скачать книгу бесплатно
Когда я открываю новую книгу, мне кажется, что где-то у меня в голове как будто распахивается новая дверь. Замки поддаются, открываются один за другим. Книга – это как путешествие во времени или в пространстве. Путешествие в души людей, в свет или во тьму. Поэтому истории, которые я придумываю, становятся все более сложными.
Я думаю, что, если бы меня лишили книг, это бы меня убило.
Кроме моих умственных способностей, в доме ничего особенно не изменилось. У меня все то же расписание, те же матрас, одеяло и подушка. Правая рука уже почти не беспокоит, болит только, когда вода слишком горячая или при контакте с некоторыми средствами для уборки.
Я сшила новые платья для Батуль и даже связала ей маленькие шапочку и шарф из остатков шерсти, которые украла у Сефаны.
Атэк поет редко, и когда у меня есть время, я ставлю его клетку на подоконник. Так он может видеть небо. Я спрашиваю себя, лучше ли ему от этого, или, наоборот, это приносит ему страдание.
Изменилась я. Я немного выросла, но настоящие изменения произошли внутри меня.
Я перестала надеяться.
Я сказала себе, что так лучше.
Вадим тоже подрос. Сейчас ему полтора года. Мне по-прежнему очень нравится им заниматься, но это непросто, потому что теперь он ходит. Мне постоянно надо быть начеку. Иногда он что-то щебечет, мурлычет, но по-настоящему еще не говорит.
Первое слово, которое он произнес, когда ему было четыре месяца и два дня, было «Тама». И это слово услышали все.
Сефана никогда мне этого не простит. Когда-нибудь придется за это поплатиться.
Изри больше не приходил. Но его мать заходит к Сефане несколько раз в месяц. Они часами разговаривают, сидя в гостиной. Иногда я слышу, что они говорят, вероятно, потому, что они совершенно не обращают на меня внимания.
Сегодня я узнала, что муж Межды ушел из дома и больше туда не вернется. Судя по тону Межды, новость была хорошей. Но она беспокоилась за Изри.
– Сын пошел по плохой дорожке, – призналась она Сефане. – В лицей ходить не хочет, якшается с хулиганами.
Она думает, что Изри принимает наркотики.
Мне было очень жаль это слышать. Сефана ответила ей, что это кризис подросткового возраста и что скоро все будет хорошо.
* * *
Я жду, пока все точно уснут. Я одела теплую кофту, положила две пачки печенья, Батуль, книги, листы и ручку в полиэтиленовый пакет и вышла из постирочной, стараясь не шуметь.
Сейчас два часа ночи. Я, как можно аккуратнее, открываю ящик, беру ключ и иду к входной двери. За ней – холод и свобода. Сердце у меня бьется так сильно, что я уверена – его на всем свете слышно. Я закрываю за собой дверь и спускаюсь в темный сад. Теперь нужно перелезть через забор. С пакетом в руках у меня это не получится. Поэтому я бросаю пакет на улицу, а потом хватаюсь за сетку и пытаюсь перелезть на ту сторону. Высота не очень большая, но все не так просто, как кажется.
С третьей попытки я оказываюсь на неизведанной территории.
Я подбираю пакет и решаюсь пойти направо. Иду быстро. Несмотря на теплую кофту, холод пробирает до костей и отбирает силы.
Холод и страх.
Я не знаю, куда иду. Не знаю, где я. Знаю только, что уже не в заточении.
Господи, я забыла Атэка! Я медлю, но обратно решаю не идти.
Перехожу на бег. Чтобы этот проклятый дом, эта тюрьма осталась позади. И чтобы согреться. В конце улицы сворачиваю влево и продолжаю нестись во все лопатки. Сердце сжимает страх, ноги подкашиваются. Тело перестает слушаться.
Мне хочется развернуться и снова оказаться у себя в постирочной.
В своей конуре.
Потому что я не знаю, куда иду. Не знаю, где я. Не знаю, что меня ждет. Как вернуться домой.
