24.]. «Прекращать» работу следует тогда, когда появляются подобные симптомы, а также чувство потери телом легкости, когда оно становится «тяжелым»[33 - Ibid.]. Здесь налицо смутное стремление к умеренности, сдержанности, но даже если бы это стремление было возведено в медицинский принцип, ему мало кто следовал бы. В повседневности, наполненной трудом, это все лишь нереалистичные теории, а «интенсивные» усилия кажутся привлекательными.
Что теряется?
Люди испытывают гнев, горечь, находятся во власти иллюзий, у них много забот. Все эти эмоции могут способствовать появлению усталости, и они в большей степени предполагаемы, нежели оценены точно. Константин Африканский в XI веке приводит список многочисленных причин, но не дает им подробного комментария: «Чрезмерные размышления (nimia cogitation), воспоминания (memoria), изучение непонятных вещей (investigatio rerum incomprehensibilium), домыслы (suspitio), надежды (spes), воображение (imaginatio)»[34 - См.: K?nig-Pralong C. Aspects de la fatigue dans l’anthropologie mеdiеvale // Revue de synth?se. 2008. Vol. 129. № 4. P. 539.]. Сюда же следует отнести напряжение ума, внутренние зажимы, движение жидкостей (гуморов) – здесь снова в центре внимания оказывается чрезмерная сухость: «избегать больших нагрузок и забот, потому что заботы иссушают тело человека, причиняя вред жизненному духу, а опечаленный дух иссушает кости»[35 - Arnaud de Villeneuve. Regimen sanitatis en fran?ais.]. «Постепенное ослабление» обусловливается напряжением мышц, в том числе «сжавшимся сердцем»[36 - Ibid.], что бывает спровоцировано какими-то внутренними болями; это напряжение разжижает гуморы вплоть до полного их исчезновения. Оно обусловлено также раскаянием, угрызениями совести, длительным, повторяющимся, назойливым раздражением, «неудержимыми движениями мозга», вследствие которых происходит бессмысленная работа ума. Арно де Вильнёв настаивает: «Человек должен воздерживаться от гнева, поскольку гнев иссушает тело и придает чрезмерный жар всем членам, а жар делает тело чахлым»[37 - Ibid.]. Конечно, гнев и отчаяние «жгут», как ничто другое. Недосып также «вызывает страхи, сухость тела, мешает пищеварению, меняет саму природу человека»[38 - Barthеlеmy l’Anglais. Op. cit. P. 64.]. Это допсихологическая точка зрения, здесь любое возбуждение считается результатом чрезмерных движений частей тела и их столкновений и трений.
Тем не менее, несмотря на относительное отсутствие качественной и количественной оценки усталости, в Средние века существовало «общее представление» о ней. Мир был разнообразен и многолик, существовало множество различных моделей бытия и противостояния трудностям, люди по-разному сопротивлялись враждебности и страдали каждый по-своему. Усталость оценивалась в основном с точки зрения фактов и мест, разнообразных мелких и раздробленных внешних «ощутимых» обстоятельств, вызывающих затрату сил и истощение.
ГЛАВА 2. ПРОСЛАВЛЯЕМАЯ УСТАЛОСТЬ ВОИНА
Чтобы выйти за рамки общепринятых описаний, нужны определенные обстоятельства и ситуации – конкретные вещи, конкретные люди. Более того, необходимо помнить об особо значимых видах деятельности, на которых фокусируется взгляд; прочие же остаются почти незаметными или же ими пренебрегают. Иначе говоря, усталость селективна. Это демонстрируют средневековые описания, в которых некоторые виды усталости превозносятся, а другие не замечаются; тем самым обнажается культура, среда. Здесь на первый план выступают сцены боя, а описания работающих людей встречаются редко, потому что не считаются заслуживающими внимания. На вооруженных столкновениях останавливаются чаще, потому что война – это нечто «из ряда вон выходящее», во время войн делаются карьеры, создаются иерархии, достигается определенное положение в обществе. Примером тому может послужить жизнь Уильяма Маршала: во второй половине XII – начале XIII века он находился на службе у Патрика Солсбери, затем у Генриха II, участвовал в боях и выиграл множество рыцарских турниров; это преобразило его статус – безвестный некогда рыцарь стал регентом Англии[39 - См.: Duby G. Guillaume le Marеchal ou le meilleur chevalier du monde. Paris: Fayard, 1984.]. Военные эпизоды неизбежно оказывались интересными, как и рыцарская верность. Отсюда – стремление избегать упоминаний об усталости и подчеркивать способность к сопротивлению и отсутствие чувствительности.
