скачать книгу бесплатно
– Да. Море.
– Сначала мелодия вызвала снег. Потом свет. Затем море воздуха.
– И побочки. Головная боль, колено, твои легкие подъемы, фикус, прыщи, Света.
– Я не понимаю, – развела руками мама.
– Но тебя это радует, – скосил он на нее глаза.
– Абсолютно, – согласилась она с улыбкой.
– Потому что… – он смотрел на маму.
– Потому что это значит, что все это много шире и выше моего разума.
– Ты радуешься тому, что не можешь объять необъятное? – он улыбался.
– Нет. С другой стороны. Я радуюсь тому, что это необъятное есть.
Тут Тони, о котором они на время забыли, счастливо кивнул.
Тони открыл окно. Ночь заполнила их небольшую кухню в одно мгновение, словно давно ждала у окна, пока ей откроют. А вполне возможно, решил он, так оно и было. За окном, на первый взгляд, все было, как вчера. Но он отчетливо почувствовал, что все изменилось. Вчера еще была осень. Сегодня уже была зима. Небо было чистым, легкий ветер едва беспокоил спящие деревья. Если и стало холоднее, то на какие-нибудь пару градусов, не в этом было дело. В воздухе была зима. Она пришла из-за моря, улыбнулся он.
Снова проснувшись и придя в кухню, она остановилась, глядя в окно. Но теперь что-то опять было не то. Она досадливо повертела головой, оглядываясь в темной кухне и прислушиваясь к ощущениям. Тогда она поняла, что надо совсем к окну. Для этого она отодвинула в сторону, насколько позволяла площадь, стол. Сделав это и встав вплотную к подоконнику, она расплылась в довольной улыбке. Вот. То, что нужно. И тут же беспокойно одернула себя – зачем? Нет, нет ответа.
Тони посидел немного, собираясь с мыслями. Собравшись, он взял соломинку, повертел ее в лапах, примериваясь, и начал.
Первые звуки тихо и как будто осторожно полились в ночь. Так кошка трогает лапой первый снег. Но потихоньку мелодия осваивалась в вызванной ею же зиме, становясь увереннее.
Он прислушивался. Ночь тоже. Скоро звуки уже лились спокойно и уверенно, кружась и взлетая, скользя и переливаясь в свете фонарей. Это было живое, звучащее предисловие зимы, ее предчувствие, ее приветствие.
Календарь здесь же, в кухне, обещал зиму только через два дня. Но мелодия Тони уже объявила ее выход. И, если ей верить, зима будет красивой. Сказочно. Он стоял, склонив голову на бок, слушал и думал, что, несмотря на то, что так не бывает, ей он верит.
Проснувшись утром и обнаружив стол на новом месте, она разозлилась и резко вернула его на место. К окну. Ну в самом деле! Что за шутки?! Маме рассказать? Маме рассказать, точно.
Она позвонила маме днем. Мама выслушала и посоветовала попить пустырничка. Это все нервы. Это нервы расшалились. Из-за сокращения, конечно. А что же еще? Пусть не переживает. В жизни случается всякое. Никто не умер – и прекрасно! Ну, сократили. Ну, бывает. Впереди еще два месяца. Отдохнет и найдет работу. Да, Боже мой, конечно! И пустырничка, да. И можно со свечкой квартиру обойти, да. Мама приносила ей. В навесном шкафчике, на верхней полочке. Все будет хорошо.
Пустырник и свеча. Нервы? А может, и правда? Может, нервы и какой-то навязчиво повторяющийся сон, который она просто упорно не запоминает? Ладно. Надо дать нервам еще один шанс.
Енот с живым интересом рассматривал витрины с появившимися за день тут и там елочными ветвями, шарами, оленями и разноцветными электрическими гирляндами. Тони гулял от окна до окна, застывая перед каждым в немом восторге. Праздничные декорации поразили его в самую его енотовую душу. От витрин его оторвать не было никакой возможности. Только брать на руки и уносить домой.
– Все, – констатировал он, – Тони пропал. Пожалуй, я не буду ему говорить, – понизил он голос, – что у меня тоже есть такое. А то житья мне не станет, пока не нарядим.
– Поставишь елку, – почти шепотом сказала мама, – и он перестанет выходить из дома.
– Возможно, – усмехнулся он. – А может, и нет. Здесь ведь много всего. Хотя там – своя, да… Посмотрим, что перевесит. А вот что будет, когда придет время ее убирать – вот это вопрос, – поскреб он подбородок.
– Ну а что, не ставить? – удивилась мама.
