скачать книгу бесплатно
– Это да. Если ты не бредишь на ходу. И если у нас тут не эта матрица, как в кино.
– Тони, а можно мама тоже тебя как-нибудь придет послушать? – спросил он у енота за чаем с булкой после ужина.
Енот поднял на него лучащиеся радостью глаза и кивнул.
– Спасибо, – он улыбнулся. – Понимаешь, ты, твоя соломинка, мелодия… Мне хочется, чтобы она услышала.
Тони потянул чай через свою соломинку, продолжая кивать, от чего чуть не опрокинул чашку.
Он проснулся ночью, когда енот спал. Услышав его чавканье под столом, он стал гадать – это он уже проспал, или еще рано? Или, может, бессонница? Снова? Голова не болела. Но не спалось совершенно. Ноябрь опять чудит? Тони вдруг клацнул пастью и подскочил. Разбудил сам себя, хмыкнул он. Енот подошел к дивану и пристально всмотрелся в его лицо.
– Да не сплю я, не сплю. Почему-то. Идем?
Енот кивнул, и он встал, набрасывая на плечи плед на ходу. На улице было красиво. И странно. Ноябрь чудил. После всех этих заморозков и таких снежных заверений в серьезных намерениях он снова растаял. В воздухе за окном висела сырость. Туманная дымка собирала вокруг фонарей призрачные золотые ореолы. И вокруг того фонаря тоже. Двор был полон высоких тонких святых. Он залюбовался странной картиной. Вдруг с крыши сорвался ком снега и бабахнул по отливу где-то неподалеку. Тони вздрогнул и потянулся за соломинкой.
Она проснулась среди ночи. Ну вот. Снова. Она просыпалась уже которую ночь. Которую, кстати? Первый раз, второй… Пятую. Сегодня пятая ночь. Нет, она, конечно, и раньше просыпалась по ночам. Порой. Иногда. Но то было всегда по какой-то очевидной причине. А тут… Пятую? Пятую ночь подряд она просыпается просто так. Надо. Надо проснуться и полежать с ясной, хоть и сбитой с толку, головой. И снова спать.
Но сегодня было как-то не так. Сегодня она вдруг поняла, что надо встать. Ну не лежалось ей, как было до этого. Как только она встала с постели, невесть откуда появилась истовая уверенность, что надо к окну. Она даже не испугалась. Не вдумываясь особо, настолько ярким и естественным было это побуждение, она подошла к окну. Но тут на нее просто нахлынула волна какого-то безотчетного тревожного дискомфорта, почти тоски какой-то. Не то окно! Не так к окну! Тогда она, растерявшись, прошла в кухню. И сразу же отлегло, отпустило. Она успокоилась.
Звук мелодии Тони тоже был сегодня туманным. Еще мягче, чуть глуше. Как будто она не плыла, не летела, а медленно струилась, то выбираясь, то вновь теряясь в складках туманного полога. Мелодия этой ночи никуда не стремилась, она оставалась здесь, с ними. Это было для него так странно – понимать, чувствовать это. Чувствовал он это или придумал? Он словно сам был в этом тумане, тягучем и неподвижном, словно навсегда застрял в этой водяной взвеси. Мелодия гипнотизировала и Тони. Он играл долго. Дольше, чем когда-либо раньше. Но вот с крыши соседнего дома снова съехал снежный ком. Тони вздрогнул, и соломинка оборвала последний звук. Мелодия замерла на полуслове, оставив после себя многоточие. Енот встряхнулся, словно сбрасывая оцепенение, этот мглистый морок. А может быть, это проходит через него, подумал он? Через Тони. Сквозь. И он это просто выпускает. Тогда он и сам не знает, как именно будет звучать мелодия сегодня. Невероятно. Тогда Тони не сочинитель. Тогда Тони – исполнитель. Исполнитель того, что не было им придумано.
Постояв немного, она словно очнулась и пошла спать.