«Видимая» сторона тела
Особо ценилась внешняя сторона, «видимое» было предпочтительнее скрытого, интимного, чувствительного; описывать военные подвиги следовало цветисто и многословно, делая акцент на жестах, на оружии и на его применении. В прежние времена приоритет отдавался внешней стороне. Таков рассказ о Фьерабрасе, герое романа XIII века, изнемогшем в бою с «неверным»: «его наносившая удары рука распухла…» и выронила «шпагу длиной с копье»[40 - Fierabras. P. 48.]. Или история о графе Нормандском в «Покорении Иерусалима». Его реакция внешне иная, в большей мере воображаемая, чем реалистичная, но связана с владением оружием: «Он не мог выпустить судорожно сжимаемую в руке шпагу; ему удалось ослабить хватку, лишь полив руку горячей водой и вином, от чего мускулы расслабились»[41 - Richard le P?lerin, Graindor de Douai. La Conqu?te de Jеrusalem // Croisades et p?lerinages: rеcits, chroniques et voyages en Terre sainte, XII
– XVI
si?cle. Paris: Robert Laffont, 2009. P. 188.]. Конечно, интимное, личное чувство существует – мы это видели[42 - См. выше, с. 22.], – но о нем редко вспоминают, на него обращают мало внимания, оно слишком субъективно, чтобы изучать его подробно. Отношение к физическому изнеможению было совершенно особым, приоритет отдавался отношению к окружающему, а не к себе, к своему внутреннему миру.
Далее – внешние телесные проявления, физические страдания; появление множества признаков усталости. «Пена изо рта» у измученных в пустыне франков[43 - Richard le P?lerin, Graindor de Douai. La Conqu?te de Jеrusalem. P. 188: «Plusieurs ont deja de l’еcume qui leur sort de la bouche» («У многих на губах уже выступила пена»).] или потеря чувств у крестоносцев, осаждавших Иерусалим, запятнанные кровью, порванные одежды: «они все были грязны, и многие теряли сознание от усталости»[44 - Ibid. P. 261.]. Или ноги, стертые до кровавых мозолей во время долгих переходов, «отрезанные, разорванные под щиколотками штанины»[45 - Ibid. P. 193.]. Симптомы почти «терминального состояния», вызывающие трепет и уважение.
Привилегии, даваемые выносливостью
Бой, в котором мешаются «органическое» и «моральное», сила и решимость, придает веса его участнику. Сражение – вещь ценная. Чтобы победа вызывала уважение, битва должна быть «долгой и ожесточенной»[46 - Richard le P?lerin, Graindor de Douai. La Chanson d’Antioche // Croisades et p?lerinages. P. 42–43.], иными словами, «в высшей степени жестокой и очень продолжительной»[47 - L’ ?tre pеrilleux // La Lеgende arthurienne. P. 642.]. Воин тоже высоко ценится. Он должен быть стойким и непримиримым, таким как граф де Сен-Поль, который в битве при Бувине в 1214 году «сражался очень долго и изо всех сил и был изнурен множеством нанесенных им ударов»[48 - Relation de Marchiennes. Цит. по: Duby G. Le Dimanche de Bouvines, 27 juillet 1214. Paris: Gallimard, 1985. P. 79.], или упорным и несгибаемым, как герой романа XIII века «Жеган и Блонда», не позволявший себе ни малейшей передышки во время боя»[49 - Jеhan et Blonde. Paris: Union latine d’еdition, 1971. P. 92.]. Со временем цена затраченных усилий повышается: в Средние века в большей мере ценятся терпение, а не стремительность, замедленность, а не скорость, такие «мужские доблести, как агрессивность и способность сопротивляться любому натиску»; воин воплощает почти символическую цель: он должен во что бы то ни стало выстоять и «не показать слабость»[50 - Duby G. Rеflexions sur la douleur physique au Moyen Age // M?le Moyen ?ge: de l’amour et autres essais. Paris: Flammarion, 1990. P. 205.].