– Нет. Ну как это не ставить. Нет. Поставим обязательно. А потом посмотрим. Но нарядим непременно. Всенепременно, – улыбнулся он и добавил: – Ты это. Может, мы Новый год вместе встретим? Или у тебя планы?
– Пока нет планов, – сказала мама. – Так что, может, и встретим.
– И послушаешь заодно! – заговорщически подмигнул он.
– Посмотрим, – посуровела мама, но ненадолго.
Беспокоились они, однако, зря. Тони в том же невозмутимом и благостном расположении духа, что и всегда, повернул к дому, не предприняв ни одной попытки остаться на украшенной улице навсегда. Только тронул его лапой за штанину, заглядывая в глаза, на что он уверил:
– Завтра мы придем, и будет так же красиво.
Тогда енот спокойно двинулся домой.
Когда Тони открыл окно, ночь сообщила им, что ноябрь окончательно сдал позиции, и свои последние сутки по календарю уступил зиме без боя. Пользуясь своим положением, эта, уже зимняя, ночь, на правах хозяина попридержала тучи. Но теперь, раз уж они здесь, можно было и начинать. И, едва Тони уселся поудобнее, а он занял свое место в проеме, пошел снег.
Она не смотрела на часы ни разу до этого, когда вот так просыпалась среди ночи. А тут посмотрела. Почти половина второго. Она опять пошла в кухню. Оставаться в постели не было никакой возможности. Вздохнув, она снова отодвинула стол от окна и положила руки на подоконник. За окном начинался снегопад. Пустырник и свеча, значит. Что ж, наверное, стоит попробовать.
Снег падал сначала редко и мелко. Но довольно быстро он разошелся и стал сыпать во всю правду. И когда Тони взял в лапы свой музыкальный инструмент, снег уже просто валил.
Тони выпустил мелодию из соломинки прямо в снег. Он стоял поодаль и, слушая, представлял, каково это – сидеть на окне, смотреть на снегопад и наполнять его единственными звуками? Хотя нет, единственными они не были. Ночь погасила все шумы, оставив для них только один. Шорох падающего снега. Его было слышно между звуками мелодии Тони. А она звучала так, что казалось, она наслаждается зрелищем не меньше, чем они. Даже, пожалуй, больше, пришло ему в голову – они ведь только смотрят на снег, а она плывет, парит, струится прямо там, в нем. Он на мгновение увидел, почувствовал себя на ее месте. Это видение буквально отпечаталось в его голове. Врезалось. Как моментальное фото. Он почувствовал снег. Снег. И звук. Это было так странно. Вот он стоит в своем пледе-коконе в дверях. А вот он, звуча, пронзает снежную взвесь среди света фонарей. Секунду…
Он потряс головой. И посмотрел вниз. Тони стоял рядом, заглядывая ему в лицо снизу вверх своими лучистыми добрыми глазами. Окно закрыто. В кухне уже начало теплеть. Он снова потряс головой, развернул плед и взял Тони за лапу. Или это Тони взял его за руку и повел из кухни в комнату. Спать. Спать. Определенно спать.
Пустырник навевал на нее воспоминания почему-то из детства. Кабинет участкового педиатра. Почему-то. От запаха, поэтому, сделалось не по себе. А вот свеча вела себя хорошо. Пару раз затрещала только, в ванной и в коридоре. Но, в общем, ничего ей, свече, в ее квартире не показалось подозрительным. К вечеру она даже как-то успокоилась. А троекратный удар по пустырнику дал ей почти уверенность в том, что это да, это нервы. Это работа все и теперешнее ее отсутствие. Это все подавленность и нервотрепка последних трех месяцев, когда все тряслись в полном неведении. Кто хочешь взвоет. Значит теперь она попьет пару недель травку, успокоится, отоспится, и ее жизнь снова войдет в свое русло. Да. Отоспится.
– Игры разума, – задумчиво произнесла мама в ответ на его рассказ.
– Фильм такой был, – вспомнил он.
– О чем?
– Математик гениальный там с ума сошел, – больше он ничего не помнил оттуда.
– А-а. Понятно. Я знала подобную историю лично. Кино получилось бы очень грустным, – покачала головой мама.
– Математика, – пожал он плечами и покивал. – Опасное дело. Мне это не грозит. Да и Тони не допустит таких суровых побочек. Правда, Тони? – улыбаясь еноту, спросил он.
Тони попрыгал на месте, счастливо лучась голубыми глазами, и вернулся к витрине аптеки, где светящийся зеленый крест теперь обрамляли разноцветные снежинки, мигающие на разные лады.