Туман остался в воздухе, и когда взошло солнце. Окружающая слякоть была несколько размыта и не так очевидна.
Даже вечером туман никуда не ушел. И, когда они вышли на прогулку, они шли совсем медленно, еще медленнее своей обычной неспешности, как два ежика из мультика. Они и так, в общем, прогуливались, не торопясь никуда. А тут еще и туман. Сопротивления он никакого не оказывал, но все равно.
– У природы нет плохой погоды, – улыбнувшись, поприветствовала их таким образом мама.
Тони подошел к ней и взялся лапами за сапог.
– Как наш соломенный музыкант? Что принес вам новый день?
– Ничего особенного. Света звонила.
– Света? – мама округлила глаза. – Зачем?
– Сказала, почувствовала вдруг, что должна попросить прощения. Импульс. За все, – предупреждая мамины вопросы, выдал он.
– Понятно, – скорее, себе, чем ему, сказала мама. – Так. И что? И все?
– Все. А что еще?
– А ты что?
– А я ничего. Ответно пошаркал, – мама нахмурилась. – Да все нормально. Я был корректен и тактичен. Ну, спокойнее ей так – пусть. От меня не убудет.
Мама успокоилась.
– Хорошо. Ты меня… шокировал, – всплеснула она руками.
– Да я и сам того… м-м, удивился.
– Ну да ладно. Тони? Идем?
Тони уговаривать не пришлось – он восторженно озирался по сторонам и с готовностью тут же двинулся вперед.
– Красиво, – согласилась с ним мама. – Ну, правда же?
– Да. Как на открытке. Свет растушеванный. Даже теплее кажется.
– Точно.
Тони вдруг резко оглянулся – сквозь туман к ним приближался трамвай. Енот не отрывал от него круглых, немигающих глаз. Чудо! Трамвай остановился. Двери его разъехались, открыв им сияющее нутро, и снова сомкнулись. Трамвай уплыл.
– Я ничего не скажу, – вдруг заявила мама.
Он улыбнулся в шарф. Он ждал этого.
– Я тогда ничего не говорила и сейчас не скажу. Это ваше дело. Твое. И жизнь твоя. Я свою жила, как выбрала сама. Ты свою живешь, как выбрал сам. Мое глубокое убеждение – так правильно. Каждому – свое. Решения мы принимаем всегда правильные. Все на свете – уроки и ступеньки.
– Я согласен. И благодарен тебе, что ты не вмешивалась. Но поддерживала. И я думаю, так лучше. Для всех. Было бы иначе – было бы иначе.
– Лучше и не сформулируешь.
Он проснулся от того, что енот сопел и пыхтел, усердно расправляя свое одеялко под столом. Он сел. Тони, наконец, навел порядок у себя и вышел из-под стола. Посмотрев на него, енот замер на какие-то мгновения, словно соображая, чего это он подскочил среди ночи, а потом кивнул и направился в туалет. Дела, дела, улыбнулся он. Енотовые дела. Он встал, накинул плед и встретился с енотом уже в коридоре. Вместе они прошли в кухню, он остался в дверном проеме, а Тони полез на подоконник.
Почему-то ему даже в голову не шло сесть. Подумав сейчас об этом, он даже возмутился про себя. Сидеть было решительно невозможно. Тони – другое дело. Тони – главное действующее лицо. Сидя ему удобнее. А он, он наблюдатель. Постоит. Так лучше воспринимается. Может, дело в вертикали, кто знает.
Проснувшись снова с явным и очень нетерпеливым желанием поскорее пойти к окну, она уже решила, что это странно. Ну, один раз это все-таки можно было списать на сон. Что-то там приснилось, прежде чем она открыла глаза, подняло и привело. Мало ли. Ну, не помнит. Ну и ладно. Но второй раз. Странно.
