Слишком много колдунов

– Браво, – с неприличным воодушевлением сказал Аслан. – Браво. Из всех твоих бредовых идей эта – действительно самая простая.

– Я беспокоюсь за тебя, друг мой, – сказал Питер. – Угасающая фантазия – признак близкой старости.

– Цепные псы королевства, – ответил Аслан, – в фантазии не нуждаются. Тем более в старости.

Оба фыркнули. Питер поднял палец.

– Но самый главный вывод в моей гипотезе…

– Версии, – сказал эвакуатор.

– Версии. Самый главный вывод – это то, что мы ничегошеньки не знаем о мире. У нас буквально под носом или прямо над головой творятся чудеса, а мы не видим. Погрязли в мелочах.

Стукнула дверь. Что-то с грохотом упало.

– Кто там? – не поворачивая головы, спросил Питер.

– Вешалка, – ответил Аслан задумчиво. – И кто-то, похожий на Жака.

На пороге действительно стоял Жак. Более всего свободный финансист и куратор королвевских поставок напоминал приморскую сосну в период осенне-весенних штормов, при условии, конечно, что сосны могут нечленораздельно разговаривать.

– Дрррррррррррузьяаааа! – крикнул Жак.

Это слово он выкрикнул трижды. В последний раз – с радостными интонациями узнавания. Друзья остолбенев следили за задумчивой кривой, по которой куратор службы поставок двигался к ведомой только ему цели. Отчётливо и разнообразно запахло спиртным.

– Пятьдесят франков за, – быстро сказал Аслан.

– Отвечаю сотней, – немедленно откликнулся Питер.

– Друг называется, – сказал Аслан.

В этот момент Жак остановился посреди гостиной. В его левой руке был зажат плакат, явно откуда-то содранный.

– Друзья, – сказал он. – Мы!

– Так, – сказал Аслан.

– Пригла…шены! – закончил Жак. Слово далось ему с трудом.

– Польщён, – сказал Питер. – Аслан, ты польщён?

– Куда? – спросил Аслан.

– В уборную! – ответил Жак. Он бросил плакат на пол, старательно наступил на него ногой и подчеркнуто прямо пошел, действительно, в уборную. По дороге господин свободный финансист весьма причудливо сочетал своё в высшей степени нетривиальное поведение с банальностью оглашаемых им истин. Так, Питер и Аслан узнали, что мир – дерьмо, любовь – обман, и одни вы у меня остались.

– Боюсь, что-то серьёзное, – сказал Питер.

– Да, – сказал Аслан. Он разглядывал плакат, поднятый им с пола. – Давненько он не возвращался домой так феерично. Дня два как минимум.

– Богемная жизнь, – лицемерно вздохнул Питер. – Светский лев.

– Самое ненавистноеееее! – горько орал Жак уже из уборной. – Что может быть между славным, обеспеченным мужчиной и красивой женщиной, так это дррружбаа!

– Ведь дррружбаа! – перекрикивая шум воды, кричал он, – это гаррантия отсутствия плотской любви!

– Гарантия отсутствия, – задумчиво повторил Питер. – Он тоже записывает слова?

– А! – сказал Аслан, переворачивая плакат. – Понял.

– Потому что др-р-ружба-а!!! – на этих словах Жак чем-то грохнул, – эт-та святоэ!

После этих слов всё затихло. Аслан прислушался.

– Он плачет? – спросил он.

– Его тошнит, – лаконично ответил Питер.

– Ага, – снова сказал Аслан и начал читать вслух. – «Нони Горовиц в главной роли в реинкарнации легендарного мю-зик-ла «Ромео и Шарлотта, или Осень в Новом Йорке». В рамках месяца празднеств по случаю коронации Её Величества королевы Изабель. Воссоздано по личным воспоминаниям примы».

– Примы? – спросил Питер изумлённо. – Нони прима?

– Успешная и молодая прима, – подтвердил эвакуатор. – Вот что пишут хамы в «Комаре»: «Вопрос: как вам удаётся выглядеть так молодо?».

– Это не хамство, а просто глупость, – заметил Питер. – Нежная, с пушком.

– Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».