Взгляд через призму усталости в бою выявляет два важнейших момента: способность одних воинов превзойти собственные силы и способность других игнорировать свою слабость. Первые демонстрируют умение терпеть, действия вторых говорят о презрении к боли. Выносливость, способность сражаться на протяжении долгого времени, – главное качество воина. Жак де Лален, авторитетная персона при Бургундском дворе, демонстрирует это качество, культивируя ценный навык: «Он больше, чем кто-либо другой, был опытен, способен к сопротивлению и умел разгорячить противника»[51 - Le Livre des faits du bon chevalier, messire Jacques de Lalaing // Splendeurs de la cour de Bourgogne: rеcits et chroniques / еd. par D. Rеgnier-Bohler. Paris: Robert Laffont, 1995. P. 1311.]. Галахад, «лучший в мире рыцарь», проявляет выносливость, развивая в себе неизменное хладнокровие, «непоколебимое и неутомимое»[52 - La Qu?te du Graal. P. 94.]. Обладание тем же качеством ожидается и от лошади: таким был конь Бодуэна в «Покорении Иерусалима», «Пренсо Арагонец, которого невозможно было загнать»[53 - Richard le P?lerin, Graindor de Douai. La Conqu?te de Jеrusalem. P. 251.], или арабский скакун Фабюр, «который может проскакать двадцать лье галопом, не устав и не сбавив скорость»[54 - Ibid. P. 67.].
Это качество в Средние века становится все более важным и даже начинает учитываться в рыцарских поединках. В XV веке зрители с интересом считают количество выпадов и ударов, оценивают их ожесточенность, обращают внимание на продолжительность поединка. Например, в Генте 15 декабря 1445 года Жак де Лален сражался с одним сицилийским рыцарем. Бой продолжался до ночи: «Поистине все, кто присутствовал на поединке, утверждали, что никогда они не видели, чтобы делалось так много выпадов и наносились такие жестокие удары»[55 - Le Livre des faits du bon chevalier, messire Jacques de Lalaing. P. 1255.]. Более того, случалось, что планируемое количество ударов сообщалось атакующей стороной заранее и было признаком уверенности в себе, способности к сопротивлению или, лучше сказать, доблести. Это оговаривалось в регламенте поединка, состоявшегося на берегах Соны 2 октября 1450 года: «Количество рубящих ударов должно быть предварительно зафиксировано»[56 - Ibid. P. 1334.]. Эта идея подтверждается «красноречивым» количеством ударов (шестьдесят три), которые некий Жан Питуа собирался нанести Жаку де Лалену 15 октября 1450 года[57 - Ibid. P. 1343.]. Так в XV веке косвенным образом начинает возводиться в ранг доблести способность к сопротивлению.