– Но это было… удивительно, – последнее слово он почти прошептал.
– Долго это продолжалось? – поинтересовалась мама.
– Нет. Секунда. Вспышка. Но, – и он замолчал.
– Что – но? – спросила мама, не дождавшись продолжения.
– Понимаешь, – он пытался сформулировать. – У меня на днях возникло такое предположение, что Тони – не сочинитель. Он исполнитель. Он выбрал меня, чтобы пойти и жить у меня. А мелодия выбрала его, чтобы он выпустил ее. Выпускал. Частями. Зачем-то… – он замолчал, глядя, как в окне жилого дома с аптекой на первом этаже в каком-то диком темпе сменяются цвета огней. – Как так можно жить?!
– Погоди. Не перескакивай, – вернула его мама. – А с чего ты это взял?
– Я не взял. Мне так показалось.
– И что? К чему ты это вспомнил сейчас?
– К тому. Эта вспышка ночью. Я на какое-то мгновение не просто попал под снег. Я… я как будто бы мелодией стал, – он вспоминал ощущение. – И знаешь что? Я звучал сам. Меня не играли. И мелодия, она не конечна, понимаешь? Это не песня в три минуты. Не концерт для оркестра на два часа. Мелодия… она… она без конца. И она… не зависит от Тони.
Они помолчали какое-то время, переместившись вслед за енотом к следующему украшенному окну. Детская библиотека радовала аппликациями, шарами и куклой Снежной королевы.
– Тони умеет ее выпускать.
– Откуда? Зачем? – мама всплеснула руками.
– Я не знаю, – покачал он головой и улыбнулся. – Но это… Это, по-моему, чудо, мам.
Мама улыбнулась ему, покачав головой, и взяла Тони за лапу, чтобы вместе с ним рассматривать елку в библиотеке.
На следующий день зима официально вступила в права. И он это сразу почувствовал, стоя в дверном проеме, когда Тони открыл окно. Минус пришел внезапно. То ли еще будет, поежился он, кутаясь тщательнее. А вот фикусу, глянул он, хоть бы хны – новый вид, районированный. Можно в открытый грунт высаживать. Фикус отважно тянул зеленеющие ветки к открытой половине окна, куда врывался ветер.
Среди ночи что-то ее опять подняло. Она посмотрела на часы. Три. Начало четвертого. Время не то. То она проспала. Может, она просто так проснулась? Этот вопрос она задавала себе уже по пути в кухню. Да что же это такое?! Она разозлилась и вернулась в комнату. И снова ушла в кухню. В комнате было невмоготу. Нет, это невыносимо! Так она до снотворного дойдет! Отоспится она, ага… Она злилась и барабанила пальцами по подоконнику, глядя в ночь. Там шел снег. И, наверное, подморозило. Ветер периодически пытался замести снегом ее окно, словно ее саму. Но снег бессильно скользил по стеклу. Как будто внутрь просится, пришло ей в голову как-то тоскливо. Мало того, что она бродит по ночам. Мало того, что ее преследует какое-то наваждение, заставляющее, буквально гонящее ее к окну! Так еще и снег теперь будет наводить тоску? Она провела пальцами по стеклу и всхлипнула от жалости к себе и к этому беспризорному снегу. Бред какой-то.
Тони взял соломинку, уселся поудобнее, глянул на фикус и начал. Мелодия снова была другая и та же самая. Ему показалось, что сейчас он узнает ее везде, в любое время и в любой ее части. Как узнаешь знакомого человека в другой одежде или со стрижкой. Он подумал, может, он привык к звучанию соломинки? Может, это он соломинку бы узнал и отличил от остальных флейт и гобоев? Не говоря уже о саксофоне. Но вряд ли. Само звучание как раз напоминало ему какой-то инструмент из реально существующих. Он был не силен в них, но ему казалось, он уже слышал что-то похожее. Нет. Не инструмент он узнал. Он узнал мелодию. Такую разную каждый раз и такую не сравнимую ни с чем больше. Откуда она приходит? Куда уходит? И зачем? Нет ответов, покачал он головой. Нет. Одни вопросы.
Тони вопросы, конечно, можно задать, но… Он вспомнил, как енот отвечал не так давно на вопрос, знает ли он, в чем тут дело. Ничего определенного он от Тони не узнает.
Но у него было странное ощущение, что мелодия в курсе его присутствия здесь. С чего он это взял, опять было для него загадкой. Но, тем не менее, так ему казалось. Она как будто обращалась сегодня к нему, звучала для него, кружила рядом, никуда не стремясь, не торопясь. Он слушал, полный признательности и благодарности. Она звучала для него, он внимал ей. Так оно сегодня было, взаимно.