– Здорово, – сказал Питер. – Поставила на место.

Аслан бросил читать газету.

– Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, – сказал он. – Это унизительно, согласен. С другой стороны – после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.

– То есть жадным пьяницей и дебоширом, – с отвращением закончил Питер. – Кстати, что значит «плутонический»?

– Это значит, без близких физических отношений, – сказал Аслан, листая странички в своём планшете. – Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.

– Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, – пробормотал Питер.

Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.

– Чего сидим? – требовательно спросил он. – У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.

– Жак, премьера завтра, – сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.

– Прекрасно, – ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.

Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.

– С тебя пятьдесят франков, – сказал Питер.

4

На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.

– Можно подумать, – сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, – вы сами никогда не напивались.

Аслан поднял брови.

– Мы?

– Я не разбивал зеркал, – сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.

– Не ломал вешалок, – добавил Аслан. На нём тоже был фартук.

– И не засыпал в зале лицом в пол, – бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.

– И было-то всего один раз, – сварливым голосом сказал Жак в окно.

– Три, – сказал Питер.

Жак поглядел на Аслана.

– Не спорь с ним, – мягко посоветовал тот. – Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово – справедливость.

– Моё сердце разбито, – сообщил Жак.

– Ладно, – согласился Аслан. – Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.

– Я не буду счастлив, – сказал Жак.

– Она тебе ничего не обещала, – сказал Аслан.

– А я ни на что и не рассчитывал, – сказал Жак.

– Плюнуть, растереть и забыть.

– Именно, – сказал Жак и осторожно встал из-за стола. – Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.

– А что тут думать? – сказал Аслан.

– Никаких мундиров, – твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.

Питер длинно фыркнул.

– Что? – сварливо спросил Аслан.

– Не далее как вчера, – с нарочитой серьезностью сказал Питер, – я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.

Аслан молчал.

– Но вот беда, – продолжал его друг. – Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.

– Хватит болтать, – сказал Аслан хмуро. – Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?

– Я сам сколочу, – быстро сказал Питер.

– Я хочу поучаствовать, – упрямо сказал Аслан. – Выходной всё же.

Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:

– Хорошо. Смотри, вот чертёж.

– Чертёж? – эвакуатор прищурился.

– Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.

На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.

– Не понимаю, зачем, – признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. – Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?

– Да, менять, – не задумываясь подтвердил Питер. – А то оно слишком ээээ… узкое.

– Узкое? – переспросил эвакуатор. – А…

– Ты помогать мне будешь или вопросы задавать? – перебил его Питер. – Где-то в саду есть лом, найди его. Жду тебя на чердаке.

Аслан, который только собрался спросить, почему Питер не наймёт специально обученных плотников, лишь постоял молча да и пошёл за ломом. Через пару часов, примерно к обеду, чистый их разум приноровился-таки к грубой, шершавой и занозистой реальности, и оба новоявленных ремесленника начали вполне уверенно попадать по гвоздю, а не себе по пальцам. Дело немного усложнялось тем, что молоток был всего один, поэтому Питер самонадеянно взял топор и некоторое время пытался орудовать им как настоящий мастеровой, и лишь когда слетевший с топорища топор едва не разбил голову его другу, Аслан вежливо попросил его взять молоток, а сам стал на подхвате. Как ни удивительно, но так дело пошло значительно быстрее, и, обедая в безымянном заведении на соседней улице, где у Питера был абонемент, они пребывали в отличном расположении духа.

После обеда дело стало совсем спориться, и вскоре половина была сделана – они положили тот самый загадочный настил, но не успели разобрать кусок крыши, Питер лишь снял «слишком узкую» раму слухового окна. Всё это время королевский эвакуатор внимательным и странным образом приглядывался к грудам барахла, сдвинутым в стороны, будто надеялся увидеть там что-то, но Питер работал совершенно безмятежно, напевал себе под нос, и на подозрительные взгляды своего товарища никак не реагировал.