Воспитание через «продолжительное» страдание
Все эти качества в конечном счете формируют рыцаря. Жан де Бюэй, соратник Жанны д’Арк, считает условием приобретения «чести и славы в боях» необходимость уметь «прежде всего терпеливо сносить продолжительные тяготы и невзгоды»[58 - Bueil J. de. Le Jouvencel. Paris, 1887. P. 21.]. Жан ле Менгр по прозвищу Бусико, которому в 1391 году Карл VI присвоил звание маршала, подробно рассказывает об этом требовании, вспоминая свою воинственную молодость; лейтмотивом его воспоминаний становится слово «долго»: «Никакие тяготы ему не были страшны», он «подолгу был на ногах», привык «надолго задерживать дыхание», «подолгу» совершать ратный труд, «подолгу» размахивать топором, его руки «подолгу» наносили удары, он накапливал «военный опыт» и «никогда не останавливался»[59 - Le Livre des faits du bon messire Jean le Meingre, dit Boucicaut // Nouvelle Collection des mеmoires pour servir ? l’histoire de France / dir. par J.?F. Michaud, J.?J.?F. Poujoulat. Paris, 1836. T. II. P. 219.]. Единственная логика – повторение изо дня в день. Единственная перспектива – длительность, продолжительность. Повторение глобальное, полное, массированное, не имеющее ничего общего с «постепенностью», «поэтапностью» в более поздние эпохи: так вскрываются старинные приемы привыкания к усталости и сопротивления движению времени. Научиться бороться с усталостью не означает приблизить ее, распределив во времени усилия, – речь идет о ее преодолении путем постоянного прибавления ситуации в комплексе, отдаваясь ей целиком и полностью.
Все вышеизложенное относится к рыцарям (всадникам). С остальной армией дело обстоит по-иному. Когда английский король Эдуард III в 1335 году под страхом смерти запрещает «на территории всего королевства развлекаться, делая ставки в любых играх, кроме стрельбы из лука»[60 - См.: Stein H. Archers d’autrefois, archers d’aujourd’hui. Paris: Longuet, 1925. P. 66.], лучников это не касается. Здесь принимается в расчет лишь владение оружием, а не подготовка к маршам или тренировка перед физическим изнурением, которое предстоит не-рыцарям (то есть пешим воинам). То же самое мы наблюдаем 28 апреля 1448 года, когда французский король Карл VII отдает приказ каждому аббатству снаряжать лучников перед предстоящими боями[61 - См.: Ibid. P. 82.]. Это подтверждает социальную включенность: вырабатывать выносливость следует лишь у рыцарей, которых можно назвать таковыми «одновременно в техническом и социальном смысле слова, которые несут на себе… большой щит, плетеную кольчугу и действуют в бою копьем и шпагой»[62 - Contamine P. La segmentation fеodale, dеbut X
– milieu XII
si?cle // Histoire militaire de la France / еd. par Andre Corvisier. T. I. Des origines ? 1715. Paris: PUF, 1992. P. 71.], у тех, кто способен нести на себе двадцать пять килограммов металла, у тех, чья способность сопротивляться усталости и ударам врага и составляет величие. Это главный культурный признак: «На исходе Средневековья кавалерия все еще рассматривалась как нерв армий»[63 - Franco Cardini. Le guerrier et le chevalier // L’ Homme mеdiеval / dir. par J. Le Goff. Paris: Seuil, 1989. P. 122.]. В то же время на изнурение простых воинов не обращали внимания.
ГЛАВА 3. НЕПРЕМЕННЫЕ ТЯГОТЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Другое постоянно обсуждаемое в Средние века явление, которому нередко сопутствует усталость, – это путешествия со всеми их невзгодами и непредвиденными обстоятельствами. Тяготы, переживаемые в пути, не такие яркие, как на войне, и ценятся меньше. Усталость путешественника неизбежна, опасна, обсуждаема. В конечном счете путешествия – это целая культура, в которой смешиваются усталость и бессилие, открытия и новые ощущения.