Днем позвонила мама. Ну что, она последовала ли ее совету? Да, она последовала. Все хорошо, спасибо. И что, больше не просыпалась? Нет, просыпалась. Ну, мама не сдавалась, это же травка-муравка, это надо курсом, разово и не даст ничего. И ей надо больше гулять. Точно. Да, хорошо, она пойдет погуляет, пообещала она.
– Ну что? Зима? – поинтересовалась, выходя из подъезда, мама, снова в своей шубке из чебурашки.
– Похоже на то, – они с енотом улыбались.
– Наконец-то! Ну что же, пройдемся.
Сегодня Тони снова лип к витринам и окнам. И наслаждался от души.
– Что мелодия? – не выдержала мама.
– Да, – ответил он и рассмеялся.
– Ясно, – мама улыбнулась. – А как следствия, или побочки?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Может, в той аптеке выручка упала. Может, кто-то чего-то избежал. Или у кого-то перестала расти лысина, – он снова пожал плечами.
– Да, действует она широко, – согласилась мама.
Она действительно пошла гулять. Почему бы и нет. Сначала она зашла, куда только смогла придумать. Потом долго ходила уже без целей, просто, чтобы ходить. Проходила она так основательно, что к концу ее терапевтического забега гудели ноги. Как и голова. Ну, решила она несколько мстительно, теперь посмотрим, как она проспит эту ночь.
Проснулась она около двух. И тут же накрылась одеялом с головой. Она решила не вставать! Никуда не ходить! И остаться лежать в постели, пусть и не уснет до самого утра! Она вцепилась в подушку и зажмурилась. Нет! Она спрятала голову под подушку. Накрывшая ее звенящая тишина сдавила голову. Долго она так пролежать не смогла и вынырнула, жадно вдыхая свежий воздух. За этим противостоянием прошло несколько минут. Она чувствовала, что напряжение нарастает. Словно где-то внутри медленно и неотвратимо сжималась какая-то пружина. Она зажала уши руками и зажмурилась. Невыносимо! Что это за пытка?! Зажмуренные глаза ожгло слезами. Что же это?! Она открыла глаза и с трудом убрала руки. Все мышцы словно свело. Напряжение было таким сильным, что она, в конце концов, сдалась, вскочила, будто что-то ее вытолкнуло, и бросилась в кухню, словно спасаясь бегством. Она рывком отодвинула стол и распахнула окно.
Декабрьская ночь влетела в окно так, как только что она сама в кухню. Волосы ее взвились от ледяного порыва, и она мгновенно замерзла. Осмотревшись в кухне, она заметила на спинке стула кофту и быстрее натянула ее, запахнувшись и накинув капюшон. Слез не было и следа. Наоборот. Она испытала такое облегчение, как будто что-то скинула, сбросила что-то, тянувшее и давившее, сковывавшее ее очень давно. Словно всю жизнь. Она глубоко и с наслаждением вдыхала начало зимы. Просто стояла, просто в своей кухне, просто дышала и слушала ночь.
Тони был на месте. Готовился. Он подошел к своему косяку и встал. Ветра сегодня не было. Ночь вплывала в окно спокойно, схватывая все новым морозом.
Это было так прекрасно, что не верилось. Так и хотелось поводить крыльями, с которых она сбросила путы. Ощущение бреда и морока уступили место опьяняющему чувству свободы. Она рассмеялась. Но постепенно буйная радость ее начала затихать, уступая место тишине, такой же всеобъемлющей, полной. Ей даже показалось, что затихла не только она, но и ночь, встретившая ее так радостно. Ночь как будто посторонилась и дала место чему-то еще.
Чему? Она прислушалась, присмотрелась. И ничего не заметила. Но она предчувствовала что-то. И она могла дать голову на отсечение, что ночь тоже. Они обе замерли в ожидании. Только ночь знала, чего ждет, это было очевидно. И это как-то успокоило ее. Она просто оперлась об открытую створку окна и стала ждать, сама не зная чего.
Стоять было, в общем, холодно. Она это прекрасно осознавала. Где-то в голове. Так же, как и то, что холод этот ей не особо мешает. Ах, ну да, кофта, кивнула она себе, аргументируя на автомате. А босые ноги? Да, босые ноги… Босые ноги. Ногам было все равно. Странно. Странно? Она потопталась. Да, все равно. Хотя… Ленивую толкотню мыслей вдруг отодвинуло ощущение того, что они, она и ночь, дождались.