Премьера мюзикла была в семь, и в шесть часов друзья уже были готовы. Аслан после короткого и отчаянного сопротивления надел-таки фрак, правда, не сиреневый, а черный, в котором он выглядел, по его словам, как обгорелый попугай. В ответ на это Питер и Жак (который, кстати, весь день проспал у себя в комнате, полностью одетый для прогулки и даже с одним башмаком на ноге) дуэтом развили мысль, что посещение светских мероприятий в мундире следует запретить законодательно.

5

В экипаже по дороге в театр временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии и капитан королевской службы эвакуации минут десять обсуждали современное искусство, и Жак поначалу не участвовал в разговоре по причине больной головы и большой корзины цветов у него на коленях. Но затем стали обсуждать светскую жизнь вообще, и тут свободный финансист проявил живой интерес. После недолгого обмена мнениями и воспоминаниями было решено, что время частных салонов кануло в небытие и тон задают исключительно ведомственные вечеринки. К примеру, Аслан поведал, что на их недавний весенний бал пригласительные кончились ещё до объявления даты. В ответ на это Жак сообщил, что на балы Торговой и финансовой гильдии приглашений нет в принципе, а есть список фамилий, утверждающийся после внутреннего конкурса примерно за два месяца до события. Питеру, представлявшему Королевскую Академию, в этом смысле похвастать было нечем, поэтому он сварливо усомнился в качестве, так сказать, человеческого материала, что представлен на данных мероприятиях. Если в случае Аслана всё более или менее понятно, сказал он – на балы эвакуаторов ломятся безобидные восторженные провинциалки, поддавшиеся очарованию мундира, то к торговцам, здесь тон Питера стал зловеще-обличающим, стремятся попасть в основном расчётливые и очень хитрые особи, мыслящие в терминах товарно-денежных отношений, что, разумеется, недопустимо в таких тонких вопросах, как брак и будущая семья.

– Почему это провинциалки? – обиделся Аслан.

– Почему это недопустимо? – обиделся и Жак.

Перед входом в театр была толпа. Друзья выбрались из экипажа.

– Дело новое, – заметил Аслан, – модное.

– А что это такое вообще – мюзикл? – спросил Питер, поправляя галстук и напуская на себя светски небрежный вид. Аслан пожал плечами, вопросительно посмотрел на Жака.

– Мюзикл, в общем, там ээээ… музыка, – сказал Жак.

– Так, – сказал Аслан.

– И там… ээээ… актёры.

– Я верю в тебя, друг мой, – сказал эвакуатор. – Продолжай.

– И актрисы, – помог Питер.

– И актрисы, – повторил Жак. Он смотрел на гигантскую афишу с названием мюзикла и смутным женским силуэтом.

– В общем, мюзикл, – сказал Аслан, – это когда актеры и актрисы на сцене что-то делают под музыку.

– Поют? – спросил Питер.

– Ммммм, – замотал головой Жак. – Она там не поёт, а как бы говорит.

– Танцуют?

Жак произвел сложное движение плечами.

– Месье Делакруа!

К ним приближался барон Дебатц, наряженный по последней моде. Узкие штаны в чёрно-серую полоску, сюртук с пышными рукавами, белые перчатки в чёрную стрелку, бежевый платок на шее, цилиндр и трость, подобранные в тон – настоящий герой нового времени, романтический отшельник и воплощение успеха. Жак, прищурившись презрительно, смотрел мимо него, внезапно осознав, что со вкусом подобранная одежда – вовсе не такое уж достоинство, как ему казалось раньше.

– Господин барон, – произнёс он, едва шевеля губами.

– Рад видеть вас всех среди поклонников таланта нашей Нони, – произнёс Дебатц как ни в чём не бывало. – Вы, надо полагать, капитан аль-Джазия. Наслышан. Я барон Дебатц, всегда к вашим услугам.

Аслан, ничего не понимая, коротко поклонился. Барон обратился к Жаку.

– Насколько я слышал, вы по-прежнему стоите на своём?

– О, господин барон, – светски усмехнулся свободный финансист. – Увольте меня от разговоров о делах. Предадимся же неге искусства сегодня вечером.

– Впрочем, – продолжил Жак неожиданно и совершенно другим голосом, – я действительно стою на своём, и если вам мало стряпчих нашей гильдии, то, возможно, сам господин министр Кокен в скором времени возымеет к вашему ведомству несколько вопросов.