Видение пространства
Идея усталости заключена в самом средневековом восприятии пространства. Все дело в нем. Как только устанавливается дистанция, пространство делается размытым. Трудности появляются, как только возникает необходимость «ходить по дорогам». Путешествие – дело опасное. В том мире не было возможности посмотреть на предстоящий путь сверху[64 - Certeau M. de. L’ Invention du quotidien. T. I. Arts de faire (1990). Paris: Gallimard, 2007. P. 177.]. Местность не однородна, как в наше время. Конечно, какие-то карты существовали – на старинных гравюрах можно заметить границы, разделяющие страны и континенты. Но в основном на них изображены дороги, пути, это не взгляд на пространство, который помог бы охватить его целиком. Пространство – это «пустота, которую надо заполнить»[65 - См.: Chevalier B. Espace vеcu, mesurе, imaginе: Introduction. Textes rеunis en l’honneur de Christiane Deluz // Cahiers de recherches mеdiеvales et humanistes (XIII
– XV
si?cle). 1997. № 3. P. 8.], это неясные перекрестки, постоянно появляющиеся препятствия. Значение имеют лишь отдельные места, как те, что в XIII веке упоминает «восхищавшийся лишь садами» Марко Поло в «Книге о разнообразии мира» – описании «баснословного» кругосветного путешествия[66 - Roger A. Court Traitе de paysage (1997). Paris: Gallimard, 2017. P. 68.]. Таким образом, как бы ни был тяжел пройденный путь, он влечет за собой прогресс, и дальние горизонты могут не только пугать, но и завораживать.
Прокомментировать это можно лишь кратко. В Средние века было не до взглядов в глубь себя и не до скрупулезного изучения испытанных ощущений. Усталость путника, как и усталость воина, выражается через то, что он видит: описывая окружающее, он сообщает нам о том, что происходит с его телом. Мы читаем описания переходов, местности, климата: например, ветра, заставляющего Джованни Плано Карпини, папского посланника, регулярно ложиться на землю во время перехода через Монголию в 1246 году[67 - Plan de Carpin J. Voyage en Tartarie // Voyageurs anciens et modernes / dir. par Е. Charton. Paris, 1861. T. II. P. 240.], или почвы Восточной пустыни, «то каменистой, то песчаной»[68 - Jacques de Verone. Liber peregrinationis, 1335, s. p.], которая привела в отчаяние Якова из Вероны во время его долгого путешествия в 1335 году.
На кону были материальная и ментальная галактики, видение окрестностей; каждое место расценивалось как изолят и каждое отдаление – как «противостояние». Нет ничего удивительного в том, что жители Монтайю в XIII веке очень высоко ценили пастуха Пьера Мори, «перешедшего вброд реку и перенесшего на своих плечах сначала Белибаста, а затем Арно Сикра»[69 - См.: Le Roy Ladurie E. Montaillou, village occitan de 1294 ? 1324. Paris: Gallimard, 1975. P. 176.]. Риски, связанные с путешествиями, и постоянные испытания, таким образом, представляют собой первый известный вызов времени.
Угроза, таящаяся в «чужих краях», беспокойство, вызываемое пространствами, и сюрпризы, которые они могут преподнести, были главными темами средневековой литературы. Ирландский священник Брендан, в сопровождении двенадцати товарищей отправившийся на поиски земного рая, встретил во время своего путешествия такие многочисленные и удивительные испытания, что в X–XV веках его странствия стали сюжетом ста двадцати произведений[70 - См.: Bouet P. Le Fantastique dans la littеrature latine du Moyen ?ge: la navigation de saint Brendan. Caen: Centre de publications de l’universitе de Caen, 1986.]. Брендан познал все лишения и страхи. Помимо тягот путешествия он сталкивался с дикими животными, его изводили монстры, дьяволы и демоны. Чудеса встречаются во многих романах, разжигая воображение и оживляя повествование.
Изнеможение, усталость сопровождают также важнейшие средневековые странствия и путешествия: вдоль границ какой-то территории, по морям, по лесам, по пустыням… В особенности это касается походов в Святую землю – путешественники нередко сбивались с пути, совершали бесконечные переходы, уставали до смерти. Вот свидетельство Номпара де Комона, сделанное в 1419 году: «Мы вышли в путь посреди ночи из?за сильнейшей стоявшей там жары, вызвавшей смерть множества людей»[71 - Caumont de Castelnau N. de. Voyage d’outremer en Jеrusalem (XV
si?cle) // Croisades et p?lerinages. P. 1082.].