Поэтому я останавливаюсь. Неизвестно где. Вокруг – темные дома. Как странно, они все похожи друг на друга. Мое дыхание становится ровным, мысли проясняются.
Нет, Тама, возвращаться ты не должна. Ты должна спасаться.
Я опять трогаюсь в путь, прижимая к себе пакет. С моими сокровищами. Единственными принадлежащими мне вещами, пусть я их и украла.
Я обязательно найду кого-нибудь, кто мне поможет. Кто сжалится надо мной…
Тама прижимает Батуль к груди. Она часто и громко дышит.
Она улыбается.
Лежа на брошенном прямо на пол матрасе в постирочной, Тама видит сон.
Потому что только во сне ей достает храбрости убежать.
18
– Мне придется оставить тебя на пару-тройку дней, милая моя, – прошептал Габриэль.
Он пододвинул кресло к кровати и уже несколько часов не сводил с девушки взгляда. Та проснулась на пару минут. Но, казалось, ее глаза, хотя и широко открытые, ничего вокруг не видели. Она произнесла какое-то слово, может быть, чье-то имя. Габриэль не разобрал.
– Постарайся не умереть, пока меня не будет, – продолжил он. – Постарайся меня дождаться…
Он ненадолго исчез и вернулся с маленькой бутылкой воды в руках. Поставил ее у кровати и потрогал лоб девушки. У нее все еще был жар.
– До скорого, – сказал он.
Он взял сумку, та была уже собрана, отвел Софокла на конюшню, где уже заготовил большое количество еды, потом сел во внедорожник. Но завел двигатель не сразу. Торопиться некуда. Он подумал, что мог бы дождаться, пока девушка испустит дух, и только потом отправиться в путь. Да, ему трудно было оставить ее, отойти от нее хоть на шаг. Пора бы ей уже умереть.
Он повернул ключ зажигания и дал себе обещание. Если, когда я вернусь, она все еще будет жива, я собственноручно убью ее.
19
Она приняла решение больше не мечтать. Но у нее не получается.
Каждый день, вопреки собственному желанию, Тама думает о будущем, говоря себе, что когда-нибудь она отсюда выберется и станет жить нормальной жизнью.
Она не может сдержаться, это сильнее ее.
Вечером у себя в постирочной она жалеет, что у нее все еще теплится эта глупая мечта. Она хотела бы задушить ее, забыть. Потому что без этой мечты она бы уже давно положила конец своим страданиям. Достаточно было бы выпить хлорки или еще какого-нибудь средства для уборки. Засадить себе кухонный нож в сердце. Со всех сил пережать горло шейным платком.
Есть множество способов прервать страдания. Но у нее не получается.
Я недостаточно сильная, недостаточно храбрая. Я маленькая безвольная рабыня, испуганный ребенок.
Я ничто.
И Тама не препятствует своим мечтам, продолжает надеяться. Вернуться домой или даже остаться во Франции. Но в собственном доме, там, где она будет спать в комнате на настоящей кровати. Где сможет есть то, что пожелает.
Да и просто есть досыта.
Еще Тама мечтает ходить в школу. Продолжить учиться читать и писать.
Мечтает, чтобы у нее была настоящая работа.
Настоящая жизнь.
Несколькими днями ранее она слышала, как Фадила доверительно говорила матери о своем желании стать адвокатом. О том, что она будет долго учиться в университете.
Наверное, Фадила талантлива. Умна. Но прежде всего у нее есть время и деньги на учебу. А Таме приходится прятаться под одеяло, чтобы читать по слогам книги Адины. Кстати, она уже их все прочла. И теперь украдкой берет книги Фадилы. Они сложнее, но интереснее. Многие слова недоступны ее пониманию, и ей приходится выписывать их и на следующий день искать в маленьком словаре Эмильена.
Накануне вечером звонил ее отец. Тама слушала, как Сефана рассказывала ему о том, что его дочь выгнали из школы, потому что она украла вещи у одноклассницы.