– Вы, пожалуй, правы, – ответил барон Дебатц медленно и без улыбки. – Предадимся магии сцены и неге искусства. Всего хорошего, господа.

– Про что он говорил? – спросил Питер встревоженно. – Опять про дом?

– Не обращай внимания, – хмуро сказал Жак. – Сволочь, он сказал «нашей Нони».

– Куда он пошёл? – задумчиво произнёс Аслан, глядя вслед барону. – Вход же не там. Он что, так вырядился, чтобы с тобой поговорить?

– Он думает, что премьера провалится, – предположил Питер.

– Я нанял три дюжины клакёров, – мрачно сказал Жак. – Она не может провалиться.

– Это те, кто будет хлопать? – догадался Аслан. – А Нони знает?

– Да, – произнёс Жак в пространство. – Всё же не зря у вас, эвакуаторов, изображена молния на эмблеме. Ты регулярно поражаешь меня примерно с той же силой и неожиданностью.

– Это не молния, – начал было объяснять Аслан, но не успел. От толпы отделился невысокий полный человечек, чьи вертлявые манеры и некий налет сальности мгновенно выдавали в нем мелкого театрального деятеля. Человечек направлялся к ним; лицо Жака потемнело.

– Какая честь, какая честь! – закричал он еще издали. – Пройдемте со мной, пройдемте со мной! Вас уже ждут, вас уже ждут!

И, не добежав до друзей, он развернулся и помчался в толпу, расталкивая людей. Друзья поспешили за ним, Жак отстал, будто задумавшись.

– Интересно, он всегда всё два раза повторяет или это только для Аслана? – подумал Питер вслух. Эвакуатор ткнул его кулаком в спину.

Их долго вели какими-то коридорами, и чем дальше они шли, тем больше людей им встречалось, они с трудом следовали за вертлявым типом, фамилия которого была Равайи. Разумеется, буквально через три поворота тип потерялся. Исчез. Друзья встали, задумчиво разглядывая окружающую действительность, изредка поглядывая на Жака; и действительность, и Жак их игнорировали. Трудно придумать состояние глупее и беспомощнее, думал Питер, чем когда ты стоишь за кулисами, брошенный полузнакомым типом, который обещал тебя провести и всё устроить, но забыл на полпути. Они стояли спинами друг к другу, словно обороняясь – а вокруг них носились люди в масках, в гриме, в лёгких пестрых костюмах, а порой и почти без одежды – эти пробегали без тени смущения, более того, Питеру показалось, что они даже рады такой возможности.

Равайи вынырнул из обтекающего их людского потока совершенно неожиданно.

– Сюда, сюда, – его голос слегка сел, видимо, пришлось покричать.

Места оказались превосходными – второй ряд над партером, подъём амфитеатра. Именно сюда в любом театре садятся знатоки, желающие в полной мере насладиться спектаклем; билеты сюда не продавались, а доставались, причём порой с большим трудом. Здесь громкое звучит громко, а тихое – тихо; здесь собираются критики, здесь садятся инкогнито авторы из конкурирующих театров, здесь сажают серых кардиналов, меценатов мира искусства. Наши друзья не были ни знатоками, ни инкогнито, ни тем более серыми кардиналами, поэтому всё это им было совершенно безразлично. Равайи вручил Жаку, который упорно смотрел сквозь него, листочек цветной бумаги и исчез.

– …Значит, она уже шьёт шляпку для этого… как его, – шептал Жак через минуту, поглядывая то на сцену, то в листок. – Суть в том, что она смертельно больна.

– И ты молчал! – возмутился Аслан. Он впервые в жизни был в театре.

– Тихо, чёрт тебя дери. Не она сама, а та, кого она играет. Шарлотта. А этот старый тип – с ним у неё будет любовь.

– О мой бог, – раздельно произнёс Питер. – Как ты это допустил?

Он бывал в театре, но упустить такой возможности не мог.

– Это театр, придурки. Мюзикл!

– …А что они сейчас делают?

– Он эээ… уговаривает её надеть шляпку.

– Его шляпку?

– Да нет, дьявол, шляпа была не для него, а для неё.

