скачать книгу бесплатно
Попросив принести кофе, сигару и стопятьдесят грамм коньяка, Илья после непродолжительного обдумывания, дополнил заказ чаем со смородиновым листом и мороженым со сливками, на что Элизабет, с одобрением кивнув, улыбнулась завораживающей улыбкой.
– Праздник продолжается?
– Да, – ответил Богданов и тут же после короткой, но насыщенной смыслом паузы, добавил. – Только хотелось бы сигару с коньяком разбавить разговором о деле. Натура у нас такая у мужчин, стоит делу дойти до табака, начинаешь ощущать себя всесильным.
– Чот так прямо, возьмём и начнём говорить?
– Чего тянуть? Для этого и собрались.
Последняя фраза явно не отвечала мыслям, что минуту назад рвали сознание на части, но та была произнесена, а значит, следовалоизыскивать возможность сгладить неловкость, что испытывал Богданов сам, и в которую он же загнал француженку.
Элизабет, покусывая губы, взялась теребить край скатерти.
– Хочешь, начнём с вопросов? – предложил Илья. – Я буду спрашивать, ты отвечать. Разговор развернётся, там сама решишь с какого момента начать подводить меня к главному.
– Так будет лучше, – обрадовалась Элизабет. – А то, столько всего навалилось, что не знаю, с чего начать.
– В таком случае предлагаю начать с вопроса, который хотелось задать ещё в Ялте. Откуда столь тонкое познание русского языка, когда фамилия и имя французские?
– Вообще – то, я на половину русская, – еле слышно произнесла Лемье. – Мать француженка. Отец- петербуржец, потомок рода Соколовых. Получается – я Соколова, с наречённым именем – Елизавета.
– То есть Лиза?
– Была до пяти лет. После гибели отца мама решила вернуться во Францию. У деда с бабушкой неподалёку от Леона имение. Там мы и поселились.
– Не означает ли это, что родители твоей матери – состоятельные люди?
– Мало того, ещё очень известные. Прапрадед мамы в эпоху Наполеоновских завоеваний, будучи полковником, отличился при какой-то там битве, за что к военным наградам получил ряд привилегий, которые со временем сделали его богатым. Дед же, будучи бизнесменом от бога, мало того, что не прогулял состояние предков, преумножил в несколько раз.
– А кроме твоей матери у деда с бабушкой ещё дети есть?
– Нет. Мама у них одна.
– В таком случае, как угораздило отдать единственную дочь замуж за русского?
– Любовь не спрашивает, к какому сословию принадлежит человек. Нагрянула страсть, мир разделился надвое, с одной стороны родители, с другой тот, без кого и жизнь не жизнь, и разум не разум.
Сделав паузу, Элизабет, взяв в руки чашку с чаем, вдохнула запах смородинного листа.
– Мы не раз говорили с мамой – любила ли она отца так, как любил её он. Каждый раз я получала один и тот же ответ – счастливее её не было никого.
– Что случилось с отцом?
– Погиб в автокатастрофе.
Фраза, касающаяся смерти отца, была произнесена с такой тоской, что стало ясно – говорить на больную для француженки тему не совсем корректно. Слишком много причиняет боли.
Дав Элизабет возможность отойти от воспоминаний, Богданов собрался было задать вопрос: «Как складывалась жизнь ваша дальше?»
Но та, будто этого и ждала.
Сделав жест, Лемье продолжила рассказ словами: «Мне было восемь лет, когда мама приняла решение выйти во второй раз замуж. На этот раз избранником стал один из самых богатых людей Франции, некто – Фредерик Лемье. В списке наиболее удачливых бизнесменов он и по сей день входит в десятку. К тому же друг детства. Последнее, что смогло сломить мать, стал так называемый – инстинкт самосохранения. Необходимость присутствия рядом человека, способного оказать поддержку, оказалась сильнее натиска воспоминаний о прошлом. Особенно, когда человек красив, воспитан, образован. Как тут устоишь? Решение принято, день бракосочетания назначен, через неделю молодожёны уехали в свадебное путешествие по Латинской Америке. Когда вернулись, забрали меня. На второй день после переезда новоявленный папа потребовал, чтобы я взяла фамилию Лемье и поменяла имя. Будучи в восьмилетнем возрасте, я не имела возможности не только отказаться, но и проявить хоть какое-то неповиновение. Единственное, что удалось отстоять, так это выбор имени. После недолгих раздумий решила назвать себя Элизабет, именем созвучным с Елизаветой».
– Как отнеслась к требованиям отчима мама?
– Никак. Родители мужа, да и сам Лемье настолько сумели замутить ей голову, что та была готова на всё, лишь бы поскорее расставить всё по своим местам. Прошёл год. На свет появился четвёртый член семьи, мой сродный брат Жак.
– Тот самый, с которым я имел удовольствие познакомиться в Ялте?
– Да. С недавнего времени он стал иметь прямое отношение к тому, о чём будем говорить дальше.