Сердце Тамы раскололось, подобно фруктам, которые слишком долго пролежали на солнце. Сефана добавила, что Тама наказана и что она не передаст девочке трубку. Что, несмотря ни на что, она не выгонит Таму и сделает все возможное, чтобы найти для нее другую школу, лишь бы ее туда взяли. После того как Сефана повесила трубку, она злорадно улыбнулась своей рабыне.
– Твой отец в ярости. Думаю, ему за тебя стыдно и он тебя больше не любит.
Тама ничего не ответила. Она просто проплакала всю ночь.
20
Таму, как магнитом, тянет к окну гостиной. Высоко в небе светит яркое солнце. Она хотела бы почувствовать его нежные прогоняющие усталость лучи на своей коже.
Когда Тама оборачивается, Вадима нет. Еще несколько секунд назад он был на своем коврике для игр. Он не может быть далеко!
Вбежав в кухню, Тама видит, что ребенок стоит рядом с плитой. Над его головой – ручка ковша с кипящей водой. Тама перестает дышать, кровь стынет у нее в жилах. Вадим поднимает руку и хватается за ковш. Тама с криком бросается к нему:
– Нет!
Поздно.
Слишком поздно.
* * *
Она горько плачет у себя в постирочной. Прижимает к груди Батуль и мерно раскачивается.
– Это я виновата… Я виновата…
Сефана с мужем еще не вернулись из больницы. Наверное, они проведут там с Вадимом всю ночь, пока другие дети у Межды.
Тама одна.
Одна наедине со своим огромным горем. Со своей виной, раздирающей ей душу.
Она не знала, что может так сильно страдать. Ей хочется умереть. Сердце девочки, маленькое и хрупкое, больно сжимается в груди, отчего ей кажется, что оно вот-вот разорвется. Больше всего на свете ей хотелось бы оказаться на месте Вадима. Взять на себя его боль, прожить ее, выстрадать самой. Ни одно из выученных ею слов не может описать то, что она сейчас чувствует. Ни одно из них не может прийти к ней на помощь. В это бесконечно длящееся мгновение Таму сжигает пламя отчаяния.
Тама хотела бы только одного.
Умереть.
Когда открывается входная дверь, Тама приподнимается на своем матрасе. Она внимательно прислушивается, надеясь различить тонкий голосок Вадима. Но до нее доносятся только голоса Сефаны и ее мужа.
И Таме становится страшно.
Как будто ей изо всех сил дали кулаком в лицо.
До этой минуты она думала только о Вадиме и его страданиях. Но сейчас она понимает, что расплата близка. Что она должна будет заплатить. Что это неизбежно и даже правильно.
Дверь постирочной отпирается с ужасающим шумом. На освещенном пороге показывается огромная фигура. Это Шарандон, он пристально смотрит на нее, как готовящийся броситься на свою добычу лев. Тама ясно увидела картинку из одной прочитанной книги.
Картинку ужасного дракона.
– Ну что, довольна?
– Я не хотела, чтобы с Вадимом что-нибудь случилось, – прошептала Тама. – Где он?
– В больнице. И надолго. Из-за тебя.
– Простите, месье. Я всего на секунду отвернулась.
– «Всего»?!
Он был странно спокоен. Опасно спокоен. Тама начинает дрожать.
– Выходи, – приказывает он.
Наказание Тамы приближается. Шарандон тащит ее за шею в кухню, где их поджидает Сефана с красными от слез глазами, с искаженным ненавистью лицом. Она бросается на Таму, сжимает ей плечи и вонзает в ее беззащитную нежную кожу ногти.
– Из-за тебя мой сын останется на всю жизнь изуродованным! – орет она.
– Я не хотела! Не хотела, клянусь!
Сефана вцепляется девочке в волосы, приподнимает и толкает в стену. Она в истерике и должна на кого-то выплеснуть свой гнев и свое горе.
На кого-то, кто всегда под рукой.
На Таму обрушиваются удары. Она не пытается ни убежать, ни даже защититься. Она перестает думать о собственном теле, чтобы спрятаться в уголке своей души. В самом укромном уголке.
* * *
Вспомнит ли кто-нибудь обо мне, когда они меня убьют?