– А чего он её уговаривает?

– Ну она не знала об этом.

– Не знала, что это её шляпка?

– Тихо ты. Да, не знала. Он сказал, что это для другой женщины.

– А зачем ей шляпка другой женщины?

– Он соврал ей! Он сказал, что заплатит ей кучу денег, чтоб она сделала хорошую шляпку, она сделала, а он вручил шляпку ей.

– Мда. Шляпка точно хорошая или у нас просто места такие?

– Убью.

– …А сейчас он что делает?

– Он танцует с ней. Ой, нет. То есть да. Ну в общем, тут написано, что они танцуют.

– А что у него с ногой? Там написано что-нибудь про ногу?

– Похоже, что она не очень довольна.

– Кто – нога? Или Нони?

– …О! Он отдал ей часы.

– Ах он проклятый богач.

– Зачем ей часы?

– Часы тоже не для неё, видимо – да, Жак? Я, кажется, начинаю понимать основную идею.

– Аслан, ты баран.

– Не кипятись.

– Прости, но я правда нервничаю.

– А при чём здесь я?

– При том, что ты баран!

– Тихо. Дай сюда. Я буду читать.

– Здесь есть гнилые фрукты?

– Жак, зачем тебе?

– Так, знаешь ли. Захотелось гнилых фруктов. Поувесистее.

– …Ну что там?

– Жак, тебе не стыдно? Ты же ходил на репетиции.

– Да, ты должен наизусть знать.

– Да я тоже перестал понимать, что происходит.

– Почему он так долго ищет врача?

– Ага, врача. Он хочет её вылечить.

– Это что, так трудно – найти врача?

– Видимо, да.

– Она же всё равно умрёт. Зачем ей врач?

– Аслан.

– Им что, не досталось этих листочков? Они умеют читать?

– Аслан!

– Всё, молчу, молчу.

– …В общем, он её любит, но она всё равно умрёт. Но он станет лучше.

– Перестанет корчить такие тупые рожи? Или просто помолодеет?

– Нет, станет чище душой. Признает своего ребенка.

– У них уже есть ребенок? Чёрт, я всё проспал.

– Придурки. Это ребенок от предыдущего брака. Вон та, рыжая.

– Старшая жена? Ничего, симпатичная.

– Нони говорит: редкостная стерва и потомственная шлюха.

– Ну разумеется. Люди искусства.

– Богема.

– …В общем, вроде всё. Сейчас она споёт песню умирающей девушки. А он споёт прощальную партию. Больше она на сцене не появится.

– А её будут вызывать на бис?

– Мёртвую?

– Аслан!!!

Когда Нони стала выходить вместе с труппой на бис, Жак встал и пошёл к проходу, где оставил свою корзину с цветами.

– Пойду поздравлю её с премьерой, – сказал он хмуро. Питер и Аслан кивнули. Надо будет осторожнее шутить с ним, что ли, подумал Аслан.

Через несколько минут они наконец выбрались в вестибюль театра. У выхода была толпа, и они решили не торопиться, тем более что надо было подождать Жака, чтобы всем вместе ехать домой. Неожиданно в них врезались двое мужчин, Питер гневно обернулся, но увидел на их лице такое искреннее сожаление, что не стал затевать скандал и кивком принял их извинения. Аслан тоже отнёсся к столкновению спокойно, лишь проводил их долгим взглядом.

– Знакомые, что ли? – осведомился Питер.

– Вроде нет, – сказал эвакуатор. – Одежда какая-то странная.

– Одежда как одежда, – произнёс Питер, разглядывая спины. – Обычная. Как у всех.

– В том-то и дело, – непонятно сказал Аслан. – Ну где он ходит.

Питер полез в боковой карман за платком – становилось жарко.

И замер.

– Что такое? – Аслан поднял бровь.

Питер медленно и осторожно вытащил из кармана продолговатый предмет, обернутый в тряпку. На грубой ткани медленно, но явственно проступала тёмная жидкость.

У входа раздался крик:

– Вот они!