– И о чём же будем говорить?
Взяв в руки сигару, Илья отрезал специальными ножницами кончик, обмакнул её в бокал с коньяком, после чего поднеся огонь, пыхнул так, что всё вокруг потонуло в облаке дыма. Когда сигара была раскурена, Илья решил предоставить француженке возможность самой разобраться в том, что Элизабет считала для себя наиболее важным.
Лемье поняла это потому, как Богданов испытывающе заглянул ей в глаза.
Сосредоточившись на пламени свечи, Элизабет, больше обращаясь к себе, чем к Илье, произнесла: «Для того, чтобы осознать то, о чём будем говорить, необходимо вернуться на несколько столетий назад».
– Куда, куда? – отмахнув дым, переспросил Илья.
– На несколько столетий назад.
– И в какое же, позвольте вас спросить, столетие вы собираетесь возвратиться?
В сорвавшемся с уст Богданова вопросе было больше иронии, чем смысла, что на первый взгляд должно было смутить Элизабет. Однако вместо того, чтобы сбиться, француженка, приняв воинствующий вид, заговорила так, словно вбивала в пол гвозди. Слово – удар. Ещё слово – ещё гвоздь по самую шляпку в пол. И никаких возражений.
– Во времена правления Петра первого. Того самого, что, прорубив окно в Европу, объявил о перерождении России, выиграл войну и совершил всего ещё столько, чего другим не совершить за несколько жизней.
– В таком случае напрашивается вопрос, какое ты можешь иметь отношение к тому, кто правил Россией пять веков назад?
– Лично я – никакого. Что касается Алексея Фёдоровича Соколова моего прапрадеда – самое что ни на есть прямое. Прапрадед служил секретарём у Фёдора Алексеевича Головина.
– У того, что в каталогах значится как основатель Российского флота?
– У него. Сподвижник Петра первого, дипломат, генерал – фельдмаршал, первый кавалер ордена Андрея Первозванного.
Богданов смотрел на Элизабет как заворожённый. Даже стелющийся перед глазами дым не только не мешал, скорее наоборот делал облик русской француженки похожим на призрак. Лемье словно растворялась в дыму, что наводило на мысль: «Насколько всё-таки непредсказуема жизнь. Минуту назад думать не думал о каком-то там Головине и вдруг Пётр первый. Прямо калейдоскоп высочайших имён какой-то».
– Смотрю, ты подготовилась, – переварив услышанное, проговорил Илья.
– Было нетрудно. В интернете можно найти и не такое. Предок прослужил у графа Головина восемнадцать лет. За это время получил немало наград: личное имение, денежные вознаграждения и, что самое важное, возможность стать поставщиком для Российского флота приспособлений, без которых корабли не могли выйти в море, то ли канаты, то ли паруса, точно не знаю. Но то, что к шестидесяти годам Алексей Фёдорович сумел скопить состояние, это совершенно точно.
Вздохнув, Элизабет, взяв со стола чашку с остывшим чаем, поднесла к губам. Сделав пару глотков, вернула на место.
– Прапрадед не столько слыл везунчиком, сколько был образован и начитан. Стремление к постижению наук помогло оказаться в числе тех, кто был отправлен на учёбу в Голландию. После чего была Германия, Франция, Италия, Греция и даже Индия. Зная шесть языков, Алексей Фёдорович имел не дилетантское представление об астрономии, кое-что смыслил в медицине. Быть может, поэтому граф Головин и относился к нему с должным уважением, что не могло не сказаться к приверженности прапрадеда к изысканному, в особенности к живописи. В то время было модно украшать убранства комнат работами итальянских мастеров. В доме Соколовых их было больше, чем в домах уважаемых чинов.
– А дети? – восплользовавшись взятой Элизабет паузой, произнёс Богданов. – У Соколовых должны были быть дети.
– И дети были и внуки. Но так сложилось, что к началу двадцатого столетия из Соколовых остался лишь мой прадед. Бизнесмен от бога, человек незаурядного ума Андрей Александрович не только не растратил заработанные предками капиталы, но изрядно их преумножили. На 1910 год Соколовым принадлежала половина всех существующих в России фабрик по производству тканей из шерсти и льна.
– Соколовым?
– Да. Отцу и сыну. Супруга Андрея Александровича умерла при родах. Мальчик выжил, мать нет. Потеряв жену, больше не женился. Сына же воспитал согласно традициям рода трудолюбивым, неслабого характера, готовым встретить превратности судьбы, что называется, лицом к лицу.
– И тут грянула революция, которая должна был подгрести под себя бизнес прадеда?
– Должна было, но не подгребла. Точнее, подгребла частично. Соколов, изыскав возможность переправить за границу не только капиталы, но и большую часть картин коллекция которых насчитывала около сорока работ самых выдающихся мастеров, сумел спасти бизнес от посягательств большевиков. Фабрики, магазины, два имения, дом в Питере достались новой России. Остальное было разграблено, порушено, сожжено.