Тони глядел в ночь. Туман все так же наполнял воздух, растирая пальцем четкие контуры окружающего пейзажа. Ночь уже обосновалась в кухне. Можно было начинать. Мелодия поплыла из соломинки. Звуки ее были такие же рассеянные, каким был весь свет за окном. Мелодия утекала из их окна, кружилась вокруг фонарей, рассеивалась в тумане, собиралась снова, словно искала что-то. Не было в ней грусти, не было печали. Было что-то другое. Он подумал. Мягкость была. Так кошка отыскивает котят в своей корзинке, пересчитывает их. Мягко, ласково находила что-то мелодия в окружающем тумане. Ему было неведомо, что это. Ему просто было спокойно от этого.
Он не сразу заметил, что Тони перестал играть. Мелодия кружила в его голове сама по себе, словно оставшись там. Увидев молчащего енота, он, однако, мелодию выпустил. Она утекла из головы в ночь, вся, до последней ноты. Обидно. Но так уж и быть, вздохнул он.
– Ничего не поделаешь, – согласился он с молчащим музыкантом. – Отпускать так отпускать.
Тони кивнул и стал закрывать окно. Ночь успела улизнуть из кухни, и воздух тут же начал нагреваться. Спать.
Так ничего и не дождавшись, она вернулась в постель и через какое-то время заснула.
Перед тем, как уснуть, он отчетливо понял – к утру от тумана не останется и следа. Мелодия нашла, что искала.
– Понимаешь? Пока я увидел только три таких случая. Ей нужен был снег, это ведь было очевидно – и он пошел. Она стремилась вперед, полагаю, к фонарю и стремилась – и он стал светить. Не понятно как. Она что-то искала в тумане, нашла – и туман рассеялся. Причем все эти следствия происходят потом, позже, когда последний звук отзвучал, – он шагал и задумчиво выкладывал маме свои наблюдения.
– Выглядит стройно, – согласилась мама. – Только понятнее не стало, – констатировала она, помолчав.
– Это да, – признал он. – Совершенно не стало.
Тони снова катался между ними сумкой, предпочитая перелетать лужи и слякоть.
– Но побочные эффекты налицо.
– Ага, – кивнул он, Тони тоже.
– Тони, – обратилась мама к еноту, тот со вниманием, радостно обернулся к ней. – А ты сам понимаешь, что ты делаешь? Что вообще происходит?
Енот перевел взгляд в сторону, притих и как-то неопределенно повел плечами.
– Мне кажется, это «и да, и нет», – предположил он с сомнением.
– Похоже, – нехотя согласилась мама. – Поживем – увидим, – заключила она уже увереннее.
Некоторое время они шли молча. Но потом мама заговорила:
– Ну, а может такое быть, что мелодия эта, скажем, не вызывает эти изменения, необходимые ей по каким-то причинам… якобы, так скажем, необходимые… а просто предваряет их?
– Не танец дождя, а прогноз погоды? – хмыкнул он. – Может быть и такое. Как знать. Только вопрос тогда – зачем?
– Что?
– Ну, зачем ей анонсировать то, что и без нее случится через пару мгновений? Не невидаль никакая. Снег, фонарь, туман. Повседневные события, которые окружают нас и происходят в таком количестве, что… Зачем?
– М-да. Может, они чем-то выделяются? Или как-то связаны?
– Это предположение-вопрос можно с уверенностью поставить на полочку прямо рядом с моим первым, – усмехнулся он.
– Да уж.
Из окна, открытого енотом, в кухню пришла ночь. Спокойная поздняя осень. Холодная и вкусная, прозрачная и ясная. Ночь с удовольствием принесла все это им. Словно в благодарность, подумал он. Никаких туманов. Никаких снегопадов. Никаких истерических ливней и унылой мороси. Кристальная ясность. Как осознание, пришло ему в голову. Неожиданное осознание, дарящее всему окружающему удивительную четкость. Хотя бы на время.