Горы и леса – те места, где путешественники устают больше всего, в особенности леса с их неверными тропами и обманом зрения. Для их определения существует множество эпитетов: коварный, полный опасностей, затерянный, непроходимый[72 - См.: Combarieu M. de. Le nom du monde est for?t // Espace vеcu, mesurе, imaginе. P. 79–90.]. В лесу блуждают, он полон угроз, в нем полно «всевозможных ловушек и тайных мест», в нем трудно ориентироваться и найти из него выход[73 - Bechmann R. Des arbres et des hommes: la for?t au Moyen ?ge. Paris: Flammarion, 1984. P. 340.]. Король Лот и его сыновья, прибыв к нортумберлендскому леснику, «впали в глубокий сон, чтобы отдохнуть после огромных усилий и мучений, которые им пришлось перенести»[74 - Le Livre du Graal / еd. par Philippe Walter. Paris: Gallimard, 2001. T. I. P. 1386.]. Друзья Гавейна, «до ночи» блуждавшие верхом на лошадях по «бескрайнему темному лесу»[75 - Ibid. P. 1411.], сразу же крепко заснули. А лес, в который отважился пойти Гинбо[76 - Один из персонажей легенд о рыцарях Круглого стола.], называется «Опасным»[77 - Ibid. P. 1140.], потому что его трудно пройти, а также потому, что зовет на подвиги. Роман XII века «Невидимая дама» кончается трагически – из глубины леса доносятся крики «несчастного заблудившегося… и нет надежды на его спасение»[78 - La Dame invisible. Paris: Union latine d’еdition, 1971. P. 118.].
Море дополняет картину ужасов: дождь из огня и камней, острова, сбивающие с пути своими магнитами, чудовища с бронзовыми челюстями. Опасность настолько очевидна, что в XII веке в расписании корабельного движения в сторону острова Олерон появляются первые признаки «защиты»: «Если моряк получит ранение, неся службу на корабле, он должен быть перевязан и вылечен за счет владельца этого корабля»[79 - R?les d’Olеron. Coutumier maritime du Moyen ?ge // pub. par A. Pawlowski de Lannoy. Niort: A. Chiron, 1900. Art. 7.].
Средневековые путешественники – кто они?
В историях о странствующих рыцарях, торговцах, представителях власти, принцах или священнослужителях, как и о путешественниках, бросивших вызов непростым маршрутам, всегда упоминаются и подчеркиваются трудности, с которыми они сталкиваются.
Повседневная жизнь опасна, несмотря на свою простоту. Путешествия – дело неизбежное, необходимое и в то же время «изматывающее». Коммерсанты и негоцианты ищут выгоду и ездят по ярмаркам, отстоящим на большое расстояние друг от друга: «Шампань, Лион, Кельн, Аугсбург, Майнц, Милан, Неаполь, Бриндизи»[80 - La Dame invisible. P. 106. См. также: Voyager au Moyen ?ge: catalogue d’exposition. Musеe de Cluny. Paris: Rеunion des musеes nationaux, 2014.]. Это видно на комплементарной фреске Амброджо Лоренцетти «Последствия доброго правления», написанной в 1339 году на стенах Зала Девяти в Сиене: города с оживленными предместьями, толпы людей, нагруженные повозки, торговцы, продвигающиеся пешим ходом[81 - Ibid. P. 107.]. Все это создает впечатление одновременно движения и покоя. Надпись на картуше тем не менее косвенным образом намекает на опасность: «Пусть любой свободный человек путешествует безбоязненно»[82 - Ibid.]. Пути-дороги явно представляют большие трудности. В текстах поэта XIII века Жиля Ле Мюизи чувствуются угрозы:
Чтобы могла страна всем нужным ей снабдиться,
Приходится купцам в поте лица трудиться,
Чтоб все, чего в ней нет, привесть со стороны.
Преследовать же их не должно без вины.
Поскольку, по морям скитаясь беспокойны,
Везут в страну товар, за что любви достойны[83 - Перевод А. Х. Горфункеля.], [84 - Li Muisis G. Poеsies (XIII
– XIV
si?cles). Louvain: Kervyn de Lettenhove, 1882. T. I. P. 57.].