Аслан и Питер посмотрели туда и увидели шлемы уличного патруля: полицейские пробивались в их сторону, и вне сомнения их целью были либо Питер, либо Аслан, либо они оба вместе. Друзья одну секунду смотрели друг на друга, затем Питер выдохнул:

– Жак.

Аслан, оттолкнув локтём какого-то подвернувшегося господина, рванулся обратно к зрительному залу; Питер последовал за ним. Пока он бежал, он слегка развернул тряпицу на ходу и глянул, что ему подбросили. Это был нож, и лезвие его было в чёрной крови по самую рукоятку.

Они увидели Жака сразу, он стоял на сцене среди поздравляющих и поклонников рядом с Нони, в руках у которой был огромный букет, а ещё несколько букетов поменьше, в том числе и корзина Жака, лежали рядом на сцене. Нони сияла, улыбаясь и кивая поздравлениям, а к Жаку подбирался тот же самый тип в сером, что толкнул Питера – или очень на него похожий. Жак его не видел, он смотрел лишь на актрису.

– Жак!!! – заорал Аслан, свободный финансист вздрогнул и завертел головой, но было поздно – тип уже стоял у него за спиной и сунул руку за пазуху. Питер перехватил свою трость пониже рукоятки, коротко размахнулся и швырнул её на манер копья. Реакция у Жака была отличной – он заметил резкое движение Питера и инстинктивно наклонился, трость, криво вихляя в полёте, просвистела сбоку и слева над его головой и ударила набалдашником в плечо серого типа. Тип дёрнулся и споткнулся, в падении схватившись за какую-то актрису и сорвав с неё и без того скудную одежду, быстро вскочил и исчез в кулисах.

– Я за ним, – бросил Питер и несколько шагов ему удавалось держать спину гада в поле зрения, но сбоку вынырнул кто-то и сшиб его на всём лету; они вместе закатились в кулисы, обрушили и намотали их на себя. Раздался истошный визг внезапно обнажившейся актрисы, подхваченный всеми остальными. Поднялась суматоха.

– Полиция! Полиция, – орал человек, сбивший Питера. Питер рывками выбрался, отошёл, огляделся. Типа в сером видно уже, разумеется, не было. Подбежал Аслан, за ним Жак, с удивлением наблюдая за полицейским, боровшимся с кулисами.

– Ушёл, сволочь, – сказал Питер.

Полицейский выбрался из ткани и сразу же закричал:

– Вы арестованы по обвинению в убийстве!

– В убийстве кого? – устало спросил Питер. Он стоял, уперевшись руками в колени, восстанавливал дыхание.

– В убийстве Жака Делакура, – менее уверенно ответил блюститель порядка. Он увидел всех троих друзей, мрачно глядевших на него.

– Не Делакура, а Де-лак-ру-а, – раздельно, по слогам, произнёс Жак. – Это я.

– Как видите, жив и здоров, – сказал Аслан.

Через несколько минут разбирательств они поняли, что много вытрясти из юного патрульного не удастся. Его начальство было здесь, но только что почему-то уехало, и этот факт немало обескуражил и самого полицейского. Кто им сказал, что Жак Делакруа убит, он не знает. Он получил приказ – арестовать Питера Кэтфорда и Аслана аль-Джазия за убийство по горячим следам, и выполнял его как мог. На этом месте полицейский внезапно осознал, что его допрашивают, и немедленно ощетинился, но друзья уже узнали всё, что им было надо.

– Дебатц, – сказал Жак быстро. – Надо ехать домой, скорее.

– Эй, стойте, – неуверенно сказал полицейский. – Вы поедете со мной.

– Что происходит? – произнёс женский голос с лёгким акцентом.

Это была Нони, она по очереди оглядывала всех четверых.

– Нони, – сказал Жак. – Нам надо срочно домой. Я приду позже.

– Даже так, – произнесла актриса, глядя ему в глаза. – Это из-за меня, да?

– Нет, нет, – Жак замотал головой. – Я скоро вернусь. Пошли, скорее!

– Стойте, – прикрикнул полицейский уже увереннее. – Вы никуда не пойдётё.

Нони распахнула свои бездонные глаза и повернулась к нему.

– Господин офицер, может быть, я могу вам помочь?