Теперь она уже испугалась. Ничего было не понятно, но ей определенно надо было к окну. И именно туда, в кухню. Потому что там – окно, а за ним – ночь. А не какой-то балкон. За окном ничего необычного не происходило. В основном, город спал. Ну, редкие машины. Ветер. Фонари. Еще более редкие прохожие. Все, как всегда. Но ей зачем-то надо было.
Тони тоже залюбовался. Поднимал нос в небо и водил, водил, растягивая удовольствие. А потом взял соломинку. И в ночи, замершей и затихшей, раздались звуки, от которых он вдруг выпрямился рядом со своим косяком, расправив плечи и вдохнув так глубоко, как будто собрался выдохнуть вон все, что было прежде. Мелодия была спокойной и широкой, как открытое море. Да, как море. Бескрайнее, пронзительно холодное и дающее силы. Это море начиналось у самого его окна.
Какое тут могло быть следствие, он даже думать не стал. И почему мама тянет? Ей бы понравилось.
– Почему, почему… – мама думала. – Ну, потому, что я, м-м, ну, побаиваюсь, – наконец созналась она и выдохнула.
– Побаиваешься? – не понял он. – Чего побаиваешься?
– Ну, хм. Ну, вот этого самого.
– О, – он был изумлен. – А… почему?
– Я не знаю, – честно призналась мама. – Не знаю. С одной стороны, это так невообразимо, удивительно и потрясающе! А с другой, это так… невообразимо, удивительно и потрясающе… – он улыбнулся. – В общем, это настолько удивительно, что я боюсь это трогать.
– Ну, я примерно понял. Но я ведь. Я-то трогаю. И ничего. Как мне кажется…
– Ты! Ты – другое дело, – возразила мама. – Ты с ним изначально. Ты выбрал, он выбрал. Ты, может, помог ему, наконец. Реализовал. А я – любопытствующий. Это ж свинство.
Мама сунула руки глубоко в карманы.
– Я понял. Я не настаиваю. Но жаль, конечно, что уж тут. Но, я думаю, ты свое решение можешь и поменять. Просто всему свое время.
– Точно, – вздохнула мама с облегчением.
Они подошли к булочной. За прилавком, спиной к ним стоял высокий молодой человек с хорошим разлетом прямых плеч. Мама с удивлением на него уставилась. А когда он повернулся к ним лицом, брови ее взлетели еще выше. Это был тот же, знакомый им продавец. Он тут же расплылся в улыбке и поздоровался.
– Тони! – окликнул он енота, по своему обыкновению оставшегося у двери, и кинул ему грецкий орех. – Лови!
– Скажите, пожалуйста! – мама, наконец, обрела дар речи. – Новая стрижка?
Парень покраснел и засмеялся смущенно.
– Тони, ты узнал того, кто пытался назвать тебя Ларсом?! – мама усмехнулась.
Тони радостно кивнул, с готовностью поддерживая разговор.
Когда они вышли с пакетом, он раздумчиво произнес:
– Я, возможно, поспособствовал реализации Тони, как ты сказала. Но он сейчас как будто делает это в гораздо более широком масштабе.
Мама посмотрела на него, на Тони, разгрызшего на ступенях булочной орех, собрала скорлупу, бросила в урну. И наконец сказала:
– Это кажется таким простым.
Он уставился на нее.
– Простым?!
– Ну, не простым. Ладно. Ну, очевидным.
– Тебя это коробит?
– Какое ты слово подобрал, – удивилась мама. – Пожалуй. Пожалуй, именно коробит. Снег, – мама помолчала, – фонарь, история с туманом. Кстати. Почему снег пошел, фонарь стал светить, а туман пропал? Может, и не туман, в таком случае?
– А наоборот? – подхватил он.
– А наоборот, – согласилась мама.
– А что наоборот?
– Ну, вот что сегодня было?
– Сегодня было море. Ясность. Прозрачная, холодная, даже льдистая такая, абсолютная. И ощущение моря. Потрясающе.
– Туман ушел, оставив чистый воздух. Море.