– Сын? Уехал с родителем за границу?
– Если бы. Иван, попав под влияние революционных новшеств, не смог и не захотел понять принципов отца. Как Андрей Александрович ни старался, переубедить сына не смог. Всё шло к тому, что парень должен был встать под знамёна большевизма. Помешало увлечение наукой, в частности постижение свойств электричества.
– Электричества?
– Да. Подвал родового особняка Иван с товарищем переоборудовали в лабораторию. Когда особнял экспроприировали, перевезли оборудование в конюшню. Кстати, дом Соколовых до сих пор стоит на улице Гороховой.
– Вернуть не пробовали?
– Нет.
– Почему? Многие пытаются вернуть брошенную родственниками недвижимость. Не получается, подают в суд на возмещение материального ущерба.
– Пусть подают. Затевать тяжбы из-за какого-то там дома, – пустая трата времени.
– Согласен. Хотя вопрос спорный. Дом, я так понимаю, не одноэтажная хибара с полуразвалившейся крышей?
– Три этажа. С фамильным гербом на центральной части фасада, с отдельным въездом и внутренним двориком. На сегодняшний день в особняке проживает шестидесят семей. У кого квартиры из двух комнат, у кого – из трёх.
– Ничего себе домик. Знаешь, сколько в наше время стоит двухкомнатная квартира в центре Петербурга?
– Не интересовалась. Не для этого приехала в Москву, чтобы устраивать тяжбы по поводу дома.
Вопрос: «Для чего же тогда?» – чуть не сорвался с языка Ильи. Насторожило то, как произнесла последнюю фразу Элизабет. Словно обрубая концы, давала понять – тема особняка интересует только потому, что тот был построен прадедом.
Такой поворот событий не столько озадачил Богданова, сколько поверг в смятение. Следовало спросить о чём-то, что могло помочь понять картину того времени. В крайнем случае выдержать паузу.
Богданов же вместо того, чтобы промолчать задал вопрос больше похожий на приговор, чем на проявление понимания.
– Получается, что род Соколовых иссяк? Ты ведь уже не Соколова.
Пробежавшее по лицу француженки отчаяние на глазах превращалось в решимость, от которой за версту веяло желанием добиться справедливости.
– Буду Соколовой, когда верну фамилию отца.
– Как это?
– Поменяю фамилию Лемье на Соколову. Я уже сообщила об этом родителям.
– Сделаешь это, отчим вычеркнет из завещания.
– Ну и пусть. Прадед оставил столько, что хватит на три поколения вперёд.
– Выходит отец твой был так же богат, как и отчим?
– И да, и нет. Прадед оказался человеком чрезвычайно практичным. Просчитав, что при новом строе сыну не достанется ничего, а то и того хуже, объявят врагом народа, составил завещание так, что владеть состоянием сможет тот, кто изыщет возможность доказать принадлежность к роду Соколовых.
– Быть или Соколовым, или Соколовой?
– Да.
– А если наследница вышла замуж и взяла фамилию мужа?
– Неважно. Должна иметь фамилию Соколова. Это главное условие, оспаривать которое бессмысленно.
Взяв в руки бокал с коньяком, Элизабет, сделав глоток, вынула из сжатых в кулак пальцев Ильи сигару. Пыхнула не хуже, чем Богданов.
– Для того, чтобы поменять фамилию, необходимо было предъявить разрешение французских властей. Такого документа у меня не было, зато были деньги. Сумма – три тысячи евро, а также свидетельство о рождении, в котором черным по белому указаны настоящее имя и фамилия, сделали своё дело, чего не оказалось у моего брата.
– Брат тоже положил глаз на завещание?
– Возможно. Жак по складу характера- кровосос. Таким его сделали родители, избаловали донельзя, теперь мучаются. Неровен час сыночек станет наркоманом, и тогда конец всему.
– Из мадам, брызжет ревность?
– Было бы к кому.
– В таком случае какие проблемы?
– Проблемы есть и немалые.
Раскрыв сумочку, Элизабет, вынула сложенный вдвое лист бумаги.
– Что это?
Беря в руки исписанный непонятными обозначениями документ, удивлённо глянул на француженку Илья.
– Завещание. В документе есть ряд условий, не выполнив я не смогу доказать принадлежность к роду Соколовых.
Повертев в руках листок, Богданов положил тот на стол.
– Но здесь каракули какие-то.
– Завещание закодировано. Бумагу эту три года назад мне отдала мама. За неделю до гибели конверт маме передал отец. К документу прилагалось сопроводительное письмо, в котором говорилось, что к завещанию необходимо подобрать ключ.
– Почему дед или отец не сделали этого сами?
– Про деда ничего сказать не могу. Думаю, тот сознательно не стал расшифровывать завещание, дабы не подводить ни себя, ни сына под подозрение. Не то было время. Тридцатые годы… Повальные аресты, страх перед НКВД…
